Ольга Юрьевна Богатикова "Субботние сказки 2"

– Ты что! А если опять заблудишься? Давай лучше я к тебе.

– А ты сам-то не заплутаешь?

– Не заплутаю. Я в этих местах каждый куст знаю.

– Здорово! Тогда, конечно, приходи. Наш дом третий с краю, ты его сразу узнаешь – у него зеленый забор и большой деревянный петух на крыше…

Мы проводили Варю до околицы. Когда девчушка скрылась из вида, я повернулась к сыну и хитро улыбнулась.

– Хорошая девочка, правда, Мишутка?

– Правда, – кивнул он.

– Ты, что же, действительно собираешься завтра ее навестить?

– Почему бы и нет, – он пожал плечами. – Она, конечно, рева, но в целом ничего, веселая. Мам, а можно я ей лесной малины нарву?

– Сначала нужно проверить, поспела ли она.

– Я проверю. Прямо сейчас. Можно?

– Можно, – кивнула я. – Только сначала разденься. Твои шорты, если помнишь, совсем новые. Будет обидно, если ты их порвешь.

Сын кивнул и живо сбросил с себя одежду. Потом потянулся все телом, и спустя пару мгновений на месте десятилетнего мальчика стоял крупный мохнатый медвежонок.

– Я пойду домой, – предупредила его. – И ты надолго не задерживайся. Сегодня нужно лечь спать пораньше – завтра с утра на охоту пойдем. Договорились?

Мишутка снова кивнул и неслышно юркнул в кусты. Я подобрала его одежду, и двинулась вперед по тропинке.

Миша прав, деревянные окна действительно стоит заменить на пластиковые. Мало ли какая любопытная Варенька к нам заберется в следующий раз?..

Чего тебе надобно, старче?

Мои дни проходят одинаково, каждый следующий похож на предыдущий. Я сижу на пороге и пряду. Когда-то это было моим любимым занятием, однако теперь пальцы быстро устают, и нить то и дело рвется.

Ближе к полудню я оставляю кудель и иду поливать грядки. Мой огородик скуден и мал – на узкой полоске земли растут только репа и капуста. Но я рада и этому. Когда они созреют, их можно будет засолить и понемногу есть в холодные зимние дни.

Когда солнце минует зенит, я отправляюсь варить похлебку – на ужин для себя и мужа. Выношу из землянки котел и готовлю прямо на улице на небольшой старой печурке, которую много лет назад за вязанку сушеной рыбы нам сложил местный мастер.

Муж возвращается домой до темноты, приносит невод и морских окуней. От него пахнет потом и соленой водой. Он очень устал, однако при виде меня на его лице появляется улыбка.

Мы женаты так давно, что я даже не вспомню, сколько десятилетий прошло со дня нашего венчания. Мы пережили много радости и горя, обнимались, бранились, порой крепко друг на друга обижались. Однако, на протяжении всех этих лет, приходя домой, муж по-прежнему улыбается. Он рад меня видеть, даже если я бываю не в духе, и ворчу, как глупая гусыня.

Впрочем, не в духе я бываю редко. Моя память стала дырявой, как решето, и я быстро забываю, из-за чего собиралась рассердиться. Поэтому тоже улыбаюсь – гораздо чаще, чем раньше.

Иногда мне кажется, что я забыла что-то важное. Что-то серьезное, из-за чего временами чувствую себя виноватой, но никак не могу вспомнить, что именно.

Муж говорит, я выдумываю чепуху, а потом переводит разговор на другую тему, явно пытаясь отвлечь меня от грустных мыслей.

Раз в неделю к нам в гости приходит сосед. Глядя на нашу землянку, он озабоченно цокает языком и помогает моему старику выровнять дверь или подправить крышу. На меня сосед бросает странные взгляды, будто ждет, что я взлечу в небо или отчебучу еще что-нибудь в этом роде.

Я не понимаю его взглядов, но стараюсь не обращать на них внимание. Задавать вопросы бесполезно, на них все равно никто не ответит.

Перед уходом сосед отводит старика в сторону и заводит разговор, который тоже кажется мне непонятным.

– Что же ты, Митрий, к морю ходил?

– Ходил.

– Рыбу видал?

– А как же. Целую плетушку окуней принес.

– Да я не про эту рыбу, а про ту, блестящую… Видал?

– Нет. К чему мне она?

– Ну как же! Кликнул бы ее, поклонился в пояс и попросил вернуть все, как было.

– Так она и вернула, Федь. Все, как и было – и землянку, и даже наше старое разбитое корыто.

– Да разве ж я говорю про корыто, Митрий? Пусть бы она разум твоей старухе вернула! Посмотри на нее – не баба, а курица малахольная. Сидит, как истукан, слова лишнего не скажет.

– Ты, Федор, за языком-то следи. И на жену мою не наговаривай, разум ее при ней остался. Рыбка забрала только свое, чужого брать не стала.

– Но ведь твоя старуха ничего не помнит! Ни про избу, ни про царство…

– Я думаю, она об этом забыла сама – от потрясения и обиды. Но знаешь, я этому даже рад. Так ладно, как теперь, мы не жили даже после свадьбы.

– Эх, Митрий! То ли ты дурак, то ли святой. Если б моя баба этакую петрушку учудила, я б ей все косы по волоску выдернул. Или кнутом отходил. А ты…

– А я не ты, Федя. И старуха моя, к счастью, не твоя баба. Моя жена – не твоя забота. За своей следи, понял? А вообще, Федька, дурак – это ты. Мы с Марфой раньше как жили? Хоть и в бедности, зато в мире и согласии. А потом она ворчать начала – и то ей не так, и сё не этак. Не житье началось, а мука адская. Рыбка-то, откупаясь за то, что я ее в море отпустил, сразу смекнула, что мне нужно. Не изба и не корыто, а чтоб жена перестала браниться и снова начала радоваться простым вещам. И знаешь, Федя, если ей для этого нужно было стать царицей, а потом вернуться в нашу землянку, значит, вся эта история была не напрасной.

Сосед в ответ на эти слова пожимает плечами и машет рукой – мол, что с тебя, старого дурака, взять. А затем берет свою шапку и уходит восвояси.

Старик же до самого вечера молчит и тихонько вздыхает. Ночью он долго ворочается на лежанке, потом встает и выходит из землянки на воздух. Через приоткрытую дверь видно, как он садится на старый обтесанный камень и смотрит в сторону моря. Я тоже встаю и осторожно наблюдаю за ним из-за деревянной створки.

Иногда муж что-то говорит. Слов с такого расстояния не разобрать, да я и не пытаюсь. Просто смотрю на его худые плечи, тонкую шею и растрепанные седые волосы, которые озорник-ветер раздувает, как ниточки паутины. Время от времени ветер доносит до меня тихие слова моего дорогого старика:

– Спасибо тебе, государыня рыбка…

Красный миддлемист

Сад бы прекрасен. Мохнатые розы соседствовали в нем с нежными орхидеями, ажурными циниями и разноцветными лилиями. По периметру его могучей стеной окружали чудесные деревья неведомых пород и пышные кустарники, усыпанные белоснежными бутонами.

Откуда-то слева слышалось тихое журчание воды, а прямо над головой пели птицы – так звонко и сладко, что казалось, будто это вовсе не сад, а уголок библейского рая, дарящий блаженство каждому, кто попадет под его душистые кущи.

Я осторожно отодвинула ветку жасмина и ступила на узкую дорожку, выложенную в траве серебристыми камешками.

Воздух был наполнен ароматами цветов, и его хотелось пить, как дорогое вино, медленно и с наслаждением. Я вдохнула полной грудью и – застыла, забыв, как дышать. Потому что увидела ее – жемчужину этого дивного сада. Самый восхитительный цветок на свете.

У него была круглая алая головка, состоящая из множества лепестков – нежных и тонких, словно вытканных из воздушного шелка.

Он был свеж и прекрасен настолько, что моя рука сама потянулась, чтобы дотронуться до бутона и убедиться, что это действительно растение, а не волшебный мираж, навеянный полуденным зноем.

Едва пальцы коснулись алых лепестков, как в тот же миг раздался жуткий рев и прямо передо мной очутился зверь лесной – перепачканное землей чудище с огромными горящими глазами и лохматой головой. Я шарахнулась в сторону, а чудище возопило человеческим голосом:

– Да ёшки ж матрешки! Анастасия Алексеевна, вам тут что, медом намазано?! Какого черта вы снова тянете руки к этому цветку?!

– П-простите, Арсений Павлович, – заикаясь, пролепетала я. – Честное слово, я вовсе не собиралась его рвать!

– Не рассказывайте мне сказки, – ор чудища сменился змеиным шипением. – Я, слава Богу, еще не слепой!

– Я просто хотела его потрогать…

– Потрогать?! Вы хоть знаете, что это за растение? Это красный миддлемист – редчайшая разновидность камелий. Во всем мире их осталось не более трех-четырех экземпляров, а конкретно этот и вовсе уникальный – он единственный может жить и цвести не только в оранжерее, но и в условиях открытого грунта. Знаете, сколько сил и времени я потратил на то, чтобы вывести у миддлемиста такую способность? А вы – потрогать…

– Да не собиралась я рвать вашу камелию! – начала заводиться я. – Она такая нежная, такая красивая… Что я, вандалка какая-нибудь, чтобы вредить этому чуду?

– Вандализм, Анастасия Алексеевна, – ваша семейная черта, – фыркнуло чудище. – Напомните, пожалуйста, чей батюшка разрушил мою четвертую теплицу?

Я закатила глаза. Интересно, этот ботаник-энтузиаст когда-нибудь успокоится? Связал же нас черт с этим сумасшедшим любителем растений! Впрочем, папенька мой действительно молодец – мало того, что разнес своим минивэном его забор, так еще угробил стеклянную громадину, которую ее лохматый хозяин скромно величает теплицей.

Нет, оранжерею мы, конечно, восстановили. А вот с тем, что в ней росло, оказалось сложнее. Арсений Павлович потребовал, чтобы наша семья, в качестве компенсации нанесенного ему морального вреда, заново вырастила все погибшие фикусы. Учитывая, что требование биолога поддержал суд, пришлось собирать вещи и временно переезжать в хоромы этого принципиального ботаника.

И – да, переезжать пришлось мне, ибо 1) у моих сестер с растениями отношения никогда не складывались, а нашего отца Арсений категорически отказался пускать на территорию своего сада 2) ездить на сельхозработы в этот самый сад из города оказалось ужасно неудобно.

Словом, я живу здесь уже три месяца и хочу сказать, что жаловаться мне не на что. Кормят меня от пуза, разрешают пользоваться всем, что есть в доме, включая хозяйский джакузи, инструмент и подкормку для растений выдают в промышленных масштабах.

Единственный минус – сам гостеприимный хозяин. Арсений Павлович оказался на удивление нелюдимым человеком. Со мной он общается вежливо (его привычка называть малознакомых людей по имени-отчеству, несмотря на возраст, очень забавна), но мало. В какой-то момент мне стало казаться, что редкость наших встреч обусловлена тем, что ученому попросту стыдно появляться перед девушкой грязным, как болотное чудище. Приводить же себя в порядок каждый день он не имеет ни времени, ни желания – ему гораздо интереснее ползать по грядкам, нежели стараться произвести впечатление.

Впечатление, к слову, Арсений все-таки произвел, ибо во время наших редких разговоров он проявил себя как потрясающий собеседник – оказалось, что беседовать с ним можно часами и обо всем на свете. Из себя господин ботаник тоже ничего. По крайней мере, мне так показалось, когда однажды я увидела его в чистом комбинезоне и с более-менее расчесанными волосами – настолько, насколько вообще возможно расчесать его буйную каштановую шевелюру.

Первое время Арсений активно помогал мне в теплице: рассказывал, как нужно сажать цветы и как о них следует заботиться. А убедившись, что я все поняла и усвоила, торжественно вручил ключи от сарая с инструментами и отправился заниматься своими делами.

Теперь нас с фикусами он навещает два-три раза в неделю – проверяет, как идут дела. Я этих посещений жду, как праздника. Причем не только потому, что господин ботаник мне очень симпатичен, но и из-за того, что среди грядок и оранжерей я здорово скучаю по людскому общению – интернет в райской усадьбе работает через раз, а мобильная связь ловится исключительно за воротами.

Время от времени я отправляюсь искать Арсения сама. Например, как сегодня.

– Меня пугает ваше безграничное обожание местной флоры, – сказала я ботанику. – Растения вам дороже людей.

– Эти растения – плод моего ежедневного труда, Анастасия Алексеевна, – холодно заметил ученый. – Я, знаете ли, пишу научную работу, а эта флора – объект моих исследований.

– У вас есть время, чтобы писать? – искренне удивилась я. – Вы же целыми днями копаетесь в земле!

Арсений сделал глубокий вдох.

– Как вы оказались в этой части сада, Анастасия? Пришли на прогулку или по делу?

– По делу, – ответила я. – Хотела напомнить, что собираюсь ненадолго съездить домой. У моего отца юбилей, и мы с сестрами хотим его поздравить.

Лицо биолога помрачнело.

– Когда именно состоится ваш праздник?

– Сегодня вечером.

– Сегодня?..

– Да. Через полчаса за мной заедет старшая сестра, и мы отправился в город. Мне нужно привести себя в порядок перед вечеринкой. Я говорила об этом в прошлый вторник. Вы забыли?

Губы Арсения сжались в тонкую линию.

– Забыл, – процедил он. – Надеюсь, вы не станете задерживаться на этом празднике надолго?

– Как получится, – пожала плечами в ответ. – Я соскучилась по родным и хочу как следует отдохнуть. Не беспокойтесь, Арсений Павлович, я успею вернуться к следующему поливу.

С каждым моим словом лицо биолога становилось мрачнее и мрачнее.

– Вам надоело жить в моем доме, верно? – спросил ученый, глядя мне в глаза. – Ну конечно. Вы молоды, очень красивы. Вам следует веселиться с друзьями и путешествовать по миру, а не торчать среди леек и лопат.

– На самом деле мне осталось торчать среди них не так уж долго, – заметила я. – Мои фикусы уже окрепли и достигли нужного размера, а потому я со дня на день верну их вам вместе с ключами от дома и теплицы.

– Эти фикусы называются Asparagus plumosus, – тихо сказал мужчина. – И они растут непозволительно быстро.

Я улыбнулась.

– Мне пора собираться, Арсений Павлович. Скоро приедет сестра.

– Хорошо, – кивнул Арсений. – Только возвращайтесь скорее, ладно? Мы с фикусами будем вас ждать.

***

– Этот твой ботаник настоящий псих! Небритый, всклокоченный, весь в земле… Тебе не страшно находиться с ним один на один?