Дмитрий Максимович Рогожин "Мир ходячих мертвецов. Вероятие"

Прошли так еще одни сутки и только после этого Катя и Максим услышали шум на лестнице в подъезде и выскочили туда, увидев поднимающегося окровавленного Федора. С ног до головы с острым топориком и женщиной, которая без малейших эмоций поднималась следом, глядя на отрубленную левую руку.

– Что случилось? – встревожилась Катя и сделала шаг, чтобы обнять Федора, но тот лишь отстранился в сторону, и пропустил в свою квартиру бедную женщину, а сам пробубнил:

– Я был…вот Таню нашел…устал я… потом зайду.

– Федя, я походу беременна.

Он становился в проеме двери и устало улыбнулся, взглянув на лестничную площадку, а вернее на капельки крови, стекавшие вслед за женщиной, и проговорил:

– Вот поэтому нам и нужна безопасность и люди…другие дети, с которыми ваше дите будет расти в отвратительное время, но в замечательном окружении, которое еще нам предстоит найти. Но в особенности нам нужен врач – и закрыл за собой дверь, а Катя как зачарованная стояла и обдумывала слова Федора, пока не подошел Максим и не увел ее за собой теплым объятием.

Он постучался в дверь и вошел, переведя дух, а Катя, как и всегда приветливо встретила легким поцелуем в щеку взволнованного Федора, который уже не брился больше двух месяцев. Крайний раз брился до того как все пошло наперекосяк. Время бежит катастрофически быстро.

– Кто она эта женщина? – спросила девушка и по количеству вопросов, возникших в ее голове, Федору и часу не хватит, чтобы все разжевать.

– Я ее нашел, когда ходил по окрестностям и исследовал несколько домов от нас неподалеку, нашел пару раций. Ее укусили, я отрубил ей руку…

Конечно же, про «неподалеку» он соврал, но зачем ее заставлять волноваться.

– Она спит?

– Да… вечным сном. Вирус раньше проник в ее организм. Я не успел спасти. От лихорадки она умерла и обратилась – с тяжестью говорил Федор, опустив глаза в пол.

– Мне жаль – с сочувствием ответила она.

– Нам нужны люди… общество…

– Почему ты уходил и ничего не говорил? Мы же переживаем за тебя, я кое-как отговаривала Максима идти тебя искать – решила она узнать.

– Я просто ищу жизнь. Шанс. Раз уж ты беременна, то тебе в любом случае нужно общество. Пойми, я не доктор. Кто будет принимать твои роды? А жить где, когда твой ребенок будет вечно орать, привлекая вниманию мертвецов, которые соберутся кучками и повторится та же история. Ты помнишь? Галя была беременна и я точно также заморачивался, пропадал и оставлял старика Ивана и Саню за старших. Я хочу решать проблему, возникшую на почве человечества двадцать первого века и быть уверенным, что она не засосет окончательно остатки нашего представительства семейства тупорылых приматов. Сами же своими руками уничтожили прекрасный мир. Неудачный эксперимент и всему конец. Я хочу рискнуть, Кать, хочу дать вам новую жизнь ценой собственной, потому что ты мне сильно дорога. Кроме тебя и теперь Максима, у меня никого нет. Помнишь? Я тебе говорил, что хотел застрелиться из него – и достал ПМ, опустив его дулом вниз – но ты звала на помощь, и я подумал, что себе не смог помочь, значит хотя бы тебе смогу, Катюша.

– Не уходи… не предупредив… я ведь переживаю.

– Я хотел с вами обоими поговорить, но Максим же спит, поэтому поговорим об этом уже потом.

Они вошли в гостиную, которая за два прошедших месяца изменилась. Кровать стояла у другой стены, напротив, а телевизор убрали, и полка для книг заметно пополнилась новыми романами. Максим, видимо, решил доделать полку, которую в самом начале сделал Федор.

– Да, мы немного обустроились и игрушки, Макс, нашел, когда ходил в магазин. Я так боялась его отпускать одного, но он уверял, что ничего не произойдет. Я знала, но все равно боялась.

Больше всех из плюшевых игрушек ему пригляделся тигренок золотого полосатого окраса, сидевшего среди остальных лесных жителей. Замечательно было бы, если бы поскорее вся эта эпидемия кончилась, чтобы можно было это вспоминать как самый страшный реалистичный сон. А детям вообще сделать исторический музей про отважных людей, сумевших побороть и спасти всем жизни, создав гармонию спокойствия, которая некогда сбежала за горизонт. Но неизбежно вернулась под гнетом силы сопротивляющихся воинов против новых законов природы. Природа, придумавшая очередное испытание на прочность не умеющим жить на пятой точке ровно. Ведь если бы кто-то, это относится к ученым, не стремились все как всегда разрушить своими не доработанными теориями и иллюзиями слепой фантазии, то все жили бы, как в сказке, долго и счастливо.

Мягкий диван обогрел Федора теплом, пока Катя мигом поставила на стол салат оливье и к нему засохшую буханку хлеба и кетчупом в той же прежней черно-рыжей кухне, где теперь явно приложилась рука хозяйки. Несмотря на смерть за окном, Катя придерживала жизнь и уют. Позже она достала пару вареных кусков мяса и подала Федору.

– Может ты, все-таки, побреешься? – спросила она, отойдя ополоснуть белую плоскую тарелку, следом вытащив из буфета шоколадку «сникерс» и банку колы.

– Я вроде не так сильно зарос – ответил он.

– Брутал… – и засмеялась.

Так они просидели молча, пока Федор не оборвал затишье:

– Спасибо за такой приятный обед. Я, пожалуй, пойду…

– Оставайся, возьми почитай книжку. Отвлекись от этого мира.

– Есть что интересного?

Федор вышел в гостиную и подошел к полке с большим выбором книг, которые в основном были о сталкере, какой-то «вархаммер сорок тысяч», Донская, «Мастер и Маргарита», «Капитанская дочка», Жюль Верн, Стивен Кинг «Кладбище домашних животных» и «Сияние», Братья Стругатские «Пикник на обочине», Дмитрий Глуховский «Метро 2033»… хмм… 2033 год? Книга оказалась в руках у Федора, а человек из книги с серьезным бесстрашным взглядом смотрел на него сквозь надетый противогаз. Федор прочитал: «Выхода нет». Он присел на кресло и пристроился к чтению первых строк, начинающихся с главного героя Артема, который по своим действиям оказался растерянным и не уверенным в себе. Кто же это, там, в глубине туннеля убежал? Ах, это маленький щенок. Даже у них идет война за территорию и еду. Прямо, как и у Федора. Только он проиграл. А смогут ли победить они? Что будет с Артемом?

Федор с огромным интересом до самого вечера читал эту замечательную книгу, делая перерывы между главами для того, чтобы попить воды или сходить в туалет. Катя уже тоже спала. Весь путь, писанный автором, оказался очень трудным, но и разнообразным для Артема, у которого характер постепенно менялся. Если, вначале он боялся умереть, то сейчас без малейшего чувства страха проделал дыр в фашисте, убившим маленького мальчика Ваню с синдромом дауна. Старика жалко, он окочурился… все-таки. Повезло же Артему, что остался живым, и солдаты Че Гевара смогли вовремя порезать веревку на шее. Его оставили на Павелецкой станции, хотя была ведь возможность уехать с ними и служить вместе. Это его выбор. Он строго для себя решил завершить миссию, несмотря ни на что.

Проснулся Максим и с улыбкой взглянул, на читающего его любимую книгу, Федора, покрасневшие глаза которого торопливо бегали из строки к строке.

– Правда интересно? – узнал оценивающе подросток и поднялся с кровати, выпрямившись в полный рост, громко зевнув.

– Конечно…

– Ого. Да ты уже половину прочел! Видать хорошенько затянула.

Федор сам и не заметил, как пролистал половину атмосферы замечательной книги, которая во многом оказалась похожа на его жизнь. Их миры практически не отличаются. Катя следом вышла из спальни и обняла будущего отца.

– Мне с вами нужно поговорить – решил приступить к делу Федор, отложив книжку в сторону на столик и сделав закладку на остановившихся словах. – На месте сидеть нельзя и жить как мы сейчас тем более. Макс, если Катя беременна, то это значит, что нам как минимум нужно найти врача для родов. И теперь уже место…безопасное место, где нас не достанут эти дохлые, потому что крики ребенка все равно соберут их всех и тогда нам не отбиться и будет то же самое, что и было ранее…

– Они не услышат – решил возразить Максим.

– А ты уверен? Можешь полностью быть в этом уверенным? Роды принимать умеешь? Перестань, ты сам понимаешь, что так нельзя жить. Надо искать других людей. Они есть. Я знаю.

– А ты хочешь сказать, что они не попытаются нас убить, как только увидят? – возразила Катя.

– Не все же злые и к тому же, я вчера встретил Таню, как вы уже знаете. У них есть убежище, люди… хорошие люди. Их община – это шанс. Большой шанс не умереть в одиночестве и беззащитными. Она успела меня сориентировать, примерно, по карте автомобилиста, но до лагеря два дня пешком, а если без привалов то и дня хватит.

– Ну и что? Это огромный риск. А вдруг она обманула? Верить же никому нельзя, к тому же, ты всегда мне сам это говорил – парировала девушка в защиту дома, который успел для нее стать родным.

– Кать, я ей верю. Тем более порылся в ее вещах, почитал ежедневник, а там ни один раз она упоминала о поисках других людей, какого-то мальчика Павла, которого она привела, как написала, в «Домонино» и «райский уголок». И причем я много раз упоминал в дневнике эти слова. Предполагаю, это название. По любому, занимаются ее поисками. Смекаешь?

Вне всякого желания оставлять этот чудесный дом она ответила:

– Смекаю.

– В любом случае мы сможем вернуться сюда, если все будет плохо.

– Да – коротко ответил Максим и сорвался собирать провизию на двухдневный поход в рюкзак «Найк».

И добавил:

– Тогда утром выходим.

– Нет, вы остаетесь.

– Что??? – возмутилась Катя.

– До тех пор пока сам во всем не разберусь.

– Ага, щас – возразила девушка – никуда ты один не пойдешь. Я выздоровела, антибиотики помогли мне, втроем у нас возможностей больше, так что не спорь.

Глава третья

Фотографию улыбающейся мамы, Максим убрал в подсердечный кармашек синей клетчатой рубашки и с трудом вздохнул навстречу предстоящего дня, наполненного неповторимыми событиями трех безразличных всему миру странников. Их путь ожидал не близким, а дорога не предсказуемой. Сколько мертвяков им встретиться и как Федор сможет отыскать предполагаемую группу? Организованная община? С хорошими стенами и немного другой жизнью, где можно в свободное время, действительно, почувствовать себя человеком. По словам Татьяны, умершей ночью от победившего вируса. Небольшая надежда? Искра непоколебимой веры? Но на случай, если вдруг все покатится в тартарары, есть запасной план вернуться обратно домой и попытать счастье в следующие разы. Ориентиры Татьяна выложила в последние часы перед вечным сном, пока ее разум был способен еще соображать по-человечески. Пока она еще могла помнить себя и свои мысли. Пока она по вине навалившейся температуры способна была вообще говорить. Трясущейся единственной рукой она отдала смятый оберток импровизированной, нарисованной карандашом, картой примерной местности. Конечно, можно было и подготовиться лучше: подсобрать консервов, вытащить еще фильтр, чтобы принесенная вода с родника фильтровалась как следует, но Федор настойчиво решил идти сегодня ибо ему было известно, что Татьяну именно в этот день и будут искать, если уже не ищут. В отличие от подросткового поколения, у бородатого и заросшего, словом, замурзанного и притомленного человека по имени Федор была бесспорная чуйка на чудесный финал их наклевывающейся вылазки. С высоким оптимизмом старший, так называемого отряда, наперед с выработанным опытом сборов, сложил свой походный глубоко-вместительный рюкзак фирмы «Декатлон» всеми необходимыми вещами: протеиновые батончики, четыре литра отфильтрованной воды, помещенные в боковые привязные карманы, консервированное мясо в несколько банок, пару столовых приборов, включая нож туриста. Порошковый быстрорастворимый кофе, зажигалки, батарейки, фонарики, коробки патронов калибра 9мм для ПМ и АПБ, за пазуху завернул АПБ, а ПМ был размещен в кобуру.

Несколько шустрых минут, и Федор был готов, выкуривая белую бумажную трубку, начиненную крепким табаком, дым которого частично попадал на кухню, в которой возились Катя с Максимом. Один собирал личные вещи и комплектовал ПМ и АК-74, а вторая заботливо упаковывала основные продукты, убирая свой режущий инструмент в кожаные ножны и красивый пистолет ТТ, подаренный некогда ее другом Дроном, оставшимся на растерзание бездушным тварям вместе с остальной частью группы. Тот день надолго запечатлелся в мозгах, оставив огромное пятно горести в душе.

Покончив заниматься делами, Федор посмотрел спутникам в глаза и тяжело выдохнул. Взглянул на часы с вечной батарейкой. Часовая стрелка показала шесть утра.

Максиму пришлось покинуть родной дом, отказаться от зацикленной жизни, от одиночества. Ему удалось посреди всего этого хаоса найти свою вторую половинку, которая помогла ему осознать, что любовь не погибла. Добро все равно существовало и в подтверждение его мысли выступили первые лучи солнца из-за уходивших ночных туч, осветив яркую красную новостройку на улице Гарманкова, расстелившаяся своим величием вдоль мертвого городка, огибая пару выращенных берез, у которой скопилась дюжина мертвецов, кого-то усердно ожидавшие.

Ранним утром, они ступали по раздолбанной дороге вдоль омертвевших хозяйских домиков, откуда веяло страхом и запахом сырости, отбивая всяческое желание даже нос туда сунуть. Может те бабушки, любившие гулять на лавочках, сидели у себя в квартирах и ждали, когда к ним вступит свежее мясо. Дабы полно насытиться в бесконечном ожидании бесконечного голода, смертоносный запах которого распространился на порывах прохладного утреннего ветра. Солнце ещё не успело проснуться как следует и потому не могло качественно выполнять свою обязанность.

Тем временем Федор собирал в голове мозаику прошедших событий, где он некогда шел с Татьяной. При других раскладах, возможно, смог бы с ней пообщаться поближе, если бы…

По ее словам, она откололась от группы в ходе мясорубки против неравного количества ушедших. Им пришлось бежать, а она по иронии судьбы отстала от группы, когда поняла что ей отрезали путь и взяли в коробочку на икс образном перекрестке. В панике она пыталась прорваться сквозь бушующее пламя, спотыкаясь, падая, ударяясь, уклоняясь, прочь от обвисших рук и нескончаемых стонов, пока ее все-таки не настигли и не укусили. Повезло, что вовремя выскочил Федор на подмогу к увиливающей примерно тридцати лет и симпатичной жилистой женщине в светло-зеленом балахоне. Помог бежать прочь на север от толпы, дав ей прожить еще несколько часов, а не быть растерзанной в ходе яростной конкурентной борьбы на право свежего мяса.

Как быстро начинала действовать инфекция, никто точно не знал, но было известно только одно, что нужно было всегда принимать решение молниеносно, так как каждая наносекунда играла самую важную роль. Инкубационный период у привычных вирусов того времени в большинстве случаев составлял от 12 до 48 часов, после чего свою деятельность вирус начинал проявлять путем распространения в живых клетках и его размножения. В таких случаях организму нужно было время, чтобы распознать атакующий вирус и принять меры по защите организма, выработавшего своевременно антитела и встать огромным бушующим барьером для остановки развивающего вируса.

Однако теперешний вирус имел иную гадскую форму проявления. Во-первых, чтобы проникнуть в клетки еще живого человека и адаптироваться под размножение, требовалось, наверное, пять минут. Во-вторых, вирус мертвой хваткой проникал в самый центр живого организма, где уже имелись полученные, так называемые, элементы этого вируса, что и без труда адаптация брала за несколько минут верх. Федор из накопившегося опыта, уже предполагал о том, как оно все работало, и всегда сравнивал с персональным компьютером или ноутбуком, которым нужны были драйвера для сцепления с той же игровой или звуковой видеокартой. Так вот эти элементы, проникнувшие воздушно-капельным путем, уже служили как путеводители для пришедшего в гости и не знавшего дороги вируса.

На момент когда Федор одним мощным ударом переломил кость Татьяне, было поздно, не говоря уже о том, что она потеряла сознание, и ему пришлось волочить обмякшее тело в ближайший многоэтажный потрескавшийся дом хрущевских времен, потянув металлическую прилипшую дверь с домофоном. Вонь, вопли, гул мертвых, первые капни начинавшегося дождя: предательски преследовали его по пятам, заставляя бесконечно оборачиваться, пока он не добрался до спасительной рукоятки, которая с легкостью подалась вперед. По вине давнего всеобщего обесточивания, домофон не работал и магнит совсем уже забыл, когда исполнял свои обязанности, пропустив скрывавшуюся парочку от обезумевшего зрелища с бесчисленным количеством желающих поживать живое мясо. Наспех, натянутая ремнем тугая повязка лишь временно остановила кровотечение, оставив красный протянувшийся след до захлопнутой непреступной двери, у которой быстро скопились первые ряды мертвых.

Федор по привычке вместе с примерно шестьюдесятью килограммами болтавшегося живого мяса поднялся на два этажа повыше, проверяя каждую дверь и как будто на зло, ни одна не была отрыта, словно все жители под началом великой разрухи решили выйти на улицу и подивиться новой природной стихии.

Выругавшись и чувствуя как сердце начало ломиться через грудную клетку наружу, Федор аккуратно положил на плиточный пыльный годами пол женщину с бледным выражением лица. Обрубок продолжал терять кровь, постепенно заполняя серую пыль новым светлым оттенком. Но нельзя было останавливаться.

Переполненный злостью, Федор чувствовал себя также ужасно, как и выглядел. Глаза поймали нумерацию квартир… 15… 16… 17. Голова с трудом соображала, а дыхание сбежало как перепуганный боец с поля боя, когда увидел бесчисленно превосходство наступавших на улице со всех сторон ада. Было что сил, Федор налетел всем телом на старинную оливковую дверь с блестящим номером 15, и та почти поддалась, но смогла лишь немного выдержать натиск, не говоря уж, о накопившейся плесени и гнили в районе петель.

Следующий удар ногой и она со свистом открылась…

Максим рукой остановил своих спутников, укрывшихся за развороченной иномаркой, которую за годы покинула механическая жизнь: оторванные колеса, выбитые стекла, оторванный капот, заржавевший шестнадцати клапанный двигатель и покрытый коррозией кузов, рука по которому прокатилась и была убрана прочь, когда Федор выглянул из-за угла посмотреть на источник звериного шума. Максим проскользнул поближе и укрылся за прочным кузовом мертвого полицейского УАЗА, припаркованным, у проросшего смертью, подъезда, поближе, и подробнее разглядел беднягу мужчину в черной кожанке, ставшей жертвой для голодающих бродяг, рвущих на составные части их новый мясной деликатес. В зените им удалось разглядеть практически каждого кожееда: они выглядели все совершенно по-разному, начиная от младших возрастов и самых старших и заканчивая их телосложением, количеством увечий и, наконец, бывшим уровнем жизни. Их тела были настолько изуродованы, худыми и иссохшими от времени, что невозможно было разобрать кто какой нации, но кое-что, все-таки, являлось их общим – наполнить бесконечный голод новым голодом. Они отрывали по кусочку свежего обеда, не обращая внимания на предсмертный вой и булькающие звуки, отдававшие свои низкие тона, словно рычащего медведя, испускавшего последние силы в пустоту. В пустоту этого мертвого мира, где кровь, насилие, убийства и «расчлененка» заняли главенствующую повседневную норму вместо того, чтобы как раньше люди ходили на работу и выполняли свои привычные обязательства: работай, плати за квартиру, возьми кредит и плати за кредит. Теперь, убивай или будешь убит, умей скрыться или будешь убит, умей вовремя дать отпор или будешь убит.

Картина происходящего пикника была не для слабо нервных, хотя для Федора, видевшего такое ни раз, к сожалению или к счастью, это было обычным делом, однако Катя все равно съежилась. Она посмотрела в русый затылок своего молодого человека, ставшего за такой короткий промежуток времени родным, словно они были знакомы уже много лет, и на мгновенье их взгляды сошлись. Взгляд Максима был полон мужества и твердых решений, несмотря на его ранние годы, по вине обстоятельств которых ему пришлось очень рано повзрослеть, тем более что теперь у него появилась новая обязанность оберегать будущую маму его будущего ребенка. А Катя как зачарованная, смотрела в очаровывающие карие глаза, как вдруг на парня неожиданно из темного переулка один из выживших в такой же черной кожанке с чумазым видом и бородой до груди, выпрыгнул и чуть не заехал деревянной битой по голове. На нем была одета истертая временем демисезонная куртка-косуха с оторванными пуговицами, из-под которых торчал волосатый внушительный живот, а в темных глазах была свирепая глупая ярость. Однако, Максим, зная нормы нового мира, оказался на секунду быстрее и смог ловко заехать левой рукой в почку от чего тот прогнулся, дав замедленную паузу, которую парнишка использовал для отправки негодяя в нокаут. Его неуклюжее тело мертвым грузом рухнуло на спину звездочкой, и на званый обед, едва передвигающимся телом, нарисовался выгоревший и пропахший протухшим навозом безносый коротышка с одной рабочей рукой. А вторая, словно резина, качалась вслед за мертвяком. Он склонился к свежему мясу, получившему подхваченной арматурой в висок. Прозрачные глаза, нацелившись, склонили допотопное тело на корточки и следующую же секунду, едва работающая на последнем вдохе, челюсть проткнула, несмотря на грубые заросли жертвы, глотку. Фонтан красной жидкости как из открытого шланга, полетела брызгами, привлекая остальных желающих вниманием, что сыграло в пользу укрывшейся троицы, которая по сигналу бесчисленного клацанья зубов стремглав рванула в соседний переулок через улицу. Совнархозная была прославлена серьезным производством из металла. Поставляли на своем горбу огромное количество нужных деталей по всей стране. Эх, хорошее дело. Но рано было расслабляться…

Теперь от криков мертвых стало больше. Они были повсюду, окружив улицы мертвого городка со всех сторон, и шли локтями друг к другу, словно пытались зажать в коробочку. Вонь оказалась невыносимее, ежели, когда Федор и Катя пытались выжить, выбравшись с засады, ставшей огромной болью и безмерной утратой в сердцах. Они быстро подбежали к Максиму, а он даже и ни капли не нуждался в их помощи и сам справился еще с двумя мертвяками женщиной и мужчиной в деловых костюмах, а третьего все же оттолкнул Федор и топор, раздобытый в «стройматериалы», вогнал в облысевшую макушку бывшего военного и выдернул. Брызги тухлой серо-черной жидкости разлетелись ручейками, и не успели нагнать пятки троицы, которая уже бежала в ближайший массивный корпус, похоже, являвшимся тем самым прославленным заводом. Со своими синими величественными высокими стенами, за которыми можно было укрыться, поймав безопасность в руки.

Однако что-то пошло не так…какую бы дверь или ворота Федор не дернул, все были закрыты. А мертвецы-то сближались все ближе и ближе, ломая на своем пути все декоративные надстройки бывших работников и переступая через не обстриженный газон, покрытый до безобразия огромным количеством одуванчиков. Их становилось все больше. Их мертвый гул разгулялся повсюду и прибавлял громкость в динамиках со стремительной силой, заставляя даже не слышать собственного дыхания. Некоторые их них, не глядя под ноги, спотыкались об разбросанные арматуры, пакеты и мусор, разлетевшийся по всему городу от беспорядочного накануне ветра. Они как стая мух в миг, скопились в одну общую кучку и побрели на свежее дерьмо, издававшее отчаянные попытки отбиваться от первых рядов кожеедов. Федор орудовал короткими, но точными выстрелами в бездыханные головы, чьи потроха, как встряхнутая газировка, разлетались под взрывной силой летевших пуль, и при этом размахивал крупным охотничьим ножом, которым совсем недавно отрубил руку Татьяне. Каждый удар сопровождался выбросом гнева на этих бездушным тварей: за то, что они убивали, убивают и будут убивать других выживших, сокращая популяцию и переманивая на свою сторону. За то, что они убили слишком много дорогих людей. Его жена Ира, пытавшаяся тогда спасти годовалую дочь Лизу, под гнетом многотонных ударов челюстями по телу. Она ревела со страшной силой, ее муки раскинулись на километры, приманивая на себя весь акцент, а что тогда мог сделать Федор? Ее крик не выходил долгие годы из головы, заставлял просыпаться, а иногда и вовсе не давал заснуть. Краем глаза он заметил Катю, прострелившую ближнему мертвяку молочно-прозрачный глаз. Это был невысокого роста юноша в выцветшей розовой футболке с изображенными иероглифами, часть которых обсыпались и оставили на своем месте едва заметный след.

Стены импровизированной коробки сужались с каждой секундой, гул становился интенсивней, и казалось, что даже самый громкий истребитель не смог бы перекрыть данную симфонию музыки нового мира, не забывая о лучших ароматах неповторимой многозначной вони, ставшей привычным делом в выживании. Хотя, с каждым мертвым шагом каждого кожееда шансов на выживании становилось меньше. Казалось, мир ушел из-под ног, а борьба стала вечным испытанием. Шум, как на функционировавших заводах, сопровождался многослойными кряхтениями, как работавшие зубофрезерные станки, монотонно выполнявшие вращательные движения режущего инструмента в среде изготавливаемого изделия. Точно также это получалось у троицы, которые вращательными движениями своего инструмента, вгоняли невидимую для глаза, пулю или острие в основание черепов ходячих. А те, как хрупкое яйцо, упавшее со стола, валились прочь под ноги других, которые также жаждали получить свою расплату за прегрешения перед утонувшей жизнью.

Дышать уже практически не получалось, а менять магазины, было куда сложнее по вине непослушных рук после долгих физических нагрузок. Пока Федор перезаряжал свой ПМ, выстреливший ни один магазин, Максим принял на себя эстафету, обнажив вспотевшую спину от АК-74, выполнявшим по очередное воспламенявшееся шоу.

Покрывшись в чужой смеси не до крови, Катя испустила вой совместно со слезами и хихикающей манерой. Она снова начала теряться в пространстве. Ей, словно молотком, ударили по голове. В глазах все двоилось, а черепа умерших троились, зрачки бегали, а вслед за ними и шея головы, которая хаотично дергалась из стороны в сторону, пытаясь отыскать хотя бы миллиметр возможности сойти с дистанции, чтобы перевести дух, как вдруг она услышала:

– ЭЙ! ДАВАЙ СЮДА!

Все, как четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, в четыре такта восприняли отдаваемое эхо спасителя. Первый такт – крик, второй такт – сработал орган чувства, в данном случае орган осязания. Третий такт – осознание, что не все потеряно, что все-таки еще не все, черт возьми, потеряно. И наконец, четвертый такт – орган зрения, все увидели кричавшего.

Это был очередной кожаный ушлепок, выскочившего с открытой двери ближнего подъезда, якобы, дружескими намерениям, но, а что было делать? Сзади – мертвецы, спереди – возможно старая вражеская группа, творившая самосуд, и член этой банды, который только несколько минут назад пытался убить Максима. Федор первым ринулся к нему, подготовив плечо к неминуемому размаху, но чья-то мощная рука схватила его за дельтавидную мышцу, и заостренное лезвие прошло прямо у носа Кожаного, не дернувшегося даже с места. Федора как футбольный мячик затолкнули внутрь.

– Давай–давай! – крикнул он паре, забежав вслед за Федором в стены завода.

– Я не хочу мороженое – простонала женщина, выдыхая с трудом, находясь в так называемом бреду своего психически расстроенного мозга и стремительно взлетевшей температуры и непокорного озноба. Она продолжала так диалог внутри своего сна, с самой собой, однако вызывалось каждым брошенным ее словом ощущение, что она говорила со своими родителями или друзьями из далекого детства, так как неоднократно слышались разговоры о мальчиках, косметики и первых поцелуях. Первых поцелуях…посреди всего этого хаоса нового мира. Такая неуместная романтика при таких противоположных обстоятельствах.

Федор за несколько часов бессменного караула, привел немного себя в порядок, умывшись в холодной окисленной воде оставленного тазика. Приготовил кружку быстрорастворимого кофе и лучшую пищу на свете – лапшу быстрого приготовления из личного запаса на случай незапланированной остановки где-то посреди очередной заварушки. Перерыл всю квартиру вдоль и поперек в поисках полезного барахла для себя и кроме как затертого армейского ремня, пачки чипсов и несколько вздутых от времени пальчиковых батареек на его ручной слабо светивший фонарик, не нашел.

Кровотечение ему удалось окончательно остановить найденным медицинским жгутом, обнажив обрубок от нависшего куска ткани, пропитанного фонтаном крови. Рану он промыл фильтрованной водой и чистыми тканевыми салфетками, убрав с места сруба всю грязь.

А тем временем, мертвые, наконец, перестали терроризировать подъездную дверь и отвлеклись на новые источники шума живой плоти, которой не посчастливилось забрести в самое логово людоедов. Вдалеке послышались эхом распространившиеся эффектом Доплера одиночные выстрелы и вскоре затихли. Поймали? Сбежал? Или также как и Федор залег на дно?

Федор расхаживал из одной комнаты в другую, бесконечно огибая углообразный узковатый захламленный временем коридор, пересматривая новые детали на фотографиях некогда здесь жившей семьи, которые с довольными улыбками висели дюбель гвоздями к стене. Красочный зеленый мир на заднем фоне обнимавшейся семьи из пяти человек, взаимно дополнял забытый сюжет отдыхавших в сказочном ушедшем дне. Как и фотографии, оставшиеся для случайных заблудившихся посетителей, как Федор. Обычным куском цветной фотобумаги, навсегда оставив семейные ценности, любовь и человеческую культуру в давно забытый или скорее потерянный ящик с ненужным барахлом.

Неожиданно Татьяна, вытащив Федора из орбиты личных воспоминаний, крутившихся на пленке, напугала вытаращенными красными глазами, как у человека, встретившего тяжелое похмелье, и подпрыгнула как на пружине на ноги. Правда столь, резкая нагрузка для потерпевшего организма огромные изменения, дала первую трещину, и девушку повело назад и если бы не рука Федора, то она непременно стукнулась об острый угол настенной книжной полки затылком и снова потеряла бы сознание.

– Что случилось? – простонала она, чувствуя, как твердая поверхность под ногами покидала ее и словно она лежала в воздухе, а не на мягком матрасе.

– У тебя мало сил – ответил лишь Федор, передав прозрачный стакан фильтрованной воды в единственную руку.

Придерживая за трясущуюся руку, он помог ей умять обезвоживание. Следом она выпила еще полтора стакана воды и после не долгого разговора они покинули временное убежище под предлогом о взаимной помощи. А именно, Федор по их договору, собирался дать ей болеутоляющее и антибиотики, а она в свою очередь поможет с убежищем, однако, сложилось все, как обычно, не в пользу выживавших, словно вселенная, подкидывала все больше и больше испытаний, таким образом, издеваясь, или эта была обычная карма за человеческие деяния.

– Что за спектакль вы развели? – разозлился один из стоявших с папиросой в зубах, вдыхая и выдыхая никотин.

Этот давно не видевший зеркала, грубый нахал, выражался по последнему слову самыми низкими словами из запаса русского языка, выдавая интеллект совершенно безмозглого человека – дикаря с отсутствующим пониманием простого человеческого взаимоотношения. Так же, этот высокого роста тупица, изо рта которого исходила сама смерть для зубов с характерным запахом запущенного кариеса, не замечал, что все это время пока он матерился, на него злостно смотрел Федор. В глазах словно был ядерный выстрел, а руки, что могли сил, сдерживались, чтобы не налететь на этого подонка и не выбить оставшиеся два целых зуба среди остальных черных.

– Колян, у нас нет времени. Надо вались! – выкрикнул тот, кто принял незваную троицу.

Куривший доверчиво мигнул остальным четверым, и не обратив внимания на своего соплеменника, продолжил:

– Не обисуйте, но вы их сами привели сюда. Теперь вы останетесь здесь, пока мы благополучно уйдем, а вас… – и пошел за остальными – может быть спасут высшие силы. Скажите спасибо, что мы даем вам возможность прожить несколько минут.