Истории уютного двора. Детство
Анастасия Абрамова-Корчагина
Новые и уже знакомые истории из жизни обитателей уютного двора в конце *ского тупика города В. На этот раз героями станут дети с их нехитрыми радостями и легко проходящими печалями. Кто-то мечтает увидеть павлина-альбиноса, кто-то пробраться на дискотеку, а кто-ито просто найти друзей. И двор подходит для этого лучше всего! Снова ламповое настроение, дружба и солнце… Что ещё надо для счастья?
Анастасия Абрамова-Корчагина
Истории уютного двора. Детство
Али-баба и детский мат
Помните, как у Сергея Михалкова:
«Дело было вечером,
Делать было нечего…»?
Конечно, это творческая фантазия и «из песни слова не выкинешь», но всё-таки ситуация довольно странная, ведь нормальные ребята всегда найдут себе заделье во дворе!
Особенно, если двор уютный, окружённый с четырёх сторон домами, хоть по структуре своей и проходной, да только идти некуда – тупик. Дворик не захламлённый, посреди – правильная, с изгибом, горка, крашенная в тёмно-голубой цвет: и подлодка, и самолёт, и дом, и крепость для ребят; ещё песочница есть метр на метр, но она для малышни, ещё, конечно, верёвки для сушки белья – там, среди хрустящих пододеяльников и простыней, можно устроить настоящий лабиринт (только надо дождаться, чтоб бабулечки ушли телевизор смотреть, а то крика не оберёшься). Чуть сбоку выстроились шесть гаражей, аккуратно примыкающих друг к другу – без щелей, без обвалившихся простенков, этакий форпост, на который взобраться можно, лишь когда зима выпадает снежная-преснежная и наметает горку, по которой и попадают сорванцы на крышу. А по-другому никак – у деревьев рядом сучьи все поспиливали, чтоб ребята не поубивались. Зимой-то можно, уж коли намело столько, что на крышу ход образовался, то и падать в сугробы нестрашно (зимой-то машины в гаражах стоят, дворник даже перед воротами не чистит). Словом, раздолье, да и только!
Но летом особенно славно – народу во дворе много: у детей каникулы, а значит, домашки нет, выходят даже школьные «зубрилы», что весь учебный год над тетрадками корпят, выгоняют родители из квартир и «читарей», которых не оторвать от книг в любое время дня и ночи, приезжают из больших городов внуки к бабушкам и дедушкам, «свежим воздухом дышать» – это странно, конечно, ведь в городе В. полно заводов и фабрик, но в больших городах он почти за деревню считается.
И чем жарче на улице, тем меньше взрослых: пожилые люди спасаются от солнца в недрах квартир за закрытыми окнами, сверкающими серебряной плёнкой, мамочки, наоборот, распахивают ставни, ставят посреди комнаты тазики с водой и позволяют своим малышам брязгаться в них. Прочие взрослые на работе. А дети, хоть и мечтают о прохладе, но на речку не убегают – слишком далеко. Надо сперва выйти на Грибоедова, доехать две остановки до парка, потом пройти его, обогнув станцию юннатов, а затем топать ещё с километр вниз по крутой горке под палящим солнцем да через дачи – и только потом будет речка и пляжик с обжигающим песком. Словом, только подростки туда хотят без родителей, остальные ждут взрослых – хорошо, что они после душного рабочего дня сами рады выбраться к воде.
Впрочем, дети всегда найдут, как охладиться – тут в ход идёт и поливочный шланг, брошенный под деревья дворником, и водяные пистолетики, и мокрые майки, натянутые на загорелые тела. Ребята согласны даже на дурацкие панамки, лишь бы только домой не идти да под деревьями не прятаться – с веток спускаются на тонких нитях откормленные гусеницы прямо на голову (фу-у-у!).
И даже когда совсем тошно от вездесущего солнца, когда обгорелые носы и плечи рдеют ярче вишни, когда брови и волосы выгорают до соломенного хруста, никто не расходится по домам, потому что идеи для игры не заканчиваются никогда. Вот девочки, стремясь примерить взрослые социальные роли, затеивают свои «дочки-матери», и хотя мальчишкам малоинтересно изображать собственных отцов, но закон двора непререкаем – игру, предложенную большинством, не критиковать. Зато потом можно с чистой совестью втянуть девчонок в войнушку и заставить ползать по земле, подбирая раненых. А сколько ещё забав: и экспедиции в тропиках, и «неуловимые», и морские приключения с Туром Хейердалом, и полёт в космос – всё, о чём вещает телевизор, о чём говорят взрослые, собираясь вечерами, всё перевоплощается в игры, просеиваясь сквозь детский опыт и расцвечиваясь ребячьей фантазией.
Ну, и конечно, никогда не подводят старые-проверенные забавы: казаки-разбойники, салки, прятки, чехарда, Али-баба, колечко, резиночки и жмурки.
Однако ничто не сравнится с появлением «новенького» во дворе…
Стоял жаркий, пряный июль. Щуплый, очкастый Славка осторожно вышел в незнакомый двор. Все предыдущие лета он проводил у троюродной тётки в пригороде Одессы, но этой зимой у неё случился инсульт, и её забрали к себе дети, а маленький уютный домик недалеко от моря перегородили аж на пять комнат и стали сдавать «дикарям», чтобы оплатить лечение матери. До троюродного племянника никому теперь не было дела, и Славкина мать, костеря родственничков, определила сына на первую смену в лагерь, где он и проторчал три недели под шум июньских дождей, и лишь потом она вспомнила о мужниной двоюродной бабушке, обитающей в более тёплом и, соответственно, оздоравливающем и более полезном для ребёнка климате, чем промозглая, вечно комариная и ветреная Ленинградская область.
И вот парнишка оказался в совершенно незнакомом городе, у совершенно незнакомой старушки, в чужом дворе какого-то тупика, название которого он пока не запомнил.
– Эй, ты откуда?
Ребята плотно обступили новенького, словно забавную зверюшку в зоопарке.
– Я из седьмого дома. Приехал на лето.
– С какого подъезда?
Славка показал.
– А-а-а, это у бабы Люси? – вмиг сообразили девчонки, ведь только эта старушка не была «овнучена» в том подъезде. – А ты сам откуда?
Славка объяснил, что приехал из Ленинградской области, да не с окраины, а почти из пригорода, и хоть его город был меньше В., но близость к культурной столице вызвала всеобщее уважение. Посыпались расспросы:
– А ты Зимний видел?
– Видел.
– А на Авроре был?
– Был.
– И в Петропавловке?
– И в Петропавловке.
Приободрённый всеобщим вниманием, Славка подумал и добавил:
– А ещё я на море часто бывал.
Но море никого не интересовало – своя речка не хуже. А вот город на Неве, колыбель Революции, манил и увлекал.
Славка присел на скамеечку и начал рассказывать – про историю города и музеи, про наводнения и памятники. Он порой путался или даже откровенно завирался, но ребята слушали, раскрыв обветренные рты, и не замечали неточности. Славка был героем дня. И назавтра тоже его истории имели успех. А ещё через день он стал во дворе своим человеком, и его рассказы потеряли остроту и яркость.
– А вот атланты… – начал Славка.
– Да фиг с ними, с атлантами, ну стоят и стоят, – махнул рукой рыжий Тёма. – Айда с нами в оборону Севастополя играть.
Но Славка поблагодарил и отказался. Его несколько дней славы закончились. Он присел на скамейку и философски вздохнул – в конце концов, он был очень умным мальчиком, чтобы не понять всю суетность механизмов социализации. Вячеслав был гордостью мамы – в девять лет он уже перешёл в пятый класс, любил читать энциклопедии и пробовал ходить во множество секций – от плаванья до судомоделирования, но нигде не задерживался, потому что домашнее задание важнее. В своём дворе он почти не гулял, зато чуть ли не каждые выходные ездил с родителями или вдвоём с мамой в Ленинград «самообразовываться». Мама Славика была женщина эстетная, одухотворённая и мечтала вырастить из сына либо музыканта, либо учёного. Но папа отмёл идею скрипичного класса и стал настаивать на боксе. В итоге родители пришли к компромиссу: волейбольная секция при школе, которую Слава частенько пропускал то по причине насморка, то из-за домашки и, наконец, забросил окончательно.
– Чего сидишь? – к Славке подбежала рослая, длинноногая девчонка в модных шортах, футболке с надписью и новеньких босоножках. – Я – Рита. На кого дуешься?
– На себя, – признался Славка и, спохватившись, представился: – Вячеслав. Наверное, я неинтересно рассказываю, раз все разбежались.
– А, ты про это… – улыбнулась девчонка. – Не переживай – так всегда с новенькими. Вот я вообще из Москвы! И ничего – день пораспрашивали, а потом приняли в коллектив и баста! Это ты ещё долго «аудиторию держал».
– Что я держал?
– Прости, у меня предки в институте преподают. Понахваталась. Пойдём в Казаки-разбойники играть!
– Я не умею, – вдруг признался Славка. Вот никому другому бы не признался, а Рите почему-то сказал – может быть, его роднило с ней их нездешность, а может быть, девочка подкупала своей открытостью.
– Тю-ю-ю, врешь!
– Нет, правда. Я почти не гуляю во дворе.
– Сверстников нет? – предположила Рита, и Славка кивнул.
Ну, не объяснять же ей в самом деле, что двор у них куцый: пара палисадников да проезд между домами, а нормальный двор – с горкой, качелями и теннисным столом – через проспект, туда мама одного не пускает. Вот и смотрит Славка из окна девятого этажа на весело бегающих ребят, а сам книжку читает или радио слушает (особенно здорово, когда спектакли передают), хотя это, конечно, и не заменяет друзей. И в школу он ходит не своего района – мама отдала в ту, что получше. Его одноклассники разбегаются после уроков по своим дворам, а Вячеслав в одиночестве бредёт домой, а если ребята и предлагают поиграть в школьном дворе, он отказывается – ведь мама точно знает, сколько времени занимает дорога и всегда звонит домой проверить сына.
– А во что ты умеешь играть? – спросила Рита, ковыряя пыль носком босоножки – ей явно не хотелось оставлять нового приятеля одного.
– В шахматы! – радостно отозвался Славка.
Рита насупила обгорелый нос – видимо, шахматы были не в фаворе у дворовых ребят.
– Может, в картишки умеешь? – попробовала москвичка.
Славка вздохнул. Ну, что же делать, если все родственники у него весьма интеллигентные и детей карточным играм не обучают? Вот с одесской тёткой, например, Вячеслав играл вечерами в шахматы, а если она и брала в руки карты, то лишь разложить пасьянс.
– А в вышибалу?
– Ну, это да – в школе на физ-ре играли, но, если честно, я вышибалу как-то не очень, – признался Слава.
Про свою минувшую причастность к волейболу он решил промолчать, всё равно этот вид спорта он никогда не любил и вспоминать не хотел.
– А в «Али-бабу»? – не сдавалась Рита.
И тут Славка радостно закивал головой – эта игра была популярна среди ребят в пионерлагере, когда прекращался дождь, ведь это так весело – пытаться разбежаться и прорвать крепко сцепленные руки, скользя по мокрой траве. И хотя Славка однажды, поскользнувшись, здорово приложился спиной, всё равно игру не разлюбил: ему понравилось стоять, врастая ногами в землю, и держаться за чужую руку до побеления пальцев, а потом бежать навстречу команде противника, выбирая слабое звено.
– Ребя! – звонко крикнула довольная Рита на весь двор. – Айда в Али-бабу! – и, повернувшись к Славке, сказала: – А в остальное я тебя потом научу.
– А я тебя в шахматы! – ответил польщённый мальчишка.
– Ой, а у меня получится? Это же, наверное, сложно…
– Я тебе покажу детский мат, – вновь чувствуя свою силу, уверил новую подругу Вячеслав.
– Кто ругался? Какой мат? – подбегая, пошутил рыжий парень.
Но Рита поджала губы:
– Это шахматы – они для умных.
– Что за намёки? – пара девчонок сунули под нос москвичке чумазые кулаки.
– Что вы, что вы! Шахматы для всех! – Славка вырос между боевыми девчонками и Ритой. – Хотите, я вам покажу?
В то лето родители последнего двора *ского тупика очень удивлялись своим детям. Нет, они всё так же гоняли по двору, перебирая по очереди все известные игры или придумывая новые, но вечерами, когда солнце наконец-то уходило за горизонт, вернувшиеся с родителями после купания и поужинавшие дети вновь рвались во двор. Там при свете фонарей, под оглушительный треск цикад у них происходили отчаянные баталии – но теперь уже на шахматной доске.
«Помяни мои грехи…»
Любовь Тимофеевну знал весь двор в конце *ского тупика. Что двор – её знали все соседние улицы, ведь она работала массовиком-затейником местного ДК, при котором был и детский театральный кружок, и небольшой народный театрик, и всякие вечера-праздники, конкурсы-мероприятия, и в самой гуще событий непременно слышался звонкий голос Любови Тимофеевны, то там, то здесь мелькала её маленькая, ловкая фигурка и сверкали тёмно-карие глаза.
Из неё бы вышла неплохая актриса – травести, например, ведь она была бойка, худа и подвижна, носила неизменную короткую стрижку, говорила, активно жестикулируя, и часто смеялась: «Маленькая собака до смерти щенок». Но в пору юности ей не хватило напора и уверенности, и хоть она и уехала из своего посёлка поступать в театральный институт далеко, аж в Ленинград, но на экзамен так и не пошла, а просто погуляла по изящным улочкам, вернулась домой, вздохнула да и поехала в ближайший областной город. Там за два года она выучилась на клубного работника в Культ-Просвет училище (или, как его называли, в Кульке) и по распределению попала в город В. Да так здесь и осела, вышла замуж, родила девочек-двойняшек, развелась, вырастила дочерей, отправила их учиться в столицу и в 46 лет осталась одна в просторной двушке. Словом, была Любовь Тимофеевна завидная невеста, да только «женихов» она не жаловала, потому что только-только распробовала вольную жизнь, без детей, борщей, вечной стирки-глажки, чужих забот. Жизнь, в которой она играла собственную роль!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69513715&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
