Александр Тимофеевич Филичкин "Рассказы, изданные на бумаге. Война. Книга 1"

Кто-то из старых сельчан неожиданно вспомнил о том, что в ходе Гражданской войны, в таких двухосных вагонах ставили небольшие «буржуйки». Благодаря металлическим печкам, температура внутри была выше, чем зимою снаружи, за что данный состав ласково звали «теплушками».

Площадь пола внутри не превышала восемнадцати метров квадратных. Однако, на них умещалось до сорока пехотинцев с оружием и всем снаряжением или восемь полковых лошадей, со сбруей и кавалерийскими сёдлами.

Сельчан погрузили в состав по тем самым нормам, что и четверть века назад. К их сожалению внутри не нашлось трехъярусных нар, а полы оказались покрыты слоем навоза. Так что, усесться на доски они не могли. Пришлось всем стоять вплотную друг к другу.

Хорошо, что поездка оказалась недолгой. Всего тридцать-тридцать пять километров. Да и состав шёл намного быстрее, чем простые телеги, на которых они добирались от родного села до районного центра.

Не доезжая до Куйбышева, поезд встал среди леса. Раздался приказ: – Всем покинуть вагоны!

Новобранцы спустились прямо на насыпь. Их, как заключённых, построили в большие колонны, и повели от железной дороги. Через два километра они вышли к лагерю с забором из ржавой колючки. Судя по внешнему виду, там не очень давно жили «зеки».

Людей завели внутрь зоны и разместили в дощатых бараках. Их всех до единого остригли машинкой «под ноль» и, лишь после этого, дали команду: – Отбой!

Чуть позже сельчане узнали, что оказались в расположении, только что созданной воинской части. В ней проходило формирование пехотных полков.

На другой день, всем прибывшим, вручили новенькую военную форму, а быстро разбили на отделения и взводы. Командиры осмотрели людей, отобрали крепких парней и определили их в артиллерию, миномётную и пулемётную роты.

Среди этих «счастливцев» оказался и Павел. С раннего детства он был высок и очень силён. Так что, ещё в ранней юности легко управлялся с мешком, тянущим больше полцентнера. Командир благосклонно взглянул на солдата, похлопал его по плечу и направил в обслугу батальонного миномёта «БМ-37», образца 1937 года.

После чего, начались каждодневные муки. Пока остальные учились стрелять из винтовки, весившей четыре с половиной кило, парень таскал огромные тяжести другого порядка.

Ведь к его амуниции – трёхлинейке, подсумкам, шинели, сапогам, солдатскому «сидору» и другим мелочам, добавлялся ещё миномёт. А вес его, между прочим, превышал шестьдесят восемь кг.

И хотя оно разбиралось на три равные части: сам ствол, длинной в один метр, двуногу-лафет, которая походила на ученический циркуль, сваренный из дюймовых металлических труб, и стальную плиту диаметром в локоть. Любая деталь тянула на полтора с чем-то пуда.

Добавьте ещё несколько небольших чемоданчиков. Они назывались лотками, и каждый из них, вмещал три массивных снаряда калибром 82 миллиметра. Так что, при переноске орудия, боевому расчёту приходилось несладко. Все пять человек, были навьючены до крайних пределов, и постоянно потели, как лошади.

Павлу бывало так трудно, что он часто думал: «Скорей бы кончились эти мучения и нас отправили в бой! Ну, а там уж, как Бог даст!»

Меж тем, положение на фронте сложилось настолько печальное, что командиры давно обходили неприятную тему и ограничивались агитационной накачкой. Её суть выражалась словами известной песни тогдашних времён: – От тайги до британских морей. Красная Армия всех сильней! Мы охраняем рабочий класс, кто же посмеет идти против нас?

О том, что происходило на западе, можно было узнать лишь по сводкам «Софинформбюро». Их удавалось услышать из громкоговорителя, висевшего среди пыльного плаца. Немцы неудержимо рвались на восток, а наши войска уже оставили большое число городов. Среди них находился такой крупный промышленный центр, как Минск. После чего, Красная армия стала медленно отходить к Могилёву.

После призыва прошло две недели, и обучение новых солдат неожиданно кончилось. Вновь сформированный полк, ночью подняли сигналом тревоги и погрузили в знакомые парню «теплушки». Паровоз дал длинный прощальный гудок, тяжело тронулся с места и, ускоряясь, рванулся на запад. Он мчался вперёд без остановок, словно тащил за собой не простой эшелон, набитый солдатами, а экспресс правительства СССР.

Павел отметил, что в этот раз, всё изменилось. Их вагон приспособили к перевозке людей значительно лучше, чем две недели назад. За прошедшие дни, путейцы сделали удивительно много.

Полы были очищены от коровьих лепешек и тщательно подметены. В обоих концах помещения обнаружились нары в три яруса, сколоченные из хороших гладких досок. Лежанки представляли собой широкие плоскости. Они простирались от стены до стены и занимали всё свободное место.

В каждой «теплушке» разместилось по четыре десятка бойцов или по восемь грузовых лошадей. Но попадались и такие вагоны, где третью часть занимали полати, устроенные для коноводов, а напротив них размещались, обычные стойла с четырьмя животинками.

Поэтому возчикам весьма «повезло». Они оказались не в переполненном людском общежитии, а в хлеву на колёсах. В дополнение к радости такого соседства, скотину нужно было кормить и поить, а главное, выгребать за ней кучи навоза.

В каждой «теплушке» имелось два входа. Они находились в средней части вагона и открывались на разные стороны железнодорожных путей. Между ними лежала свободная площадь величиной три на два метра. Здесь стояли двадцатилитровая армейская фляга с питьевою водой и переносная чугунная печь высотою не более метра.

Насколько знал Павел, эти времянки звали «буржуйками». Странное слово к ним прицепилось в ходе Гражданской войны. Почему так случилось, никто толком не знал. То ли, их так назвали за то, что в те далёкие годы их удавалось купить лишь богатым буржуям, то ли ещё по какой-то причине. Как бы то ни было, прозвище совсем не забылось и бытовало в народе до настоящих времён.

Жестяная труба торчала из топки, похожей на короткий цилиндр шириной в один локоть и высотой в полтора. Она прорезала деревянную крышу и выводила наружу дым от пылающих дров.

Кроме важного в быту агрегата, на свободном пространстве стояло ведро с круглой крышкой. Этот нужный для жизни предмет все презирали, но постоянно им пользовались.

А куда было деваться? Поезд летел, словно птица, и продвигался вперёд по многу часов. Он редко тормозил на вокзалах, да и то лишь на пару минут. Так что, бойцам было некогда, искать придорожный сортир. Дежурные едва успевали выйти наружу и вылить на рельсы содержимое простого устройства.

Сначала, было весьма неприятно справлять нужду на виду у десятков людей, но все быстро привыкли к таким неудобствам. Кто-то вдруг вспомнил, как зовут эту штуку «на зоне», и стали кликать её ласковым словом «параша».

Для освещенья вагона имелся обычный фонарь – керосиновая «летучая мышь». Она висела на потолке в центре прохода. Свежий воздух поступал через четыре узких, невысоких окошка, закрытых частой решёткой снаружи. Они находились в углах помещения и размещались под крышей.

Когда-то давно, в рамах имелись парные стёкла. Потом они благополучно разбились, и от них не осталось даже мелких осколков. Хорошо, что стояла жара. Внутрь влетал ветерок, насыщенный запахом позднего лета.

После принятия военной присяги, граждане стали считаться служивым сословием, и отношение к ним слегка изменилось. За ними теперь не следили, словно в обычной тюрьме. Энкавэдэшники куда-то исчезли, а роль внешней охраны принялись выполнять офицеры полка.

По словам пожилых мужиков, порядки в РККА были значительно мягче, чем те, которые бытовали «на зоне». Поэтому, широкие двери не запирались снаружи, и их открывали в любое удобное время, даже на полном ходу. На всякий пожарный случай, путейцы предусмотрели здесь ограждение съёмного типа. Прочный брусок крепился в метре от пола, пересекал широкий проём и не давал выпасть людям во время езды. Особенно на крутых поворотах.

Благодаря подобной заботе, можно было, опереться локтями на эти перила, высунуть голову из душной «теплушки» и подышать свежим воздухом. Чем новобранцы и занимались от нечего делать.

Прошло трое суток после отправки на фронт. Поезд резко замедлил свой ход и замер возле небольшого лесочка. Стояло тихое раннее утро, но поспать в этот день всё же не вышло.

Послышался крик: «Покинуть вагоны!»

Бойцы вскочили с полатей и спешно оделись за сорок секунд, положенные строгим уставом. Они схватили оружие, личные вещи с мешками и выпрыгнули из надоевших «теплушек». Поправляя армейскую форму, сильно помятую за время поездки, они встали в линейку вдоль железной дороги.

Младшие командиры проверили, все ли на месте, и занял место во главе отделений. Лейтенанты приняли доклады сержантов и приказали своим подчинённым, стоявшим на вытяжку: «Начать разгрузку состава!»

Через час, всё имущество, принадлежащее воинской части, было успешно извлечено из эшелона и распределено между бойцами.

Прозвучала другая команда: «Построиться в походный порядок!

Минуту спустя, взводы и роты стрелков встали в большие колонны, и раздался приказ: «Шагом марш!»

Все тронулись с места, и пошли за начальством. Полк удалился от насыпи на два или три километра и остановился перед невысоким пригорком. На нём росла старая сосновая роща. Офицеры построили полк литерой «П» так, что обе ножки буквы упёрлись в подошву холма.

На песчаный пригорок зашёл полковой командир. Он стал между могучих стволов, покрытых коричнево-красной корой, набрал полную грудь свежего воздуха и произнёс короткую эмоциональную речь.

Кроме всех заклинаний о верности Родине и товарищу Сталину, Павел Смолин услышал, что их часть находится севернее Могилёва. Она должна остановить продвижение немцев и не дать им замкнуть кольцо вокруг города. Иначе фашисты вырвутся на оперативный простор, и пойдут на Смоленск.

Пока офицер говорил, стало так тихо, что не было слышно даже лёгкого шелеста хвои и листьев кустов. Откуда-то вдруг налетел порывистый ветер. Деревья, под которыми стояли начальники, разом все вздрогнули и зашумели высоким кронами.

Раздался оглушительный треск. Сверху сорвался сухой длинный сук и устремился к земле. Он промелькнул серой молнией, упал на полковника и, словно копьё, пронзил его широкую грудь.

Из ужасающей раны брызнули струи дымящейся крови. Командир громко вскрикнул и захрипел. Он схватился руками за ветку, торчащую из поджарого тела, рухнул на плотный песок и мгновенно затих.

Полк пехотинцев застыл в немом изумлении. По неподвижным рядам пронёсся взволнованный вздох. Он одновременно вылетел из трёх с лишним тысяч бойцов. Следом послышался тихий ропот толпы. В нём отчётливо слышался страх, охвативший солдат.

Стоявший рядом старик быстро, но набожно перекрестился и чуть слышно сказал:

– Смерть командира перед началом сраженья – очень плохая примета. Чует моё дряхлое сердце, все мы поляжем костьми …

Начштаба не растерялся и немедленно взял на себя управление полком:

– Санитары! – крикнул он в сторону стоящих солдат. – Оказать помощь раненому! Командиры батальонов, ко мне. Остальным – разойтись всем повзводно и встать ротами в небольшом отдалении на свободном пространстве!

Услышав команду, все сразу забегали. Бойцы с санитарными сумками помчались на холм. Майоры, капитаны, старлеи рванулись за новым начальником. Офицеры ушли за полковником и скрылись из виду за невысоким пригорком.

Лейтенанты закричали на своих подчинённых и отвели их подальше от места трагедии. Там всех построили в прежнем порядке, дали команду: «Всем вольно!» и стали ждать других указаний

Спустя полчаса, роты и отделения оправились от большого испуга, вызванного нелепой случайностью. Офицеры вернулись назад, и приказанья посыпались одно за другим. Все тронулись с места, и пошли на позиции, отведённые планом обороны дивизии.

Красноармейцы прошли пять или шесть километров. Полк наткнулся на луговину, лежавшую между двумя перелесками. Он растянулся в короткую линию и перекрыл ровное место. Согласно данным разведки, именно здесь должны были пройти немецкие танки.

Бойцы сбросили с плеч «жаркие» скатки и тяжёлые вещевые мешки. Все сняли с пояса небольшие лопатки, что называют «сапёрными» и стали спешно копать индивидуальные земляные ячейки. Закончив с нелёгким трудом, они принялись за ходы сообщения, и связывать ими, тесные щели, вырытые в твёрдом суглинке.

К полудню, солдаты закончили большую часть тяжёлой работы. Так появилась линия обороны, что состояла из трёх ниток окопов. Траншеи оказались не очень глубокими, но они целиком перекрыли долину и узкими переходами соединялись друг с другом. Теперь, бойцы могли двигаться с места на место, не выходя на поверхность земли.

В кожухи станковых пулемётов залили холодную воду, которую привезли на телегах из ближайшей речушки. «Максимы» установили на стыках всех отделений, открыли коробки с холщовыми лентами, набитыми боевыми патронами, и приготовили к началу стрельбы

Миномётные и артиллерийские части полка отнесли немного назад и сдвинули вглубь обороны на две сотни метров. Полевые орудия подняли на небольшие пригорки, разместили меж толстых деревьев и закрыли маскировочной сеткой. Будет хоть какое укрытие от фашистских самолётов-разведчиков.

Вместе с расчётом, Павел быстро управился со сборкой своего миномёта и подготовкой его к предстоящему бою. После чего, бойцы открывали деревянные чемоданчики и брались за снаряды. Они доставали четырёхкилограммовые чушки, вворачивали небольшие взрыватели и укладывали аккуратным рядочком на расстеленный рядом брезент.

Лишь после этого, солдаты взялись за лопатки и начали рыть для себя небольшие окопчики. Спрятаться в них в течение боя, увы, не получится, но можно будет укрыться во время бомбёжки.

Благодаря труду пехотинцев дело быстро продвигалось вперёд. Уже ближе к вечеру, обустройство полевой обороны, наконец, завершилось. Пусть укрепления были весьма примитивными, но довольно надёжными.

На счастье бойцов, немецкие танки не появились поблизости. Вокруг было удивительно тихо, словно фронт находился далеко-далеко. Лишь высоко в облаках парил очень странный небольшой аппарат с парой блестящих на солнце винтов.

Самолёт имел необычную форму и походил на длинную форточку с двумя длинными крыльями по обоим бокам. Солдаты между собой его так и прозвали – «оконною рамой». Покружив над стрелковым полком, аэроплан понемногу сместился на запад и незаметно исчез.

Тем временем, появились упряжки коней с передвижными кухнями, из которых курился слабый дымок. Повара подогнали повозки к окопам, взялись за черпаки и раздали бойцам густую перловую кашу, какой их усердно кормили все последние дни.

По старой армейской привычке её сварили на обычной воде, без намёка на масло и почти что без соли. Хорошо, что в ней появились мясные волокна американской тушёнки. Глотать подобное варево было не очень-то невкусно, но Павел знал, что нужно плотно поесть.

Ведь теперь он не дома и не в далёком тылу, где можно зайти в любой магазин или в столовую и купить что-то съестное, а то и спросить что-нибудь у незнакомых людей. Сейчас он на фронте, и никому неизвестно, когда ему снова удастся слегка подкрепиться. Парень вздохнул и проглотил всё, до последней крупинки.

Командиры прошли по вверенным им отделениям. Они назначили часовых и их ближайшую смену, после чего, вернулись к местам, где должны находиться по штатному расписанию полка.

Все остальные бойцы спустились на дно неглубоких окопов и стали готовиться к наступающей ночи. Павел развязал ремешок и развернул тяжёлую скатку, в которую была плотно свёрнута его шерстяная шинель.

Солдат расстегнул хлястик сзади на поясе и с облегченьем отметил, что складка, которая была на спине, развернулась почти до конца. Теперь в пальто удавалось укутаться, не сунув руки в два рукава. Можно было улечься на одну широкую полу, а второю укрыться, как небольшим одеялом.

Парень бросил шинель прямо на пыльную почву. Он лёг на сукно и невольно подумал: хорошо, что сейчас стоит лето и погода сухая и тёплая. А что будет, когда начнутся дожди или придут холода? Как нам тогда спать на голой земле?

Боец устало вздохнул и успокоил себя: «Надеюсь, что к этому времени, война уже кончится, – он быстро устроился, как можно удобнее и тотчас провалился в непроглядную тьму.

От лежания на жёсткой земле, у бойца затекли очень многие мышцы. Так что, Павел проснулся от весьма ощутимой боли в спине. Парень поднял тяжёлые веки и увидел, что почти рассвело.

– «Часов пять утра», – привычно прикинул солдат. Он всю жизнь вставал в это время и шёл на работу. Сейчас спешить было некуда. Боец решил немного поспать и повернулся на левую сторону. Едва Павел начал дремать, как в долине послышалась громовая команда: «Подъём!»

Красноармейцы зашевелились и начали медленно подниматься на ноги. Не успели они привести себя в полный порядок, как по цепочке окопов пронёсся легенький шёпот: «Недавно вернулся конный разъезд и сообщил, что в паре километров отсюда стоит войско фрицев».

Крепкий сон у людей, как рукою сняло. Все бойцы принялись поскорей оправляться и бриться. Пехотинцы перекусили перловою кашей, которую дали на завтрак и начали дружно готовиться к бою. Они быстро проверили винтовки и свою амуницию, надели тяжёлые каски и стали ждать атаки фашистов.

От нечего делать парень, как и другие бойцы, собрали свои немногие вещи в холщовые «сидоры» и свернули шинели в плотные скатки. Ведь кто его знает, как всё потом обернётся? Вдруг в спешном порядке, придётся сниматься с данного места?

Минут через сорок, в небе послышался раскатистый гул. Павел поднял настороженный взгляд и увидел тёмные точки, летевшие с запада. Скоро он понял, что это аэропланы. Такие машины он видел раньше на белом экране сельского клуба. Они часто мелькали в замечательных фильмах, где говорили о Валерии Чкалове и прочих «сталинских соколах».

У большинства самолётов корпуса оказались довольно массивными. Это говорило о том, что в воздушном строю шли не одни истребители. Их сопровождали бомбардировщики средних размеров.

Павел напряг стопроцентное зрение и рассмотрел кое-какие детали. То были неубранное шасси и колёса, закрытые округлыми кожухами, как у обычной «полуторки». На таком расстояния тонкие стойки смотрелись, словно тощие ноги, обутые в огромную безобразную обувь. Нечто похожее носил актёр Чарли Чаплин, снимавшийся в иностранных комедиях.

Летательные аппараты подходили всё ближе и ближе. Головные машины стали вытягиваться в длинную линию и начали все забирать в правую сторону. Бомбардировщики продолжали такой поворот, пока над окопами не возник хоровод самолётов, плотно идущих один за другим.

Прикрывавшие их истребители вышли из общего строя и сдвинулись к внешней границе огромного круга. Они держались поблизости и охраняли своих подопечных. Так делали злые собаки, которые бегали возле стада коров.

Только сейчас Павел увидел кресты, нанесённые на хвосты и на крылья воздушных машин. Это были такие же фрицы, как те стервятники, что напали на их эшелон по дороге сюда.

К счастью, снаряды врага не попали в вагоны, идущие на полном ходу, а пулемётные очереди никого не убили. Но что будет сейчас, когда пехотинцы стоят в чистом поле, у всех на виду?

Первый из бомбардировщиков вдруг клюнул носом, завалился набок и перешёл в крутое пике. Теперь он летел почти вертикально и, словно камень двигался к цели. С неба послышался звук воздушной сирены.

Самолёт очень быстро приближался к окопам. От фюзеляжа вдруг отделилась тёмная точка. Громкий рёв немедленно смолк. Аппарат очень ловко изменил направленье движения и перешёл в горизонтальную плоскость. Набрав высоту, он включился в ту карусель, что продолжала кружиться над головами солдат.

Машины фашистов двигались одна за другой и с громким воем ныряли к траншеям. Они швыряли тяжёлые бомбы и вновь возвращались наверх. Фугасы со свистом падали вниз и с удивительной силой врезались в поверхность земли.

Снаряды мгновенно взрывались и разносили всё в мелкие клочья. Сотни тонн чернозёма превратились в огромные тучи мельчайших частиц. В воздух поднялись клубы чёрного дыма и гари. Уши людей заложило от непрерывного грохота.

Откуда-то сбоку послышался залп четырёх короткоствольных орудий калибром 76-ть миллиметров. Это били артиллеристы полка. Насколько знал Павел из объяснений инструкторов, «полковушки» задирали стволы не более чем на двадцать пять градусов и не могли успешно работать, словно зенитки.