Анна Овчинникова "Меч Гардарики"

Меч Гардарики
Анна Овчинникова

Молодой скальд Асгрим в поисках кровного врага является в Древнюю Русь, которую викинги называют Гардарикой – Страной городов. Асгрим думает только о мести, его сердце после гибели семьи оледенело, мед поэзии покинул его. В Гардарике Асгрим находит удивительный меч и то, что становится для него еще важнее меча… Обложка сделана с помощью нейросети fusionbrain.

Анна Овчинникова

Меч Гардарики

Мы жили в зеленых просторах,
Где воздух весной напоен,
Мелькали в потупленных взорах
Костры кочевавших племен.

Одеты в косматые шкуры
Мы жертвы сжигали тебе,
Тебе, о безумный и хмурый
Перун на высоком столбе!

Мы гнали стада по оврагу,
Где бисером плещут ключи,
Но скоро кровавую брагу
Испьют топоры и мечи…

    Багрицкий, «Славяне»

Прыгай, судно!.. Видишь – над тобою
Тучи разверзаются, и в небе —
Топот, визг, сияние и грохот…
Воют воины… На жарких шлемах
Крылья раскрываются и хлещут.
Звякают щиты, в ножнах широких
Движутся мечи, и вверх воздеты
Пламенные копья… Слышишь, слышишь,
Древний ворон каркает и волчий
Вой несется!..

    Багрицкий, «Сказание о море, матросах и «Летучем Голландце»

Глава первая. Непр

«Рычащий волк» скользнул за поворот реки, и почти сразу Бруни закричал, показывая вправо.

Лес здесь отступил от берега, и на широком зеленом пространстве между водой и темной полосой дубравы показались невиданные чудовища: громадные, косматые, с тяжелыми головами, с круто загнутыми рогами. Они брели по зеленой траве, не обращая внимания на покрикивающих над ними птиц и на таких же крикливых людей на длинном судне, скользящем по широкой реке.

Команда «Волка» уже привыкла к изобилию зверья и птиц в здешних краях, но таких чудищ многие видели впервые – поэтому все, кто не сидел на веслах, устремились на правый борт, чтобы получше рассмотреть огромных гривастых зверюг. Все, кроме Асгрима: он точил меч и даже не поднял глаза от точильного камня, скользящего по клинку.

Меч был дрянной, никакая точка не смогла бы выправить уродующие клинок глубокие зазубрины, но Асгрим Рагнарсон все свободное время нянчился с этим мечом, как женщина – со своим ребенком-заморышем.

Ярл Харальд, стоя у рулевого весла, гаркнул на людей, слишком сильно раскачавших судно, посмотрел на Асгрима и вздохнул. Побратим ярла, Рагнар, вряд ли узнавал сейчас своего сына, глядя на него из Вальгаллы. Раньше голос и смех Асгрима распугивали птиц на берегах, мимо которых шел «Рычащий волк», а его саги делали короткими долгие морские переходы – но теперь чаще голоса молодого викинга раздавался скрип точильного камня по его мечу.

Харальд снова вздохнул и покачал головой, вспомнив тот проклятый поход к берегам Галисии, когда вместо погибшего в стычке с данами Рагнара на «Рычащем волке» в набег отправился его старший сын Асгрим. Асгрим Звонкоголосый, Асгрим Неистовый. Самоуверенный юнец с буйной гривой светлых волос, мечтавший стать великим воином и таким же великим скальдом.

Всю дорогу до Галисии Харальд посмеивался, слушая безудержное хвастовство мальчишки: он-де знает тайную магию рун, он сочиняет драпы лучше всех от Эйра до Хетеби, он сложит об этом походе такую сагу, что ее услышат даже эйнхерии[1 - Эйнхериями в скандинавской религии называли воинов, погибших в битве – в награду за храбрость они пировали и сражались ради потехи во дворце верховного бога Одина, в Вальгалле.] в чертогах Одина! Но уже в первые дни пути команда «Волка» поняла, что Асгрим и вправду умеет плести языком золотые сети; только за одно это его стоило бы взять в поход. А потом Харальд убедился, что старший сын его побратима – истинный человек Одина, любящий не только мед поэзии, но и крепкий хмель войны.

«Рычащий волк» присоединился к флоту конунга Гундереда у берегов Галисии, и викингам везло в этом походе так, как не везло даже Бьорну Железнобокому, разграбившему Испанию сто лет назад. Ирия пала, войско галисийцев под предводительством епископа Сисенанды было разбито у городка Форнелос, сам епископ погиб в бою. В той битве Харальд и назвал впервые сына побратима Асгримом Неистовым: для мальчишки, сражавшегося в первой большой битве, Асгрим оказался на удивление ловок и со скрамасаксом, которым наносят удар из-под щита в страшной давящей рубке двух столкнувшихся клинов, и с длинным мечом, который пускают в ход после того, как удается сломать чужой строй. А еще сын Рагнара был невероятно быстр, дерзок, упрям и уверен в своей неуязвимости – а ведь такая уверенность обычно дается воинам, имеющим за спиной уже немало сражений.

Харальд никогда не забудет, как Асгрим, перепачканный кровью, стекающей с меча на руку и на плечо, выкрикивал в небо, с которого спускались первые вороны:

– Серп жатвы сеч

Сек вежи с плеч,

А ран рогач

Лил красный плач,

И стали рдяны

От стали льдяной

Доспехи в пьяной

Потехе бранной![2 - Стихи принадлежат скальду Эгилю Скаллагримсону (перевод С.В. Петрова).]

Эту вису услышал конунг Гундеред, ехавший верхом по заваленному трупами полю, и повернул к скальду.

– Как тебя зовут? – спросил он. – Откуда ты родом и кому служишь?

Сын Рагнара отбросил с глаз слипшиеся красные пряди и посмотрел на конунга и его людей – все они были так же забрызганы кровью, как и сам Асгрим, в их глазах полыхал такой же пьяный жар недавней резни. Гундеред остановил коня, осторожно ступавшего между мертвыми и умирающими, и терпеливо ждал ответа. Мед поэзии – дар богов, а к хорошему скальду боги особенно благосклонны, такой скальд может принести конунгу большую удачу. А много ли найдется скальдов, способных сочинить вису прямо на поле битвы?

– Меня называют Асгримом, – ответил наконец скальд. – Отца моего звали Рагнаром из Хосебю. Я пришел на «Рычащем волке» с ярлом Харальдом Одиноким.

Гундеред кивнул и спрыгнул с коня на спину раненому галисийцу.

– Я хотел бы, чтобы ты служил мне, Асгрим Рагнарсон, – сказал конунг сквозь хрипы умирающего человека.

Асгрим одним ударом добил раненого и вложил меч в ножны.

– Я служу ярлу Харальду, – ответил он.

Это был отказ. Не слишком вежливый и слишком категоричный, но что взять с самоуверенного юнца? Харальд и его воины ждали, что конунг снова сядет в седло, но тот медлил. Гундеред привык получать то, что хочет, это знали все, поэтому продолжал:

– Я буду хорошо платить тебе, Асгрим Рагнарсон. Спроси моих скальдов – все они скажут, что за золото слов я всегда щедро плачу серебром. Твои враги станут моими врагами. Твои друзья – моими друзьями. Что скажешь?

Асгрим встряхнулся; красные отблески боевого безумия медленно гасли в его глазах. Наверное, он ответил бы так, как и надлежит отвечать в таких случаях конунгу – но один из окружавших Гундереда воинов, седой, с обезображенным шрамами лицом, с ухмылкой крикнул:

– А я согласен даже взять в жены твою сестру, скальд, если она у тебя есть! Я как раз похоронил свою шестую супругу, и больше некому стричь ногти мне на ногах.

Асгрим не убил наглеца на месте только потому, что вмешались люди Гундереда и люди Харальда, но вороны разлетались прочь от яростных слов, брошенных друг другу Асгримом из Хосебю и ярлом Лейвом Безносым.

Харальд ни разу не встречал Лейва в своих прежних походах, но много слышал о нем и считал его помесью ядовитой змеи и дикого кабана. Тем же вечером, пируя в одной из таверн разграбленного Фарнелоса, он сказал Асгриму:

– На твоем месте я бы прикончил Лейва – прямо здесь и побыстрей. Иначе этот змей однажды ужалит исподтишка.

Но Асгрим был слишком беспечен, чтобы прислушаться к совету, и слишком остёр на язык, чтобы промолчать: размахивая кружкой со сладким южным вином, он начал декламировать язвительные стихи о том, как шестеро жен Лейва одна за другой сбежали от безносого ярла в Хельхейм[3 - Хельхейм (или Хель) – царство мертвых в скандинавской мифологии.], потому что даже в царстве мертвых веселей, чем рядом с таким мужем… Все в таверне покатывались со смеху, а на следующий день многие викинги пересказывали друг другу эти стихи, потому что никто не любил Лейва Безносого.

Спустя три дня веселье и грабежи в Фалерносе утихли, а еще через день Асгрим, совладав с похмельем, отправился на поиски безносого ярла. Но Лейв исчез вместе со своими людьми, и никто не мог толком сказать, куда они подевались. Скорее всего, три драккара Лейва отправились в набег вдоль побережья, надеясь поживиться в отдаленных селениях и монастырях, вместо того, чтобы вместе с основной частью войска двинуться на Сантьяго-де-Кампостела. Хоть Лейв Безносый и считался человеком конунга, он, как и многие другие ярлы, прежде всего думал о собственной поживе и предпочитал при каждом удобном случае действовать на свой страх и риск.

В то лето поживы в Галисии было так много, а крупных стычек так мало, что многие викинги зажирели и обленились, словно вороны после большой битвы, когда кругом слишком много еды. Почти все решили зазимовать в Испании, кое-кто поговаривал даже о том, чтобы навсегда поселиться здесь, под жарким южным небом, на плодородной земле, где так хорошо растет виноград.

Но несколько драккаров, в том числе «Рычащий волк», в конце лета отправились в обратный путь. Харальд хотел следующей весной двинуться в Миклагард[4 - Миклагард – скандинавское название Константинополя. Славянское – Царьград.] и всю дорогу до Хосебю уговаривал Асгрима плыть в Византию вместе с ним:

– Конунг Миклагарда хорошо платит воинам, на его службе можно разбогатеть даже больше, чем потроша мошну галисейских монахов. А какие в Великом Городе базары, Асгрим, не обойдешь и за целый день! Какие там женщины – пышные, жаркоглазые, белолицые! Какая гавань! Я слыхал, в ней могут разом бросить якорь триста кораблей…

– Я хочу увидеть Миклагард, Харальд, – согласился Асгрим. – А потом хочу отправиться еще дальше, может быть, дойти до самого Сёркланда! Но я смогу отправиться с тобой на «Рычащем волке», только если Вагни согласится и следующее лето провести в Хосебю.

Вагни, лучший друг Асгрима, чьи земли лежали по соседству с Хосебю, был полной противоположностью старшему сыну Рагнара – спокойный, рассудительный, домовитый. Они с Асгримом вместе росли, вместе ходили на охоту и на морской промысел, но Вагни никогда не мечтал поймать в сети морского змея или увидеть земли, лежащие за горизонтом. Вместо этого он женился на сестре Асгрима, Трюд, и после свадебных торжеств остался жить в доме друга, когда тот отправился в набег на «Рычащем волке». Мать Асгрима до сих пор могла оглушить дубиной тюленя и унести его на плечах, но все-таки лучше, когда в доме есть взрослый мужчина – а младшему сыну Рагнара едва исполнилось десять.

– Вагни согласится, – уверенно ответил Харальд. – А если твоя сага о битве при Фалерносе доберется до Миклагарда раньше нас, мы прославимся в тех краях, и тогда тамошний конунг заплатит нам за службу столько, что твои сестры станут самыми богатыми невестами во всей округе!

Асгрим засмеялся, подкинув в руке золотой браслет, который собирался подарить младшей сестре, своей любимице Хильде.

– Нет, ты можешь себе представить Хильду женой Безносого Лейва? – хохотнул он. – Лейву стоило бы жениться на Хель[5 - Хель – дочь Локи, хозяйка преисподней в скандинавской мифологии. Считалась очень уродливой: одна половина лица у нее была синей, а другая – цвета сырого мяса.], из них бы вышла отличная парочка! И знаешь, я думаю, кончик носа он потерял не в сражении, что бы там ни говорили. Держу пари, нос ему откусила нос какая-нибудь женщина, когда ярл попытался затащить ее в постель!

Викинги захохотали, а Харальд, хмыкнув, велел Асгриму сменить его у рулевого весла. Асгрим надел браслет на руку и взялся за рукоять весла, пока Харальд отошел, чтобы помочиться за борт.

Ветер был попутным, викинги бездельничали, отдыхая от гребли, пока большой квадратный парус влек «Рычащего волка» по серому морю, по легким волнам, над которыми кричали чайки. Асгрим навалился на рулевое весло, направляя драккар вокруг Тюленьего Мыса, и прокричал:

– Бедняга Вагни! Как можно променять такую жизнь на жизнь под крышей! Если бы он только знал…

«Рычащий волк» вдруг задрожал, словно перепуганный зверь, парус громко захлопал. Харальд, шагавший обратно на корму, чуть не налетел на бочонок с пивом и хотел выругать рулевого, упустившего ветер, но взглянул на Асгрима – и резко обернулся, чтобы посмотреть, что за морское чудище его напугало.

Тюлений Мыс уходил влево, впереди показался обрывистый берег Хосебю. Крошечная пристань под обрывом; над пристанью – высокий утес, на котором стоял дом Асгрима, построенный еще его прадедом… Харальд моргнул, на миг ему показалось, что его морочат злые духи. Длинного дома на утесе больше не было.

– Асгрим! – окликнул Харальд. – Смени меня!

Асгрим поднял глаза, убрал точильный камень под скамью ближайшего гребца, встал, вложил меч в ножны, отправил его вслед за точилом и пошел на корму.

Он принял у ярла рукоять рулевого весла, но Харальд не ушел, а продолжал стоять рядом, глядя на плоский берег, заросший осокой и рогозом, на темную полосу бора, то приближающегося к воде, то отступающего от нее. Земля Гардарики дышала зеленым летним покоем, белые облака отражались в ровной воде реки, по отражениям облаков скользили такие же белые лебеди. Время от времени «Рычащий волк» проходил между поросшими лесом островками, под низко нависшими над водой ветвями деревьев; из-за них мачту давно сняли, уложив на подпорки вдоль днища, и драккар от самого Хольмгарда шел на веслах.

Косматые быки-зумпры уже скрылись из виду, но Бруни все никак не мог про них забыть и громко жалел, что «Волк» не остановился для охоты. Наконец Харальд велел ему сменить на весле Ингиреда: пусть займет руки чем-нибудь, авось, перестанет хвататься за охотничье копье. Берега реки были тут слишком топкими, чтобы причаливать в угоду охотничьей удали Бруни.

Харальд покосился на Асгрима: тот держал рукоять рулевого весла так, как мог бы держать рукоять рабочего молота или киянку, и равнодушно глядел на проплывающую мимо чужую щедрую землю. Раньше Асгрим сочинял стихи о веселье викинга, правящего судном, сравнивая это веселье с наслаждением обладания женщиной – но это было раньше. Теперь это веселье покинуло его… Вместе со стихами. Драккары больше не были для него «жеребцами волн» или «соколами прибрежий», а были просто судами, небо больше не было для него «бременем карликов» или «дорогой луны», а было просто небом, ветер больше не был для него «братом огня», а был просто ветром. Мед поэзии истек из Асгрима в тот день, когда он увидел на месте родного дома остывшие черные головешки.

Харальд невольно замотал головой, вспоминая, как Асгрим метался вокруг пепелища, то выкрикивая имена матери, брата и сестер, то сыпля бешеными проклятьями. Викинги с «Рычащего волка» молча стояли внутри полусгоревшей ограды, глядя на черные обуглившиеся камни – все, что осталось от фундамента дома. Сгорели и постройки, окружавшие дом; судя по всему, никто не тушил пожар, значит, огонь, бушевавший здесь, был зажжен человеком.

Сожжение. Такое случалось во время кровной вражды, когда род поднимался на род, семья – на семью. Сожжение. Напасть внезапно и спалить в доме всех, от грудных младенцев до стариков, чтобы некому было мстить. Чтобы только чайки могли рассказать о погибших в пламени дома и убитых на горящем пороге. Но род Асгрима ни с кем не враждовал, да и зачем нападать, когда в доме нет главы семьи?

– Вагни!.. Гринольв!.. Хильда!.. – звал Асгрим.

Он знал, что ему никто не ответит, но все равно кричал – а потом побрел по рассыпающимся под ногами головешкам, глядя под ноги так, будто искал ответа в спекшейся золе.

Кто?

Пепелище молчало.

Было ли кому похоронить погибших? Или то, что осталось от семьи Асгрима, все еще лежало под грудами обуглившихся обломков?

Харальд резко выдохнул, разжал пальцы, мертвой хваткой стиснувшие рукоять секиры, и хотел вслед за Асгримом шагнуть в круг черных камней – как вдруг один из викингов метнулся в сторону и выдернул из-за большого валуна грязного мальчишку лет десяти в расползающейся по швам кожаной рубахе.

При виде него Асгрим ринулся обратно, вырвал мальчишку из рук викинга и, вздернув высоко в воздух, взревел: