Анна Овчинникова "Меч Гардарики"

С треснувшим щитом в руках Асгрим пробивался к носу драккара, боясь лишь одного: как бы не подвел меч. Этот старый меч принадлежал еще его деду, на клинке было много вмятин и щербин, одна, самая скверная – в нескольких пядях от эфеса. Великолепный новый меч, привезенный Асгримом из Галисии, был положен в могилу Гринольва. Младшему сыну Рагнара не придется стыдиться своего оружия в бранных потехах, которыми развлекаются погибшие храбрецы в Вальгалле.

– Умри!..

Дорогу Асгриму заступил воин в кольчуге и попытался нанести коварный быстрый удар из-под щита в живот. Окованный железом нижний край щита Асгрима сломал воину руку, а меч Гринольва врезался между шеей и ключицей врага над кольчужным воротником. Викинг с воем налетел спиной на борт, перевалился через него и с шумом плюхнулся в воду между «Кровавым» и «Рычащим волком».

Мельком глянув в сторону «Волка», Асгрим увидел, что на нем тоже топчутся, колят, бьют и полосуют. Харальд рубился на кормовой площадке сразу с двумя викингами, молотя по их щитам своей знаменитой секирой – Сокрушителем Черепов. От щитов летели белые щепки, а когда секира попадала по металлическим умбонам и окованным краям – искры.

– Тор! – орал Харальд, словно лесоруб, подбадривающий себя криками во время работы. – Тор! То…

Мелькнувшее невесть откуда копье ударило ярла в плечо. Крик его прервался, Харальд качнулся, выронил секиру и рухнул навзничь.

– Хара-альд!..

Услышав дикий вопль Асгрима, один из воинов, только что сражавшихся с Харальдом, глянул в сторону сына Рагнара, вырвал копье из плеча ярла и метнул его через разделявшую два драккара полосу воды, но поскользнулся, и копье, не долетев до борта «Кровавого», шлепнулось в воду.

Асгрим отвернулся и с хриплым неистовым криком снова кинулся в битву.

– Убей!!!

«Кровавый» и впрямь стал кровавым – Асгрим ступал по чему-то скользкому, мокрому, дергающемуся, стонущему. Резкий железистый запах крови бил по ноздрям, дурманил голову, в ушах звенело от воплей, лязга и стука оружия по щитам.

– Убей! Убей! Убей!

Асгрим ударил эфесом в висок низкорослого широкоплечего викинга, отшвырнув его в сторону, – и наконец-то очутился лицом к лицу с Лейвом Безносым.

И остановился.

Почти год Асгрим мечтал об этом. Невыносимо длинный год, горький и серый, как пепел сгоревшего дома в Хосебю. Бесконечно долго он ждал этого мгновения, а теперь оно обрушилось на него, как огромная морская волна, заглушив звуки боя на «Кровавом» и разъяренные вопли викингов «Волка», рвущихся отомстить за своего ярла.

Тяжело дыша, Асгрим посмотрел в глаза безносого ярла – бледно-серые, как грязный лед – и увидел в этих льдистых глазах то, о чем так долго и исступленно мечтал. Сомнение. Неуверенность. А потом – зарождающийся страх.

Лейв, ощерив зубы, сделал шаг назад, уткнулся спиной в форштевень, попытался нанести быстрый рубящий удар. Асгрим сбил удар щитом, дав клинку скользнуть по железному остроконечному умбону, и тут же рубанул сам, целясь в правую руку Безносого. Он не собирался убивать с первого удара. Лейв не умрет, как храбрец, с мечом в руке, не отправится в Вальгаллу к лихой дружине Одина. Он умрет, как трус, захлебнувшись своей кровью и мольбами о пощаде. Он…

Меч Асгрима сломался. Только что выдержавший бурю ударов, старый клинок сломался, ударившись о серебряный браслет Лейва, и в руке сына Рагнара остался обломок длиной в предплечье взрослого человека.

Лейв и Асгрим уставились на этот обломок.

Одно биение сердца оба ошарашенно молчали, а потом безносый ярл разразился оглушительным хохотом. Ревя от смеха, Лейв принялся теснить противника к борту.

– Ты хотел… поцарапать меня… этой штукой, скальд? – выдыхал он между ударами, которые Асгрим едва успевал отражать щитом. – Такая игрушечка… впору твоему… младшему братцу!.. Тому визгливому поросенку, который…

Асгрим швырнул в Лейва обломок меча и прыгнул назад, надеясь оказаться вне пределов досягаемости длинного клинка и успеть выхватить скрамасакс. Он ударился задом о фальшборт, его пальцы уже нащупали рукоять, когда «Кровавый» вдруг дернулся так, словно его саданул хвостом раненый кит.

Асгрим почувствовал, что драккар стряхивает его с себя, как конь – неумелого седока. Выпустив щит, он отчаянно попытался за что-нибудь ухватиться, нагнуться вперед, удержать равновесие… Но хвататься было не за что, за ним была лишь пустота – и он с воплем полетел в реку спиной вперед.

Холодная вода ударила его, как окованный железом щит, сразу прервала крик.

На несколько биений сердца мир стал немым, потом Асгрим всплыл, жадно глотнул воздуху – и снова погрузился с головой. Он бился, изо всех сил молотил руками и ногами, но чужая река не отпускала его, тащила вниз, крутила, как ребенок крутит надоевшую игрушку. На несколько мгновений Асгриму все-таки удалось вырваться на поверхность; кашляя и отплевываясь, он стал искать глазами весло, за которое можно было бы ухватиться, но хвататься было не за что: его уже отнесло от «Рычащего волка» и «Кровавого».

Сцепленные суда попали в стремнину и теперь раскачивались и вращались, как детские лодочки из коры на весеннем ручье. Асгрим не видел, идет ли сейчас на драккарах бой, и не слишком заботился об этом. Он вел собственную яростную битву – с рекой, и еще никогда в жизни ему не попадалось такого могучего и безжалостного противника.

Дергаясь и крутясь в серой холодной толще, Асгрим с огромным трудом избавился от перевязей с ножнами, сапог и пары серебряных браслетов. Будь на нем кольчуга, он бы сразу пошел ко дну, но и так ему приходилось напрягать все силы, чтобы бороться с течением, которое тащило его невесть куда.

В детстве Асгрим любил сказку о рыбаке, оседлавшем морского змея. Выходя с отцом на морской промысел, он всегда втайне мечтал сделать то, что сделал рыбак из сказки: прокатиться на чешуйчатой спине к океанскому дну и вернуться обратно на покорном укрощенном чудовище. Теперь он знал, как себя чувствовал тот лихой рыбак.

Но речную стремнину никому еще не удавалось укротить, поэтому скоро Асгрим перестал попусту тратить силы и просто ждал, когда его в очередной раз вытолкнет на поверхность, чтобы начать плыть. Он успевал сделать несколько гребков, судорожно хватая ртом воздух пополам с водой, – а потом его снова утаскивало вниз, в немую жадную глубину, прочь от солнечного света, воздуха и птичьих криков. Иногда, всплывая, он успевал увидеть вдалеке берег, такой зеленый и мирный, что это походило на обрывок сна.

Асгрим не знал, сколько времени бился в холодных кольцах змея, как вдруг кольца эти разжались, и вода стала тихой, медленной и спокойной.

Он вырвался из стремнины.

Кашляя, задыхаясь, Асгрим поплыл к берегу. Попытался плыть – но усталость сжимала его сильнее колец змея, руки и ноги едва слушались, в груди жгло, как огнем. И все-таки он продолжал сражаться – теперь с собственным бунтующим телом.

Он не погибнет в чужой коварной реке. Он должен выжить, потому что Лейв все еще жив.

«Плыви! – приказал он себе. – Плыви!»

Он снова погрузился с головой, забарахтался, всплыл, хлебнул воздуху, закашлялся, опять ушел под воду. Чувствуя, что уже не хватает сил вырваться на поверхность, упрямо, наугад, поплыл под водой туда, где мог находиться берег.

Плыви!

Перед закрытыми глазами мелькали красные пятна, сквозь звон в ушах слышались далекие знакомые голоса.

Плыви!

– Асгрим, я тоже хочу поплыть с тобой! Возьми меня, я буду хорошо сражаться!

– Лет через пять, Гринольв. Вот подрастешь – тогда отправимся вместе в поход. Например, в Йорвик. Или в Миклагард, о котором столько твердит Харальд. Если раньше ты не женишься, не растолстеешь и не обленишься, как Вагни, х-ха!

– А меня ты возьмешь с собой, Асгрим?

– А как же хозяйство, Хильда? Кто будет помогать маме прясть и сбивать масло? Разве ты не хочешь стать такой же хорошей хозяйкой, как Трюд?

– Не хочу! Прясть и сбивать масло – скучно! Не хочу быть хозяйкой, я хочу стать скальдом, как ты!

– Девушка-скальд – ха-ха! Много тогда на тебя найдется женихов!

– Сейчас стукну! Правда стукну! Асгрим, скажи Гринольву, что я тоже смогу поплыть с тобой! А Трюд и Вагни пускай остаются дома и помогают маме. Я тоже хочу поплыть с тобой, Асгрим, правда…

Плыви!

Голубоватый полумрак…

Плыви!

Звон в ушах, шелест травы…

Плыви…

Холод.

Тьма.

Глава третья. Дар реки

– Мне это не нравится, – Канюк приподнялся на стременах, заслонил рукой глаза, вглядываясь в сторону красной от закатного солнца реки. – Гляньте, как кружат над излучиной птицы! Не к добру это, ох, не к добру…

– Кружат, – согласился Истислав. Его конь чуял воду, рыл широким копытом дерн, порывался поскакать вниз с холма.

– Так ведь лошадей все равно надобно напоить, – буркнул Храбр. – Уж лучше подъехать к реке здесь, где ее видать в обе стороны на сто саженей.

– Не нравятся мне эти птицы, – не сдавался Канюк. – С чего бы им так всполошиться?

– Может, какая-нибудь пташка чирикнула им, что в этих местах появился грозный Канюк? – спросил Златомир, тоже глядя в сторону оранжево-красной реки, но в то же время кося глазом на угрюмого свержича.

Златомир мог побиться об заклад, что Канюк получил свое имя не только за крючковатый нос, похожий на нос хищной птицы, но и за привычку часто канючить. Если бы с неба пошел дождь из блинов, Канюк стал бы ворчать, что они не намазаны медом.

Горбоносый свержич вызверился на Златомира, Златомир в ответ улыбнулся широкой, как степь, улыбкой.

– Хватит! – Храбр направил своего вороного вниз по склону холма. – Будем лаяться – упустим свет!

Канюк и Истислав поехали за старшим, но Златомир задержался на холме, глядя в сторону тростниковых зарослей у излучины. Прикрыл ладонью глаза от слабеющего солнца – и крикнул:

– Смотрите!

Никто не успел понять толком, куда надо смотреть, а Златомир уже поскакал к реке, обогнав остальную ватагу. Храбр что-то сердито закричал ему вслед, но Злат не остановился, пока не вылетел на берег. Там он придержал коня – заманчиво-ровная зелень могла обернуться топью.

Златомир спрыгнул с игреневого жеребца, сапоги и впрямь до середины погрузились в хлюпающую травяную кашу. Шаг за шагом он медленно подошел к невысоким тростникам, сквозь которые посверкивала вода.

Среди тростников лицом вниз лежал человек. Босой, в кожаной одеже, длинноволосый. Златомир тронул утопленника ногой, держа руку на рукояти ножа. Потом толкнул в бок посильней, перевернул на спину.

Сзади зафыркали кони подскакавших свержичей. Храбр что-то пробормотал, обращаясь к водяным девам, Канюк торжествующе сказал:

– Я же говорил – это не к добру!

Злат не обернулся, рассматривая утопца. Парень был молодым, в его волосах и на одежде запеклась кровь, которую не смыла река и не скрыла грязь. На среднем пальце правой руки поблескивало золотое кольцо, и Златомир быстро нагнулся, чтобы его снять. Ладонь утопца оказалась заскорузлой, со старыми мозолями, но без шрамов, какие оставляет плотницкое или кузнечное ремесло.

– Варяг! – бросил Злат через плечо остальным.

Никто из свержичей не спешился, все остались в седлах, не пытаясь подъехать ближе.

– Уверен? – спросил Храбр.

– У него рука от весла жесткая, что конское копыто. От весла и от меча. Это варяг.

– Скверно. Варяги редко рыщут в одиночку. Надо живей напоить коней и езжать.

Злат не ответил, обшаривая покойника.

Свержичи переговаривались между собой:

– Глянь, сколько кровищи… Со своими побился или с кем из непровского люда?

– Я же говорил – птицы кружат не зря… Как бы река не вынесла на нас его дружков, варяги всегда рыщут стаями, старшой прав…

– Не накличь лиха, Канюк. Брось утопца, Златомир, слышь? Едем!

– Слышу, – не разгибаясь, ответил Злат, продолжая споро обшаривать свою находку.

Меча на варяге не было, значит, оружие взяла река, но на окровавленной шее поблескивала бронзовая гривна с подвешенной на ней маленьким молоточком. Злат сунул кольцо за пазуху, наклонился, чтобы снять искусно выделанный тонкий обруч, в поисках застежки забрался пальцами под холодные мокрые волосы покойника.

Покойник схватил его за горло.

Асгрим схватил врага за горло, но пальцы тут же сорвались, вцепились в кожаную одежду. Сын Рагнара рванул на себя наклонившегося над ним человека, попытался садануть лбом, но сам получил удар в лицо – такой, что перед глазами вспыхнули желтые и красные круги.

Асгрим с клокочущим рычанием наугад ухватился за что-то теплое, вырывающееся, попытался лягнуть, но попал в пустоту.

К его щеке прижался клинок, обжег холодом резче ветра. Асгрим по-прежнему мало что видел сквозь желто-красно-черную муть, но, щелкнув наугад зубами, с радостью ощутил во рту вкус чужой крови. Раздался вопль, нож у его щеки исчез.

А потом на него уронили раскаленную наковальню. Так ему показалось, хотя, скорее всего, ему просто наступили на грудь коленом.

Желто-красное сияние померкло, Асгрим с бессильным бешенством понял, что не может больше драться, не может даже пошевелиться, что снова тонет, только на этот раз – в реке, которая внутри него… Наковальня с его груди пропала, его перевернули на бок, стукнули по спине, и река вырвалась из легких наружу.

Где-то неподалеку переговаривались люди, их голоса налетали порывами, как пахнущий водой и травой ветер. Асгрима не заботило, о чем они говорят: давясь, он судорожно выблевывал воду и пытался вспомнить, как надо дышать. Из носа тоже текла вода. Его трясло с головы до ног, земля под ним качалась и крутилась.

А потом вернулась темнота.

Златомир выпрямился, тяжело дыша, облизывая окровавленное запястье, и увидел, что Храбр наконец-то спешился и стоит над «утопцем», уткнув острие копья ему в грудь.

– Прикончи его, старшой! – крикнул Канюк.

– Нет!

Златомир схватился за копье.

– Он мой! Я его нашел!

– На что тебе этот дохляк? – строго спросил Храбр. Копье в его руках не шевельнулось. – Лучше вернуть его речному деду.