Когда она мне о чем-то подолгу рассказывала, я частенько озиралась вокруг, желая впитать в себя все крупицы ее существа, разложенные по углам в виде всякого хлама и мусора. Ее личный мир казался мне недосягаемым и оторванным от тех мест, где могла находится я и другие люди. И раз я не могла стать его частью, я считала, что уж пусть лучше все будет так. Пусть лучше он сам станет частью меня. И вместо того чтобы мне в нем жить, пусть лучше он сам живет во мне.
Предметы 05.05.2023
почерневшая шкурка от банана
какая-то книга
сорванная гардина
гобелен
самокрутка
серебряный портсигар
капля от джема на ковре
благовония в маленьких коробочках
в чем-то измазанные кисти
скрученные в узел проводные наушники
исписанная бумажка
Я взяла в руки эту бумажку. Слова на ней были выведены разноцветными чернилами. В круговороте букв я не могла вытянуть ни одной. Когда Ия посмотрела на мои руки, я вернула бумажку и краем глаза посмотрела на нее издалека, улавливая в закорючках и восьмерках смутные берега слов лишь и вот блин. Ее рука взяла портсигар, щелкнула металлом и двумя пальцами протянула мне сигарету. Я прошлась по ней носом. Запах табака всегда возвращал меня к моим потерянным дням.
– Давай вылезем в окно.
– В смысле?
– Я хочу посидеть на облаках.
– Тогда нам нужна лестница в небо.
Ия закурила, и оперевшись копчиком и руками о подоконник, впечатала в меня свой пристальный взгляд. Он всегда был один и тот де. Строгий и испепеляющий, он мог сойти за орудие убийства. Я положила сигарету на крышку стола и проследила, чтобы та с нее не скатилась, а затем задрала голову к потолку, пока волоски на моем затылке щекотали редкие порывы ветра. На потолке был длинный прочерк в форме волоса – настолько тонюсенький, что он показался мне нарисованным от руки той же ручкой, что и каракули на бумажке. И все-таки, какой бы сумасшедшей она ни была, она бы таким заниматься точно не стала – хотя, откуда такая уверенность? Ей бы пришлось достать табурет, положить подушки, примерно пять-шесть, и накрыть получившийся бутерброд банановой кожурой и всем-всем барахлом, что у нее было, чтобы дотянуться до потолка и нарисовать одну-единственную черточку. Может, это все-таки был комар? Может, сел, наконец-таки, а она его полотенцем – хлобысь – и размазала? Это было больше похоже на правду. Я знала, что она внимательно следила за моими эмоциями – может, считывала новые слова и увидела среди них «комара», «полотенце» и «потолок», а может, ей просто некуда было направить свой взгляд. Я подумала – от нее «комар» тогда убежал. Один «потолок» и остался. Ну и «полотенце» с «черточкой». Наперекор себе и всему происходящему я подумала о Биме, и о том, как тот ловил мух, а потом долго-долго жевал их передними зубами, задирая голову к небу. Я вытянула шею. Наше секундное сходство ощущалось во мне чем-то удивительно волнующим. Я вспомнила, как сама жевала и йогурт, и кашу, и все то, что не жуют, а сразу глотают. Бабушка надо мной смеялась и учила как правильно. Ну а я учила его жевать и не жевать мух. В груди расползлось не то тепло, не то тихая боль – моему клубку было грустно. Мысли никак не могли оставить меня. Чтобы не заплакать, я решила хоть что-нибудь ей сказать.
– А что такое ретрофутуризм?
Пока она выдерживала паузу, ее желтые ресницы трепал ветер. Я думала о том, что комочки в манной каше все-таки жуют. И я еле сдержалась, чтобы не составить список всего того, что можно жевать – так я успокаивалась.
– Это то как люди из прошлого представляли будущее.
– То есть ретрофутуризм это мысли о будущем?
– Почти.
– Очень уклончиво.
– Как есть.
– А ты о чем больше думаешь, о прошлом или о будущем?
Я смотрела в потолок и на черточку. Теперь в моей голове она приняла форму усика Бима. Этот усик уже давно остался в прошлом, как и только что сказанные ею слова. Я долго не могла оправдать свою нервную потребность в ее голосе и словах. Кажется, в тот момент я все-таки это поняла. Я боялась, что звук ее голоса станет частью моей барахолки из всякой всячины – чьи-то замыленные временем лица, обрывки фраз без владельцев, какие-то рамки и альбомы, в которые я заточала свои моменты прошлого. Мучительное расстояние от настоящего к прошлому имело в моей голове вид короткого пунктира. Вроде вот-вот схватишь, но не дотягиваешься – тот слишком быстро от тебя убегает, становясь все дальше от момента настоящего, а значит, и от тебя сегодняшнего. Произнося слова, я обнуляла его до точки, но ее молчание превращало точку обратно в пунктир. Кажется, из этого круговорота выход изначально не был придуман. Поэтому я говорила и с нетерпением ждала, когда она заговорит тоже, чтобы ее голос не оставался в прошлом слишком надолго.
– О прошлом.
– А я о будущем.
– И что ты знаешь о будущем?
– Ничего. Ретрофутуристы тоже не знали. Свою империю на луне мы не создали, а о вечном бессмертии я вообще молчу.
– Загляни в будущее – банановая шкурка все-таки заплесневеет?
– Отвали.
– Почему ты не убираешься?
– Есть вещи и поважней.
– Например?
– Лестница в небо и ретрофутуризм.
Слова 15.05.23
непередаваемый
черточка
ретрофутуризм
– А знаешь, почему прошлое выигрывает этот твой ретрофутуризм?
– И почему это?
– Потому что любое будущее становится прошлым.
– Почему ты не думаешь, что они могут существовать в равной степени?
– Потому что будущее когда-нибудь кончится.
– А ретрофутуризм – нет?
Я замолчала. Раз мы существовали в разных временах, она в будущем, а я в прошлом, равенство между нами было почти невозможным. Она перетекала в меня, а я в нее – не совсем, и даже скорее нет.
– Ретрофутуризм существует вне любого времени. Это будущее, которое почти никогда не сбывается. Оно существует вечно. Отдельно от всего, понимаешь? Его никуда и не сунешь: ни в прошлое, ни в будущее. Так и получается, что я верю в то, чего нет и не будет. А как то, чего нет, может иметь свой конец?
То, что она существовала вне времени, наверное, все-таки было правдой. Так оно и будет. И есть. И уже было. Вы понимаете? Я лично – нет. Я понимаю, почему у нее две руки и две ноги. И о словах кое-что. И то, что она всегда будет отдельно. А этого мне достаточно.
– А лестница в небо что такое?
– Слушай, почемучка, отстань уже.
– Это дорога в будущее, в прошлое или в ретрофутуризм?
– Хорошо что о настоящем не спросила.
О настоящем я все-таки кое-что понимала. Все-таки, мы все в нем живем. И не живем тоже – все равно что жить в избушке, из которой тебя беспрестанно выселяют, да мало того, стоит тебе заснуть или просто закрыть глаза – бац, и ты на новом месте, словно и не было того, что было вчера или даже секунду назад. А может, его и действительно не было, может, все это нам только кажется, а избушка как стояла, так и стоит?
– Так куда же?
– Куда хочешь.
Вот и все. А куда я хочу? Я занервничала. Она выглядела спокойной. Она выглядела спокойной в любой момент своей жизни. Ее спокойствия могло хватить на двоих, но я по-прежнему теребила руки, а потом – тонкие страницы блокнота.
Список всего того, что можно жевать:
куриную кость
ручку
ногти
налет с внутренней стороны банановой кожуры
жвачку
нитку (когда она торчит из одежды)
дужку очков
яблоко
угол тетради
мошки
комочки в манной каше
щеку
– Эта лестница ведет тебя туда, куда ты больше всего хочешь попасть.
Я молча пялилась в потолок, думая о том, что еще можно жевать. Не придумала.
– И что ты больше всего ценишь. В основном, подсознательно. Так понятно?
– Так понятно. И куда бы ты хотела попасть?
– Да не знаю. Думать то можно одно, но зачастую места оказываются совершенно неожиданными. В первую очередь для себя самого.
– А ты там была?
