Виновата ли я, что люблю
«…Виновата ли я, что люблю…» – раздалось из открытого окна многоголосье нестройного и явно не совсем трезвого хора.
Ирину покоробило. Вроде радоваться надо – нечасто сейчас услышишь, как люди поют, собираясь душевной компанией. А ведь это была хорошая традиция. Но Ире стало дурно. Ей стало тяжело дышать, сердце сжалось, и боль отозвалась внизу живота. Она прибавила шаг, чтобы быстрее миновать эту пятиэтажку.
Почему-то от мысли о том, что эти песни называют «страдания», потому что слушающие страдают от необходимости это слышать, она улыбнулась. И даже дышать стало легче. Она подумала, с чего вдруг её так «накрыло»? Пьяная компания что ли вывела?
– Ну, имеют право и пить, и петь. Время ещё не позднее, – ответила она себе.
Она замедлила шаг, наблюдая, как августовское солнце клонится к закату, играя в зелени деревьев своими яркими слепящим лучами. На тротуаре гордо расхаживают голуби, не обращая особого внимания на двух наблюдающих за ними из травы котов.
Ира немного успокоилась и снова подумала о произошедшем. Ей вспомнились мамины дни рождения, когда её подруги собирались у них за праздничным столом и пели. Песни были разные, и эта – в их числе. Но ни одна из тех песен не вызывала у Иры такого стойкого непринятия, как эта. Её сердце сжималось, её начинало трясти от возмущения, и она старалась убежать. Она терпеть не могла эту песню. Даже тогда, в своём детстве, она понимала, что слова этой песни в корне неправильные. Это обвинение любви, или обвинение в любви, признание вины.
– Как будто за неё, за Любовь, обязательно нужно чувствовать вину, – подумала Ира и ей снова стало нехорошо.
Она остановилась и стала глубоко дышать. Потом, сочетая шаги и дыхание, дошла до ближайшей лавочки и присела.
– И всё же, что случилось-то? – пыталась она найти ответ.
Она шла на свидание и была влюблена и счастлива. Их с Игорем роман развивался по всем правилам, они оба были свободны от обязательств и планировали свадьбу.
Но, почему-то, Ирина почувствовала, ощутила, что она как будто виновата за своё счастье, за свою любовь.
– Перед кем виновата?
– Перед мамой.
Она вспомнила, как мама пела эту песню и поняла, что для неё любовь и была неразрывно связана с виной, потому что плодом той любви стала она – Ира. А отец её, как она узнала уже потом, став взрослой, был женатым мужчиной, намного старше матери.
– Но это мамина жизнь. Мне-то так не надо. Вряд ли маме станет легче, если и я стану несчастной. И я благодарна и ей, и отцу, хоть и не видела его ни разу, за то, что я – есть. И за то, что она мне вовремя рассказала, и я не впуталась в подобные отношения. Ну не совсем подобные, но всё же, – рассуждала Ира.
– Это я за них что ли вину перед Игорем чувствую? А я ведь и перед ним тоже вину чувствую. Бред какой-то! Не виновата я ни в чём. И во всех своих чувствах, которые были до него тоже нет смысла винить себя.
Всплыла почему-то бабушкина фраза: «Сама виновата, надо было нормального мужика искать». Она звучала каждый раз, когда мама с чем-то не справлялась или жаловалась на что-то, или болела… И периодически добавляла: «Любовь ей понадобилась…»
Ире было очень обидно за маму и ей даже хотелось поколотить бабушку. Но мама бы не одобрила. Да и сама она побаивалась бабушку и каждый раз просто убегала, чтобы не слышать этого. Только однажды не выдержала.
Лет в 12 Ира просила у мамы купить магнитофон, а та ответила, что у неё нет такой возможности, и что она на одежду новую ей едва заработала. Тогда бабушка опять встряла, сказав: «Сама виновата: надо было за Ваську замуж выходить, тогда б и деньги были. Вон он сейчас дальнобойщик, и дом у них с Любкой полная чаша…» Ирка не сдержалась и заорала на бабушку: «Что ты всё время только и знаешь, что мамку обвиняешь! Как будто неродная она тебе!»
Бабушка устало села на диван и сказала: «Так я же люблю вас, переживаю. Это ж я так, любя…»
Ира тяжело вздохнула.
– Вот ведь всё про одно… И песня эта дурацкая. Любовь – это вина, а вина – это любовь. Сплелись же, не разорвать.
– Бабушка, я не виновата! – раздалось с соседней скамейки. Ира обернулась.
Девочка лет пяти скакала вокруг сидящей на скамейке бабули, которая вероятно намеревалась повязать, пока внучка в парке играет. Бабуля достала из своей сумки спицы с начатым двухцветным шарфом и запутанные клубки:
– Конечно не виновата, моя хорошая. Вы с Муркой вчера хорошо поиграли. Идём, будешь помогать распутывать. Бабушка вручила внучке розовый клубок, а себе взяла синий.
Ирина улыбнулась:
– И я разрывать не буду, – вернулась она к своим размышлениям. – Я расплету, развяжу эти ниточки-верёвочки, узелки, связавшие эти чувства: любовь и вину, мешающие свободно дышать и любить. Я распутаю, как тогда, когда с мамой поспорила, что пряжу, запутавшуюся, сама, без ножниц, без обрыва распутаю. Я долго распутывала-развязывала, но развязала. Я умею! И сейчас распутаю и смотаю в 2 разных клубка: Любовь – отдельно, вину – отдельно. Любовь оставлю, а вину выкину!
– Вина – это ведь не наказание, – объясняла бабушка внучке. – Она как внутренний голос, голос совести.
– А как это? – удивилась внучка.
– Ну, когда чувствуешь, что не надо делать, а делаешь. Тогда сама вину чувствуешь. Даже когда тебе никто не сказал, что ты неправильно поступила.
– Теперь понятно, – задумчиво ответила внучка.
– Теперь понятно, – мысленно повторила Ирина. – Спасибо за подсказки. Не буду выкидывать, на полочку положу.
– Всё, распутали! – радостно закричала девочка.
– И я распутала! – представив себе два клубка, порадовалась Ирина. Она и не заметила за своим процессом, когда боль ушла и дыхание стало свободным. Отметила только сейчас.
– Я свободно могу дышать. Свободно могу любить! – констатировала она результат. И, довольная, улыбнулась.
В сумочке зажужжал мобильный.
– Ир, с тобой всё в порядке?
– Да, Игорь! Ой, я немного опаздываю. Буду через пять минут.
– Не спеши. Я жду. Просто беспокоился, – ответил Игорь и положил трубку.
Ирина почувствовала, как приятное тепло разлилось в груди от его слов, от его голоса, от его заботы. Она заметила, что по лицу её растеклась улыбка. От переполняющих её чувств, она как будто стала намного больше и легче. Она почти вспорнула со скамейки. При этом, она не шла, и даже не летела, она неспешно плыла к нему на встречу, наслаждаясь этим всеобъемлющим чувством любви к нему и к самой жизни. Её переполняла благодарность к этой бабуле с внучкой, к своей маме, со всем её сложным опытом, к своей бабушке, которая тоже жила, как умела, и даже к этому нетрезвому хору…
Она почему-то отчётливо ощутила, как вечерний воздух стал насыщен ароматами предосенних цветов и яблок, и краски как будто стали ещё ярче…
А главное, тот клубочек вины так и лежал спокойно на своей полочке.
Зеркало
Жило-было Зеркало. Оно стояло в тёмной комнате, заваленной всякими ненужными вещами.
Изредка в него гляделись Хозяева.
Хозяин был очень надменный, всем недовольный и вечно злой. Ему не нравилось своё отражение. Ему вообще ничего не нравилось. Он говорил, что Зеркало испортилось и его надо выбросить.
А Хозяйка была такая усталая, замученная, что вообще едва отражалась. Поэтому и смотрелась редко. Ей тоже не нравилось её отражение. И она тоже думала, что Зеркало испортилось, но молчала. Она, вообще, почти всегда молчала. Зеркало даже не помнило её голоса.
В остальное время Зеркало отражало весь мрак этой захламлённой комнаты, занавешенные шторы, паутину в углах…
Ему тоже не нравилось то, что оно отражало. И оно уже стало подумывать о том, что Хозяин, вероятно, прав, и оно испортилось.
В один обычный мрачный день Хозяин подошёл к Зеркалу необычно возбуждённым. Рядом с ним был ещё Человек.
Гость посмотрелся в Зеркало и очень спокойно сказал:
– Да нормальное у вас Зеркало.
Но Хозяин возмутился:
– Я уже решил его выбросить! Просто тут темно, и ты не видишь!
Чтобы не быть голословным, он подошёл к окну и резко раздвинул тяжелые тёмные шторы. Их так давно никто не открывал, что пыль посыпалась на Хозяина и он чихнул.
Из окна в комнату ворвались солнечные лучи. Они пробивались сквозь пыль и, когда она осела, осветили Зеркало.
Зеркало удивлённо приняло этот свет и отразило, разлив по всей комнате. Хозяин даже зажмурился.
А его гость также невозмутимо продолжал:
– Я же и говорю – хорошее Зеркало, вон сколько света отражает.
Хозяин посмотрел на Зеркало. Оно, освещённое солнцем, было таким красивым. Позолота на его деревянной раме замысловатым узором обрамляла его и добавляла достоинства и сияния. Было ощущение, что этот свет идёт изнутри.
Зеркало, наполнившись этим светом, ощутило всю свою красоту. Оно вспомнило, что только отражает происходящее. И вокруг столько прекрасного на чём оно может сфокусироваться.
Удивленный Хозяин подошёл к Зеркалу и заглянул в него. Он увидел заинтересованный взгляд статного мужчины, как—то резко помолодевшего от этого света. Он слегка даже улыбнулся себе, и свет отразился у него в глазах.
Он позвал Хозяйку, сказав ей:
– Посмотри, наше Зеркало не так уж и плохо.
Хозяйка, освещённая светом солнца и зеркала, проявилась. Зеркало отразило молодую красивую Женщину, слегка уставшую, которая с любопытством разглядывая себя, тут же расправила плечи. Золотые кудри локонами спускались на её лицо, и оно теперь казалось не бледным, а сияющим чистотой. Наконец, она улыбнулась, и её зеленые глаза засверкали изумрудами.
Все ахнули. Даже Зеркало замерло, восторженно отражая эту красоту, боясь что-то упустить или спугнуть.
Хозяин смотрел на Хозяйку, не отводя глаз. В них появилось столько тепла, сколько она не видела уже давно.
– Какая же ты у меня красавица, моя Королева! – промолвил он. И в его словах смешались изумление и восторг, почтение и трепет, любовь и нежность.
– Да, мой Король! – улыбнулась она. – Моя красота раскрывается рядом с твоим королевским величием, твоей незыблемой уверенностью и внутренним достоинством, твоей силой и мудростью. Её голос звучал как мелодия, гармонично сочетающая в себе легкость нежности и силу восхищения.
Зеркало сияло, отражая своих счастливых Хозяев.
А Гость, улыбаясь, наблюдал со стороны. А потом сказал:
– Так что с Зеркалом?
– С ним всё в порядке, – ответил Хозяин. – Да и с нами уже тоже. Давай лучше займемся этим хламом, который мешает свету.
Вырванные страницы
– Мама, ну как же вырвать страницу? Ведь я там уже всё домашнее задание написала и ошибку исправила! – возмущалась Катя.
– Но твою ошибку увидит учительница и снизит тебе оценку. Она уже не поставит тебе пятёрку, – деловито сказала мама.
– Почему? Я же сама нашла ошибку, и сама её исправила! – не унималась Катя.
– Давай аккуратненько вырвем листок, и ты всё заново перепишешь. Тогда она ничего не узнает о твоей ошибке. Говорю же тебе, на черновик сначала пиши, – настаивала мама.
– Я не хочу переписывать заново! – возмущалась дочь.
– А я говорю, перепиши! – повысив голос, сказала мама. – Хорошо, что страничка новая, переписывать не много.
– Не буду я переписывать! – упиралась Катя.
– Будешь! – скомандовала мать. – И пока не перепишешь, из-за стола не выйдешь!
Катя заплакала. Ей было очень обидно. Она так старалась, выписывала каждую буковку, каждую цифру, но в ответе ошиблась. Она очень аккуратно зачеркнула ошибку и написала верный ответ. Она хотела порадовать маму, думала, что мама её похвалит.
А мама не оценила её стараний. Мало того, заставляет вырвать и выбросить лист, в который Катя вложила столько сил.
– Внимательнее надо быть, сколько раз тебе говорить! Тогда и переписывать не придётся. И нечего реветь! – раздражённо сказала мама и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Катя разревелась ещё сильней.
Марина пошла в кухню, сделать себе кофе, чтобы немного успокоиться. Она была очень расстроена. Она так хотела, чтобы дочка училась на пятёрки. И ведь она может. Но её невнимательность ей мешает и она делает ошибки.
Марина сварила себе кофе и устало опустилась на стул. Она даже не чувствовала кофейного аромата, который так ей нравился. Но сделав несколько глотков, она и впрямь немного успокоилась.
Катя вошла очень тихо. Она встала в дверях и какое-то время смотрела на маму, а потом тихо сказала:
– Мам, а ты все свои ошибки вырывала?
– Я старалась, – ответила Марина, от неожиданности не успев подумать.
– Так значит и меня в твоей жизни нет? – ещё тише спросила Катя.
