– Смотри-ка, какая милашка! – улыбнулся кудесник в густые рыжие усы, и погладил зверька по загривку, вызвав тягучее и блаженное «му-у-уррр!».
Мать, тревожно переводившая взгляд с кудесника на боярина, успокоилась и села свободнее.
– Ну, рассказывайте, что у вас за беда, – велел пришелец.
– Завелась у нас нечисть в подвале, – опередив няньку, заговорила княгиня. – Появляется после новой луны, безобразит четыре недели, а потом пропадает. Денька три от нее отдохнем, а как молодой месяц опять засияет – она тут как тут. И все по новой. Насылает на дочку кошмары, не дает спать. Видишь, как дитя исхудало? Боимся, как бы до крайности не дошло…
Верхуслава подняла к глазам кружевной платочек и всхлипнула. Немил оглядел Ярогневу и вздохнул:
– Не серчай, княгиня, если моя новость придется тебе не по нраву. Одного взгляда достаточно: на твоей дочери – злая ворожба.
– Это и без того ясно, – буркнул Всеволод, ставя свечу на стол.
Супруга взяла его за ладонь и тихонько пожала, призывая замолкнуть.
– Что снится-то? – перевел взгляд на княжну Немил.
– Дикий лес, – прошептала Ярогнева. – Вурдалак с волчьей головой, распятый на Древе миров. Меч…
– А что дальше?
– Я беру меч, и… – девушка не нашла силы, чтобы продолжить, и опустила глаза – светло-синие, точь-в-точь как у матери.
Две косички песочного цвета упали на тонкие плечи, как вьющиеся змейки.
– Странный сон. Наваждение какое-то, – заключил Немил.
– Нет, не наваждение, – возразила княжна. – Это вправду со мной было.
– Что было? – удивился кудесник.
– Вурдалак. Древо миров. Я жила в Диком лесу. А потом… так случилось… мне пришлось проткнуть грудь любимого и отправить его на тот свет. Не могу вспоминать. А теперь мне это снится. Каждую ночь. Не могу я так больше. Избавь меня, мил человек!
Ее глаза поднялись на Немила – в них светилась надежда и наивная вера. Кудесник смутился – теперь настал его черед прятать очи. Чтобы скрыть смуту, поднявшуюся в душе, он перевел взгляд на Верхуславу и спросил:
– А как выглядит эта подвальная нечисть?
– Каждый раз по-новому, – не удержалась и перебила хозяйку Русана. – Пока месяц совсем молодой – она словно малое дите в белой рубахе-ночнушке. На вторую неделю превращается в девку с длинной косой. Глаза черные, брови густые, взгляд недобрый – аж до костей пробирает. После полной луны она превращается в зрелую бабу. Тут может явиться простоволосой, в замызганном сарафане. А на последней, четвертой неделе, это дряхлая старуха в рогатой кичке. Чуть зазеваешься – начинает кидаться луковками, старой обувью, угольками от самовара. Но это все мелкие пакости. Главное – княжну не оставляет в покое.
– Дело ясное – это кикимора, – хлопнул по столу Немил и красноречиво посмотрел на Всеволода.
– Вот и мы думаем – то ли кикимора, то ли навка, – подсела поближе Русана.
– Все на нее указывает, – не обращая на няньку внимания, продолжал убеждать князя Немил. – Кикимора не дает спать, по ночам душит, забирается в сны и вытаскивает самые горькие, самые болезненные воспоминания. От чего душа болит – то она и напомнит.
– Зачем это ей? – слабым голосом спросила Ярогнева.
– Кикиморы пьют наши страдания, как деревья пьют сок из земли. А может, ей что-то от тебя нужно. Может, хочет, чтобы ты в лес вернулась. Давайте призовем ее к ответу.
– Не опасно ли это? – усомнилась Верхуслава.
– Брось, матушка! – расхохотался кудесник. – Чего тут опасного? Я эту тварь мигом отважу.
– Постой! – вздрогнула Ярогнева. – Я не хочу ее видеть. Пусть идет, куда хочет. Только бы здесь ее не было.
– Можно и так, – согласился Немил. – Тогда просто прогоним ее, да и дело с концом. Лады?
Он достал из мешка, перекинутого через плечо, тяжелый том Велемудровой книги, и хлопнул им о столешницу, нарочно устроив побольше шуму, чтобы жест выглядел внушительнее. Увидав книгу, Любомысл побледнел, привстал на цыпочки и что-то оживленно зашептал князю на ухо, тыча своим тонким пальчиком в сторону чудотворного сокровища.
Всеволод неловко потер бритый подбородок, дернул себя за свисающий ус и спросил:
– Нам вот тут говорят, что заклинания из этой книги срабатывают, как бы это помягче сказать, неожиданно, что ли? Например, хотели прогнать упыря, а вместо этого вызвали чудовище. Так не получится?
– Что ты, Всеволод Ростиславич! – от души расхохотался кудесник, хотя смех его мог кому-то со стороны показаться натянутым. – Надежней этой книги на всем белом свете ничего не найдешь. Уже столько лет со мной…
Его взгляд принялся мечтательно блуждать по сводчатому потолку, расписанному сценками Перуновой охоты, а пухленькая ладошка любовно погладила темно-зеленый бархатный переплет.
– Мы с ней и огонь, и воду прошли. Если бы ты только знал, сколько раз она меня выручала!
– А заклинания в ней ты сам придумал? – встрял книжный червь.
– Почему сам? – недовольно поморщился Немил. – Заклинания я записал от своего наставника, Велемудра Кривейшего.
– И он сам их тебе наговаривал? – не унимался библиотекарь.
– Он не мог их наговорить! – толстый кулак Немила грохнул по столу, синие глаза метнули молнии. – Мой наставник сгорел, когда опричники злого князя, между прочим – твоего старшего братца, Всеволод Ростиславич – сожгли его заживо вместе с детинцем и горожанами, которые прятались от нашествия. И настоящая книга тогда же сгорела. А я по памяти ее восстановил. Да, может не все записано слово в слово. Что вспомнил, то и сберег. Что ж поделать – у меня не было библиотеки, как тут, во дворце, и заглянуть мне для памяти было некуда.
Любомысл опустил глаза и умолк. Князь неловко кашлянул в перчатку и произнес:
– Моего старшего брата давно нет в живых, и слуг его я отпустил. А к делам его я непричастен. Стоит ли теперь прошлое вспоминать, после стольких-то лет?
– Да пойми, княже, я не прошлое вспоминаю, – с горечью тронул янтарное ожерелье кудесник. – Я родню свою вспоминаю, отца с матерью, сестру с братом. Их уже не вернешь. Эта книга – последняя память о людях, растивших меня. Да, признаюсь, что-то в ней может не ладиться. Слово на слово не попадать. Мальчишки не думают об учебе, речей наставника не слушают, знаний не запоминают. Я и был сорванцом, хоть куда. Но другой книги волхвов больше нет – только эта. Так что придется рискнуть и сработать по плохо записанным воспоминаниям, либо все бросить, и пусть нечистая сила гуляет по твоему дворцу и творит, что захочет.
Выговорившись, Немил умолк, и лишь его ладонь продолжала нервно теребить ожерелье из необработанного янтаря.
– Батюшка, – слабым голосом вымолвила Ярогнева, – я думаю, волхву можно довериться. Лучше него никого не найти. Слава о нем по всему городу разошлась.
– Ох, недобрая это слава, – пощипал жиденькую бороденку Любомысл.
– Не боись, Всеволод Ростиславич, – заверил князя Немил. – Моя книга разделена на тринадцать крыльев. В двенадцати крыльях заклинания безвредные. А все самые злобные, лиходейские наветы и заговоры, я собрал в последнем, тринадцатом. Тут чего только нет! И моровое поветрие, и лихорадки-трясучки, и темные тучи, и молнии с громом. Но главное – это вызов из преисподней Великого Лиходея с его бесами и чертями. Мой наставник, Велемудр Кривейший, строго-настрого заповедал: что бы ни было, никогда не читай этого заклинания! Ни за что! Ни по какому случаю! Я его заповедь хорошо помню. Так что можешь не опасаться. Моя волшба – верная. Будет ли от нее толк? Посмотри, и сам убедись.
– Ладно, уговорил! – дернул себя за свисающий ус князь. – Только если ты дочери вред причинишь, или город спалишь, или лихо какое накличешь – не обессудь, наказание будет такое, что позавидуешь своему Велемудру.
Немил только махнул на него рукой: мол, чего с маловерами разговаривать? Только слова на ветер бросать. И деловито распорядился:
– Хозяйка, неси свечи. Глубокую чару с водой, лучше серебряную, но можно и простую. Огоньку поддать не помешает. А с тебя, Твердислав Милонежич, меч. Вон он какой богатый. Что это за камешек в рукояти? Рубин! Ишь, как сверкает. Как будто кровью налился. Сюда вот, на столик клади. Колдовство – дело острое, без меча не обойтись. Ну, все готовы? Приступим!
Ярогнева следила за уверенными действиями кудесника, замерев от волнения. Знающего колдуна сразу видно. Вон, как ловко орудуют его толстые пальцы, покрытые рыжими волосками. Расставляют свечи по четырем сторонам света, располагают на столешнице меч острием к северу, чтобы отсечь демонские нападки, льют в воду расплавленный воск… Сразу становится ясно: опытный кудесник уже тысячу раз наводил свои чары, и в тысячу первый раз наведет, только теперь ради нас, нам на пользу.
«Бедная девочка, – думал Немил, окуная кончик Твердиславова меча в чару и шепча приличествующие случаю наговоры на воду и сталь. – Истощала вся, иссохла, только кожа да кости остались. Впрочем, какая же она девочка? Ей за двадцать, а до сих пор не замужем. Может, венец безбрачия подцепила? Или просто никто такую чахлую не берет?»
Украдкой ему удавалось бросать на Ярогневу взгляды, рассматривая ее. Иногда она ловила его взгляд и отвечала безмолвной мольбой, от которой у старого волхва таяло сердце.
«Случай легкий, – думал он. – Суеверные люди принимают за происки темных сил обыкновенные ночные страхи. В какую только ерунду не верят эти вятичи. Видно, оборванное мужичье у них не отличается от князя с боярами. Ладно, родные мои, я продам вам то, что вы так хотите купить: исцеление от болезней, которые вы сами придумали, и веру в счастливый Золотой век, который никогда не наступит…»
Благоговение перед волховской книгой. Это важная часть обряда. Наши ясновельможные лопухи должны поверить, что в ней заключено особое, тайное знание, скрытое от непосвященных. Что это за знание? Откуда оно взялось? Вы когда-нибудь задумывались? Нет? И хорошо: вам и не нужно. Чем меньше задумываетесь, тем скорее я вас подлечу. Жалко девочку. Но ей ведь и вправду поможет, нет? С деревенскими бабами помогало. Скажешь такой, мол, ступай себе с миром, черта из твоей избы выкурили, печень от лихорадки очистили – и она распрямляется, расцветает, прямо на глазах молодеет и ходит после здоровая и веселая, за лечение благодарит, славу о янтарном кудеснике разносит по соседкам. А княжна – она, в сущности, тоже баба, только еще молодая, а значит, наивная и неопытная. Ее заговорить проще простого. Вот и она у нас сейчас распрямится, скинет с тоненьких плеч груз переживаний, улыбнется…
Немил подмигнул Ярогневе из-под кустистых бровей – та и вправду заулыбалась и ожила. Он постучал кривулей по полу, прислушался, покивал с важным видом, мол, все идет как положено, так и надо, будьте уверены…
Пусть ей снятся заморские женихи, принцы и королевичи, молодцы-удальцы: глядишь, тоска и пройдет, здоровый голод вернется, она опять начнет кушать, как ее матушка – та-то барыня в телесах, есть за что ущипнуть… ой, не о том думаю, куда мне, грязному рылу, княгинь щипать? Да еще в присутствие самого князя – вон он как на меня таращится, так и сверлит своим варяжским оком. Похоже, не доверяет… Ничего, мы и не таким зубы заговаривали!
Немил омыл руку в наговоренной воде, подержал ладонь над свечой, очищая от темных сил, и еще не обсохшими пальцами принялся листать книгу. Да, вот оно – то, что нужно. Заговор на крепкий сон и чудесные сновидения. Так…
Он прокашлялся, принял загадочный вид, и заговорщицким голосом зашептал слова про море-окиян, остров Руяну, на котором стоит бел-горюч камень Алатырь, про силы добрые, силы могучие, что от века под этим камнем спрятаны.
Погладить по голове, приласкать девоньку – ее, видно, давно уж никто не ласкал. Разве тот вурдалак в лесу. Так, выпускаю я, значит, из-под камня Алатыря силы добрые, и несут их ветра прямо на девоньку Ярогневу, дочь князя Всеволода, и развеивают ее темные сны, и приносят ей радость, душевную легкость, здоровье и восстановление телесных соков. Да, и кикимору бы не забыть! Как же, ее тоже нужно упомянуть. Кхе-кхе, уйди прочь, злая кикимора, Ярогневу Всеволодишну трогать не смей, пальцем ее не коснись, языком своим длинным имени ее не произнеси… Вот придумали тоже: кикимора! Если б я гонял кикимор каждый раз, когда мне снится пожар, в котором горит мой родной Вевереск, крики матери и сестры, добровольно вошедших в огонь, лишь бы не даться врагам… нет, девонька дорогая, тут не кикимора виновата. Жить мы правильно не умеем – вот что. Оттого наша жизнь на кошмар и похожа. Если б можно было так просто взять и кикимору пугануть – то как легко было бы создать божье царство прямо тут, на дворе… Жаль, что на самом деле людей не переменишь!
Он договорил слова вещей книги, закончил тем, что «слово мое крепко», и «никто его не порушит», и захлопнул сборник с таким шумом, чтобы ни у кого не осталось сомнений – заговор произнесен, и его действенность непреложна.
Он откинулся в кресле, сложив руки на подлокотниках – вылитый царь, ни дать ни взять! – и победоносно оглядел и княжну, и ее мать, завороженно вслушивающуюся в каждое слово, и няньку, благоговейно кивающую и теребящую душегрейку. Твердислав с затаенной надеждой поглядывал на князя: как тот, доволен ли услугой? И лишь Любомысл, хмурый, стоял далеко, у стены, демонстративно не желая участвовать в этом антинаучном обряде.
– Что дальше, добрый человек? – заглянула ему в глаза Верхуслава.
– Дальше можно не беспокоиться, – заверил кудесник. – Злые мороки уйдут, сон станет тихим, спокойным. На завтрак давайте княжне молочка со сметанкой, творожка с сушеными виноградинами, чернослива, можно орешков с медком. Ягод моченых – этих уже на обед. Скоморохов к ней можно пустить. Скоро масленица – пусть гуляет и веселится.
– А блинов? Блинов можно? – спросила Русана.
– Блинов даже мне можно, – намекнул Немил.
– Это все ладно, – нетерпеливо прервал Всеволод. – Что с кикиморой? Она куда денется?
Ах, да, эта кикимора… Немил задумчиво тронул пальцами ожерелье и перебрал несколько янтарей.
– Кикимору мы щас прогоним, – уверенно заявил он. – Так пугнем, что следа от нее не останется. Вот увидите!
Кудесник чинно поклонился и спустился на нижний этаж исполнять княжью волю. В конце концов, кто платит – тот и прав. Князь подвел мастера к лазу, ведущему в подземелье. Тяжелый сундук придавил к полу деревянную крышку.
– А ну, взялись, раз-два! – кудесник окончательно вошел в роль распорядителя.
Князь самолично налег на сундук, сдвигая его к стене. Оглушительный скрип половиц ударил в уши среди ночной тишины.
– Пустите мастера! Посторонитесь! – командовал Немил, протискиваясь к темному жерлу.
Деревянная лестница уходила в подвал и терялась во тьме.
– Там она и живет. Вертлюжкой ее кличут, потому как уж больно она вертлявая, – несмело прошептала Русана.
– Где чара с наговоренной водой? – продолжал он командовать. – Боярин, где меч? Сейчас будем изгонять чертовщину. А с тебя, хозяюшка, уксуса. Да, уксус, пожалуй, пойдет. Или кружечку самогона, только покрепче. Не слабенькой бурды, какую употребляют в деревенских избах, а настоящего – такого, чтоб как нюхнул, так глаза б на лоб вылезли.
Забывшись, он начал обращаться с княгиней, как с обыкновенной домохозяйкой, что смотрит ему в рот и угадывает каждое движение. Что поделать, привычка! Однако никто не поставил его на место. Наоборот – сама Верхуслава ринулась на поварню, забыв, что можно послать Русану.
Немил принял из ее рук кувшинчик уксуса, придирчиво понюхал, для верности дал попробовать кошке. Та ткнулась мордой в пахучую жидкость, отдернулась и обиженно мяукнула на Немила. Самогон тоже оказался отменным – не дешевое пойло, а княжеский, на зубровке, и крепости самой что ни на есть подходящей – такой, что слезу вышибает. Его пробу Немил не доверил животному – вместо этого сам хлебнул и причмокнул. Да, все правильно – то, что надо.
Кряхтя, кудесник опустился перед темным провалом на колени, прыснул во тьму едкой жидкостью и хрипло заголосил:
– Сгинь, нечистая сила! Изыди!
Эхо его голоса гулко гремело, возвращаясь из мрака, пахнущего сырой землей. Неожиданно в нос ему ударила гнилая луковица, прилетевшая из темноты. Дощатый пол заходил ходуном, сундук за спиной задребезжал, кошка стегнула хвостом и зашипела. Ярогнева отшатнулась и прижалась к Русане. Нянька обняла княжну так, будто хотела защитить от опасности.
А Немилу в лицо ткнулся жесткий пучок прутьев, заставив отпрянуть и шлепнуться на пол.
– Это что еще за безобразие? – растерянно произнес он.
В этот миг из темного подпола выскочила метла и сама собой принялась больно хлестать кудесника. Вслед за ней вылетела деревянная ступа, выдолбленная из растрескавшейся осиновой колоды. Рваная попона прикрывала загадочное существо, спрятавшееся за выщербленными стенками. Ступа взмыла под потолок, существо поймало метлу и обрушило на кудесника град ударов.
– Вот те на! Нежить что, в самом деле тут водится? – ошеломленно проговорил он.
– А ты как думал? – рассерженно выкрикнул Всеволод.
– Кто бы знал! – вырвалось у Немила.
Попона, в которую куталось существо, сползла с его головы. Под ней показалась отвратительная гаргулья с широкими крыльями и длинными, как кинжалы, когтями. Два желтых глаза, похожих на ястребиные, полыхнули на Немила такой ненавистью, что ему почудилось, будто они прожгли в нем дыру. На разгоряченном свином пятачке твари выступили капельки пота, а из-под толстых и грязных губ выпростались кривые клыки.
– Спокойствие! Все сохраняем спокойствие! – бормотал Немил, обращаясь то ли к князю с княгиней, то ли к себе самому.
Однако гаргулья сохранить спокойствие не пожелала. Она звучно хлопнула кожистыми крыльями, издала пронзительный визг и понеслась на кудесника, норовя придавить его ступой.
– Загоняйте ее обратно! – засуетился Любомысл, отлепляясь от стенки и показывая, что он тоже участвует в схватке.
– Наоборот! – велел Всеволод. – Не давай ей нырнуть в подпол, иначе упустим.
Книжник захлопнул крышку подпола, и со скрежетом сдвинул на нее сундук.
– Кудесник, что же ты медлишь? Выручай! – крикнул князь, буравя Немила взглядом.
– Конечно-конечно, – поспешил заверить его чародей. – Не изволь беспокоиться, княже. Это всего лишь гаргулья. Я сейчас такое заклинание наговорю, от которого она окаменеет.
– Я же видел, Немил Милорадович, как ты с трехголовым Полканом справился, – выкрикнул Твердислав. – Отчего ж ты с летучей тварью не совладаешь?
– По правде сказать, пес Полкан моего заклинания и не расслышал, – совсем перестав следить за языком, задребезжал Немил. – Он сидит перед воротами преисподней, сторожит их, чтоб ни одна душа мимо не проскочила. А если все же случится оказия, Лиходей его посылает беглую душонку обратно загнать, да воротить в пекло. Пес в тот раз за упырем прибегал. Ему до нас дела не было, потому мы и уцелели.
– Сделай хоть что-нибудь! Докажи, что ты на что-то годишься! – навис над ним боярин и так замахнулся подсвечником, что Немил испугался, не собрался ли тот раскроить ему череп.
Деваться было некуда. Князь накрутил длинный ус на палец и так грозно взглянул в его сторону, что стало ясно: придется исполнять свой долг, чего бы это ни стоило. Немил обреченно вздохнул, подобрался к мечущейся под потолком гаргулье, и, картинно размахивая кривулей, принялся вещать:
– Заклинаю тебя: прекрати безобразить! Прими свой истинный вид. Покажи настоящее лицо, чтобы все увидели, кто ты такая!
Та в ответ принялась стегать его помелом. Не думая, Немил отмахнулся и с силой ударил по днищу кривулей. Пляшущая ступа опрокинулась, гаргулья вывалилась, рухнула на пол и превратилась в ветхую старуху низенького росточка, с торчащим, как сучок, носом. Она поднялась на коротеньких, словно обрубленных, ножках, и сверкнула на кудесника черными, навыкате, глазками. Хлипкое тельце ведьмы прикрывали лохмотья, а на голове торчала женская кика с тряпичными рожками.
