Плакал, просил выпустить его. А вслед за ним, Господи помилуй, слышу Варвары Михайловны голос. Тоже плачет, стонет, кричит – выпустите, выпустите. А там и голос Николая Васильича услышала. И Лизы, и Настюши тоже… всех. Понимаешь, всех! Все оттуда кричали: пожалуйста, кто-нибудь, помогите, выпустите. Я постояла с минуту ровно каменная, а потом как брошусь вон из комнаты. Ночью все уснуть не могла. Только засыпать начинаю – голоса слышу, как они на помощь зовут, как стонут из головы этой. А сегодня утром Андрея увидела, вспомнила, как Венечка ему все конфеты таскал… и… не знаю. Поняла, что не надо ему жить. Пускай меня убийцей назовут, пускай посадят. Мне теперь все равно, меня саму будто бы убили. Все Венин голос слышу, все мерещится мне эта голова пластилиновая…
Вот так и закончилось расследование. Больше из детдома никто не пропадал – во всяком случае, бесследно. В конце двухтысячных заведение закрыли.
А куда девалась пластилиновая голова после смерти Андрея, никто не знает…
Мутная вода
1. Конец
Конец света наступил тридцать два дня назад, если верить Тониному дневнику.
Тоня своему дневнику верила. Не факт, конечно, что в официальной хронике апокалипсиса именно эту дату назначили бы точкой невозврата.
Но теперь некому было составлять официальную версию.
Тоня встала с постели. Ей опять приснилась бабушка. Кошмары с ее участием всегда были частыми ночными гостями, но с наступлением конца света их визиты стали еженощными. Не желая вспоминать подробности отвратительного сновидения, Тоня поспешила отметить новую дату в тетради с голубым китом на обложке и заняться своими рутинным заботам.
Как и каждый предыдущий, этот день начался с пересчета запасов: шесть зажигалок, три коробка спичек, две с половиной упаковки маленьких свечек, тринадцать больших свечей, четырнадцать пачек влажных салфеток, пачка спиртовых салфеток, две с половиной упаковки ватных дисков, семь бутылок с моющим средством для стекол, девятнадцать пузыриков с дезинфицирующим гелем для рук, восемь бутылок водки, одна бутылка пищевого спирта – пустая на треть, – четыре стопки чистых тряпок и ветоши.
Хуже всего дела обстояли с водой. На сегодняшний день у Тони оставалось всего семь литров чистой воды.
Она записала все запасы в тетрадку с хозяйственными расходами. У нее еще была тетрадь с продовольственными расходами, но пару дней назад в нее стало нечего записывать, поэтому Тоня пропустила этот ритуал и приступила к ежедневной чистке квартиры: протерла пол моющим средством, прошлась по всем поверхностям сначала влажными салфетками, потом моющим средством, обработала ручки дверей, помыла окна – в тщетной надежде, что это хоть немного отобъет тянущийся с улицы болотный душок. Использованные тряпки, салфетки и диски она выкинула в окошко вместе с пакетом, в который справила нужду.
Отходы плюхнулись в беспросветно-мутную воду, стелющуюся до горизонта. Ее уровень поднялся уже до восьмого этажа. Еще один этаж – и потоп доберется до Тониной квартиры.
Тоня отметила это на удивление равнодушно. Пару недель назад, когда она заметила, что вода прибывает все быстрее с каждым днем, у нее едва не началась паническая атака, – а теперь она чувствовала себя слишком голодной и измученной, чтобы волноваться о будущем.
Закончив с уборкой, Тоня зашла в ванную и зажгла свечу. В полумраке, едва разгоняемом хилым огоньком, она разделась и занялась тем, что называла «очищением».
Шипя от боли, она тщательно обтерла все тело спиртом, разбавленным водой. Средства для ухода у нее давно иссякли, поэтому залечивать воспаления на коже, появившиеся от ежедневных жестких процедур, было нечем. «Это не моя боль. Это грязи больно, – утешала она себя, торопливо смывая спирт чистой водой из пластиковой бутылки. – Это грязь шипит и корчится, пока убегает с меня».
Ее любимое полотенце с китенком висело здесь же, на остывшей батарее. Иногда у Тони проскальзывала мысль воспользоваться им, чтобы поностальгировать о той далекой «жизни-до-конца-света». Но потом она вспоминала, что после этого ее сознание обратит пушистое полотенце в отвратительный кусок ткани, пропитанный несвежей водой – а стиральной машинки, способной разрушить злую магию мизофобии, у Тони теперь не было.
Нет, мимолетная иллюзия прежней жизни не стоила того, чтобы лишать этого улыбающегося китенка почетной роли декорации.
Закончив с мучительной процедурой, имитирующей душ, Тоня смочила лосьоном ватный диск, промокнула лицо, протерла уши, шею. Вычистила грязь из-под ногтей зубочисткой. Отмерила стаканчик воды, выдавила немного пасты на щетку. Живот жадно заурчал, стоило языку почувствовать сладкую пасту. Во время чистки зубов Тоне пришлось бороться с отчаянным желанием проглотить ее.
Борьба закончилась со счетом один-ноль в пользу Тони.
После чистки Тоня вымыла щетку и обработала ее спиртом. Запасы одноразовых зубных щеток иссякли, и теперь приходилось тратить время на нудные процедуры, чтобы продлить жизнь многоразовых.
Вытеревшись бумажными полотенцами, – два кусочка на тело, один на руки, два на ноги, – Тоня прошла в комнату.
К ее огорчению, одноразовые трусы оказались последними в упаковке. Стирка возглавляла список проблем, которые оставались для Тони непреодолимыми.
Лишь вчера появился слабый проблеск надежды на их решение. Потому что вчера, к огромному счастью Тони, наконец-то прошел дождь – первый с наступления конца света.
Тоня уставила крышу многоэтажки ведрами и тазиками, сразу же, как только заметила, что вечная серая дымка на небе начала темнеть. А потом вернулась в квартиру и начала молиться – сама не зная, кому, ведь она всегда считала себя атеисткой, – чтобы сгущающиеся тучи разразились дождем, которого мир не видел уже больше месяца.
А теперь, когда ее первая молитва была услышана, Тоня молилась о том, чтобы дождевая вода оказалась нормальной.
Не мутной.
Но как бы сильно Тоне не хотелось поскорее подняться на крышу и проверить тазики с ведрами, она не могла позволить себе пренебречь хотя бы одним из ежедневных ритуалов. Лишь благодаря дисциплине она избежала участи, постигшей остальных.
Поэтому, закончив одеваться, она натянула поверх одежды рыбацкий комбинезон, который нашла в квартире вечно пьяного соседа сверху. Потом обула ноги в резиновые сапоги с надставкой на шнурке, затянула их потуже. Как всегда, примотала верхнюю часть сапог скотчем к ногам. Поверх комбинезона накинула пластиковый дождевик, натянула резиновые перчатки, примотала их скотчем так же, как сапоги, надела очки для плавания, медицинскую маску.
А потом отвернула замок на двери и вышла на лестничную клетку.
Даже днем здесь царил полумрак.
Как и всегда.
Небо было постоянно затянуто белесой пеленой, и тусклый свет солнца едва пробивался через маленькое подъездное окошко вместе с тяжелым болотным духом.
Трупы мирно лежали на своих местах.
Как и всегда.
Самым пугающим в них было то, что они не менялись – вместо того, чтобы разложиться, они ссохлись, словно рыбьи тушки на солнце. Почему мутная вода так странно подействовала на человеческие тела, Тоня не знала.
Иногда Тоня думала, что их можно поскидывать их в воду с чьего-нибудь балкона. Но при одной лишь мысли о том, что придется прикасаться к чему-то настолько грязному, как труп, на нее накатывала тошнотворная паника, заполняя мозг бормотанием: «Грязь заразна, грязь разъест пластик, ткань тоже разъест, грязь просочится под кожу, разольется по всему организму, заразит твою кровь, иссушит тебя, как их всех…»
Нет, уж лучше потерпеть соседство с трупами, чем проходить через ту чудовищную трансформацию, которая убила ее соседей.
Они, по крайней, умирали все вместе.
А Тоне придется встречать смерть так же, как она встречала конец света – в полном одиночестве.
Для Тони он наступил, когда оборвались линии всех магазинов с курьерской доставкой. Судя по звукам ада, доносившимся снаружи, для остальных он наступил несколько позже.
Первое время лишь дети ревели чаще обычного да машины скорой помощи приезжали в их тихий дворик почти каждый час. Позже Тонин сосед сверху начал блевать в туалете – она слышала его почти каждый раз, когда заходила в ванную. Пару дней спустя плохая звукоизоляция, свойственная девятиэтажным панелькам, дала Тоне понять: в мире за стенами ее безопасной квартирки творится что-то неладное, крайне неладное.
Мокрые звуки рвоты, выплескивающейся на пол, доносились из-за каждой стены, из подъезда и с улицы. Мужчина, живший через два окна от Тони, изверг содержимое желудка прямо с балкона, окатив ограждение и часть стены. Позже его блевотина застыла, потрескавшаяся и черная, словно засохшая кровь.
Вместе со звуками недомогания нарастали крики о помощи, крики гнева, крики боли, стоны, младенческий рев, мужское рычание, высокий женский плач. Иногда в квартирах что-то грохотало, иногда кто-то разражался особенно страшным и резко обрывающимся криком. Один раз, уже ближе к концу, где-то на верхних этажах отчетливо прогремел выстрел. Порой крики, грохот и плеск блевотины перемещались в подъезд. Это пугало Тоню так сильно, что в своих кошмарах она начала слышать чужие предсмертные крики вместо привычного бабушкиного хрипа.
Самым страшным был момент, когда кто-то или что-то с силой ударилось в ее дверь под пронзительный вопль «не на-а-ада-а-а!!.».
Дважды она видела, как люди выбрасываются из окон.
Первым был какой-то толстый парень в семейных трусах. Лежа в брызгах крови на асфальте, он напоминал треснувший арбуз серого цвета.
Второй прыжок был парным. Первым из окна вылетел мальчик лет пяти-шести, заходясь отвратительным, ввинчивающимся в уши визгом. Когда его тельце глухо хрустнуло об землю, следом прыгнула молодая женщина – вероятно, мать, милосердно прикончившая собственного ребенка прежде, чем лишить жизни саму себя.
Но Тоня не могла ее осуждать. Даже с девятого этажа она видела, что кожа мальчика стала изжелта-серой. Это означало, что ему уже не помочь.
Информация о цвете кожи была единственным полезным сведением, которое Тоня успела увидеть в Интернете. Были еще «гениальные» выводы о том, что именно вода стала причиной загадочного заболевания, за пару часов охватившего все человечество. Даже чувствуя первые признаки недомогания, люди продолжали полоскать горло, чистить зубы и заваривать чай водой, в которую уже просочилась ее загадочная мутная сестра – но в таких мизерных количествах, что никто и не заметил, пока не стало слишком поздно.
Такой вывод Тоня сделала из собственных наблюдений. Написать об этом в Интернете никто не успел – все случилось слишком быстро.
Скорые перестали приезжать уже через пару дней после начала паники. Интернет-активность продержалась примерно на полсуток дольше. Потом в дома перестали подавать электричество. Пик всеобщего отчаяния, убийств и самоубийств пришелся день на четвертый-пятый. Тогда же земля внизу начала покрываться слоем той же мутной воды, которая уже почти неделю убивала человечество. Никто не знал, что она собой представляет и откуда прибывает. Тоня тоже не знала, однако ясно понимала, что теперь пути к спасению отрезаны окончательно.
На шестой день еда в Тонином холодильнике испортилась. Через семь дней стихли последние стоны в соседних квартирах. Через восемь дней исчезли даже голоса птиц, остался лишь тихий плеск воды снаружи. К тому моменту ее общий уровень, покрывающий землю, поднялся до подоконников на первом этаже. Непроглядно-мутная, она похоронила под собой асфальт, бордюры, клумбы и газон. Если бы кто-то отважился выйти на улицу, ему пришлось бы плескаться по плечи в этой дряни.
Но в живых уже не осталось никого, кроме Тони, которая даже за пределы своей квартиры не выходила последние два года.
На десятый день начали иссякать запасы круп и консервов. На двенадцатый Тоне хватило мужества признать, что пополняться они не собираются.
Пришла пора изменить своему затворническому образу жизни, пока он не стал причиной ее смерти.
За дверью квартиры царила тишина. За стенами тоже. В глазок Тоня не увидела ничего подозрительного, кроме темных полос то ли крови, то ли блевотины на полу и стенах. Все говорило о том, что снаружи ее не поджидает никакой опасности.
Тоня начала готовиться к вылазке.
Она наскоро соорудила защитный скафандр из старой куртки, хозяйственных перчаток и рыбацких сапог. Немного подумав, перемотала скотчем рукава и штанины. Уже взялась было за ручку двери, но подумала еще немного, вернулась в квартиру и нацепила на лицо медицинскую маску и очки для плаванья.
После этого она собрала в кулак все свое мужество и вышла в подъезд.
Впервые за последние два года.
У лестничного пролета валялся сосед из сто семьдесят шестой. Тоня обошла осторожно его кругом.
Он походил на сушеную воблу. Казалось, из его желто-серого тела выкачали всю влагу. Кожа облепила кости так плотно, что под запавшими щеками вырисовывались очертания зубов и челюстей. Тело усеивали странные наросты, напоминающие чешую, и непонятные отверстия, напоминающие расширившиеся до неприличных размеров поры. Глазницы зияли парой черных провалов, а глаза превратились в два комочка, похожих на перепеченные в уголек яблоки. Сосед был без футболки, поэтому Тоня видела выпирающие бугорочками внутренности в районе живота. Пахло от трупа солью.
Теряющаяся на побуревшей коже татуировка служила единственным напоминанием о том, что некогда эта сушеная мумия была человеком.
Это было почти месяц назад. С тех пор тело соседа совершенно не изменилось.
Дверь в его квартиру тоже оставалась приветливо приоткрытой – как и в тот день, когда Тоня впервые за два года вышла на лестничную клетку.
Она помнила, как приступила к мародерскому налету, вздрагивая от шороха собственной одежды и лихорадочно вертя головой во все стороны. В результате проделанной операции ее рюкзак пополнился на: одну открытую коробку геркулесовой каши, два пакета макарон-ракушек, три банки рижских шпрот, одну банку кабачковой икры, две пачки сахара рафинада – одну полную и одну неполную, – восемь конфет «Белочка», почти нетронутую пачку печенья «Мария», два коробка спичек, одну большую, наполовину полную, бутылку водки «Зимняя дорога» и одну маленькую, целую, бутылку водки «Ржаная». Употреблять водку Тоня не собиралась, однако подумала, что ею можно будет обтираться, чтобы экономить воду для мытья.
К ее большому огорчению, именно воды в квартире не нашлось. В нынешнем положении она была самым ценным и самым расходуемым ресурсом.
Поэтому Тоня отнесла находки в свою кладовку и отправилась исследовать другие квартиры.
Ей повезло – большинство дверей были не заперты. Может быть, люди оставляли их открытыми для врачей скорой помощи. А может быть, в какой-то момент всем стало просто плевать на такие мелочи.
Некоторые квартиры пустовали. В других встречались тела хозяев. Почти все они претерпели одинаковые изменения – их желтовато-серые сухие трупы в дырявой одежде ничем не отличались от трупа соседа из сто семьдесят шестой.
Но каждый встретил смерть по-своему.
Женщина из квартиры, заваленной книгами о массаже и упаковками с одноразовым бельем, съежилась в углу комнаты. Точнее съежилось то, что от нее осталось – сероватые мощи в домашнем розовом костюмчике.
Эта квартира была единственной, в которой аромат благовоний и индийских палочек немного перебивал вездесущий болотный запах.
Старушка, в чьем жилище нашлась лишь пара пряников да кошачий корм, сидела в кресле перед выключенным телевизором. Похоже, события последних дней никак не повлияли на привычный уклад ее жизни. Кошку Тоня нигде не обнаружила.
Трупы животных ей вообще практически не попадались. Наверное, неразумные твари пытались спастись вплавь.
Большинство же хозяев нашли другой выход из ситуации.
Одна женщина, в квартире которой Тоня разжилась детским печеньем и сухими завтраками, лежала под аптечкой в луже засохшей черной пены. Вокруг трупа были разбросаны пустые пузырьки и блистеры из-под таблеток. В соседней комнате стояла двойная коляска. Там лежала пара годовалых младенцев. Коляска была залита кровью, а шеи обоих малышей украшали глубокие ухмыляющиеся разрезы. Их кожа, почти не тронутая дырами и наростами, успела лишь слегка поменять оттенок – наверное, после смерти процесс трансформации остановился.
В другой квартире, оказавшейся кладезем шоколадных батончиков и лапши быстрого приготовления, на дверном косяке болталось тело молодого мужчины. Тоня с трудом преодолела отвращение, чтобы заставить себя протиснуться мимо трупа. Заметив решетку поперечных шрамов на его запястьях, она задумалась, испытал ли этот бедолага облегчение, когда получил столь веский повод уйти из жизни?
Похоже, Тоне встретился еще один самоубийца во время ее экспедиции, но она не была уверена. В обшарпанной бедной однушке, где не нашлось ничего полезного, дверь в ванную оказалось закрытой изнутри. Оттуда тянуло чем-то настолько мерзким, что Тоня решила не проверять, обнаружится ли там склад гнилого мяса или же труп со вскрытыми венами.
В паре квартир Тоня нашла даже врачей в белых медицинских скафандрах.
Первый свернулся клубочком на узком драном диване в гостиной. В спальне этой же квартиры Тоня нашла два лежащих на кровати тела. Подушки были залиты черной рвотой, а одеяло усеивали крупные дыры. Такие же дыры украшали и скафандр мертвого врача.
У врача из другой квартиры тоже были дыры в скафандре – только узкие и малочисленные. Похоже, их нанесли ножом. Других тел в квартире не обнаружилось.
Кто и за что убил врача, Тоня так и не поняла.
В несколько запертых квартир Тоня проникла через балконы соседних. Мутная вода тогда еще плескалась на уровне второго этажа, поэтому можно было спокойно перелезать через перегородки балконов. К сожалению, большинство дверей и окон оказались с ударостойкими стеклами, разбить которые Тоня не смогла.
Сейчас, когда ее желудок скручивало от голода, она жалела, что не проявила тогда больше изобретательности и не обнесла все квартиры в своей девятиэтажке.
Месяц назад она могла спокойно спуститься до третьего этажа. А на сегодняшний день в ее распоряжении остался лишь один этаж – девятый. Бетонная лестница, уходящая вниз, упиралась уже не в пролет восьмого этажа, а в непроглядную мутную воду, любой контакт с которой означал мучительную долгую смерть.
Тоня надеялась, что рано или поздно вода остановится или пойдет на убыль. Она прекрасно осознавала всю глупость этой надежды, но также осознавала, что если перестанет надеяться, то сойдет с ума от страха.
А пока вера в лучшее придавала ей сил, она могла действовать. И верила, что вода, упавшая с неба, окажется прозрачной. Это будет означать, что она пригодна для еды и мытья.
Очнувшись от воспоминаний, в которые ее затягивала голодная слабость, Тоня поднялась по железной лесенке к люку, раскрыла его и вышла на крышу.
На нее дохнуло болотом.
Пластиковые ведра и разноцветные тазики пестрели на неровном покрытии, как игрушки в песочнице. Они были полны до краев.
Полны густой, непроницаемой, мутной воды.
Так Тоня и стояла над ними, отказываясь верить в увиденное, пока из глубины тазика не вынырнуло грязное бабушкино лицо. Уставившись на Тоню одним, полным упрека, мутным глазом, оно сказало:
– Ишшпащкать.
Тоня отшатнулась так резко, что упала на жесткую поверхность крыши, содрав локти до ссадин. Она попыталась подняться, но ослабевшие руки предательски подогнулись и уронили ее обратно. На этот раз Тоня ударилась челюстью и до крови прикусила язык, противно хрустнувший на зубах.
