Александр Харников ""

13 сентября 2018 года. Санкт-Петербург. Литейный проспект.

Иванов Алексей Алексеевич, частный предприниматель и любитель военной истории

– Слышь, Леха, а ты точно уверен, что наша уважаемая Татьяна Ивановна ничего не напутала и самолет упал именно там? – спросил меня Димон. – А то ерунда получится – приедем, поныряем, водку для сугрева вылакаем, консервы слопаем и назад порожняком покатим.

– Уверен на все сто процентов, – ответил я, притормозив на светофоре. – Так же, как и в том, что ты редкостный зануда. Который уже раз ты задаешь мне один и тот же вопрос? Тебе что, расписка от меня нужна?

Сидевшая рядом со мной Дашка захихикала. Она с детства знала Димку, и сколько себя помнила, именно так мы с ним все время и общались. Дмитрий Викторович Сапожников – для нее просто дядя Дима – был моим лучшим другом и ее наставником. И учил он ее не светским манерам, а умению обращаться с аквалангом, заряжать баллоны и прочим хитростям водолазного ремесла. Ну и еще кое-чему, чего представительницам прекрасной половины рода человеческого знать не положено.

Срочную Димон служил на флоте. До этого он еще пацаном посещал клуб ДОСААФ, где в наше время можно было абсолютно бесплатно научиться стрелять, прыгать с парашютом и водить машину. Димка же, начитавшись Жюля Верна, решил стать кем-то вроде капитана Немо. Он учился всем хитростям подводного плаванья, причем делал это старательно, что было отмечено и в военкомате. Потому, когда подошло время призыва, его и отправили на Черноморский флот, где все три года службы он занимался привычным для себя делом – «нырни-вынырни».

Потом Димка остался на сверхсрочную – слова «контракт» тогда и в помине не было. Он продолжил службу в 102-м отдельном отряде борьбы с подводными диверсионными силами в Севастополе и дослужился до старшего мичмана.

А потом начался перестроечный бардак, и ему пришлось сделать выбор, под какими знаменами служить дальше – под славным Андреевским флагом или жовто-блакитным прапором. Флаг и гражданство Димон менять не захотел, а в усеченном и реорганизованном постперестроечными «мудрецами» Черноморском флоте ему места не нашлось. Плюнув на все, он подал рапорт на увольнение и, выйдя на гражданку, укатил в родной Питер, где устроился в частную контору, обучавшую премудростям подводного плаванья собиравшихся провести отпуск на пляжах Турции и Египта. Точнее, тех из них, кто имел гроши для того, чтобы оплатить это обучение.

Среди «богатеньких Буратин» оказалось немало любителей экстрима, которые не желали, лежа кверху пузом, загорать на золотистом песочке где-нибудь в Анталье. Нашлось немало и таких, кто предпочитал с аквалангом любоваться красотами Средиземного или Красного моря, а потом демонстрировать своим приятелям удивительные по красоте фотографии экзотических рыб и морского дна.

Я знал Димку еще с детства – мы учились в одной школе, только в параллельных классах. Жил он в соседнем дворе. Более близко мы с ним познакомились уже в зрелом возрасте – я к тому времени уже всерьез занялся бизнесом, а он, после ухода на «гражданку», вернулся из Крыма и подыскивал работу. Мать его к тому времени уже умерла, отец же бросил их сразу после Димкиного рождения. Сам же он семьей так и не обзавелся.

Встретились мы с ним на улице, поговорили о том о сем, вспомнили молодость, школу… Именно я и свел его со знакомым коммерсантом, которому позарез был нужен профессиональный дайвер. Димка оказался для него именно тем, кого он искал.

Мы стали с ним встречаться, дружить домами. Как я уже говорил, Димка был один-одинешенек. Поэтому он чаще бывал у меня дома, чем я у него. Моя Дашка – тогда она только-только пошла в первый класс, – развесив уши, слушала рассказы дяди Димы об экзотических обитателях морских глубин (а рассказчиком он был, как и все моряки, первоклассным), о затонувших кораблях и пиратских сокровищах. А когда ей стукнуло четырнадцать, она упросила Димона научить ее плавать под водой с аквалангом. И тот ее обучил – на мою седую голову…

Вообще Дашка моя по жизни оказалась какой-то экстремалкой. Не знаю, в кого она такая – я рос вполне нормальным ребенком, жена, если верить теще, тоже в детстве не выделялась из общей массы своих сверстниц. А вот Дашку почему-то все время тянуло на подвиги, связанные с усиленным выделением адреналина, причем у нас с супругой от ее поступков этот самый адреналин выделялся в том же количестве (если не в большем).

Она не бегала на танцы в дискотеки, не обсуждала вместе со своими подругами новости молодежной моды и мальчиков-одноклассников. Удивительно, но Дашку интересовали совсем другие вещи. Достигнув немалых успехов в дайвинге (спасибо тебе, дядя Дима!), она устремилась в небо. Вскоре моя дочь освоила параплан и дельтаплан. Потом ее потянуло на татами, где она заработала какие-то там пояса в айкидо и карате. Какое новое экстремальное увлечение теперь у нее на очереди, мы могли только догадываться. Но явно это было не коллекционирование марок, макраме или вышивка бисером.

Хотя те, кто не знал о Дашкиных увлечениях – а она их особо и не афишировала, – даже не подозревал, что в этой красивой синеглазой и рыжеволосой девице сидит настоящий сорвиголова. Как ни странно, Дашка, в отличие от своих сверстниц, не злоупотребляла косметикой, отрицательно относилась она и к новомодным пирсингам и тату.

«Знаешь, папа, – говорила Дашка, – что мое, то мое. А все эти разноцветные татуировки с русалками на животах, попках и лопатках, кольца в ноздрях и бровях пусть носят те, кто хочет быть похожими на папуаску из племени ням-ням. А я не хочу, чтобы меня принимали за дикарку или засиженную арестантку».

Сегодняшняя же поездка стала настоящим праздником для Дашки. Дело в том, что мы с Димкой узнали от одной старушки, жившей в районе Лемболово, о том, что во время войны наш пикирующий бомбардировщик, подбитый финским истребителем, упал в Лемболовское озеро. Чтобы стало понятно, я поясню – есть у нас с Димоном одно общее увлечение – военная история, а точнее, история Великой Отечественной войны. Ну и, естественно, история боевой техники, на которой били фрицев наши предки.

Была у нас и заветная мечта – найти более-менее сохранившийся образец этой самой техники. Мы с уважением относились к поисковикам, которые каждый сезон поднимали из земли останки воинов Красной Армии, сложивших головы за нашу Родину. Но нам хотелось самим найти что-нибудь связанное с памятью о той войне, причем находка должна была быть такой, чтобы о ней заговорили. Если вы считаете меня и Димку тщеславными эгоистами, Бог вам судья. Но ведь мечта должна быть у каждого человека, не так ли?

Поэтому вполне понятно, что рассказ старушки, которая своими глазами видела падение нашей «пешки» в озеро, нас заинтересовал. В 1943 году Татьяна Ивановна была молоденькой санитаркой в медсанбате, и ей на всю жизнь запомнилось, как финский самолет с голубыми свастиками на крыльях подбил наш двухмоторный бомбардировщик, а выбросившийся с парашютом экипаж расстрелял в воздухе из пулеметов.

– Потом наши на лодке подплыли туда, где он упал, и нашли всех троих, – рассказывала Татьяна Ивановна, – только они уже были мертвые. А место, где все случилось, я хоть сейчас могу показать.

На своей машине я отвез ее на берег озера. Татьяна Ивановна почти сразу нашла место, где находился медсанбат, в котором она служила – теперь там высились трехэтажные дачные коттеджи, – а потом уверенно указала, куда именно упал самолет. Я обвел на карте район будущих поисков и прикинул, что это не так уж далеко от берега. Участок, где могла находиться «пешка», оказался сравнительно небольшим.

Сборы наши были недолги. Мы приготовили все нужное для погружения имущество: компрессор, акваланг, гидрокостюм, металлоискатели, надувную лодку, подвесной мотор к ней, палатку, спальные мешки, запас еды на неделю. Все это мы погрузили в мой четырехдверный грузовичок ЗИЛ «бычок» и уже собирались тронуться в путь, как вдруг Дашка, пронюхавшая о нашей поисковой экспедиции, прицепилась к нам как репей – возьмите и ее тоже!

Зная, что спорить с ней бесполезно, мы с Димкой, после недолгого совещания, решили, что она нам не помешает, скорее наоборот. Ведь с двумя водолазами шансы найти самолет возрастают вдвое. Так что в нашем багаже появились еще один акваланг и гидрокостюм.

Ну и до кучи пришлось взять с собой моего черного терьера по кличке Джексон. Если мы с Дашкой уедем вместе, то жена, у которой уже побаливали ноги и поясница, просто не справится со здоровенным псом, когда выведет его на прогулку. Собакевич был силы неимоверной и тянул поводок так, что даже я, крепкий мужик, едва его удерживал. Впрочем, Джексон мог нам пригодиться – ведь пока мы будем заниматься погружениями, он станет нашим сторожем. Зная его суровый нрав, можно было гарантировать, что ни один мазурик не сможет незаметно подобраться к нашему лагерю.

Мы решили выехать поутру, чтобы к обеду уже быть на месте. Но у Дашки вдруг неожиданно возникли какие-то проблемы с учебой – она была студенткой 5-го курса Финансово-экономического университета, – и мы смогли отправиться в путь только поздним вечером.

– Ничего страшного, папа, – жизнерадостно заявила Дашка, – приедем на место ночью, поставим палатки, разведем костер, я вам пожарю сосиски на вертеле, перекусим, а потом ляжем спать. Джексон будет охранять нас от диких зверей и диких людей. А поутру займемся делом…

Димка лишь вздохнул, но в спор со своей бывшей подопечной и любимицей вступать не стал. Он вообще не любил спорить с женщинами. Возможно, именно поэтому Димон и остался холостяком. Джексон же, поняв, что ему можно будет вдоволь поноситься на воле, завилял обрубком хвоста и от полноты чувств тявкнул…

Мы ехали по Литейному в сторону Финляндского. Там, у вокзала, нас должен был встретить один мой хороший знакомый, который пообещал передать мне хорошую карту с промерами глубин озера, на дне которого лежал наш бомбардировщик. Но до Финляндского вокзала мы так и не доехали…

Все произошло неожиданно. В глазах у меня потемнело, руль, словно живой, вывернулся из рук, и какая-то неведомая чудовищная сила швырнула мой грузовик в сторону. Он встал на дыбы, будто бык в техасском родео, а потом скатился в огромную черную воронку. Рядом со мной взвизгнула от неожиданности и испуга Дашка, жалобно заскулил Джексон, а сзади витиевато, как умеют только моряки, выругался Димон. Мотор моего «пепелаца» заглох, и на какое-то время я потерял сознание…

Когда я очнулся, то с удивлением обнаружил, что окружающий мир чудесным образом изменился. Во-первых, вместо ранней осени за окном грузовика стояла настоящая зима. Темень была полнейшая, словно в районе отключили электричество и все фонари и рекламные щиты разом потухли. Я не видел ни Литейного моста, ни набережной с гранитными парапетами и спусками, ни Финляндского вокзала. Но меня немного успокоило то, что рядом с нами стояло несколько машин, и одна из них, желтого цвета с надписью «реанимация», отсвечивала мигалкой. «Значит, – подумал я, – случись чего, есть кому оказать нам первую помощь. Но это если она потребуется».

Впрочем, ни мне, ни Дашке помощь не была нужна. Лишь Димон стукнулся лицом обо что-то в кабине, и у него из носа текла кровь. Но с такой травмой обращаться к врачу настоящему мужчине просто стыдно.

Я осторожно приоткрыл дверь. В лицо пахнуло морозным ветром.

– Эй, мужики! – крикнул я в темноту. – Есть кто-нибудь, кто объяснит, что здесь такое происходит?

– Сами ломаем голову, – отозвался кто-то. – Чертовщина какая-то…

Я захлопнул дверь кабины.

– В общем, так – сидим и ждем. Похоже, что произошло нечто странное, чему пока еще не нашли объяснение. Как только обстановка прояснится, будем решать, как нам выбираться из этой катавасии…

– Ой, папа, до чего же все это интересно! – радостно воскликнула Дашка, испуг которой уже прошел, и она снова стала похожей на себя. – Я так люблю приключения! Может, мы попали в Тридевятое царство?! Или нас похитили инопланетяне?

– Этого нам только не хватало, – проворчал Димка. – Попасть-то мы попали, а как из всего этого теперь выбираться-то будем?

– Папа, а может, мы провалились в прошлое? – спросила Дашка. – Сейчас об этом столько книг написано! Представляешь – мы в Средневековье! Сейчас такое начнется… – и она мечтательно закатила глаза. – Перед нами появится сам князь Александр Невский. Или выскочат викинги в рогатых шлемах.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – нравоучительно произнес Димон, держа на переносице испачканный кровью мокрый носовой платок. – Фантастика на втором этаже. К тому же викинги в рогатых шлемах – это бред сивой кобылы. Не было у этих средневековых бандитов с большой дороги рогов – если только их жены не награждали ими непутевых мужей, ушедших со своими конунгами за богатой добычей.

Но, как оказалось, это может быть. И вскоре мы убедились в этом…

* * *

13 сентября 2018 года. Санкт-Петербург. Литейный мост.

Антонов Геннадий Михайлович, врач-реаниматолог

Началось в деревне утро, заорали петухи… Только что мы отвезли в ВМА[3 - Военно-медицинская академия имени С. М. Кирова.] пациента с проникающим ножевым ранением. История простая, как коровье мычание – два лихих молодца вдрызг разругались в занюханной питерской забегаловке. Одному показалось, что его собутыльник налил себе в стакан на полпальца больше шнапса, чем ему. И, вместо простонародного битья в морду, обделенный схватился за нож. Ну, а дальше, как в песне: «Вжик-вжик-вжик – уноси готовенького…» В общем, в животе у его оппонента откуда-то появилась дырка.

Похоже, у раненого была повреждена печень. Налицо все характерные симптомы: обильное кровотечение из раны, бледность кожных покровов, потливость, учащенный пульс. Хорошо, что мы вовремя получили заявку.

Подъехали быстро – почти сразу же после ментов. Те уже успели повязать злодея, забить его в наручники и сунуть в «обезьянник». Похоже, что тот испугался не меньше, чем его жертва, и лил слезы по своей свободе, на которую он выйдет, скорее всего, нескоро. Ну, а мы, оказав пациенту на месте первую помощь, повезли его в Военно-медицинскую академию. Там ребята опытные, для них пулевые и колото-резаные ранения – вещь такая же привычная, как аппендицит для гражданских медиков.

Довезли мы мужичка живого, не дали ему по дороге загнуться. Ольга – наш фельдшер – вколола ему антишоковое и поставила капельницу. В ВМА порезанного сразу перекинули на носилках и повезли в хирургию – резать дальше. Если повезет, то выкарабкается. Лишь бы все обошлось без перитонита.

Пока я заполнял документы, Ольга и наш водила Валерий Петрович кое-как привели в порядок салон реанимобиля. С пациента кровушки натекло немало, и внешне салон выглядел так, словно в нем только что зарезали парочку хрюшек. Мы, медики, народ ко всему привычный, но кровушку все же надо затереть. Не ровен час, поскользнешься на луже крови, и тогда тебя самого с переломом или вывихом повезут в травматологию.

В общем, когда мы вывернули с набережной на Литейный мост, настроение у всех нас было изрядно подпорчено. Особенно у Ольги – она печально смотрела на запачканную кровью куртку и тихо бормотала под нос, всуе поминая некие человеческие органы, отличавшие мужчину от лица противоположного пола.

Валерий Петрович, который за свою многолетнюю работу на «скорой» видел много всякого, был спокоен, как море в штиль. Я слыхал, что ему довелось послужить в Чечне санинструктором, где он нагляделся на такое, что людям со слабыми нервами лучше не видеть вообще. Зато с таким водителем я был как за каменной стеной. Он умел не только таскать носилки и крутить баранку. В случае необходимости Петрович мог сделать искусственное дыхание и закрытый массаж сердца. А если попадался буйный пациент (были и такие), он мог значительно «расширить диагноз» драчуну.

– Гена, – сказал он, – давай сгоняем на базу. Ольге надо чистую куртку взять, а я в машине хоть немного приберу. В таком виде нам нельзя на заявки выезжать – народ перепугаем. Увидев такой натюрморт, к нам никто в салон не сядет. А у роженицы тут же начнутся схватки…

Я кивнул. Пожалуй, так и следует поступить. Сейчас переедем Неву, я доложу по рации диспетчеру и попрошу, чтобы нам пока не давали заявок.

– Гена, – Петрович, похоже, заметил что-то впереди на мосту, нечто такое, что его заинтересовало, – глянь, что там впереди творится…

Я глянул и вздрогнул…

Окружающая нас тьма сгущалась, а наша машина словно погружалась в чернила. Потом у меня неожиданно потемнело в глазах. Я услышал испуганный крик Ольги и чертыхание Петровича. Какая-то неведомая сила приподняла наш реанимобиль, и он стал вращаться вокруг своей оси. На несколько минут я выпал из реальности…

Потом вращение остановилось, и стало немного светлее. Окружающий нас мир изменился. За окном стояла зима, хотя сегодня, когда мы выезжали на линию, на дворе был всего лишь сентябрь. Кроме того, куда-то делись уличные фонари и светящиеся рекламные щиты. Лишь где-то вдали горели факелы, словно во времена Средневековья. Не хватало лишь рыцарей в латах и колымаг угнетенных вилланов.

– Петрович, где мы? – спросил я. – Что случилось?

– А хрен его знает, Гена, – ответил Петрович. – Я не вижу ни моста, ни Финляндского вокзала, ни Большого дома. Правда, впереди стоят какие-то армейские машины. Кажется, «Тигры» – на них спецназовцы обычно рассекают. Кстати, Ольга, как ты там – цела?

– Вроде цела, – дрожащим голосом ответила Ольга. – Руки-ноги на месте. Геннадий Михайлович, что это было? Мы словно провалились в тартарары.

Я задумался. Ситуация мне не нравилась все больше и больше. Интуиция (а она меня редко подводит) подсказывала мне, что мы влипли в какую-то историю. Вот только в какую?

– Надо сходить на разведку, – наконец решил я. – А вы, ребята, накиньте куртки. Да и я утеплюсь. Похоже, что за бортом прохладно. Температура точно минусовая.

– Ты, Гена, там особо не геройствуй, – Петрович пошарил в бардачке и достал оттуда баллончик со слезоточивым газом. – На вот тебе на всякий пожарный. Ну, а ежели увидишь что – беги назад со всех ног. Давай, дружище, с Богом!

Вздохнув, словно перед прыжком в воду, я открыл дверь. В лицо мне пахнуло холодом. Еще раз вздохнув, я вылез из машины и сделал несколько шагов в сторону «Тигров»…

* * *

1 (13) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Император Павел I

Царь и самодержец Российский с самого утра был в плохом настроении. Его раздражало всё – и отвратительная погода, больше похожая на апрельскую, с частыми оттепелями и противными лужами, и застарелая головная боль, и слухи о готовящемся заговоре.

Император решил немного развеяться, и после утреннего вахтпарада он отправился на Охтинский пороховой завод, чтобы посмотреть на строительство новой каменной плотины. Порох был нужен армии и флоту – вполне вероятно, что России в скором времени предстоит воевать с мерзкой и торгашеской Англией, которая нагло забрала Мальту и не желала возвращать ее законному владельцу – ему, императору Павлу I. Да и с Австрией отношения, после их недавнего откровенного предательства в Италии и Швейцарии, были хуже некуда.

Очень жаль, что сейчас рядом с ним нет графа Алексея Андреевича Аракчеева, «преданного без лести» товарища и советчика. Павел вспомнил, как в октябре прошлого года он по пустяковой причине отстранил Аракчеева от должности инспектора артиллерии русской армии и повелел ему покинуть Петербург. Сейчас его старый сослуживец по Гатчине безвылазно сидит в своем имении Грузино и шлет императору письма, в которых уверяет в верности и преданности лично ему, Павлу Петровичу, и всей царственной фамилии.

«Надобно вернуть графа в Петербург, – подумал царь, – не такие уж большие грехи были на нем, чтобы так строго наказывать верного слугу престола. Сегодня же надо послать милостивое письмо Алексею Андреевичу, в котором предложу ему прибыть в столицу».

Павел покосился на сидящего рядом с ним племянника императрицы герцога Евгения Вюртембергского. Этот юноша, которому исполнилось всего тринадцать лет, был уже генерал-майором русской армии. Все эти чины он получил, находясь в своих силезских владениях. Прибыв в январе этого года в Санкт-Петербург, герцог произвел хорошее впечатление на русского монарха, который для начала наградил Евгения крестом ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Император взял герцога с собой в поездку на пороховой завод, чтобы молодой человек побольше узнал о русской столице и о военном деле. Павлу все больше и больше нравился этот скромный и умный юноша, совсем не похожий на цесаревича Александра и его младшего брата великого князя Константина Павловича.

Император считал своих старших сыновей безнадежно испорченными воспитанием в будуарах их бабки, императрицы Екатерины II. Там молодых людей научили лгать, паясничать и волочиться за придворными дамами. Правда, в отличие от Александра, Константин все же успел понюхать пороха, поучаствовав в Итальянском и Швейцарском походах великого Суворова. А Александр так и остался донжуаном и сибаритом, для которого придворная изнеженная жизнь была дороже интересов государства. Нет, из цесаревича толку не будет, как, впрочем, и из Константина.

Надо будет заняться воспитанием третьего сына – великого князя Николая Павловича. Правда, под воздействием слухов, которые распускали интриганы, в изобилии окружавшие императора, Павел Петрович чуть было не совершил роковую ошибку – он захотел обвинить свою супругу Марию Федоровну в неверности, а сына Николая – признать неродным. Однако нашлись честные и умные слуги престола, которые отговорили императора от столь опрометчивого поступка.

Задумавшись, Павел стал рассеянно смотреть в окно крытого возка. Кортеж императора следовал через Охтинскую слободу – район Санкт-Петербурга, где издавна селился мастеровой народ, работавший на местной судоверфи. Здесь же стояли дома русских и чухонцев, обывателей, занимавшихся сельским хозяйством. Они поставляли жителям столицы овощи и молочные продукты. Больших зданий здесь не было, и Охтинская слобода меньше всего была похожа на городской район.

Возок и двое сопровождавших императора конногвардейцев не спеша двигались по заснеженным улицам слободы, мимо скромных одноэтажных домиков с невысокими заборами. За ними виднелись деревья и сараи, в которых местные жители держали свою скотину.

Павел вдруг заметил пожилую чухонку, медленно бредущую по улице. Она тянула за собой большие санки. Видимо, старушка отправилась за водой к ближайшему колодцу – на санках стояли два пустых деревянных ведра.

«Пустые ведра – это плохая примета, – подумал император. – Только бы она не перешла нам дорогу». Павел был суеверен. Черная кошка, перебежавшая дорогу, или женщина с пустыми ведрами, попавшаяся на пути, могли надолго испортить ему настроение.

Засмотревшись на скачущий по улице возок и нарядных всадников, чухонка поскользнулась и со всего размаха грохнулась на накатанную дорожку. Видимо, она сильно при этом ударилась, потому что не смогла сразу встать и, лежа на спине, беспомощно размахивала руками.

– Ваше императорское величество, – подал голос герцог Вюртембергский, – давайте поможем этой несчастной.

Павел, считавший себя человеком добрым и чувствительным, кивнул и толкнул в спину царского кучера, велев ему остановиться. Император и герцог выбрались из возка и подбежали к старушке. Они помогли ей встать на ноги.

– Спасибо вам, люди добрые, – чухонка заговорила по-русски неожиданно молодым и звонким голосом. – Пусть Господь за вашу доброту спасет вас от всех бед и невзгод.

– Я вижу, что тебя, – тут старушка пристально посмотрела на императора своими голубыми, как небо, глазами, – ждет смертельная опасность. Люди, которых ты считаешь друзьями, собираются тебя убить. А ведь тебя предупреждали, что проживешь ты на белом свете сорок шесть лет, а на сорок седьмом будешь убит…

Павел вздрогнул. Странная старуха говорила то, о чем знали немногие. Именно это – слово в слово – напророчила ему известная петербургская юродивая по имени Ксения, а также странная горбатая нищенка в Москве во время коронации. А монах Авель, предсказавший с точностью до дня смерть его матушки, императрицы Екатерины II, при встрече с ним заявил: «Коротко будет царствие твое. На Софрония Иерусалимского[4 - Память святого святителя Софрония патриарха Иерусалимского Православная церковь отмечает 11 (24) марта.] в опочивальне своей будешь задушен злодеями, коих греешь ты на груди своей. Написано бо в Евангелии: “Враги человеку домашние его”… В Страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…»

– Ради всего святого, скажи, можно ли спастись от того, что мне предначертано судьбой? – с мольбой в голосе спросил император. – Я вижу, что тебе открыто будущее…

– Тебе помогут спастись люди не из этого мира, – немного помолчав, произнесла старая чухонка, глядя прямо в глаза Павлу. – Лишь они в силах избавить тебя от смерти. И не только тебя, но и всю Россию, ибо события, которые начнутся вскоре после твоей смерти, будут страшные и кровавые. Прольется море крови, погибнут сотни тысяч людей. На Россию войной пойдет вся Европа, сгорит Москва, осквернены будут народные святыни, поруганию подвергнутся Божьи храмы.

– Скажи мне, ради Христа, скажи – кто они? Что это за люди? – Павел судорожно вцепился в руку старухи. – А самое главное, кто их мне пришлет, Бог или дьявол?

– Люди, которые тебя спасут, – ровным спокойным голосом произнесла чухонка, – посланы будут в наш мир добрыми силами. Но знай – они не святые. Они просто люди, воины, которые видели смерть и лили свою и чужую кровь. Но ведь еще Господь говорил: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».

– Аминь, – сказал император, снял с головы треуголку и перекрестился. – Может быть, ты назовешь день, когда я увижу этих людей? И как я отличу их от прочих?

– Ты их увидишь скоро, очень скоро, – ответила старуха, задумчиво пожевав губами, – и узнаешь ты их сразу, потому что они не похожи на тех, кто живет в нашем мире. И хотя они внешне будут как все люди, придут они из другого мира, где давно уже живут по-иному. Ты должен поверить им, как бы странно они ни говорили и ни поступали. Повторяю – им надо поверить, потому что иначе произойдет все то, о чем я тебе рассказала! А теперь, ступай с Богом и не упусти свой шанс. Другого у тебя не будет…

Старуха, кряхтя, поклонилась Павлу, взяла в руки веревку и, шаркая ногами, потащила свои санки по улице.

– Ваше величество, – юный герцог испуганно посмотрел на застывшее, похожее на белую гипсовую маску лицо императора, – что это была за старуха? Что она вам такого сказала, отчего вы едва стоите на ногах?

– Мой мальчик, – ответил Павел, – ты веришь в то, что есть на свете люди, которым открыто будущее?

– Да, ваше величество, я слышал об этом. У нас в Европе часто рассказывают про тех, кто может заглядывать в грядущее. Кстати, моя тетушка – ваша супруга – рассказала мне, что много лет назад садовник Ламберти в Ораниенбауме предсказал вашей матушке – тогда еще просто великой княгине, – что она станет императрицей, увидит своих детей и внуков и умрет в старости. Это было за шесть лет до происшествия, случившегося 28 июня 1762 года[5 - 28 июня 1762 года Екатерина свергла с престола своего мужа – императора Петра III.]. Вы хотите сказать, что и эта старуха из их числа?

– Она предсказала мне, что я… – тут император спохватился и остановился на полуслове. – Давай сядем в возок, что-то мне вдруг стало холодно, просто зуб на зуб не попадает. Похоже, что подул холодный ветер с Невы. Нам надо побыстрее добраться до порохового завода, чтобы успеть засветло вернуться домой…