– Я этого не писал…
В телефоне, уже давно уставший от этих расспросов Хенри бежал на любимую работу, поспешно повторяя и без того очевидные слова: "Я этого не писал".
В доме брата сидела и Адалинда, разглядывая новенький домик, который ее братец назвал укромным гнёздышком. Она долго не могла привыкнуть к этой светлой мебели, технике, картинам, что выделялись из всего этого белого разнообразия цветом граната, и их бежевая машина совсем не разбавляла эту гамму оттенков… потому Адалинда часто моргала, чтобы остановить слезы от боли в глазах.
– Эдель.
– Бога ради. Я – Адалинда. Просила же, милый.
– Это единственное, что беспокоит тебя сейчас?
– Ты мог подобрать любые другие слова для того, чтобы выяснить, кто конкретно так заботится о твоей карьере в противном жёлтом свете. Но выбрал именно эти. В очередной раз ты закаляешь мое мнение о том, что ваша любовь – это скопление бешенства, безумства и дичайшей глупости.
– Рита в порядке, я это знаю. Но кто-то явно хочет поменять уклад наших жизней не в самую лучшую сторону.
– У них были маски, но они не побоялись их снять, когда кричали на заложников. Полиции они не бояться, их страшит то, что с ними сделает заказчик. И я точно знаю, что мы уже скоро познакомимся с его дальнейшими планами, брат. Не теряй контроль.
– Пойду подышу…
– Софи на работе, на той, где монтируют видео об интересных преступлениях.
Эмер надел тоненькую курточку и, совершенно не позаботившись о небольшом замятом воротничке, вышел на улицу. Машина была единственным любимым средством передвижение по городу и вовсе не требовала опрятности и теплых вещей.
Адалинда осталась в комнате. Ехать на работу не хотелось, ведь местом её работы была квартира, в которой она проживает, и меньше всего сейчас ей хотелось видеть запыленный письменный столик, кипу бумаг от прошедшей мимо Софи и уставших глаз в потемневшем зеркале. Этот милый домик, где она предпочла сейчас остаться, принадлежал Эмеру уже третий год. Со дня свадьбы этого параноика белых стен прошло достаточно времени, чтобы окутать помещение теплом и уютом.
* – Всё никак не могу понять, братик, зачем тебе столько бежевой краски?
– Да, Ты права… Надо бы ещё немного светлее…
– Светлее? Ещё? Немного?! Ты дом в огромный фонарь превращаешь?
– Да ладно тебе, нам с Ритой нравится. А цвета твоего дома лучше что ли?
– Мне хотя бы не хочется там плакать…*
Наверное, каждый прячет или кутает свою жизнь в определенные оттенки. Кто-то выбирает светлые, а кто-то потемнее. И вряд ли можно точно описать, что именно ощущают люди, перекрашивая свое жилище. Сейчас все должны сказать, что оттенки, темнее ночи, заставляют нас умирать от грусти и тоски, замирать слыша уходящие шаги и верить, что снова захочется дышать. Но ведь каждому дано своё видение. Разве не так? Разве не в силах яркость приглушить радость или свет уничтожить подобие улыбки? Разве может человек быть по-настоящему несчастен из-за цвета стен в его квартире? Разве цвет его души не важней?
Вот и Адалинда, медленно прогуливаясь по пейзажному домику, задумывалась о счастье брата и о несчастье его души, терпеливо волнующейся за жену.
Софи и Эмер встретились у яркого ресторанчика в центре. Эмер открыл девушке дверь своей машины и поспешно усадил ее на пассажирское сиденье, не давая промокнуть и промочить ноги.
– Думал, что ты на работе.
– Да, я… Сказала так Адалинде, просто … не хотела мучить себя расспросами. Давай просто поедем, ладно? Мне всё же нужно сдать отчет.
Соф совсем не хотелось признаваться в том, что она успокаивала Хенри, пока тот нервно разбирался с редакторами собственной газеты. Обеденный перерыв с каждой минутой превращался в поле боя, где один и тот же человек был палачом и пленным одновременно, внимая порывам эмоционального дисбаланса. Спустя пару часов было уволено три человека и не найдено ни одного виновного.
Поэтому теперь, сидя в запотевшей машине и прослушивая устаревшую музыку по радио, девушка медленно внимала каждому прерывистому вздоху своего друга и начальника.
Работали они вместе, но в разных областях. Однажды Софи просто вошла в большие деревянные двери и сказала, что непременно будет тем, кто сможет помогать людям. Сомнительно для криминалиста, но так точно для её сердца. Конечно, было немного сложно совладать с тем, что ребята знают друг друга вечность, но это прошло. Невнимательность Эмера быстро сменилась властным тоном, а мышление Соф стало настоящим побуждением к действию.
Поездка длилась дольше обычного и тяжелый вздох детектива заключил фразу:
– Она невыносима. Но это вполне нормально. Эдель похожа на отца, вечно остывшая и всегда социопатическая.
Софи переключила своё внимание с цифр в отчете на злившегося друга.
– Ты вроде ее брат, а так и не понял.
– Что именно?
– Взгляни. Она ведь не сумасшествие среди глупых эмоций. Она – эмоция, посреди своего сумасшествия. К тому же, сейчас ты не способен мыслить здраво. Твоя жена могла пострадать и тебе кажется, словно ты виновен во всех совершенных в мире преступлениях. Выдохни, пожалуйста, мне бы очень не хотелось успокаивать водителя громадной машинки на оживленной дороге. И, Эмер…
–Мм?
– Адалинда.
На другом конце города Мистер Кейн решился посетить дом своего сына и какого было его удивление, когда на пороге стояла его взрослая дочь.
–Отец.
Она отрезала это слово так, как когда-то давно их отец произносил ее имя. Это была ни боль, ни месть, это было состояние большей глубины. И эта девушка искренне не знала зачем она повстречала родного человека, исковеркав его социальную роль в семье.
– Я и не надеялся увидеть тебя здесь. Никогда бы не подумал, что моя дочь найдет умиротворение в доме радуги.
– Это дом, папа. Не нужно оскорблять неодушевлённое. Низко, даже для тебя.
– Смешная… Да, да, смешная, моя девочка.
Он присел на крохотное кресло, схватил первую попавшуюся книгу и наконец решился узнать, что все-таки произошло вчерашним вечером.
– Ты разучился читать, папочка? Ограбление или его жалкое подобие. Шесть жертв, трое пострадавших. Они ничего не взяли, лишь хотели припугнуть кого-то, но, в конечном итоге, сорвались и выстрелили. Жена Эмера у своей матери, ее не было в том здании.
– Он так чувственен, признаться я и не хотел идти на контакт…
– Но все же ты здесь. И ты даже представить не можешь на сколько я рада тому, что осталась вместо брата.
– Не будь похожа на Эмера, дорогая. Те голоса, что таят в себе чувства – тебя погасят.
– А я и не горю.
Стоит ли говорить, что присутствие Адалинды было спасением утопающего? Эмер явно не желал видеть отца и потому, когда услышал о госте, быстро сбросил трубку, не желая тянуть липкую ниточку воспоминаний.
Софи встретила подругу по пути домой и тайно размышляла о накатившем чувстве страха.
– Ничего ведь не произошло, да? Я к тому, что ты похожа на испуганную лань.
– Ну спасибо, утешила, хорошо хоть не на кобылу.
– Ладно, это было смешно!
– Хенри не отвечает, а Эмер много волнуется, никогда не видела, чтобы кто-то из нас ругался так сильно. Этот идиот уволил квалифицированных работников, а проблему так и не решил и теперь утопает в вине и сожалениях, предпочитая молчать.
– Я полагаю, что всё быстро пройдет. Давай просто вернемся домой и подумаем о том, как мы обе будем обозревать новый преступленческий контент. Мы с Эмером считаем, что тот, кто подстроил ограбление и перебил народ – скоро объявится и нам с тобой не следует сидеть сложа руки.
Весь оставшийся путь девушки обсуждали как скоро большой старший брат перестанет дуться на весь белый свет и примет извинения друга за то, чего он никогда бы не посмел совершить.
В квартире Адалинда заметила новую статуэтку, что тайком прислал ей отец.
– Меняем замки. Завтра же!
Статуя располагала к себе скорее холодом, чем восторгом. Мужчина, что держал в правой руке книгу, а левую оставлял парить над своей головой, красовался на выгравированной столешнице из красного дуба. Почему-то казалось, что никчемные никому не нужные размышления всегда будут уходить именно к этому сгустку фарфора и разочарования, давая возможность немного передохнуть. А уж где поставить ударение – разбирайтесь сами. За мягким диванчиком Ада заметила коричневую сумку, где непристойно валялось красивенькое ружье рядом со всеми необходимыми разрешениями. А вот на столе был действительно подарок. Это были уникальные клинковые экземпляры с заточенными гранями и короткой рукоятью округлой формы.
Софи, послушавшись подругу, собиралась отснять очередной репортаж и тащила за собой огромную аппаратуру по лестнице. Забросив всю тяжесть подальше и отложив флешку с материалом, она начала было говорить, но ее отвлекла новая картинка.
– Смею предположить, что это ты довела бедного мужика.
Адалинда слегка улыбнулась, но не отрываясь от статуи и новеньких ножей, сообщила подруге, что виделась с отцом.
– Твой отец – не то что сейчас может помочь нам… – Софи дважды краем глаза обернулась к огромной открытой сумке. – Это что? Винтовка!?
– Говорю же, виделась с отцом. А еще я бы с радостью поставила у входа охрану.
– Он бы еще гарпун тебе подарил. Погоди. Ада!?
– Нет, нет, лишь винтовка и парочка новых ножей в мою коллекцию.
– Зачем тебе ножи?
– Развлечение.
Она произнесла это уверенно, с сарказмом. Ножи она коллекционировала несколько лет подряд. Это стало тонким напоминанием о том, что холод – то же оружие.
Вечер закончился сладким какао, парочкой сплетен и классной статьей, которую уже стали бурно обсуждать в сети.
Хенри вернулся домой поздно ночью. Уставший и слегка разволновавшись паренек неспешно подходил к входной двери своего дома. На двери была царапина, будто ее очертили чем-то очень тяжелым и острым. Замок был вскрыт, а дверь слегка приоткрыта.
Глава 3.
– Здесь никого не было. Вещи не тронуты, ноутбук всегда при мне, даже на сером паркете нет следов от грязных ботинок.
Хенри был спокоен. Довольно часто работникам его структуры приходится терпеть подобные выходки. Чем-то ужасным никогда не заканчивалось. Лишь угрозы или гвозди в колесах машины.
Софи осматривала дверные ручки и, ничего не найдя, решила, что Хенри прав и никому даже не хотелось забираться в дом. Это была лишь уловка, чтобы поволноваться. Но заметила в углублении для ключа небольшую записку с адресом человека по имени Скотт Д.
–Ну, и кто это такой?
– Не имею ни малейшего понятия, но мы это выясним примерно за минут 20. – в дверях появилась Адалинда, она уже держала в руках потертую записку и осматривала лица своих знакомых.
– 20 минут?
– Верно, Софи, от дома Хенри до этого адреса – ровно 20 минут езды на такси.
Это был большой загородный дом. Молодой человек открыл почти сразу, многократно извиняясь, что вытянул их всех именно таким способом.
– Скотт Д.?
– Донбар. А вы видимо Адалинда Кейн?
– Верно. София Вейнер, Хенри Стигмун.
Что-то ее насторожило. Девушка стояла неподвижно, анализируя каждый взмах руки, отвод глаз, смену дыхания…
– Я тебя знаю. Ты работаешь в нашей больнице уже год. – София прервала размышления.
– Да, уже год. И я хотел рассказать как раз о людях, что погибли в том банке. У них у всех были обнаружены ожоги, точно от раскаленного ножа, на котором выгравированы буквы А. К.
– Адалинда Кейн. Кто-то так жаждет со мной познакомится или увидеть меня на месте этих трупов?
– Спаси тебя безмозглую!
– Самонадеянная ирония, Софи.
Хенри отступил немного в сторону и присел на диван. Ему не было интересно, почему именно его дом оказался мишенью нового врача больницы. Погруженный в свои мысли, он так и покинул дом того человека, не произнеся ни слова. Он сел в такси и уехал на работу, обещая позвонить после того, как разберётся с историей о жене детектива.
– Я не видел результатов вскрытия, меня не допустили… – Скотт продолжал говорить, спокойно, облокотившись на спинку кресла.
– Почему ты не пришел к Софи?
– Потому что знал, что мне нужна ты, а выманить тебя можно лишь загадкой.
Это было сказано с долей размытого сарказма и ироничным движением глаз от Софи к Адалинде. В комнате воцарилась атмосфера негодования.
– Вы видите во мне лишь шифр для тайн и ключ для разгадок, Мистер Донбар?
Последующий разговор зашел вовсе не о деле. Софи стало интересно, почему молодой врач перебрался из дорогой клиники в обычную больницу, как оказался в городе, почему один…
– Моя бабушка скончалась около года назад, оставив мне этот дом. Она растила меня, никого другого у меня нет. Я подумал, что в этом городе, в этом доме и на этой работе – у меня получится восполнить то, что я упустил за время моего отсутствия.
