В занятиях избрав особый стиль,
Он лекции почти не посещает,
Но всё ж пустить в глаза умеет пыль…
Ну и ударная концовка (чёрт дернул меня написать такое, а может, нависшая надо мною тень Сергея Михалкова?):
…Его забота – только быть красивым
И на груди чтоб галстук был не крив…
А ну, очнись, красавец-одиночка!
Взгляни на жизнь своей родной страны,
Не танцевальные шажочки,
А трудовые нам нужны шаги!
Оп-па! Деканат, ректорат и администрация Плехановского института были довольны: какие у нас есть ПРАВИЛЬНЫЕ студенты!.. А свой стыд за содеянное я тихо спрятал в тряпочку… (4 января 2019 г.)
Пока пишешь книгу, появляются всё время какие-то дополняющие публикации. И вот рецензия в «МК» о премьере мюзикла «Стиляги» в Театре наций – «Два мира – два Шапиро». Повторение киномюзикла Валерия Тодоровского в театральном варианте. Как написано в рецензии: «Сюжет построен на гиперболизированном конфликте между двумя образами жизни: советским – замкнутость, уныние, сплошные запреты и маршевый коллективизм, доведённый до тупости, и как бы американским – свобода, раскованность, многоцветность, рок-н-ролл, доведённый до идиотизма. В общем, „два мира – два Шапиро…“»
Такая вот трактовка спустя десятилетия. Ладно, не зацикливаемся и читаем-бежим дальше. Счётчик жизни стучит остервенело… (7 марта 2019 г.)
1949 год – 16/17 лет. «Я хочу одной отравы – пить и пить стихи!»
Закончил далеко не блестяще 8-й класс и перешёл в 9-й. 2 марта исполнилось 17 лет. Будучи абсолютно свободным от домашней опеки и контроля со стороны мамы, я вёл вольную и беспорядочную жизнь: развлечения, танцы, книги, стихи, поиски собственного «я» и т. д. Никакой системы, всё в хаосе и в сумбуре. Домашний беспризорник.
В школе в комсомол не приняли (успеваемость, поведение), но об этом нисколько не жалел, мне даже нравилось быть белой вороной. В своём классе пытался верховодить и водил дружбу с двумя старшеклассниками – Димулей Тюремновым (его отец был артистом в Музыкальном театре Станиславского. Фамилия Тюремнов – явно для оперетты) и Женькой Рубцовым. Нас сблизил общий язык и тяга к юмору. Мы в основном говорили на языке Остапа Бендера и других героев «12 стульев» и «Золотого телёнка»:
– Дышите глубже: вы взволнованы!
– А может быть, вы хотите, чтобы я дал вам ключ от квартиры, где деньги лежат?
– Ну, что, лёд тронулся?
– Крепитесь… Запад нам поможет.
И так далее. Позднее я с восторгом читал «Записные книжки» Ильи Ильфа. Вот несколько записей:
«– Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.
– Никто не будет идти рядом с вами, смотреть только на вас и думать только о себе.
– Он посмотрел на него, как царь на еврея. Вы представляете себе, как русский царь может посмотреть на еврея?»
Ильф умер рано, в апреле 1937 года, когда мне исполнилось 5 лет. О своём любимом писателе я написал эссе «Великий комбинатор сатиры и юмора» и поместил в книгу «Золотые перья» (2008). Илья Арнольдович умирал тяжело. И физически, и морально: «Тяжело и нудно жить в краю непуганых идиотов». И, предчувствуя террор, говорил: «Кирпич летит».
В 1949 году «Стулья» и «Золотого телёнка» переиздало издательство «Советский писатель» и попало под раздачу. Критики изгалялись: «Это книжка для досуга, для лёгкого послеобеденного отдыха» (А. Зорич). «Пустой юмор ради юмора» (Борис Горбатов, автор патриотического романа «Непокорённые»).
Но вернёмся в 1949 год.
В январе 1949-го развернулась разнузданная кампания против «безродных космополитов и низкопоклонства перед Западом». 16 марта в «Литературной газете» появилась статья под заголовком «Убрать с дороги космополитов». Мишенью нападок стали деятели науки и культуры…
21 декабря широко и торжественно отмечалось 70-летие вождя. «Правда» вышла с обращением к «товарищу Сталину – великому вождю и учителю, продолжателю бессмертного дела Ленина». Воздух был наполнен славословием, а в небе прожектора высвечивали портрет гениального Иосифа Виссарионовича…
Я жил в это время. В 1949 году мне было 17 лет. Мой космос располагался в основном в Замоскворечье, между Серпуховской улицей и Даниловским рынком. То, что происходило в мире и в Советском Союзе, пролетало мимо меня по касательной. Я был растворён в своих увлечениях: девочки, джаз, танцы, поэзия, футбол и немного шахмат. О литературных процессах ничего не ведал, лишь доносились какие-то обрывки новостей. Настоящая историческая память о прошедших годах пришла с опытом и возрастом.
Эпоха книг и авторов изъятых,
Эпоха выдвижения прохвостов… –
как написал неведомый мне студент-фронтовик М. Качкурин.
Полного дневника за 1949 год уже нет, но сохранились какие-то отдельные даты и описания. Основной танцевальной площадкой был клуб «Спорт» в начале Ленинградского шоссе. Моей лучшей партнёршей была Зоя Петрова, но, увы, положившая глаз на моего взрослого друга, студента Архитектурного института Виктора Шерешевского. Мне оставалось найти замену, и нашёл в двух татарочках, сёстрах Ахметовых – Зое и Розе. Бурный юношеский роман. Но были и другие «кандидатки в фаворитки», как выразился Игорь Северянин (поэма «Валентина»). Так вот, этих Валентин были десятки, хотя никаким Дон Жуаном и Казановой я не был, так, какой-то жалкий ученик, всего лишь подмастерье любовных дел, да ещё с литературными претензиями. Вот строки, написанные 7 октября 1950 года:
Я долго слонялся по свету,
Искал бесконечно красивых,
Искал беспредельно влюблённых
И верных любви и завету.
Но мне попадались другие,
С мечтой для меня непонятной,
С душой для меня незнакомой, –
Друг другу мы были чужими.
Лето 1949-го я провёл на даче в Тайнинке, у маминой тётки – бабы Лёли. Она сдала комнатку на втором этаже моей знакомой студентке Ляле (Брониславе Шнейдер), а потом уже её друзья, студенты, появились в соседних дачах, и образовалась весёлая студенческая компания, мне, школьнику, всё это было в отраду и в опыт. Играли в волейбол и домино, ходили в лес, ездили в кино в Мытищи, а главное, о чём-то пылко говорили, спорили, обсуждали. Потом Ляля познакомила меня со своей подругой, студенткой исторического факультета МГУ Светланой Растопчиной, и 7 ноября, на праздник Октября, мы с Игорем Горанским были приглашены в правительственный дом на Берсеневской набережной, в Дом на набережной (по книге Юрия Трифонова).
Мне было 17, Светлане – 22 года, но она не ощущала возрастной разницы и «купилась» на мой более взрослый внешний вид. В её квартире собралась шумная компания, пили-пели-говорили, а потом в ванной я и Светлана упоённо слились в поцелуе. И ничего другого эротического и сексуального. А было смешное: узнав о новом романе, Ляля спросила меня: «Теперь ты на Светлане женишься?» Такие вот были инфантильные студентки советской поры.
Любовь была бурной и краткой, и я подарил Светлане свой школьный доклад о Байроне (единственный экземпляр!). А может, не любовь, а всего лишь любовное тяготение друг к другу. Несколько встреч в 1950 году, – и всё. Финита ля амор!..
Кончились страсти, кончились муки.
В спокойствии дни так тихо идут.
Уже не хочу целовать твои руки:
Новые дали меня влекут.
Читаю сегодня всё это и думаю: прыткий был юноша! В тот год много читал, игнорируя школьные учебники, и много писал стихов. Разных, но с креном в одиночество и тоску, типа «Рыцарь печальный, красивый и нежный…». Вот стихотворение от 15 декабря:
Чувствую, что прогнил я весь
В тоске, в одиночестве и печали.
Вот перед вами стою я здесь
И слышу: «Боже, какой вы стали!..
Раньше вы милым таким были,
Смеялись, резвились – ну, как дитя.
Скажите по совести: почему вы взвыли?
Может, от боли, кого полюбя?..»
Что же ответить могу вам на это?
Обрывки слов застревают во рту.
Может, вам скажет то, что стал я поэтом –
Мысли и чувства в кошмарном чаду…
3 мая написал стих под Маяковского, нещадно ругал Америку (чем она не угодила? Непонятно):
…Человеку в Нью-Йорке нечем дышать.
Даже нельзя спокойно пожрать –
В ресторане рёв соло,
Повсюду реклама «drink Соla».
А если пойдёшь в кино, то там
убийства и яд.
Да. Что можно сказать сегодня (а сегодня – 19 декабря 2018 года) об этих строчках? Яд советской пропаганды проникал в каждого из нас, в старых и малых.
Другое дело – под Киплинга. Знаменитое: «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам / Суда уходят в плаванье к далёким берегам…» И вот «наш ответ»:
В Бразилии, в Бразилии
Под крики какаду
Одетый в белоснежное
По улицам иду.
Широкополое сомбреро
Одето набекрень.
И небо голубое
На землю струит лень…
Фантазийная картинка. Как Киплинг: «И я хочу в Бразилию – к далёким берегам…» И что ты думаешь, мой уважаемый читатель? Через 17 лет, после написания этого «хочу», я начал работать в Радиокомитете, в отделе радиовещания на Бразилию. Кульбит судьбы!..
А вот как я писал в стиле декаданса, начитавшись поэтов Серебряного века:
Раздался звон – разбилась страсть.
Горит закат в пурпуре.
Над телом потерял я власть,
Оно трепещет в буре.
Повергнутый души тюльпан
Разнёсся в огненные блики.
Исчез уж благовонный фимиам
Под возгласы и крики…
30 ноября 1949 г.
И вдогонку, через 4 дня:
Призрак явился ко мне,
Одетый в соблазны счастья.
Веером страсти разбил он ненастья, –
И счастлив я был вполне.
Но призрак есть призрак.
В декабрьский день
Покинул, ушёл он в туманную сень,
Ведь призрак – сквозь призму рок.
Для одноклассников 8-го «Б» это был удар под дых: знай наших! И крестьяне писать стихи умеют!..
И когда катил этот вал декадентщины, я предложил Андрею Тарковскому, с которым мы сидели на одной парте, написать совместный стих: строчку он, строчку я. Учителя мы не слушали, он что-то нам объяснял и рассказывал, а мы, два шалопая, принялись строчить. И вышло целое стихотворение в день 30 ноября 1949 года. Привожу только начало:
Проходят дни густой лиловой тенью,
Летят на крыльях звонкой тишины.
Пришёл, уснул под гробом чёрной сенью,
Увидел сероскучной жизни сны…
И концовка:
В печальном шёпоте страданий,
Окутанная синей пеленой,
Судьба мне подарила на прощанье
Эдельвейс, оплаканный тобой.
Далее цитата из книги «Избранное из избранного плюс Салат воспоминаний» (2015). В эссе об Андрее Тарковском я писал:
«Удивительно: ровесники бредили Котовским и Чапаевым, считали, что „броня крепка, и танки наши быстры“, а тут – тишина, гроб, эдельвейс и жизнь, проходящая „лиловой тенью“. Да, мы тогда были настроены так: романтизм сочетался с декадансом, нам с Андреем как бы передали эстафетную палочку Серебряного века…»
Прибавим болельщицкие страсти. Да, был страстным болельщиком (слово «фанат» ещё не появилось). Ходил на матчи любимого клуба и отчаянно болел. 1949-й был одним из удачных годов в летописи «Динамо». Уверенная и, можно сказать, блистательная победа в чемпионате СССР. Несколько матчей врезались в память.
2 мая – с ЦДКА, с тогдашним основным соперником. Судья – Латышев, состав динамовцев: Хомич, Петров, Семичастный, Пётр Иванов, Блинков, Леонид Соловьёв (капитан), Бесков, Конов, Сергей Соловьёв (Карцев), Малявкин, Владимир Ильин. А после матча Александр Фомич Малявкин пригласил меня и одного своего старого друга к нему домой на Самотёчную отпраздновать победу. Много пили и за «Динамо», и за Родину, и за Сталина. А потом мне стало плохо и меня приводили в чувство. Как доехал домой на троллейбусе № 10 по Садовому кольцу и дальше по Мытной – не помню.
30-летнему Малявкину, здоровому мужику и спортсмену, было хоть бы хны, а 17-летний почти нежный юноша сломался. Больше таких пьянок с Малявкиным не было. Только пиво. А однажды из Еревана он привёз мне пару вкуснейших груш. По дружбе и симпатии… Ещё знаменательный матч с «Зенитом», 12 июня, который на старте вырвался вперёд, и все волновались, как сыграет «Динамо». Динамовцы выиграли триумфально – 8:0. Три гола забил Александр Малявкин. 5 августа игра с «Шахтёром» (Сталино). С рекордным счётом 10:1. Четыре гола забил Константин Бесков. И, наконец, интереснейшая и драматическая игра со «Спартаком» – 1 октября – 5:4. Стадион кипел от восторга (футбол в 40-х – спорт № 1). В ходе матча дрогнул «тигр» Хомич, и мудрый тренер Михей (Якушин) поменял его на молодого грузинского вратаря Вальтера Саная.
Не удалось «Динамо» сделать дубль: проиграли в финале Кубка СССР московскому «Торпедо», зато с блеском выиграли международную товарищескую игру с будапештским клубом «Вашаш» (венгры были тогда в фаворе. Имена Пушкаша, Кочиша, Грошича звучали, как сегодня Месси и Роналду). Динамовцы раскатали венгров – 5:0. А сегодня некогда славному «Динамо» грозит вылет во вторую группу – ФНЛ. Но какие остались воспоминания! Под знаменитый марш Матвея Блантера! «Динамо» – как великая Римская империя Цезарей. А что нынче Италия в глобальном мире? Заурядная европейская страна…
20 декабря 2018 г.
1950 год – 17/18 лет. Школьные проблемы: переход из дневной школы в вечернюю школу рабочей молодёжи
Первый самиздатовский дневник «Наедине со временем, или Дневник интеллигента в очках» (2011) начинается именно с 1950 года, с эмоциональной записи великовозрастного 17-летнего школьника, оказавшегося в бурном житейском море без руля и без ветрил. Без родительского контроля, без советов взрослых наставников, предоставленный самому себе. Отсюда метания, поиски, ошибки, заблуждения, отчаяние, нащупывание собственного «я». Ну, а ещё разыгравшиеся гормоны, зов пола. Поэтому, читатель, будь снисходителен и не критикуй «юношу бледного со взором горящим», по определению Валерия Брюсова.
Вот обложка той первой книги.
Наверное, имеет смысл привести и маленькое предисловие той первой самиздатовской книги с пространным эпиграфом:
