Городская суматоха
вобрала меня всецело,
мне сначала было плохо,
но затем похорошело.
Мне и вправду стало легче
возле зарослей левкоя,
потому что время лечит,
даже краткое такое.
Вскоре выкатился глобус
над водой большого пруда,
а потом пришел автобус
и увез меня оттуда.
***
Дверь с домофоном, в подъезде зеленые стенки,
надпись «люблю тебя, зайка», пролеты, ступеньки,
сколько здесь всякого разного мной пережито,
свет не погашен в прихожей и дверь не закрыта,
нечего брать, потому и не страшен грабитель, –
угол мой теплый, моя городская обитель.
Много здесь всякого разного – книги, одежда,
полка с сезонною обувью встроена между
старым пеналом и новым высоким проемом.
Сколько хорошего дарит простое жилье нам –
от табуретки дубовой, до тряпки гладильной.
Я никогда б не подумала, что холодильник
сдвинется влево и преобразится с годами,
станет усеян котятами и городами.
Кухонный мир: полотенце, посудная губка,
на подоконнике ваза, комбайн, мясорубка,
желтые стены, прозрачные шторы с цветами,
бежевый кафель от времени треснул местами,
помню, когда-то висело панно в цикламенах…
Время не лечит, а делает трещины в стенах,
время не лечит, а чертит, используя уголь,
то ли прямую, то ли развернутый угол.
***
У меня внутри поют сверчки,
и блуждает леший с бородою,
беленая хата у реки,
вербы над прохладною водою.
Через реку переброшен мост,
за рекою – ивовая чаща,
где волшебный, одинокий дрозд
исполняет гимн животворящий.
Что еще об этом рассказать?
Кукуруза зреет в огороде,
голосит соседская коза,
да перины сохнут на природе.
В переулке солнце пролилось
и детишки в лужицах играют,
дед Иван вколачивает гвоздь
в лестницу, приросшую к сараю.
Золотая внутренность моя,
космос, оплетенный виноградом –
без тебя я фантик, чешуя,
бабочка, разорванная «Градом».
***
В одном и том же платке летом, весной, зимой.
Я, говорит, ваш путь, а вы не следуете за мной,
катит коробку, внутри – возня,
я, говорит, ваш учитель, а вы не слушаете меня,
показывает фотографии, мол, кошачий приют
нуждается в помощи. Многие подают.
Иногда открывает крышку, а там, на дне,
четыре котенка в штопаной простыне,
обвязанные ленточками вокруг груди,
чтобы не сбежали. Она останавливается посреди
вагона, говорит, я – истина, я – господь,
двигается по проходу назад-вперед.
Она и сама привязана к электричке ленточкой из сукна,
как котенок, живет в коробке, где тишина,
упоение и нет желаний уже давно:
я – путь, я – истина, здравствуй дно;
легкая, будто сбросила страшный гнет,
перережешь ленточку, кажется, упорхнет.
***
Ночью небо в черном своем дуршлаге
промывает звезды, и до зари
от любви, числа и цветной бумаги
новые родятся календари.
И ясней становится с каждой датой,
что мы сверху сброшены на убой,
