Екатерина Рин "К морю"

К морю
Екатерина Рин

У курортного романа молодого бизнесмена есть все шансы перерасти в крепкие отношения, но на пути у любви встают призраки прошлого. Мужчине предстоит сделать выбор: отказаться от мести, которой он жаждет десять лет, или потерять любимую девушку.

К морю

Екатерина Рин

© Екатерина Рин, 2023

ISBN 978-5-0060-4742-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пустая дорога бросалась под колёса. Кир стискивал руль так, словно тот пытался вырваться, и смотрел в одну точку мутным невидящим взглядом. Он не помнил, как много выпил, прежде чем сел в машину, не знал, куда и на какой скорости едет. Он так и не понял, в какой момент девочка появилась на его пути.

Удар. Скрежет тормозов. «Вельта!» – надрывный вопль, сколько ужаса и отчаяния, всё тело обдало холодом, как страшно такое слышать. Что это за слово? Что оно значит? Глухой женский вскрик.

Кир медленно перевёл взгляд на зеркало заднего вида, с усилием сфокусировался на том, что в нём отражалось: лежащая на асфальте девочка в одной босоножке. Вторая валялась на месте столкновения, рядом с предметом, разглядеть который Кир не успел: зеркало заслонил возникший у окна подросток. Он колотил по стеклу, что-то кричал, а Кир смотрел на его перекошенное лицо и не слышал слов.

Это имя. Вельта. Так зовут эту девочку. Вернее, так её звали. Я только что стал убийцей.

Глава 1

В конечном итоге

все дороги приводят к морю.

Лора Белоиван

Дьюван поставил галочку напротив последнего пункта в списке задач на день и расслабился в скрипнувшем кожей кресле. Пробежался взглядом по длинному столбцу из завтрашних дел. Работа над открытием филиала фотостудии в Вортлане шла полным ходом: на следующей неделе Дьюван рассчитывал начать отделку помещения.

В кабинете бизнесмена царили порядок и строгость. Документы разложены по папкам, папки подписаны и расставлены на полках, чистую поверхность рабочего стола занимали только большой монитор и фоторамка из тёмного дерева. В нише скрывались, не загромождая пространство, чёрные гантели и велотренажёр. На фоне сдержанной обстановки выделялись яркие фотографии, симметрично развешанные по стенам: самые удачные снимки, сделанные Дьюваном в разные годы, и несколько фото, на которых запечатлён он сам – всегда с камерой в руках, сосредоточенный на работе или смеющийся вместе с моделями.

Снимок на столе был особенным. При взгляде на него, в воспоминаниях Дьювана оживал весёлый детский крик: «Вот тут, сфоткай вот тут!» Девчушка с двумя растрёпанными косичками бежала под зелёную арку из листвы разросшихся клёнов, а он с улыбкой смотрел в видоискатель и нажимал на кнопку. Потом девочка разглядывала фотографию, и её непослушные волосы щекотали его руку. «Ух ты-ы, краси-иво! Как здорово у тебя получается! – Дьюван помнил каждое слово маленькой модели. – Ты же станешь фотографом, да? Знаменитым фотографом, чтобы много-много людей к тебе приходили и радовались!» – «Да я тут ни при чём, это ты всегда хорошо получаешься, хоть на тапок фотографируй», – отшутился он. К тому моменту Дьюван уже давно не расставался со старенькой камерой, которую мама за копейки купила у знакомого, но только услышав эти слова он впервые задумался о карьере фотографа всерьёз. Теперь же Дьюван – владелец студии, где проводит курсы для желающих научиться фотоискусству, – и всё благодаря девочке, много лет назад поверившей в него.

Верхний ящик стола с утробным рокотом проглотил ручку с ежедневником и отдал взамен тяжело звякнувшую связку ключей. Дьюван встал, накинул пиджак и ласково взглянул на памятную фотографию.

Скоро приеду, малышка.

Через двадцать минут у цветочного магазина остановилась чёрная машина. Из благоухающих джунглей навстречу посетителю с добродушной улыбкой выплыла розовощёкая женщина.

– Какой вам букетик? – пропела она.

– У вас есть ромашки?

– Как же не быть! Крупные, яркие, девушка ваша в восторге будет! Сколько вам?

– Мне для сестры, – бесстрастно отозвался Дьюван. – Восемь, пожалуйста.

Привычка пересматривать фотографии и видеозаписи, на которых была его сестрёнка, больше не причиняла Дьювану боль – остались только тёплые воспоминания и светлая грусть. Но смотреть, как влюблённый в жизнь ребёнок улыбается со снимка на надгробии, было по-прежнему невыносимо. Сколько бы ни прошло времени, всё внутри разрывалось от этой жестокой несправедливости. Было что-то противоестественное, грубо нарушающее привычный порядок вещей в том, что у могилы стояла мать, так и не увидевшая взросления своей дочери: ни первых влюблённостей, ни выпускного, ни свадьбы.

Горе рано состарило её: слишком много седых волос для сорока восьми лет, слишком глубокие морщины на лице, сгорбленная, как под тяжестью ноши, спина – и глаза, захлебнувшиеся тоской.

– Ты посмотри, так ни разу и не приехал, – обиженно проговорила женщина. – Тоже мне, отец…

– Он бросил тебя, мам, – напомнил Дьюван.

Кто он такой после этого, чтобы сюда приходить.

– Ну, ему тоже было тяжело, – покачала головой мать.

– Нам всем было тяжело, но предателем оказался только он.

Когда Вельта умерла, её отец пасынка одного с его утратой и безутешной матерью. Дьюван невольно закрывался всё сильнее, чтобы не пропускать её страдания через себя – ему хватало собственных. Но он, в отличие от матери, не мог обратить боль в слёзы, поэтому начал обращать её в ненависть, а ненависть – в силу, которая помогла ему стать тем, кем он стал. Он ставил цели и достигал их, выматывал себя до беспамятства и прыгал выше головы, пока мать жила на автопилоте и слабела на глазах.

Дьюван злился на отчима за то, что тот бросил жену в такую трудную минуту – буквально через два дня после похорон Вельты. Просто сказал: «Я не могу»?, – собрал вещи и сбежал, как последний трус. Ни разу больше не появился, даже не попытался поддержать женщину, с которой десять лет растил общего ребёнка. Злился Дьюван и на себя – за то, что не смог по-настоящему помочь маме. После катастрофы и ухода отчима он разом перестал быть беспечным подростком: решал вопросы, как взрослый, делал всё, на что убитая горем мать была не способна, а со временем обеспечил ей безбедное существование. А вот смысл жизни матери не вернул, и винил себя в её тихом угасании, в бессмысленном доживании дней – будто предотвратить или исправить это было в его силах.

На обратном пути долго молчали. Тишину робким вопросом нарушила мама:

– Ты его ещё ищешь?

– Последняя зацепка оборвалась, – спокойно ответил Дьюван. – Буду нового детектива нанимать.

Мама пошевелила губами, будто попробовала на вкус слова, которые собиралась произнести.

– Сынок, ну столько лет прошло, – она умоляюще посмотрела на Дьювана. – Ты же все силы на это тратишь, деньги, время… А нервов сколько…

– Кто бы говорил, – качнул головой Дьюван.

Я направляю свои эмоции в действия. Ты просто позволяешь им себя уничтожать. Если они уже не уничтожили.

– Я-то старая, мне-то уже… А у тебя вся жизнь впереди, и на что ты её тратишь?

– Не старая ты никакая, – Дьюван невозмутимо смотрел на дорогу и придерживал руль расслабленной рукой.

– Ну найдёшь ты его, всё равно ведь не посадят же, – не отставала женщина. – Его и тогда-то никто искать не стал, вспомни, и свидетельница не помогла ничем, а ты через десять лет на что-то надеешься…

– Девять, – поправил Дьюван. Его тон был по-прежнему спокойным, но раздражение, которое он пытался обуздать, уже готовилось прорваться наружу.

– Да невелика разница! Он и умереть мог за такое время. Нет, а вдруг правда умер, вот его никто найти и не может?

– Если умер, я лично должен в этом убедиться. Если жив, я лично это… – Дьюван осёкся и мысленно обругал себя за несдержанность. Мать резко выпрямилась, посмотрела то ли возмущённо, то ли испуганно.

– Ты так и не оставил свои подростковые бредни, да? За девять лет совсем не поумнел что ли?

– Я уже не подросток, я взрослый человек и знаю, что делаю, – спокойно, но веско произнёс Дьюван. В его словах засквозил холод. Когда он начинал говорить таким тоном, возражать становилось бессмысленно и даже опасно, поэтому мама тяжело вздохнула, опустила голову и замолчала. Через пять минут они подъехали к её дому.

– На чай зайдёшь?

– Нет, мам. Прости, дела.

***

Улица, на которой расположилась «?Чайка», ведёт к морю. Может, поэтому посетители кафе всегда такие счастливые, умиротворённые и дружелюбные. Одни заходят сюда за мороженым, которым «?Чайка» славится чуть ли не на весь город, чтобы съесть холодное лакомство по пути на пляж. Другие, наоборот, возвращаются с моря – глаза сияют, волосы мокрые, в пакетах полотенца, купальники и песчинки, – рассаживаются по мягким бирюзовым креслам, едят из тарелок с нарисованными чайками, болтают, хохочут и пританцовывают под солнечную музыку, негромко звучащую из колонок.

Наступает пора осенней прохлады, и атмосфера «?Чайки» становится ещё уютнее. На столиках зажигаются свечи, летние мелодии сменяются меланхоличным джазом. На широких подоконниках обустраиваются девушки в вязаных свитерах (в основном студентки-филологи) и читают книги. Шуршат страницы, в воздухе стоит аромат тыквенного рафа, и все невольно начинают разговаривать друг с другом полушёпотом.

В редкие дни, когда зима неожиданно заявляет свои права на Приморский, сковывает воздух морозом и забрасывает улицы снегом, «?Чайка» остаётся островком тепла и спокойствия. Люди заходят в кафе румяные, стряхивают с одежды тающий снег, разматывают шарфы и заказывают какао с маршмеллоу или фруктовый чай, напоминающий о лете. Такие дни обычно приходятся на январь, когда из динамиков ещё льются новогодние песни и в кафе пахнет еловыми ветками, украшающими помещение.

Стояла такая же тёплая весна, как девять лет назад. Через распахнутую дверь в кафе залетали звуки наслаждающегося хорошей погодой города и лёгкий ветерок. Дьюван сидел в кресле, цедил из бокала гранатовое вино и пытался расслабиться не только телом, но и головой. Расслабляться душой он не умел совсем, там всегда дрожала какая-то натянутая струна, на которую проще было не обращать внимания, чтобы она не лопнула.

Он полюбил «?Чайку» ещё в школьные годы, когда на заре своей карьеры фотографировал здесь знакомых девушек и влюблённые пары. Теперь же он иногда заходил сюда за пятнадцатью минутами спокойствия и за дружескими беседами с Николасом.

Николас был его школьным другом – единственным, кто не отдалился от Дьювана, несмотря на произошедшие в нём перемены. Когда-то они оба были непоседливыми, жизнелюбивыми оптимистами, но после смерти сестры Дьюван надолго провалился в разверзшуюся внутри бездну и превратился в хмурого, раздражительного молчуна. Николас знал о нём всё и целиком принимал, хотя и не во всём поддерживал. Ясноглазый, светловолосый, общительный и открытый миру, он был полной противоположностью Дьювана – кареглазого брюнета, старающегося взаимодействовать с людьми только по делу, – и всё-таки они оставались лучшими друзьями.

Первые несколько лет в день трагедии Дьюван запирался дома и страдал наедине с собой, а потом ещё две недели ходил отсутствующий, барахтающийся во внутренней нефтяно-чёрной луже. В конце концов Николасу это надоело, и однажды он забрался в комнату друга через окно (старый проверенный способ, которым они любили пользоваться в детстве).

– Вместе будем страдать, – заявил Николас оторопевшему Дьювану, перелезая через подоконник. – Я вообще-то тоже по ней скучаю.

Дьюван пару секунд молча смотрел на него, а потом вдруг расхохотался во весь голос – впервые за долгие годы.

– Ты от зеркала по утрам не шарахаешься ещё? – Николас поставил на стол тарелку с миндальным рулетом и чашку холодного каркаде и сел напротив друга.

– Ты заметил, что необъятные круги под моими глазами стали на миллиметр больше? – усмехнулся Дьюван.

– Я заметил, что под глазами у тебя мешки, в которые можно складывать котят. Или картошку. Или количество рабочих часов в неделю.

– Ник, ты же знаешь, я не только ради денег работаю или чтобы забыться, я своё дело ещё и люблю.

– Даже на любимой работе можно упахаться, а упахивание ничем хорошим обычно не заканчивается!

Дьюван цокнул языком и посмотрел в окно.

Как же бесят эти нотации. Я и сам знаю, что он прав, а он прекрасно знает, что я знаю. Зачем без конца повторять одно и то же, если понимаешь, что ничего не изменится? Я так живу. Мне это помогает.

– Сегодня опять не спал до четырёх, – сказал он после недолгого молчания. – А потом как всегда кошмары про Вельту снились.

– Друг, вот без шуток, тебе правда отдохнуть надо, – серьёзно сказал Николас.

– Да как? Куда я от этого сбегу? Как будто я за столько лет не перепробовал всё, что можно.