Катилось яблочко
Елена Котенко
Скромник не был готов к самостоятельной жизни. Особенно в цивилизованном мире, где ценились деньги, образование и полезность, где бедному благочестивому карлику С.К. Ромнику не находилось места. Живя на грани отчаяния и едва сводя концы с концами, боясь даже вернуться домой, он получает шанс поправить свои дела: магическая киностудия приглашает Скромника на работу в тревел-шоу. Но с одним условием – ему нужно стать ведущим.
Елена Котенко
Катилось яблочко
Глава 1
В подвальчике пахло сыростью, пылью и духами, которые грозили выесть Скромнику глаза. Он в очередной раз стёр ядовитые слезы со щёк, шмыгнул носом и поерзал, отчего гора разноцветных платьев под ним и вокруг него зашелестела. Гном замер, боясь развалить хрупкую конструкцию, состоящую из деревянных, наспех сбитых досок, разных вещей и множества коробок, забитых под крышку атрибутикой.
– Сергей Константинович Ромник, проходите, вас ожидают, – объявила миниатюрная девушка в костюме балерины с туго завязанными в пучок волосами, от чего у нее натягивался лоб, и лицо казалось вечно удивлённым. Она мило, но с ощущаемым безразличием, улыбнулась и прошла к лестнице.
«На этот раз все будет хорошо!» – уговаривал себя Скромник. – «Возможно, ювелир я действительно никудышный, но гармонист уж точно хороший»
– Здравствуйте, – пискнул гном, не справившись с голосом от нервов.
– Добрый день, прохо…– директор театра поднял на него глаза и изумленно замолк.
Скромник почувствовал, как начинает краснеть, что случалось с ним всегда при таком внимании. Он отчаянно попытался притупить стеснение и сконцентрироваться на своей цели, но щеки, все ещё мокрые от слез, продолжали наливаться сочным маковым цветом.
– Ну что же вы, юноша, стоите, присаживайтесь, – улыбнулся директор, блеснув глазами, и указал на высокое, оббитое красным бархатом кресло.
Скромник почувствовал себя вдвойне неловко: из-за того, что стоит столбом, и из-за того, что стул был высоким, и чтобы на него усесться гному – а точнее сто сорока пяти сантиметровому молодому человеку – пришлось бы подниматься на носочки. Чувствуя кожей каждый момент своего позора, Ромник перешёл кабинет и присел на краешек стула, надеясь потом подняться и сесть удобнее. Директор разулыбался ещё больше, и гномику совсем поплохело.
– Так-с, дорогой мой, по какому вы вопросу, напомните? – он сел за стол и повесил на нос золотистое пенсне, которое скорее оказалось бы у аристократа времен Николая Второго, чем у современного человека. Если, конечно, он не был директором театра и владельцем всего того барахла, на котором сидел Скромник в коридоре.
– В оркестр… играть на гармони.
– Сергей Константинович, вы что, плакали?
– Нет, я просто так, там, в коридоре… с непривычки… Запах сильный, глаза печёт…
– А я уже думал, вы расчувствовались от красоты нашего театра, – развёл руками отец этого великолепного помещения. Скромник может и поддакнул бы, если бы с рождения не обладал природной честностью. Всякая его ложь становилась видна сразу же на пунцовых щеках. – Так вы хотите играть на губной гармошке, правильно понимаю?
– Да, но… нет.
«Зачем я сказал «да», если имел в виду совсем другое?»
– Так да или нет?
– Нет, – Скромник глубоко вздохнул, чувствуя, как в груди в районе солнечного сплетения разрастается жгущий ком стыда. – На большой. Точнее, на обычной. Самой обычной.
– На аккордеоне получается? Свой инструмент есть?
– Н-нет и нет.
«Здесь гармошка называется аккордеоном, или он говорит о другом инструменте?» – мысленно застонал гном.
– В оркестре, стало быть, хотите сидеть?
– Да. Я могу быть позади всех, чтоб меня не было видно! Могу репетировать целый день, без выходных, правда!
– Это, конечно, все хорошо, но… – улыбка директора стала точно такой же, как у выбежавшей балерины. Актёр на сцене – актёр и в жизни, —…к сожалению, нашему оркестру не нужны народные инструменты, все-таки у нас современный театр. Но вот если бы вы хотели попробовать себя на сцене – это было бы шедеврально! Тролль в «Холодном сердце», Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», «Белоснежка и семь гномов», в конце концов!
Скромник схватился за подлокотники, боясь и упасть, и разрыдаться.
– Нет-нет-нет, я лучше на гармошке! Я умею, правда, на гармошке!
Отец всего театра вздохнул и сложил руки в замок.
– Тогда, боюсь, я ничем вам не могу помочь. Театру музыканты не требуются.
«Только клоуны», – добавился про себя Скромник.
Гном молча слез со стула.
– Спасибо за приём.
– Всегда пожалуйста, приходите ещё – только уже в актёры, – подмигнул директор, провожая его насмешливым взглядом.
Скромник вышел из кабинета и почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы и на этот раз не от запаха. Снова отказ. Он услышал, как урчит живот, почувствовал покалывание в ладошках.
«Может, правда нужно было соглашаться? Попросил бы хотя бы аванс…» – подумал он.
«И сбежал в тот же день», – прошипел тайный внутренний голос. Скромник вздрогнул и открыл глаза. Такие мысли пугали гнома, особенно потому, что он не знал, где они могут скрываться в его голове и светлой душе.
– Конечно, нет, – пробормотал он про себя. – Да и я – на сцене?
Он представил это себе слишком живо, чтобы остаться непоколебимым. Красные бархатные кресла. Свет фонарей. Огромный зал. Улыбки и смех, к которым он не может присоединиться, ведь вызывает их. Гном стоит в лохмотьях, палках и земле с уродливым гримом и горбом на спине и смотрит жалким слезливыми глазками на публику и актёров. Мелькают вспышки фотоаппаратов, суфлер подсказывает ему реплики, а Скромник не может произнести ни слова, чувствуя, как загораются щеки, виски, лоб, и жар со стыдом ударяют в голову.
– Молодой человек, вам нехорошо? – крепкие руки подхватили Ромника за пояс. Лишь тогда он понял, что все это время сползал по двери директора на пол. – Давайте поднимемся, здесь ужасно воняет, у меня уже слезятся глаза!
Крепкие руки потащили его к лестнице. Та тоже будет являться гному во снах – потертые перила и огромные бетонные ступени, по которым Скромнику с его ростом было тяжело идти – но в это раз надёжные руки ловко потащили его вверх и усадили на стул перед открытым окном. Через несколько минут паника утих, и гномик смог разглядеть своего спасителя. Точнее, спасительницу.
Увидев её, Скромник подумал о яблоке для Белоснежки. Всё в наклонившейся к нему женщине источало яд: от аномально зелёных, почти звериных глаз с вертикальными зрачками и выкрашенных в цвет артериальной крови губ до фигуры, словно вылепленной из пластилина искуснейшим скульптором. Гном, видавший в жизни лишь лес да братьев с Белоснежкой, на секунду даже растерялся все свою скромность. Женщина с любопытством и каким-то величием рассматривала его фигуру. Скромник тоже изучал её, пока его глаза случайно не упали в декольте – тогда он сразу же вспыхнул и опомнился. Женщина усмехнулась и скрестила руки на груди.
– Какой экземпляр, – довольно протянула она. – Ты заблудился, господин?
– Да. То есть, нет…
Женщина осторожно, словно любуясь, взяла его за подбородок и мягко погладила пальцами.
– Кто ты такой, голубчик?
– Ск. Ромник. Сергей Ромник.
– Сереженька, значит, – произнесла она, с таким наслаждением выговаривая звуки, что гному впервые за все время с переезда понравилось свое новое имя. – Меня зовут Рина Муэрте. Тебе сколько лет?
«Около ста восемнадцати», – подумал гном.
– Восемнадцать.
Рина ахнула и похлопала его по щеке.
– Совсем кровь с молоком. Что ты забыл в этой богадельне?
– Работу.
Женщина усмехнулась.
– Здесь? Малыш, посмотри на себя, ты достоин большего! Какой-то театр современной истерики? Да тебя бы любая киностудия оторвала с руками и ногами, предлагая миллион на руки. Поверь, я знаю.
Она села рядом с ним на лавочку и вытянула из декольте визитку.
– Я режиссирую тревел-шоу по магическим мирам, а также сказки для детей и взрослых. Мы единственные на рынке, кто имеет разрешение на съёмку во всех мирах, доступных для свободной телепортации. Представь: сотни экзотических вселенных, людей и растений. Знаешь, что для идеальной картинки не хватает? Тебя. Маленького, привлекательного, краснощекого гномика, который покорил бы зрительские сердца.
Лихорадка вернулась к Скромнику, красные кресла и белые зубы снова поплыли перед глазами. Рина склонилась к нему и прошептала на ухо:
– А самый приятный бонус в том, что живых зрителей на площадке нет. И дубли можно перезаписывать сколько душе угодно, – ее красные губы изогнулись в соблазняющей улыбке. Гном испытал одновременно страх и наслаждение от такой близости. – Ты станешь звездой. Высокооплачиваемой. Ценной. Неповторимой.
– Мисс Муэрте! Мисс Муэрте, вы здесь? – раздался голос директора из подвала.
Рина чмокнула гномика в щеку, заложила визитку ему в кармашек и спустилась по большой уродливой лестницей, ничуть не мешавшей её грациозности.
Скромник находился в каком-то трансе. Сердце слишком громко билось внутри и посылало странные волны жара, жгущие ему грудь и вызывающие в ладонях покалывание. Мысли и чувства спутались. Он пытался понять свои желания и объяснить странное самочувствие после ухода этой загадочной яркой женщины. Распуская ниточки на рукаве от волнения, гном, спотыкаясь, направился в сторону выхода, в своём трансе забыв вздрогнуть от всех случайных людей и покраснеть под взглядом охранника на входе.
Глава 2
«Дом премиум-класса. Широкий ландшафт, подземная парковка, собственная управляющая компания, закрытая территория и доступные цены. Звоните…» – так гласила надпись на баннере, за которым находился проход в скромное жилище гнома. Нашёл он его случайно, дело было в первый день в новом мире.
Естественно, у Скромника не имелось денег: ни золотых, ни простых рублей. Если с утра он ещё надеялся найти место, где приютят и накормят путешественника, то к вечеру понял, что в неомире правила гостеприимства не работают. Куда бы он ни приходил, везде смеялись, спрашивали об умениях и гнали за шиворот, да и куда он доходил? Одна улица города казалась гному больше, чем расстояние между королевствами в его родной вселенной. Уставший, голодный и промокший Скромник уже не искал приюта – лишь тёплого и сухого уголка.
Прятался проход в него под тем самым баннером, в каморке на подземной парковке в элитном жилом комплексе. Лучшее, что в ней было – огромная тепловая труба, расположившаяся уголком на стене. В остальном ж страшное, сырое и узкое помещение не подходило даже для хранения тряпок, не то что для проживания. Скромнику, однако, выбирать не приходилось, и он, как истинный романтик, пытался находить плюсы даже в таком положении: соорудил лежанку на широкой трубе, протёр маленькие окошки для проветривания под потолком, чтобы они пропускали больше света, и сложил свои скромные пожитки на хлипкий стульчик. Вот и все, чем приходилось довольствоваться заслуженному алмазодобытчику, музыканту и тонкой, чувствительной душе.
Каждый раз перед сном Скромник невольно вспоминал тёплый и уютный дом: изумрудные цвета леса, запах травы и свежести, деревянную самодельную мебель, постоянный шум, музыку и тихое пение под нос кого-то из братьев; собственную постель, вкусные завтраки и более или менее чистую одежду. С братьями ему жилось лучше. На их попечении лучше. Поэтому гномик и ушёл.
Услышав тогда рассуждения братьев о маленьком отпуске порознь, Скромника охватила паника. Он будет один – в другом мире! Как же они могут разлучиться спустя столько лет вместе? Как он будет без вечного бурчания Ворчуна, причитаний Умника, храпа Сони, забав Весельчака, наивности Простачка и громкого Чихуна? Разве могут братья жить порознь? Оказывается, могут. Всем после перевернувшего их мир приключения с Белоснежкой хотелось отдохнуть, посмотреть новые миры, найти спутницу жизни и завладеть особенными, личными воспоминаниями, которые были бы недоступны другим.
Умник тогда сказал, что путешествие пойдёт ему на пользу, научит быть самостоятельным, поспособствует борьбе со стеснительностью. Скромнику же не хотелось ни с кем-то бороться, ни оставлять привычный уклад жизни, но в глубине души тот самый страшный и таинственный голос ему подсказывал – это шанс опробовать себя и свои силы, показать, что он достоин и что не хуже других. Белоснежки достаются принцам, а не гномам. Но что мешает гному стать принцем?
Скромник решил посмотреть неомир. Он надеялся, что это будет место, где телеги не ломаются, вместо кирок придумали более удобное орудие, а королевствами управляют только добрые люди. О как ошибся, как наказан! Перед поездкой Умник, чтобы хоть как-то успокоить брата, дал ему карманный телепорт – прикрепляешь к любому зеркалу и проходишь.
«Только одно применение. Подумай хорошенько! Я всегда буду рад тебя видеть, но такой шанс… воспользуйся им, братец. Ты способен на большее, чем думаешь», – сказал он тогда. Иногда, когда было совсем туго, гном брал его в руки и прикладывать к груди. Магическое тепло в телепорте пульсировало, наполняло его тело энергией и решимостью – воспользоваться, бросить эксперимент – но загадочный голос ядовитым туманом заползал в голову и шептал «не надо», «ты сможешь», «ты же не сдашься, признав поражение?», и Скромника в такие моменты наполняло тяжёлое, холодное спокойствие, заставляющее расправить плечи и глубоко вдохнуть.
Что это был за голос? Его внутренняя уверенность? Стержень личности, который не давал сломаться? Характер? Или тёмная сторона души, кроющаяся в глубинах, недоступных даже гному? Почему он не слышал его раньше, когда все было хорошо? Почему он не слышит его в тяжёлые моменты? Почему он появляется, как черт из табакерки, в самые неожиданные минуты, и вместо того, чтобы давать ответы, погружает в пучину сомнений? Ведет ли он гномика к свету или в непроглядную тьму?
Скромник раскрутил вентиль на трубе, прогревая её сильнее, и вытянулся на медном боку. На улице ползли по небу пузатые и тяжёлые тучи. Комната в сером свете давила на гнома, заставляла сжиматься и остро чувствовать сырость, холод и одиночество, колющее иголочками каждый открытый участок кожи. Гномик все думал о запахе, о подвале, об улыбке директора и о Рине, прекрасной и ужасной. Она такая же, как все. Или совсем другая? Она воспользуется им, как и все. Или первой в этом мире проявит милосердие? Она холодная и опасная. Или настолько яркая, что выделяется? В голове Скромника эти мысли крутились все быстрее, вместе с ними крутило и живот. Он надеялся поскорее встретить новый солнечный день, тошнота подкатила к горлу и заставила признать: голодным не уснет.
Гном скатился на пол, ударился о бетон лопатками, но не стал сразу подниматься. Холод и сырость на контрасте с тёплой трубой обжигали, у Скромника защипало в глазах. Вроде ничего не болело. Но не было и ничего, что бы не болело. Гном перевернулся на живот, положил одну руку под щеку, а другой залез в целлофановый пакетик, лежащий на домашних тапочках. На руках у него оказалось четыре кусочка чёрного хлеба и тетрапакетик молока, которое покупают для детей. Скромник, как загипнотизированный, водил пальцем по его граням. Нос щипало, а горло словно царапали кошки. Он никогда не забудет, как получил их.
На территории жилого комплекса премиум-класса располагался детский сад. Маленький, элитный, свежевыкрашенный, он вмещал почти круглосуточно деток богатых чиновников и предпринимателей. Подобно распорядку дня императрицы Екатерина Второй – или же детской колонии строгого режима – за вкусным завтраком шёл развод детей на культурно массовые и некультурно шумные мероприятия, полдник, игрища, обед, золотой час тишины и покоя, а дальше все то же самое в обратном порядке. Как-то понаблюдав за садом целый день, Скромник понял, что с большим удовольствием оказался бы среди детей – жизнерадостных, добрых – чем среди взрослых. Тогда же он заметил, что через заднюю дверь кухни поварихи имели привычку выносить несъеденную еду и складывать её в ящик, чтобы каждая честная работница могла кусок-другой прихватить домой – не выкидывать же добро! На авантюру его подбил тот самый голос.
«Они много не потеряют, а нам ужин!»
«Ну же, детки никогда уже это не поедят, чего ты мнешься?»
«Думаешь, той поварихе нужнее, чем тебе?»
«Она честный работник! Она право имеет», – мялся мысленно гном.
«А ты что, тварь дрожащая? Она заработает – и прокормит себя, а нас ей подобные кормить и нанимать не хотят. Кто же ещё о тебе позаботится, как ни я и ни ты? Братьев нет, Снежки нет. Ты один, Сергей Константинович. Один-одинешенек в этом мире!».
