J.B. Amori "Соловей"

Соловей
J.B. Amori

Как часто нам преподносит жизнь уроки, такие, что аж волком выть проще, чем принять решение. Поставить на кон дружбу, любовь или свободу. А может и вовсе – свою жизнь.Что выбрать? Всю жизнь я пряталась и убегала. Смотрела на пепелище позади себя. Дом казался несбыточным прошлым. Но теперь я готова сделать выбор.. Посмотрите?

J.B. Amori

Соловей

Глава 1. Злата

Я стояла в тени переулка, смотря на отражения калейдоскопа огней борделя в луже с отходами. Мне казалось это забавным. Хорошая аллегория к присказке – не все то золото, что блестит. Здесь же все искрилось. Фальшиво – зато кричащее. Помпезность, праздность, шум, радость, веселье дается путем разврата, боли, отчаяния и смерти. Что ж, всегда найдутся те, кто готов платить за это, и те, кто готов продать. Но, что всегда мне нравилось в подобных заведениях больше всего, это то, что они срывают маски почти с каждого, обнажая их подноготную сущность. И зрелище это весьма любопытное.

С моего темно-зеленого, почти черного, плаща скатывалась холодная вода. Дождь лил вот уже несколько дней, делая небольшие передышки, и глушил звуки доносившиеся из нарядного дома. Северный ветер пронизывал до костей – скоро начнутся первые заморозки.

Возле крылечка рвало, со всеми прекрасными сопутствующими звуками, портного из лавки, что близ порта, явно перебравшего пива. За ним, чуть поодаль, возле маленького магазинчика чудных изделий из заморских южных стран, с яркой оранжево-красной вывеской, спорили трое мужчин, толкая друг друга, бурно доказывая что-то.

Таверна "Бабатош" на углу была набита до отказу, как в прочим и игорный дом в конце улицы. Ночная жизнь в Четвертом округе Саджепура била ключом.

Саджепур – город меж двух зол, так его окрестили в простонародье. Город располагался на границе убогой степи Орче, огибающей с запада Фиранское царство, которыми управляют ярые фанатики, окрестившие себя Чистыми. А на востоке – Боспорское царство – царство еретиков и науки. Эти страны воюют между собой с тех времен, когда еще жгли ведьм на кострах. Но сейчас, вот уже более сорока лет, между ними заключен мир, хотя это не более чем показное выступление без откровенностей.

На самом деле война не прекращалась, она просто трансформировалась в теневой яд, охвативший весь Запад.

С севера на юг по степи тянется гигантский разлом, а на юге город отбросов, забулдыг, торгашей, убийц и воров вливается в Черноморье. В основном, город промышлял международной торговлей, игорным бизнесом и домами терпимости, а также торговлей оружием, рабами, опиумом и, как их стали называть в последние пару десятков лет, одаренными – волхвы, провидцы, целители и ведьмы.

Политика изменилась на счет их. За двести лет жестокого истребления, одаренных осталось настолько мало, что теперь этот редкий и ценный товар выставляли на аукцион, и после чего продавец мог не знать ни горя, ни печали до самой старости. Ведь одаренный – это сила, власть и могущество, а также превосходное оружие в теневой войне.

Хоть и Саджепур был самым опасным городом на всем Западе, в то же время он был самым безопасным для беженцев, ну и скажем так… особых беженцев. Затеряться на узких многолюдных улочках, среди разношерстных горожан и приезжих было легко. У тебя никто не спрашивал документов, откуда ты, и для каких целей в городе. Всем было все-рано на очередных оборванцев, тянущихся за своей частью наживы в Саджепур. Главное правило – лишнее внимание ни к чему. В порты города каждый день прибывали корабли с новыми жителями, большая половина которых не протянет и до зимы. Саджепур всем давал шанс. Призрачный, но все же шанс на лучшую долю. Нашу долю.

Размышлять о Саджепуре мне всегда приятно, и все же….

«Чего ж она там телится?»

Достаю из кармана маленькие круглые часы на серебрянкой цепочке. Марина еще десят минут должна была выйти из борделя с наживой. Она никогда раньше не опаздывала. Крайний срок вышел. А это значит, что что-то произошло.

Всматриваюсь в окна, но из-за тяжелых занавесок по ту сторону стекла ничего не видно. Тревога внутри меня нарастала, а вместе с ней и то, от чего я так старательно защищалась уже много лет. Хрустя костяшками пальцев, и нервно кусая губу, я еще больше надвинула капюшон плаща на лоб и двинулась к свету.

Пересекая улицу, тускло освещаемую керосиновым фонарем, я остановилась на мгновенье, вспоминая указ хозяина: "Увижу твое личико в моих заведениях и оно уже не будет таким красивым". Я замешкалась, на секунду, и все же. Шаг был неуверенный, и мне стало стыдно за свою трусость. Марина, она там одна. Прошло слишком много времени, явно что-то произошло, иначе она не заставила меня так беспокоится.

Дойдя до дома, я только потянулась к двери, как та сама открылась, ударив меня по руке. Марина почти вывалилась на меня, в обнимку с тучным боровом. Ее каштановые, почти черные, длинные волосы были взъерошены, со лба стекала маленькая капля пота, и она тяжело дышала. Взглянув на меня, она нахмурилась и покачала головой.

– Да ты видно смерти своей хочешь! – недовольно заворчала она. – Тебе ж нельзя сюда! Ладно, давай, помоги, этот индюк весит как телега с картошкой! И сматываемся.

Без лишних слов, беру толстяка под другую руку. Пока мы отходили в тень переулка, мужик вяло волочил свои ноги в коричневых панталонах с золотой тесьмой, и что-то бурчал себе под нос. Изо рта его воняло выпивкой и чесночной вяленой рыбой. На вид ему было около сорока, жидкие русые волосы с заметной лысиной на макушке, тонкие усы и розовые щеки. Он был похож на большую свинью. Зеленый кафтан с черной и золотой тесьмой еле сходился на его большом животе, и одна пуговица отсутствовала, а возле ворота белой рубахи, что была надета под низом, красовалось большое красное пятно от вина.

– Чего так долго? – запыхавшись, выпалила я, переваливая толстяка на себя, пока Марина, высвободившись из под него,

– А ты попробуй его сама дотащить! Он два раза! Два раза упал на меня! – он громко выдохнула. – Хорошая сон-трава, однако.

Я стала укладывать его к стене здания, а Марина придерживала его, чтобы он не шмякнулся. Наградой за все стало два золотых перстня с гранатами и рубином, кошель с золотом, пропускная грамота в Ножан без указания имени, элегантная брошь с бриллиантами в виде ласточки – явно царский подарок, а также мы сняли кафтан и сапоги.

– Не густо, – Марина выдохнула и накинула на него старое одеяло, – но он внимания не привлечет.

Толстяк громко храпнул, от чего мы невольно прыснули. Марина накинула на себя черный плащ с капюшоном, который ранее спрятали в одной из бочек, стоящих в переулке.

– С Мадам рассчитаюсь позже. Говорят, хозяин вернулся в город, надо валить отсюда, – она смотрит на меня, пока я засовываю кафтан и сапоги в сумку.

– Откуда знаешь? – закидываю сумку на плечо.

– Девочки сплетничали, я подслушала…

Она замирает, смотрит на меня как-то с опаской. На лице ее читается сомнение, словно она думает, говорить мне или нет.

– Что еще ты услышала? – мой голос становится тверже. – Ну?

– Он нашел провидца… эта женщина, – выпаливает Марина. – Он… они вернулись под вечер. Сегодня.

От услышанного, мне становится не по себе. Чувствую как внутри все сжимается. Этого не должно было случится, всех провидцев давно забрали себе Чистые. Похитить одного из них было сродни приговору. Слухи расползутся быстрее ветра, как он мог допустить такое! Он держит в страхе все и вся, а тут через несколько часов, уже в городе знают, что у него одаренный. Чистые нагрянут в город, будут рыскать… Нет! Нет, нет, нет. Нужно залечь на дно. Поднимаю глаза на Марину, она судя по всему думает о том же.

– Нужно убираться, – с отчаянием говорю я. – Вещи я толкну Дмитрию, мы ему должны, а ты пока отнеси ювелирку Платону. Встретимся дома, – крепче сжимаю сумку в руке, напоследок киваю Марине и иду к Шестому округу, оставляя толстяка отсыпаться среди бочек и мусора.

– Будь осторожна! – кричит Марина мне в спину. – Мало ли что провидец может увидеть.

Она права, провидец опасен не только из-за Чистых. Теперь у хозяина под рукой человек, который может сказать ему, кто его обкрадывает, кто лжет, что произойдет, если он примет то или иное решение, а еще…еще он сможет, если задаст правильный вопрос, узнать кто есть кто. Эта мысль меня ужасает, я вздрагиваю. Как назло дождь усиливается, и внутри вместе со страхом накатывает жалость к себе и одиночество. Неужели мне придется вновь бежать? А Марина? Если он узнает кто мы и на что способны, другого выбора у нас не будет.

Пытаю отвлечься от дурных мыслей, и начинаю прикидывать, сколько смогу получить с Дмитрия. Такой кафтан вытянет как минимум на три серебрянные, а сапоги еще на два. Дмитрию мы должны восемь, это означает, что придется с ним поторговаться, а этого гада не так-то легко провести.

Конторка Дмитрия находится почти у самой границы города и моря, возле портов. Дойдя до нее, я вся вымокла, с меня льет ручьем. Когда я захожу в его светлую и теплую обитель, внутри меня все колотит, словно все мое тело протыкают маленькими иголками, а челюсть дрожит. Я пытаюсь совладать с собой и не выдавать, своего плачевного состояния. Прохожу глубже в помещение, вдоль стеллажей с разной выменянной утварью. На полу стоят старинные глобусы разных размеров, сундуки, вешалки с одеждой и закрытые стеклянные витрины с украшениями и сувенирами. Помещение большое, но вещей так много, что кажется что в нем можно задохнуться, столько в нем осталось мало свободного пространства. В конце, за столом, перед входом в подсобку, сидит старик, сгорбившись на чем-то под светом керосиновой лампы.

Дмитрий ростовщик, высокий, худой, словно скелет, с острыми чертами лица и серыми почти бесцветными глазами. В этом тусклом желтом свете он больше похож на приведение, нежели на живого человека.

Когда я подошла ближе, он поднял на меня глаза, тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Ты мне весь пол залила, – недовольно сказал Дмитрий. – Чего тебе, да еще так поздно?

Но не успела я ответить, ка он поддался на стуле вперед.

– Иль ты мне долг принесла, – он хищно улыбнулся.

– В-верно, – выдавила я, стуча зубами и показала ему сумку.

– Да, я смотрю ты долго шла, аж заикаться стала. Я же не такой страшный. Ну-ка, ну-ка, покажи, – он встал и прошел за другой стол, на котором была только лампа и кружка.

Я подошла к столу, подвинула кружку и поставила сумку. Дмитрий сам полез в нее, достав сперва кафтан, а после и сапоги.

– Думаю, мы расплатились, – пока он не сказал мне ничего в ответ, разглядывая кафтан, я разворачиваюсь и иду к выходу.

– Погоди-ка, – доносится его скребущий голос, когда я толкаю дверь наружу. – Этого недостаточно.

Вот же старый жмот.

Выдыхаю, поворачиваюсь и иду к нему обратно, думая о том, что еще немного побыть в тепле мне не помешает. Выдавливаю улыбку, и плюхаюсь на стул для посетителей и от меня летят брызги.

– Это вытянет на десят, ты посмотри на это, я не хотела брать сдачу, ну раз такое дело, – голос становится с каждым словом увереннее, хоть я и еще клацаю зубами, беру кафтан за тесьму, – это явно золотые н-нити.

– Девочка, не пытайся меня надуть, – фыркает он, – это тянет на пять.

Зараза! Как он смог так быстро оценить?

– Что? – я натягиваю улыбку. – Когда это я тебя пыталась надуть? Тут все десять, посмотри-ка получше.

Дмитрий щурит свои рыбьи глаза, и пристально всматривается в мое лицо. Я все также притворно ему улыбаюсь, и, наверное, это уже смотрится давольно ущербно от ее длительности. Он плотно сжимает сухие губы в узкую полоску, явно что-то обдумывая, но когда он вновь раскрывает свой рот, слова отдают такой желчью и ядом, что я невольно кривлюсь.

– Ты и твоя эта вторая, как ее там… Марина? Вы..одни проблемы от вас, – он убирает сапоги и кафтан под прилавок, – хозяин был здесь всего пару часов назад, если он узнает про ваш долог, сама знаешь, что будет.

– Что он тут делал? – я бледнею на глазах.

Задыхаюсь, словно весь воздух испарился в одночасье. В груди учащенно колотится сердце. Хозяин был здесь. Здесь, всего пару часов назад. Если бы он застал меня в контре Дмитрия, если он узнает про долг, поймет, что я работаю не только на него – он меня убьет. Хотя есть вариант и хуже. Провидец.

Я сжимаю кулак, чувствую как сила внутри меня накатывает, я закрываю глаза. «Нет! Только не сейчас!» Я начинаю дышать глубоко и медленно, мне нужно успокоиться. Вдох-выдох. Еще, и еще, сила отступает, я держу контроль. Успокаиваюсь и открываю глаза. Дмитрий смотрит на меня с опаской, но озвучивать своих мыслей не решается.

– Сказал, что… – он осекся, сощурил глаза и зло выпалил, – а не твое это дело, чертова девка! Не лезь туда, куда тебе не следует, целее будешь.

Меня одолевает желание вмазать ему по его костлявой роже, но я терплю.

– Хорошо, пять, еще три принесу завтра. Не говори ему, – встаю и иду к выходу.

Чертов упырь! Знает на что надавить. Почему некоторые старые становятся настолько злыми и ядовитыми? От чего они стараются со свету свести каждого, хоть сколько в нем светится желание радоваться жизни? Может дело в том, что они видят свои упущенные возможности в лице юных? Прожившие хорошую и полную жизнь старики добрые и отзывчивые. Этот же продаст родного сына за медяк. Если бы он конечно у него был.

– Договорились, – доносится вслед, когда дверь уже закрывается за мной.

Дождь стих, но ветер все такой же холодный и пронизывающий. От мокрой одежды уже знобит, зубы устроили пляску, а пальцы и губы нездорового синего оттенка. Иду, то и дело срываясь на бег, к дому по темным переулкам от порта к Шестому округу. Уже давно за полночь, и в окнах лишь изредка можно встретить свет. Здесь нет ни лавок, ни трактиров, только глухо забитые двух-трех этажные дома из серого кирпича для рабочих из порта и моряков.

«Дома не совсем трущобы, но до них недалеко» – с грустью отмечаю я.

До Шестого округа еще полчаса ходьбы, среди зловоний от переработки рыбы, вперемешку с отходами и серых стен. Порт мне никогда не нравился в этой части города, слишком шумный днем, и слишком тихий ночью.

Иду погруженная в мысли, чтобы не обращать внимания на холод. Капюшон откидываю с головы, он весь промок, и развязываю зеленый палантин с шеи, и кладу его в карман. Достаю волосы из под плаща, и они грузно ложатся по спине мокрыми рыжими прядями. Становится чуть легче, или я уже начинаю привыкать к холоду.

Провидица. Что она успела сказать Хозяину? Почему он, только что вернувшийся из длительной поездки (его не было в городе больше четырех недель), сразу же пошел к ростовщику? Он сам никогда не собирает проценты, для этого у него есть Олег и Владимир – еще те отморозки. Может он что-то узнал от провидицы о Дмитрие? Ростовщики редко бывают честными. Но почему Дмитрий был так спокоен. И почему он сказал, что от нас с Мариной вечные проблемы.

Мысли крутились быстрее, а вопросов становилось все больше. Я даже не заметила, как перешла границу порта и Шестого округа.

Шестой округ ночью более оживленный. Контраст сразу бросается в глаза, позади серые тихие стены, впереди огни, шум и выпивка. Начали встречаться трактиры, они уже закрываются, и людей на улицах много для ночи. Я иду быстро, опустив голову, но капюшон не надеваю, так как только начала согреваться. Нужно пройти чуть меньше трех кварталов и я буду в тепле, налью горячего чая, и возможно упрошу Марину на ванну (нам приходится экономить воду).

Перекисаю улицу, как вдруг раздается пронзительный крик. Резко оборачиваюсь на визг. Карета, запряженная вороной четверкой, несется по узкой улочке прямо на девушку. Нога ее застряла в грязной каше раскисшей земли. Глаза распахнуты, орет, а сама и с места сдвинутся не в силах. Оцепенела. Кучер пришпоривает коней, но расстояния до девушки осталось всего-ничего. Остановиться он не успеет. Зашибет. А тут еще я стою в нескольких шагах позади нее, и прямо на пути ржущих рассвирепелых лошадей.

Время замирает. Несколько секунд и они нас сметут, даже шага не успею сделать. Я делаю глубокий вздох, поднимаю руки, делаю плавное, но быстрое движение, и в метре от девушки сырая земля, мощенная камнем, трескается. Еще движение и земля поднимается вверх на полметра. Кони плашмя врезаются в стену, ломая шеи и ноги, а следом в них на всей скорости врезается карета. Брызги крови животных разлетаются во все стороны. Они ржут, им больно, они умирают.

Я навожу на них руки, и одним движением свожу их у своего живота, чувствую как забираю их жизненную силу, она проходит через меня, и я ощущаю их боль. Все тело вспыхивает, мне становится жарко, больно, с глаз льются слезы, а на лбу появилась испарина, как при сильном жаре. Еще мгновенье и все закончилось, их боль ушла. Они мертвы.

Кучера выкинуло вперед, он пролетел несколько метров, и приземлился ничком позади моей спины. Он уже мертв. Его голова в лужице крови и повернута как-то неправильно. Из кареты раздается стон, я делаю шаг к ней, но останавливаюсь. Я стою посреди дороги, и начинаю тяжело дышать. Осознание того, что я только что сделала, накатывается волной. У меня начинается настоящая паника. Они. Они все меня видели. Видят сейчас. Видят мое лицо, и что я могу.

Пробираюсь глазами по их лицам, людей немного, около десяти, но даже один узнавший – это сродни приговору. В их глазах страх и ужас, кто-то закрыл рот рукой, кто-то стоит обнимая себя руками. Из кареты доносится еще стон, и люди начинают потихоньку выходить из оцепенения.

– Она..

– Вы видели.