Регина Грёз "Конфетки, бараночки…"

– Рада за вас…

Это я пробормотала уже в адрес распахнувшейся двери. Сергей Петрович явился в сопровождении знакомого полового.

– Рассчитайте нас, пожалуйста! И поскорее.

Выбравшись из душного помещения на свежий воздух и ожидая извозчика, я внезапно пожалела, что не могу закутаться в роскошную шубу, а вынуждена на все пуговки застегивать элегантное, но довольно тонкое пальто. К ночи похолодало или меня бил нервный озноб.

Извозчик натянул вожжи.

– Сто-о-ой, холера! Куда прикажете, барыня?

– Сейчас разберемся. Обождите секундочку.

Я оглянулась на своих провожатых. Самарский ухватил Перекатова за грудки, что-то яростно шептал ему в ухо, а тот жалобно оправдывался, стараясь вырваться из цепких пальцев пианиста.

– Прекратите безобразничать, Алексей Павлович! – вступилась я. – Не портите мое впечатление о столице.

– Ка-акой столице? Разве мы в Петербурге? – усмехнулся Самарский. – Что-то вы напутали, матушка. Москва бьет с носка, а Питер – бока повытер.

Досадуя на незнание исторического материала, я стала выкручиваться.

– Древнее, народное значение города имею в виду.

– Мы еще увидимся, жестокая!

Под этот многообещающий возглас я неуклюже забралась на сиденье пролетки, а Перекатов заботливо укрыл меня по пояс потертой меховой накидкой.

– Сергей Петрович, я вот что придумала. До Замоскворечья долго добираться, еще такая скверная дорога. Я устала, признаться. Отвезите меня в какую-то приличную ближайшую гостиницу. А завтра с утра снова погуляем по городу, если вы не против и дальше составить мне компанию.

– Я в полном вашем распоряжении, Алена Дмитриевна!

И заплетающимся языком обратился к извозчику:

– В Лоскутную, голубчик! На Тверскую гони.

Скоро мы остановились возле четырехэтажного здания, освещенного газовыми фонарями. Я предложила снять номер и самому Перекатову, – тот живо согласился. Представляю, как не хотелось ему возвращаться в скромную холостяцкую обитель над рекой.

По скрипучему лифту мимо лестниц каслинского литья поднялись мы на третий этаж. В коридоре тихо, приглушенный газовый свет и ковры постелены. Прощаясь у дверей моей комнаты Перекатов заметно смущался и напрашивался на более тесный контакт.

– Прошу меня извинить за выходки Самарского. В сущности, он безобидный малый, но бывает нахален и груб. Нигилист по натуре.

– Рада, что вы ему полная противоположность, Сережа, – я позволила себе некую фамильярность, но Перекатова она вдохновила на робкий штурм моих покоев.

Я с милой улыбкой преградила ему путь и манерно протянула руку для поцелуя.

«Хороший ты мужик, Сережа, но не орел!»

В номере было тепло и уютно, кровать высокая, подушки мягкие, а снился, конечно, каламбур – какие-то бородатые кентавры в зипунах собирались меня похитить без цели выкупа. Поэтому проснулась я поздно от колокольного перезвона за окнами, в чудесном настроении, одеваться и причесываться горничная помогала, после чего мы с Перекатовым напились кофе со сливками и теплыми булочками. На подносе была также пара бисквитов, ветчина и холодное мясо.

С видом знатока Перекатов заявил, что только англичане-зануды завтракают ростбифом, а русскому человеку и хлебушек с вологодским маслицем подойдет. Тем более, выбор большой: ревельский и с тмином, филлиповские сайки с изюмом, крендельки с маком. За один присест всего не попробуешь.

Плотно позавтракав, я предложила заглянуть в книжные магазины, дабы ухватить пару журналов или календарей, освещающих текущие события в стране. Не желаю больше попадать впросак, как в случае со столицей. И вообще, интересно знать, что сейчас пишет Ф. М. Достоевский и как поживает Лев Толстой.

От мысли, что могу воочию увидеть великих писателей, у меня дыхание перехватило и сердце забилось часто, я отодвинула молочник, схватила Перекатова за рукав и начала страстно расспрашивать. Оказалось, Сергей Петрович знаком с романом «Война и мир» поверхностно и отнюдь не в восторге от прочитанного.

– Не пойму, чего некоторые наши критики его превозносят. Половина книги пустая болтовня кумушек и маменек, девичьи выдумки и мечты, а известные генералы выписаны скупо и картинно. Ну, как граф Толстой может знать, о чем думал Наполеон в ходе баталии? И язык, осмелюсь заметить, тяжеловат и многословен излишне. Я больше расположен к историческим сочинениям господина Загоскина. Вот там простота и ясность вкупе с глубинным народным чувством. К тому же сюжет увлекает с первых страниц.

Так же равнодушен остался Перекатов к «Преступлению и наказанию», но из его придирчивых реплик мне удалось выяснить, что Федор Михайлович недавно вернулся в Петербург из длительной заграничной поездки, по слухам очень стеснен в финансах, а потому затворился в комнатах и на спор второпях творит новую книгу для строгого издателя.

– Надо же человеку семью кормить! – важно заметил Перекатов.

Оставив литературную тему чуть в стороне, мы обсудили репертуар Малого театра, где сейчас с успехом шли пьесы Островского, Мольера и Шекспира, а также разного рода водевили с оперетками. Я призналась в намерении посетить цирк и театр, поездить по музеям и выставкам, разобраться в культурной жизни Москвы начала 70-х годов XIX века.

– Хочу в Кремль и Китай-город, а еще Сухаревскую башню посмотреть, слышала, там до сих пор бродит призрак шотландского колдуна Брюса, сподвижника Петра Первого.

Планировала я шумно и эмоционально, смеялась и бурно жестикулировала…

Перекатов неустанно следил за мной бархатными карими глазами и отчего-то грустно вздыхал. Наверно, у меня волосы опять растрепались или крошки на губах. А, может, щипчики для сахара не в той руке держу. Ничего, еще научусь тонкостям этикета.

Глава 8. Непростая задача

Двое суток зажигали мы по городу на извозчике и пешком, посетили много памятных мест, отведали вкусных блюд – названия и рецепты я даже пыталась записывать в книжечку, чтобы после с Ольгой Карповной обсудить. Нарядов я себе еще прикупила, тонкого белья и расшитых сумочек. Короче говоря, отвела душу.

И правда, великое женское удовольствие с шиком зайти в ювелирный салон и не спеша разглядывать разложенные на красном бархате серьги, крестики, колечки, перстни, диадемы, колье, бусы белого, черного и розового жемчуга.

Благосклонно выслушивать вежливые пояснения приказчиков.

– Осмелюсь обратить ваше внимание, сударыня… Кольцо старинное с изумрудом, россыпь бриллиантиков по краям-с. А это подвеска с александритом, вы верно знаете, что камень назван так в честь императора Российского престола. Желаете примерить?

– Нет, лучше покажите тот браслет в египетском стиле! Какой насыщенный цвет…

– Лазурит, сударыня, в Европе его почитают за камень любви – с. Приносит удачу в делах амурных и навевает высокие помыслы. Недаром колонны иконостаса Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге сделаны из бадахшанского лазурита, который еще царица Екатерина Вторая приобрела по цене фунт серебра за фунт камня.

Далее элегантный черноусый приказчик поведал нам историю открытия топазов на Урале и рубиновые страсти в Африке. Пока меня убаюкивали сказками, Сергей Петрович пил кофей за столиком и читал газету.

Я придирчиво осмотрела витрины и, наконец, выбрала себе несколько дорогих изящных вещиц, которые в любую эпоху не потеряли бы актуальности.

Ближе к обеду воскресного дня, нагруженные коробками и свертками, мы вернулись в сонную заводь Замоскворечья. Двор Ляпуновой изрядно раскис под мартовским солнцем и потому Федор с Васей застилали его свежими досками. На одной из них я чуть не оступилась, пришлось Васе топор бросить и меня за локоток поддержать.

А впереди-то лужа… Я растерялась ненадолго, Вася подхватил меня за талию и одним взмахом вместе с пакетами перенес на сухое. Успела только длинные опущенные ресницы заметить да поджатые обветренные губы.

Мальчишка совсем, едва усики пробиваются. Наверно, и целоваться не умеет. Взяло меня озорство. Я на цыпочки поднялась и чмокнула Васю в щеку.

– Ох, спасибо, выручил!

– Да не за что, барыня, – смутился он, краснея как маков цвет.

А сзади уже Федор подбадривал густым тенорком:

– Ты Васятка не робей, будут ночи веселей!

Перекатов только досадливо сопел, прижимая к груди саквояж с подарками.

– Догоняйте, Сергей Петрович! – весело вскричала я, забегая на крыльцо.

Весь мир хотелось обнять, до того кровь разгорелась.

– Ольга Карповна, миленькая, здравствуйте! От дедушки моего Егора Семеныча не было ли вестей?

– Удивляете меня, Алена Дмитриевна! – нараспев протянула та. – Я и вас-то со вчерашней ночи не жду. Ну, да, я в няньки не нанималась, мне бы вовремя за комнату платили, а дальше своя голова на плечах. Гуляйте, где вздумается…

– И с кем сердечко велит! – хихикнула из-за плеча Ляпуновой сваха Акулина Гавриловна.

«Весь бабский комитет в сборе!»

И не только бабский, оказалось. В гостиной слышалось бряканье гитары, а смутно знакомый тонкий голосок напевал строки романса:

Ты спросила сегодня с укором,
Отчего я при встрече молчу,
Так пойми, что пустым разговором
Оскорбить я тебя не хочу…

Похоже, за время моего отсутствия Макар Бабушкин значительно укрепил свои позиции в сонном царстве. Я сразу заметила, что без маменьки он чувствовал себя гораздо свободней. Пиджачок серенький расстегнул и фиолетовый галстук расслабил, завитой чубчик лихо на бок заломил.

Я попросила освободить стол от карт (пасьянс опять сложился идеально) и начала выкладывать сюрпризы.

– Ольга Карповна, надеюсь, вам будет интересно полистать эту кулинарную книгу. Роскошное издание Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам». Второе издание, прошу заметить! Дополненное и расширенное. Расходится по Москве, как горячие пирожки.

– Там и картинки есть? Благодарю за заботу, Алена Дмитриевна, очень любезно с вашей стороны. Я право, не ожидала.

Но я уж по глазам вижу, что угодила.

– Акулина Гавриловна! Корзина деликатесов для вас, а в коробке шаль. В остальном сочтемся бумажками. Бабушку Пелагею зовите, скорей к столу. Тут пастила клюквенная и яблочная, на смородине и малине… Анисья! Держи платок. Макар Лукьяныч, как поживаете? Вам могу предложить бутылочку хорошего вина. Надо же отметить выходной! А потом нам еще сыграете? Очи черные, очи жгучие, очи страстные и кипучие…

Создала я веселую суматоху, Анисья бросилась подогревать московский термопот, то бишь самовар обыкновенный, Ольга Карповна – не из тучи гром – углубилась в книгу рецептов, Перекатов подсел к Бабушкину, начал с умным видом какие-то казенные дела обсуждать. Ничего нового – «в департаментах сидит одно жулье, деньги ворует, а на дорогах ямы».

Чтобы отдышаться немного, я подошла к окну, где была посажена резеда в плошках. Душа праздника просит, а на дворе Вася доски таскает в заплатанной рубахе и стоптанных сапогах.

Акулина Гавриловна погладила мою спину пониже лопатки и горячо зашептала на ушко.

– Коли приглянулся соколик, так недолго и в гнездышко присадить, перышки потрепать. Хороши перышки-то, русые, густые, хоть и нечесаны…

– О чем вы? – усомнилась я.

– Да вот молодец один под оконцем топчется, совсем его хозяин работой замаял, а плата невелика и ту Вася в деревню матери отсылает. Ежели бы кто его приголубил да денежкой одарил. Ежели бы нашлась какая славная барыня… уж в долгу б не остался, думаю. Парень чистый, тихий, благодарный.

– Акулина Гавриловна, это нехорошо. Да зачем же? Даже не представляю, – ахнула я.

– И-и, голубушка ты моя, при твоих ли капиталах скучать и жеманиться! Ты лишь глазочком моргни, я тебе Ваську завтра же на золотом блюде доставлю. Хоть ножом режь, хоть сырым ешь. Все в твоей власти, душа моя.

– Зря вы затеяли это разговор! А денег я ему и так дам.

– Так зачем же так, если можно за службу легонькую, – поразилась сваха. – Ты ж у нас красавица писаная, ладная, манкая, словно картинка, не какая-нибудь старая розвальня. Да Ваське за счастье у ног твоих белых посидеть, не говоря уж чего другого.

– Вижу его третий раз в жизни! – натянуто рассмеялась я. – И потом, у меня Перекатов есть.

Тут Акулина Гавриловна всерьез удивила. Подперла острый подбородочек ладонью и, ткнув меня в бок сухим кулачком второй руки, проворковала со знанием дела:

– Чего с Сергуни Петровича взять – одного форса на гривну да нежных вздохов на алтын. А я тебя, голуба, вижу насквозь. Тебе не коняшка цирковая нужна в ленточках с кружевами, а рабочий жеребчик с литой шеей да крутым норовом. Пусть без гривы надушенной, но чтоб на ногах крепко стоял и скака без роздыху.

При таком сравнении меня смех разобрал. Акулина Гавриловна подкрякивала, утирая глаза платочком.

Я обняла ее за плечи и шутливо сказала, желая прекратить разговор:

– Так найдите мне надежного рабочего жеребца. Чтобы без обмана и изъяна. И чтобы не в карман мне глядел, а куда повыше.

Сваха приняла пожелание всерьез, сразу посуровела.

– Непростая задача, но выполнимая. Ради твоего удовольствия все средства применю, ягодка моя спелая!

– О чем вы все долгие разговоры ведете, Алена Дмитриевна? – подал голос Перекатов. – Идите уже к нам, украсьте собою беседу о высокой поэзии. У нас с Макаром Лукьянычем вышел спор о творчестве Некрасова Николая Алексеевича.

– Не можете рассудить, кому на Руси жить хорошо? А мы породы лошадей обсуждаем, – невинным тоном ответила я. – Кто более пригоден к бою, а кто к параду.

– Не прост вопрос, – значительно нахмурился Бабушкин, следя за плавными движениями рук Ольги Карповны, протиравшей бокалы.

Вечером, при свете керосиновой лампы, в благодарность за привезенные лакомства, бабушка Пелагея поведала мне старинный рецепт настоящего русского сбитня. Не надеясь на свою память, по складам прочитала записи в ветхой тетрадке:

– Следует взять по хорошей щепотке шалфея, зверобоя и буквицы, горсть клюквы, фунт меду, а также перцу и имбиря по изволению, наливши все это добро в кружку воды, поставить на огонь и дать кипеть, снимая при этом пену, потом, словя клюкву, передавить оную в чашке, и процедя туда же, опять вскипятить.

– Да полно вам, сбитень завсегда был напиток бедняцкий! – вдруг заважничал охмелевший Бабушкин.

– Зато пользительный! – огрызнулась беззубым ртом бабушка Пелагея. – Если в него лаврушку или корень валерианы покласть – лучший сонный настой. И тело и душу лечит.

Поймав мой заинтересованный взгляд, Перекатов тоже вступил в беседу.

– А вот я слышал на Хитровом рынке о прошлом годе был случай. Сам граф Лев Николаевич Толстой на свои деньги купил горячего сбитня и даром народу раздал.

– Графьям чего б не чудить, если доходы позволяют! – брякнул Бабушкин, на что глуховатая Пелагея Ивановна вдруг спросила:

– А ты, батюшка, часом не вольтерьянец будешь? Каковской ты веры, не могу тебя разгадать. С виду типичный русак, а речи несешь смурные. Неделю ходишь, даром чаи распиваешь, на струнках брянчишь, а проку пока ни на грош не видать.

За столом повисла неловкая пауза, я кусала губы от смеха, с трудом сохраняя степенный вид. Ольга Карповна щурилась, как сытая кошка на сметанку. Акулина Гавриловна бросила игральные карты, погладила Бабушкина по взлохмаченной голове и грудным материнским голосом произнесла:

– Да светик наш хоть сейчас готов под венец, ждем высочайшего решения!