Марк Корнилов "Город Утренней Зари"

Город Утренней Зари
Марк Корнилов

Мрачная христианская фантастика-размышление о конце света, который встречает наёмник Джон Айрон и его друг Кристиан Мэйн, которых очередной заказ сводит с новыми знакомыми.

Марк Корнилов

Город Утренней Зари

Глава 1

Враждебная среда у хищников может вызывать оборонительно-агрессивные реакции, но Джон Айрон всего лишь лицезрел свою недовольную физиономию в зеркале. Зеркало было настолько идеальным, что его аристократические черты лица стали ещё острее, что не позволяло скрыть его внутреннее разочарование. Поправив прямые золотые волосы средней длины, он попытался убрать подозрительный прищур стальных глаз, ясность которых была не характерна для людей его профессии. Он всё ещё сохранил ясный взгляд и здоровый цвет лица, потому что использовал катетер для боевых стимуляторов только по назначению, а не как другие наёмники, которые пускали по венам всякую дрянь неизвестного происхождения для преодоления стресса. Он немного развернулся левым боком и, поморщившись, взглянул на старый пулевой шрам на животе, напоминающий ему о временах, когда он не надевал бронежилет, желая быть похожим на своего отца.

Чем дольше он смотрел в зеркало, тем недовольнее становилось его отражение, а черты лица ещё острее, а вид ещё недовольнее… Он понял, что нужно уходить от зеркала, пока он окончательно не провалился в эту «волчью яму». Здесь наверху всё, что может нарушить идиллию доброжелательности и, если изволите, любви находилось под запретом и пристальным вниманием соответствующих органов контроля. Джон надеялся, что за солидную сумму, которую он перевёл, ему дадут время привыкнуть к здешней атмосфере. Не смотря на опасности Нижнего города, являющийся сумрачными предместьями города Утренней зари, и на враждебности выжженных Солнцем пустошей, там он чувствовал себя в большей безопасности. Он бы уже давно перебрался в Средний город, так как заслуги перед городом и финансы это позволяли, но его внутренний голос не давал ему покоя ни на секунду, когда он посещал этот устроенный и залитый светом оазис безопасности и счастья.

– «Ты должен посетить Дом любви Среднего города», – пробурчал Джон. – Кристиан, когда я вернусь, твоя чёрная душонка будет молить о пощаде!

И этот свет, этот ужасный в своей настойчивости свет. Джон специально приехал самым ранним утром, когда уже могли пропускать гостей из Нижнего города. Но внутри Дома любви всё было так ярко, что невероятно напрягало, потому что невозможно было спрятаться. Всё это сообщало Джону чувство какой-то забытой им уязвимости и незащищённости.

– Как они вообще сюда ходят? – Джон закрепил белоснежное полотенце на бедрах.

Он вышел в следующий зал, который не был таким большим, как приемная, но всё так же залит естественным сеянием искусственного света. Стоит отдать должное, что, несмотря на его рост 1.83, в Среднем городе не нужно было следить за тем, чтобы не стукнуться о какой-нибудь косяк или потревожить «жителя паутинной засады». Здесь, однако, большинство вещей его не устраивало; но он, легенда Нижнего города, не мог дать заднюю и опозориться перед другом и напарником.

– Мистер Айрон, я Сьюзен – ваш гид по этим замечательным залам любви. Пройдите в кабинки инфракрасной сауны, там вы расслабитесь и подготовитесь к основной процедуре, – любезно проводила Джона к кабинке девушка в коротком белом платье с нежно-голубыми вставками в районе талии.

По характерным, но еле уловимым, морщинкам вокруг глаз, которые на мгновение проступали при улыбке, Джон сразу разглядел в ней опытную женщину, которой перед гостями необходимо было представляться цветущей девушкой. Он даже немного укорил себя, что его внутренний охотник за головами никак не может расслабиться и не воспринимать всё происходящее как угрозу, ежесекундно анализируя окружение.

– Не строй из себя недотрогу, ты ж многое повидала, лет 15 уже тут работаешь, – не сдержался Джон, прошептав ей на ухо.

Девушка не подала и вида, что показывало, что работала она тут не менее 18 лет. Она пристально взглянула на Джона, а тот жестами дал понять, что не будет больше искать неприятностей. Наверняка она начинала ещё у мадам Питерсон в Нижнем городе, так как такую выдержку можно приобрести только там.

В высокотехнологичной парной были столь же высокотехнологичные лавочка и пара кресел релаксации возле матового стекла. Выбор в пользу кресла был очевиден. Оно в парной было настолько удобным, что можно было подумать, что его специально изготовили под антропометрию Джона перед его приходом. Джон закрыл глаза, мягкое тепло заструилось по забитым боевыми стимуляторами мышцам. Последнее дело заставило его побегать по крышам, чего он очень не любил. Но за живую цель в этот раз отваливали в шесть раз больше, а так как она огрызалась, то пришлось погоняться за ней. Он позволил дремоте окутать его своей многообещающей мягкостью, потому что знал, что любезный персонал в нужное время проводит его дальше по нашумевшему «пути любви».

Дверь в парную открылась тихо и уверенно, и рука Джона рефлекторно схватилась за рукоятку несуществующего револьвера. В парилку вошла красивая обнаженная девушка, препоясанная фирменным белым полотенцем. Ни грамма лишнего, но то, что в борделе мадам Питерсон называли «сочная стройность». Она присела на лавочку напротив кресла Джона, раскрыв полотенце. Все было бы шикарно, если вместе с ней не зашла девочка лет пяти. Джона хотел уже крикнуть «какого хрена», но пример отца приучил его не ругаться при женщинах и детях ни при каких обстоятельствах, к тому же мадам Питерсон закрепила уроки детства своими показательными «нравоучениями».

– Простите, мы с дочкой не хотели Вас потревожить, – сказала девушка со снисходительной заботой, сразу же узнав по немного ошарашенному виду представителя Нижнего города. – Вам нужно расслабиться…

– Куда уж больше, – смогли прохрипеть связки Джона, которой ещё не успел надеть свою эмоциональную непроницаемость.

Мадам Питерсон никогда не позволяла быть детям при борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она не была работницей заведения, это просто мама с ребенком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной вдруг стало прозрачным. На уличной площадке Дома любви уже тоже были полуобнаженные люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуюсь безопасным потокам восходящего солнца, заботливо отсеянных двойным защитным барьером «Дома любви». Это было излишним, так как общий защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал чрезмерную солнечную активность, в отличии от посредственного барьера в нижней части города Утренней зари. Но здесь, чтобы посетители смогли расслабиться была установлена усиленная защита. Кто-то кинул несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выскочил обратно в внутренние залы «Дома любви».

– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! Но придётся пройти через него! – мысленно укреплял себя Джон, вызывая менеджера по интеркому.

Сьюзен возникла как из-под земли, как будто была специально прикреплена к Джону для его комфортного пребывания здесь.

– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно других… – забурчал он.

– Система показывает, что Вам еще нужно было время для расслабления. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?

Джон покачал головой и сразу же заметил, что, не смотря на то, что процедура не была закончена, его тело чувствует себя отдохнувшим и от того каким-то легким, почти невесомым. Он улыбнулся новым ощущениям, а Сьюзен, заметив это, пригласила его дальше по пути любви. Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.

Пока они шли Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрения наемника сканировало окружение, предоставляя информацию для оценки обстановки. Такая профессиональная деформация постоянно спасала жизнь Джону, но и мешала расслабиться в непринуждённой обстановке. В залах уже было много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей с Низинной части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.

– Так кем Вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.

– Я всё указал в анкете, – ответил он.

– Вы должны расслабиться, – пропела она.

Он и сам это знал. Не пропадать же таким огромным деньгам, которые он заплатил за пребывание здесь и пока они явно не окупались. Он даже стал думать, что на такие деньги он мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете и от этого напрягся еще больше. Естественно, его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.

– Скажите, что Вас так напрягает? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не скрывать и открыться свету Сыну и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.

– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как с ней ей детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть, что скрывать и здесь это вряд ли понравиться.

– Вы не поняли. Сын принимает всех и его свет, если Вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём Вы сейчас переживаете, – Сьюзен продолжала свою бархатное наставление.

– То есть уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.

– Покажет Вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась на всегда.

– И теперь работаешь в борд… в этом заведении, – Джону мимолетной встречи взглядами с Сыном было бы не достаточно.

– Несу служение, чтобы таким как ты, помогать подготовиться, – ответила она.

– Служение? Хм, – Джон даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.

Сьюзен повела упрямца дальше. Навстречу им попался очередной мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных и не потому что был полностью обнажённым. Ему было лет 70, а армейскую походку и выправку не смог бы изменить ни свет Сына, ни Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и оканчивающуюся покромсанным ухом, был оставлен как наиболее точное выражение смысла существования своего носителя. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунственным прикосновение лазерной коррекции к своему прошлому-настоящему-будущему. Скорее всего он заработал его на войне тёмного века, ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, который, в тоже время, не был дряхлой старостью, которую Джон многократно наблюдал у жителей в низинной части. Наёмники и в 35-40 лет начинали выглядеть на все 100, в плохом смысле этого слова, но здесь, даже перед видавшими тяжёлые времена, силы природы отступали. Как ни странно, всё это заслужило внимание со стороны недоверчивого наёмника. С телом армейского дядьки, как с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал их взгляд, с которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сеяние. Джону даже стало как-то не по себе. Джон ничего не понимал в мужской красоте, и вообще считал, что, так как мужчина это воплощении функциональности, то такая категория в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом, он ещё больше проникался уважением к женщинам за то, что в этой функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.

– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это не «Дом не похоти и разврата» – попытался скрыть свое замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.

– Что странно? – спросила экспедитор.

– Странно, что всех такое устраивает, – пробурчал он.

– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же Вас заинтересовал, – спокойно заметила менеджер. – То, что Вы увидели у него – это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от себя прошлого, позволяя преобразить себя, раскрыв в нас то, к чему мы призваны.

– Ходить в чём мать родила? – почти проглатывая слова ответил Джон. – Это вряд ли.

Менеджер игриво захихикала, смотря на Джона, как на подростка, который со стопроцентной уверенностью заявляет взрослым, чего он никогда в жизни не собирается делать. Атмосфера «Дома любви» должна была сделать свое дело, хотя непредвиденная аналитическим алгоритмом реакция Джона на всё происходящее шла в разрез с последовательностью пребывания гостей.

– Сын показал нам совершенство, которым мы всегда обладали, но забыли про это. И главное, что Он хочет, чтобы мы этим наслаждались и благодарили Его за это, – как по методичке произносила слова Сьюзен.

От методических пособий у Джона была аллергия, от которой он мгновенно начинал задыхаться как от поллиноза тяжелой степени.

– Но тот статный ветеран даже после вашего преображения оставил боевые шрамы, за которыми скрывается чуть ли не вся его прежняя жизнь, – даже неожиданно для себя без сарказма произнес Джон.

– Мы же не забываем прошлое, оно просто перестаёт нас определять и волновать, – попыталась парировать менеджер.

Джон еле сдерживался, чтобы его мимика не выдавала реакцию на очередную, с его точки зрения, высокопарную чушь. Он считал, что просто не нашлась ещё женщина, которая сказала бы ветерану убрать это с своего лица, а скорее всего, есть женщина, которую эти следы былого величия заводят больше остального. В любом случае, свет Сына здесь не при чём, хотя, чем больше Джон здесь находился, тем больше он начинал сомневаться, что не нравилось ему ещё больше.

– Тогда я перестану быть собой, – продолжил беседу Джон.

– Это так кажется с Вашей стороны, но как только Вы погрузитесь в свет Сына, то поймёте насколько все Ваши страхи были наивными, – сказала она и кивнула в сторону надписи «Красота, Любовь, Жизнь!», на фоне которой Сын с распростёртыми руками встречал всех потерянных и обременённых.

– Как я оказался в церковно-приходской школе, хотя собирался в бордель? – улыбка Джона выглядела как оскал загнанного волка. – Хотя уж лучше так, чем наоборот.

Он очень надеялся, что такое граничащее с кощунством замечание сойдёт ему с рук. Ему действительно повезло, потому что Сьюзен отвлеклась на то, чтобы достать из кармана жакета бело-золотистый буклет с процитированными ею ранее словами, который она вложила в руку Джону. Буклет был потрясающе мягким на ощущение, хотя жестко держал форму. Джон тщетно мял его пальцами, пытаясь понять природу этой потрясающей шелковистости. Тактильность была для него также важна, как и остальные органы чувств, благодаря чему он лучше чувствовал атмосферу охоты. Кристиан смеялся над ним, когда он мог потратить неделю на подбирание нужного материала для накладок для рукояти револьвера. Это особенно возмущало Кристиана после того, как они уже поднялись в рейтинге и смогли позволять себе лучшее оружие и снаряжение. «У нас и так самые крутые пушки, пули практически сами летят в цель!» – ворчал Кристиан. «Да, они-то крутые, только вот я – нет!» – отвечал на это Джон. Всё это позволяло ему стрелять по интуиции и уже лет 8 не промахиваться. Когда Сьюзен попыталась забрать буклет, он не сразу отдал его.

– Сейчас это будет Вам только мешать, – напряжение в её голосе отражало насколько тяжело ей было вырвать буклет, но после, в очередной раз, она широко улыбнулась.

Он не верил ни единому её слову, что все всё забыли: про себя, про секс и прочее. Он оглядел себя: обычный жилистый наемник со шрамами – не было не капли желания открыться «красоте, любви и прочее» и забыть про времяпровождение с представительницами прекрасного пола. Но он согласился с одним, что-то здесь, даже его постепенно меняло: Сын ли это или атмосфера, создаваемая посетителями – это уже другой вопрос. Может быть, даже дать этому шанс, а то Кристиан задолбает его своим нытьем: «Да ты просто не так сел, не так встал, не туда засунул».

Он зашёл в просторную комнату и из всего обещанного гостям из Нижнего города комфорта было более слабое освящение, что уже обрадовало его. Второе – не было матового стекла и никаких других неожиданностей для внешних глаз. Только после 40-секундного изучения комнаты, Джон наконец-то обратил внимание на обнаженную девушку лет 22-23-х.

– Гвендолин, – представилась она и поправила длинные каштановые волосы.

Он кивнул в ответ. Но вроде здесь уже попривычнее, без всяких высокопарных вещей. Он сразу лег на кровать, а девушка по его движениям подстроилась под его желание массажа. Она явно работала здесь уже давно, так как техника массажа у нее была просто безупречная: без лишних усилий она быстро разминала нужные точки. Джон сначала думал молча получать удовольствие, как он обычно это делал. Но атмосфера Дома любви не спешила его охватывать, и к тому же ему до сих пор было интересно, что здесь всё-таки происходит.

– Почему так давно работаешь здесь? – спросил Джон. – С нами бывает нелегко.

– Мне нравится, – ответила она.

– Давай попробуем честно, – Джон развернулся и лег на спину.

– Здесь хорошо платят, а у меня есть мечта…но тебе не скажу, иначе не сбудется, – хихикнула Гвендолин.

– Давай вопрос на вопрос, – предложил он.

Девушка кивнула, так как решила, что игриво-позитивное настроение со стороны клиента это хорошо. И это было бы справедливо, если бы речь шла не о Джоне Айроне.

– Как ты давно занимаешься нейтрализацией? – она взглядом указала на катетер для боевых стимуляторов на левом предплечье.

– Охотой за головами? После смерти отца, – спокойно ответил Джон. – И это ответ сразу на три вопроса: «как давно?», «из-за чего?» и «зачем?».

– Ты действительно охотник, – немного завелась Гвендолин. – «Стреляй» теперь ты.

– Что ж перейдем к основному действию, – Джон провел внешней стороной ладони по щеке Гвендолин. – Я все-таки прилично заплатил за это.

– Здесь не продается секс, только любовь и красоту, – ответила она, мягко обхватив его кисть, но не убирая её от своего лица.

– Потому я и здесь, – Джон не моргая смотрел в ее карие глаза. – Только любви здесь не больше, чем в борделе мадам Питерсон.

Он вновь лег на живот.

– Ты просто не позволяешь ей охватить тебя, – девушка продолжала гладить плечи Джона.

– За такие деньги, это не моя проблема, – Джон, как лев, довольно заурчал.

– Не все меряется деньгами, – попыталась уколоть его Гвендолин.

– А твоя мечта? – не на того напала она.

По её дыханию, Джон понял, что она нисколько не обиделась. И не таких угрюмых, видимо, обслуживала, но и он и не таких раскалывал. В какой-то момент ему это стало нравится здесь гораздо больше, потому что в заведении мадам Питерсон все его притязания на моральную доминацию могли бы закончится жалобой мадам, что привело бы его к немедленной «моральной» кастрации, что, в свою очередь, вызвало бы несказанную радость у Кристиана. Такого исхода Джон не мог допустить ни при каких раскладах. Здесь и сейчас ему пока ещё позволяли вести себя как непоседливому ребёноку, который своими вопросами ставит взрослых в неудобное положение.

– Ты здесь близко общаешься с другими девочками? – спросил Джон.

– Хочешь, чтобы я посоветовала другую? – Гвендолин пальцами сыграла по точкам релаксации. – Они все идеальные и особенные, как и я.

– В идеальном нет особенности, – Джон снова повернулся, чтобы ещё раз оценить Гвендолин. – Особенность – это история наших недостатков.

– Ты так говоришь, потому что свет Сына не озарил и не изменил себя, – ответила она.

Тут Джон понял, что так напрягало его в посетителях. Их взгляд был одинаковый, а, соответственно, и они были каким-то одинаковыми. Потому его внимание и привлёк ветеран, что его взгляд ещё сохранил самобытность.

– Его свет не меняет, а заменяет тебя, – произнес Джон. – Но смотрю, тебя это ещё не коснулось.