Хозяйка погоста
Анна Горбачева
После смерти жизнь есть! Порой даже более захватывающая и интересная. Кладбище – это город, в котором дружат, общаются, грустят и, когда приходит время, уходят дальше.Студентка Лера может видеть оба мира, а значит передать весточку и помочь найти вечный покой. Каково молодой девушке оставить привычную жизнь и заняться проблемами тех, кого уже нет? С какими тварями загробного мира ей придётся вступить в схватку, чтобы спасти тех, кому ещё рано «переходить черту»?
Анна Горбачева
Хозяйка погоста
Часть первая. Пиявка
Колючий февральский снег хлестал по замёрзшим пальцам. Ещё крепче сжимая фотографию с атласной чёрной лентой, перехватывающей уголок, Лера упорно шла вперёд. Будто Данко, ведущий за собой свой народ…
Эта похоронная традиция угасла уже давно. А тогда, в звонком босоногом детстве, этим было никого не удивить. Подумаешь, девчонка, которая несёт впереди траурного шествия фотографию юноши.
Сразу после неё хмурые и сосредоточенные мужики несли на плечах гроб. Потом шла толпа рыдающих женщин, бросающих на дорогу крепко пахнущие еловые ветки.
Это был первый раз, когда Лера столкнулась со смертью. Может, раньше и умирали какие-то соседи или сильно дальние бабушки и дедушки, но это не оставляло отпечатка в душе. Когда же умер брат, всё стало совсем по-другому…
Леру душили слёзы, иногда прорываясь и смешиваясь со снегом. На душе было очень горько. И нельзя сказать до конца почему. Может, это жалость к брату, которого всего за год съела страшная болезнь… Лера изо дня в день наблюдала, как от её когда-то смешливого Макса не остаётся и следа улыбки, как приходили каждую неделю врачи и что-то ему кололи, хмуря брови. Тогда Макс ненадолго переставал кричать, а всё больше дремал. Потом и врачи приходить перестали. Мама стала делать уколы сама, но то и дело не попадала в тоненькие вены, отчего руки брата, и без того худые и прозрачные, покрывались огромными чёрными синяками. Она плакала и постоянно звонила в больницы: просила забрать его, отсылала документы в районные центры, ходила в поликлинику и выпрашивала лекарства и врача. Но всё реже и реже на её просьбы откликались.
Однажды лекарство просто не дали. Охрипшим и севшим голосом Максим кричал несколько суток кряду. Мама неотлучно сидела рядом – то пела, то плакала, то кричала вместе с ним. Лера закрывала голову подушкой, чтобы не слышать его криков, и… желала ему смерти, лишь бы этот крик оборвался, только бы не слышать больше, как от безысходности рыдает мать. Сейчас Лере было очень стыдно за эти мысли. Девочка думала: вдруг это она виновата, что брат умер, что если бы она не желала ему смерти, он бы выздоровел, и всё стало хорошо. Потому ей было неловко и совестно нести фотографию юноши с чёрными смоляными волосами – он на ней так счастливо улыбался, отчего в уголках его глаз собирались паутинки морщинок.
Вот и автобус, который ждал процессию на площади возле здания администрации. Все похороны проходили одним путём, путаясь в лабиринтах дворов однотипных пятиэтажек, так или иначе попадая на главную дорогу к этой площади. От неё – километр вдоль промышленной зоны с заводами, которые почти развалились после распада великого Союза, потом – мимо железнодорожного переезда – на поле, а там уже видно у кромки леса и огромное кладбище. Хоронить здесь начали ещё в царские времена, и оно неумолимо отвоёвывало метр за метром поля, подкрадываясь к железнодорожному переезду. Лере всегда было интересно, что будет после того, как это произойдёт? Она живо представляла, как будут ломать старые цеха, прокладывая дорогу к погосту, а потом дальше и дальше – до самой администрации.
За окном автобуса проплывали грязные насыпи обочин, казалось, весь мир окутала серая пелена. Вот показался ярко-красный шлагбаум переезда, словно лента финиша, отсекающая мир живых от мира мёртвых. За тускло блестящими рельсами только слепящая белизна чистилища и последний приют.
Ворота кладбища гостеприимно распахнуты, возле них – ряды повязанных платками бабулек с цветами да низкая грязно-белая церковь, в которой отпевают усопших. Лера достала из кармана куртки чёрный платок с яркими серебряными пайетками, крайне нелепый, но другого не было. Нацепив его кое-как, она уже сделала шаг, чтобы войти в ворота, но тут же почувствовала, как её крепко схватили за капюшон.
– Ты что, с ума сошла?! Ворота для мёртвых, для живых – калитка! – раздувая ноздри, шипела в лицо девочке одна из дальних родственниц, наиболее рьяно следившая за исполнением похоронного ритуала. – Никак на тот свет собралась?
– Не верю я в это ваше Христианство! – со злостью выкрикнула Лера и, вырвав из цепких рук капюшон, гордо вошла в ворота.
Она и сама не поняла, зачем так сказала. Весь день казался ей нелепым: напускные традиции, родственники, которые за год даже не зашли ни разу, а здесь стоят, охают, рыдают и принимают капли от сердца…
– На кого ты нас покинул! Такой молодой, жить бы и жить! Горе, ох, какое горе! – слышалось то там, то тут.
– Лицемеры, – прошептала чуть слышно Лера и, не дожидаясь остальных, пошла к церкви. – Хоть погреюсь.
Согрелась она быстрее чем ожидала. Прямо возле дверей, скрестив руки на груди и чуть прищурив глаза, стоял её брат Макс.
Лера вдохнула стылый воздух и забыла выдохнуть, спина покрылась горячей испариной, а коленки предательски задрожали. Боясь моргнуть, девочка сделала пару шагов назад и покачнулась.
– Ой, дочка, – раздалось за спиной, – тебе плохо? – Смотри, какая белая. Давай, «корвалольчику» накапаю, – сзади стояла сердобольная старушка из числа дальних родственников.
Лера оглянулась буквально на секунду, но видение успело раствориться. «Показалось», – попыталась убедить она себя.
Отпевание она стояла, озираясь по сторонам. Макс в видении был таким настоящим, просто не верилось, что всё почудилось.
Подошла мама:
– Всё в порядке? Какая-то ты растерянная, – прошептала она, приобнимая дочь.
– Да-да, всё хорошо, – успокоила её Лера.
От церкви процессия двинулась на кладбище. Нести было недалеко, поэтому решили идти пешком.
Дальше всё происходило как в тумане. Мёрзлая земля, стучавшая по крышке гроба. Поминки, где все сначала сидели со скорбными лицами, а через час, наевшись и пропустив несколько стопок, начали делиться новостями и посмеиваться.
Лера села рядом с мамой, но та постоянно бегала на кухню: налить ещё компота, принести салфеток, подать горячее. Девочка чувствовала себя чужой среди плохо знакомой толпы родственников. Наконец, те стали прощаться.
Оставшись одни, Лера и мама говорили мало. Неторопливо убрали со стола, вымыли посуду, и оказалось, делать больше нечего. А потом в доме воцарилась тишина, непривычная и пугающая…
– Пойду лягу, – нехотя протянула Лера. После произошедшего у церкви ей было крайне не по себе: на душе тревожно, оставаться одной боязно.
– Иди, милая, я ещё посижу, – отозвалась мама.
Девочка хотела попросить её лечь сегодня вдвоём, но почему-то передумала. Раньше они жили с братом в одной комнате. После того, как он заболел, мама укладывала его у себя, чтобы услышать ночью, если станет плохо. Спать на его месте Лере хотелось ещё меньше, чем быть одной в комнате.
Потоптавшись, так и не придумав, что сказать матери, Лера пошла в свою комнату. Тихонько приоткрыла дверь. Внутри всё выглядело как всегда: стол у окна, над ним полки, на которых стройными рядами стояли кассеты Макса – его гордость. Он откладывал все карманные деньги и подрабатывал летом, чтобы покупать их. У стены от двери – его кровать, давно заброшенная и закиданная всяким хламом. Напротив кровать самой Леры, а в изголовье – шкаф. Вот и всё нехитрое убранство.
Папа умер давно, когда Лера была маленькой, и она его плохо помнила. Зато помнила, как тяжело было матери тянуть двоих детей, как судачили за спиной: «дочь самоубийцы!». Как будто у Ленки, которая больше всех сплетничала, история лучше: её отца прирезали собутыльники в пьяном угаре. Какая разница, почему ты безотцовщина?
С этими мыслями Лера улеглась поудобнее, обняв любимую игрушку.
«Надо ночник выключить», – вспомнила она, но вставать уже не хотелось. «Может, со светом спать, мама вряд ли будет сегодня ругаться», – пыталась она оправдать нежелание вылезать из-под уютного одеяла.
Внезапно за окном сильно загудел ветер, ветки застучали в стекло. Лера натянула одеяло до подбородка.
Краем глаза она заметила, как тень в углу стала угольно-чёрной, затем пропал краешек стола, а на полке слегка выдвинулась одна из кассет.
– Маааамааа! – что есть мочи закричала Лера.
Через пару мгновений дверь распахнулась.
– Он тут, мама, тут! Он… Я его видела, и у церкви его видела, а сейчас – кассета и ветер! – захлёбываясь от страха и слёз, кричала Лера.
– Тише, тише, это всё сон, сон; тебе приснилось, никого здесь нет, – успокаивала мама, обнимая девочку. – Я с тобой! Так и знала, что не надо было тебя брать на кладбище… Ты просто очень устала. Здесь, дочка, никого нет.
– Кассета! Я видела! Кассета! Вон она торчит! – почти кричала сквозь рыдания Лера, указывая на полку.
– Это тётя Вера помогала убираться к поминкам, наверное, вытирала пыль и сдвинула кассету. Тебе просто показалось! Закрывай глаза, я с тобой останусь, спи. Слышишь? Спи.
Утро началось с яркого солнца. Ночью была сильная метель, а сейчас искристый снег весело подмигивал с той стороны окна. Лера сладко потянулась, но воспоминания вечера привели в чувство. Она резко села в кровати. Краешек кассеты так же выступал среди ровного ряда на полке. Утром всё казалось не таким страшным, но на всякий случай она отвела глаза и быстро вышла из комнаты.
Мама была на кухне:
– Проснулась? Чем завтракать будешь? Салат остался, картошка, немного колбасы. Хотя нет, колбасы, наверное, уже не осталось.
– Мам? – Лера хотела поговорить о вчерашнем вечере, но не знала, как начать.
– Милая, всё хорошо. Ты вчера перенервничала, у нас был тяжёлый день. Знаешь, такое вообще бывает: человек, который сильно устал, начинает видеть то, чего нет. С твоим папой такое часто случалось. Как возьмёт две смены подряд, перетрудится, так ему и мерещилось всякое. Так что тебе есть в кого.
Лера в ответ просто кивнула, не зная, как доказать, что это было на самом деле. Хотя, может, и не было? Может, правда, показалось?
Перекусив вчерашним салатом, она воровато протиснулась в комнату, схватила свои вещи, портфель и начала переодеваться прямо в коридоре. Мама выглянула из кухни, но промолчала.
В школу идти жутко не хотелось, но… девятый класс, да ещё второе полугодие. Осталось совсем немного до экзаменов, и прощай школа!
– Хорошо бы «прощай» и этот убогий город, – подумала Лера, закрывая за собой дверь.
Весь день из головы не шла та кассета. Первым делом, вернувшись домой, Лера смело зашла в свою комнату. После школьного дня вчерашний вечерний эпизод казался фантазией. В конце концов, ей уже пятнадцать лет и она не ребёнок, чтобы верить в сказки!
Лера, не переодеваясь, подошла к письменному столу и взяла кассету. На ней была надпись: группа «Кино». Она озадаченно покрутила её в руках – ничего примечательного. Вытряхнула содержимое и изучила вкладыш – тоже ничего. Пожав плечами и слегка разочаровавшись, она села на пол и уставилась на пластиковую коробочку. Прошло несколько минут, как внезапно девочку озарило: надо послушать! Чуть дрожащими пальцами вставила кассету в магнитофон.
– М-м, восьмиклассница, а-а-а, – донеслось из динамиков.
– Бред какой-то. Я не восьмиклассница, а уже в девятом, – вырвалось вслух.
«Но когда заболел Макс, была в восьмом!», – мелькнула мысль.
Лера вспомнила самое начало: простой дружеский футбольный матч между дворами. Брат, как всегда, был нападающим. Быстрый, как ветер, напористый, бесстрашный. Ребятам повезло, что он был в их команде! Закончился первый тайм, перерыв затягивался. Кто-то побежал домой и до сих пор не вышел, кто-то стоял кучкой и беседовал. Лера пошла с девочками прыгать в «резиночку». А потом… Воспоминания оборвались. Как начался второй, тот самый злополучный тайм? Что они делали в перерыве? Она никак не могла вспомнить. Будто сон, который ускользает после пробуждения.
– Ладно, ерунда, – намеренно сказала девочка вслух, потому что вокруг повисла пугающая тишина. Хлопнула входная дверь – это вернулась мама…
А потом покатилась обычная жизнь. Лера только изредка возвращалась мыслями к похоронам брата, но все это казалось уже таким далёким…
***
«Ммм, восьмиклассница, а-аа», – заиграло радио.
– Переключи! – сердито и резко бросила Лера.
– Что не так? Тебе уже двадцать лет! Пора начать любить группу «Кино». Ведь ничего лучше мир ещё не придумал, – отозвался симпатичный темноволосый парень. Одной рукой он держал руль, а второй нажимал на кнопку переключения радио.
– Да не знаю я! С детства не люблю! уже виновато проговорила Лера, подумав, что не стоило говорить так жёстко. – Знаешь, Эд, я и правда не помню. Иногда, мне кажется, что «Кино», а особенно эта песня, напоминают о чем-то жутко неприятном. Хочется заткнуть уши.
– Как звук ногтями по стеклу? – с насмешкой спросил парень. – Не так уж и плохо поёт Цой, знаешь ли.
Лера вздохнула и ничего не ответила. Она и так сильно нервничала: сегодня ей предстояло знакомство с друзьями Эдуарда. Молодые люди встречались всего два месяца, но Лере казалось, что уже целую вечность: «Имя только у него дурацкое – «Эдуард», совсем ему не подходит. «Эд» звучит приятнее, хотя тоже несколько странно и непривычно».
– Нервничаешь? – Эд опять без слов угадал её настроение.
– Ага. Даже не знаю почему. Ну, друзья и друзья. Не монстры же. А с самого утра мне неспокойно.
– А вдруг монстры? Ты же меня не так хорошо знаешь, – парировал Эд, и они оба засмеялись.
За окном машины пролетали заснеженные сосны, бескрайние белёсые поля сверкали в лучах удивительно яркого для февраля солнца. Как давно она не была в этих краях! После окончания девятого класса ей удалось поступить в техникум в областном центре. Лера сразу же записалась в общежитие. Конечно, ей было очень жалко мать, которая остаётся совсем одна, но желание вырваться из этого серого города было намного сильнее.
«Что ж, поезжай, маленькая моя, лови за хвост удачу. Настанет день, когда ты всё-таки вернёшься сюда. Знаешь, человек всегда тоскует по месту, где родился. Родной город – это тоже мама, не зря её Родиной называют. Я тоже уезжала, работала то здесь, то там, а потом вернулась. Так что ты поезжай, потом сама почувствуешь, когда пора домой. А я тебя ждать буду», – говорила мама, провожая дочку на железнодорожную станцию.
У Леры стоял ком в горле, но сдаться не позволила гордость.
– Я буду приезжать, мама, – стараясь не показать слёз, выдавила Лера.
Так началась её новая, взрослая жизнь.
Первый год она нередко навещала маму, а потом устроилась на подработку, и времени совсем не оставалось. Всего два часа езды превратились в пропасть…
– Эд, помнишь, я тебе рассказывала про свой родной город? – неожиданно для себя спросила Лера.
– Конечно, помню, мы как раз сейчас совсем рядом проезжаем.
– Отлично, впереди поворот с указателем, поверни туда. До путей направо и там прямо.
