Та охнула, подскочила, полезла суетливо, зачем-то потянула за руку:
– Я… я не хотела! Давайте, я Вам встать помогу, ладно? Я просто… Я не могла… Я… Алина Алина Сергеевна Ковалева. Археолог. Я… ох…
Она очень старалась. Тянула за руку так, что конечность оторвалась бы, будь она «прилажена» похуже. Только вставать Андрей не хотел.
– Да вставайте же! Я Вас ранила? Поцарапала? Сильно?!
Голос у оборотня-археолога оказался резкий, хриплый, как раз такой, какой и должен быть у только что обернувшегося зооморфа. Всё остальное – совсем не как у оборотня. Никогда еще на памяти Андрея оборотни не помогали своим несостоявшимся жертвам, никогда не тряслись как в лихорадке. Осенило.
– Погоди. Ты – новообращенная?!
– Я – что?! – Воззрилась с непонимание и удивлением, но руки не отпустила.
– Где твой учитель, оборотень? Ты потеряла контроль и сбежала от него?
Замерла. Руку отпустила. Обессиленно прилег обратно. Всё, дальше двигаться не мог. Даже и не просите.
–Я не понимаю, о чем вы говорите! Я не сбегала, я просто…
– Так, погоди… – звенела ночь. Звоном же отдавало в голове. – Когда ты… стала оборотнем?
– Понимаете, я не оборотень, вы что-то путаете. На меня напали. Вчера. Мужчина. Превратился в пантеру и поцарапал.
– Ясно… Первая… стадия трансформации. Если у тебя нет… учителя, в город не ходи… Поубиваешь людей, тебя пристрелят… Здесь у тебя есть шанс выжить…
Каждое последующее слово давалось сложней предыдущего. Высоко над головой тряслось рваное полотно неба.
– А … вы? Вам нужно в город, вы замёрзнете…
– Не знаю, сможешь ли ты сохранить разум… но пантерой… тоже неплохо… Голодом не помрешь… только к людям не ходи…
– Господи, вы же совсем замерзли. Вы же погибнете, вы…
– Слышишь, будешь пантерой, если учителя нет… в город не ходи…
Перепутал, с кем разговаривает… Знал одного зооморфа. Но у того контроль был хороший. Валерка-волк. Рассказывал, как его "дрессировали" после обращения. Жутко. Но иначе нельзя. Зверь в сознании всегда сильнее человека.
– Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень?
Глаза – желтые, дрожащие слезами, очень яркие – близко. В них – тоска и безумие.
– Хочу, очень хочу. Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог!
Облик начинает течь, меняться…
– Терпи. Возьми себя в руки.
– Поднимайтесь! Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!
– В город тебе нельзя…
– Не город! Там сейчас пусто! Археологи здесь на выездах летом… Сейчас пусто… Ну, вставайте же!
– Пусти, оборотень… Оставь в покое…
– Идемте. Пожалуйста.
Ночь дрожала морозом, плыла паром с горячих, обметенных усталостью и болью губ, топила и засасывала в снегу, как в болоте, чужим голосом уговаривала, потом подпирала плечом, потом волокла, а потом заставила предпринять последний рывок – через порог в темноту и сырой запах погреба. И угасла, как кинолента при смене сцены.
Алина
Мужчина обнаружился замороченный * (диалектное: находящийся в полуобморочном состоянии). В темноте плохо видно, но губы точно разбитые, еле шевелятся, и дышит через раз. Как он забрел так далеко, не понимала определенно. И о чем он говорил, тоже не понимала – какой-то учитель, какое-то обращение… Похоже, у мужчины горячка. Ему к врачу надо, руки ледяные, вообще сам весь промороженный, что полуфабрикат в морозилке, на снегу как минимум два часа, города он не дойдет. Двенадцать километров… Слишком легко одет… Замерзнет совсем.
Кстати, на самой только домашние джинсы и старый свитерок, но не холодно, черт возьми, не холодно! Задумываться было некогда, хотелось есть… Дико, безумно. Снова испугалась – мужчина был вкусный. Больной, но сойдет. Господи-Господи-Господи… Этот, найденный который, кажется, всё понял, хоть и совсем шальной.
– Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень? – шепчет тихо, не разобрать почти.
– Хочу, очень хочу! Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог! – во рту голодное предвкушение – еда близко, очень хочется есть. Хочется крови и свежего, сладкого мяса.
– Терпи… Возьми себя в руки, – шевелятся черные в темноте, страшные губы, а глаза у него пустые. "Помрет, – проносится в голове. – Как пить дать – помрет!". И трезвое, холодное, заглушающее жалость: "Он должен жить. Хоть сколько-то. Должен помочь! Должен объяснить! Рассказать, что знает!"
– Поднимайтесь! – пихнула. Грубо, почти зло, заставив зашипеть и широко распахнуть глаза. Какого цвета глаза, не разберешь, да и не важно. – Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!
Потом уговаривала, почти плакала, закусила губу, но сделала только хуже: собственная кровь разожгла аппетит, раздразнила своей солоноватостью. Волокла волоком, била по щекам, и даже не удивительно, что не заблудилась в ночи – лес стал вдруг понятным, как собственная квартира, по которой ночью наощупь бредешь попить водички. Совсем не темно, снег переливается всеми оттенками серебра и ртути, плетутся в ровные, ясные строчки лесной жизни следы. А жизнь в лесу и ночью – ключом. Шорохи, почти незаметные промельки, то там, то здесь обвалившийся с веток белый пушок, и кто-то тихо, старательно завывает. И запахи… от их яркости даже подташнивает временами. Или это от голода? Подводит желудок… Мутится в голове – хочется упасть на четвереньки и… Только и держит дальнее эхо: "Терпи!"
И ведь довела!
Дом стоял совсем такой, как и помнила: серо-зеленый, с облупившейся краской и заколоченными на зиму ставнями, чуть кривоватой невысокой трубой – внутри "буржуйка", если не утащили любители пошарить в чужом хозяйстве. Если опять же не утащили, должно быть немного дров в коробе в углу. Ну и в подполе – спрятаны в тряпье чугунок, чайник, сколько-то мисок и кружек, свечи… Собственноручно всё это прятала, когда в сентябре прошлого года группа уезжала с раскопа в город с пятью ящиками черепков и прочей ценной рухляди в «прекрасном состоянии». Сама проверила, всё ли припрятано, сама заложила засов на двери. Замок не навешивали – бессмысленная затея. Обычно тут не воруют, местные говорят, плохое место, проклятое. Ходят байки, что когда-то здесь кого-то в жертву принесли, с тех пор неприкаянный дух страдальца бродит по окрестностям, предвещая болезни и смерть. Впрочем, за пять лет работы на раскопе «Старовск-1» ни одного призрака Алина так и не обнаружила. Глупости. Зато и не воровали из домика на ее памяти ни разу. Да и с площадки не таскают, если и случится телефон или дорогущий фотоаппарат оставить. Вот и сейчас всё цело.
Заволокла свою "добычу" внутрь, устало выдохнула. Пахло остро, резко, затхло, слегка затошнило… Опять же без удивления отметила, что раньше не замечала за собой склонности чуть ли не на себе таскать мужчин приличного роста и веса. "Добыча" легла на пол в полном бессилии, вяло хватая воздух ртом и даже не пробуя подняться. Решила, что это даже и к лучшему, под ногами болтаться не будет. Быстро пробежала по комнате, пошарила в коробе, нашла на дне спички. Всего три коробка. Кое-как, трясущимися руками, развела огонь в печке, зажгла свечу. Хорошо, когда всё под рукой. Потом сбегала в подпол, притащила посуды и тряпья, и только после занялась отысканным в лесу мужчиной.
– Эй, встать можете? Тут койка есть… Давайте… осторожно… Сейчас уже согреетесь…
Стянула с него, не сопротивляющегося и вряд ли осознающего происходящее, куртку. Попыталась растереть ступни, жаль, спирта нет. Раздражал запах грязного тела… Поглядела под рубашкой – целая россыпь ссадин и синяков. Лиловые ребра и ощупывать не стала – всё равно не разбирается в этом. Тут совершенно точно ничем не могла помочь. Но, судя по виду, могла предположить – били ногами. Поёжилась. Набросала на него тряпья, койку сдвинула ближе к печке. Сейчас бы ему еще чаю горячего…
– Иди… охоться… – прошелестел. – Оборотень должен… охотиться…
Значит, что-то еще понимает.
– Позже. Не могу вас оставить. Расскажите лучше мне про оборотней, а? Можете сейчас? А я воды нагрею, каких-нибудь травок заварю.
– Иди охотиться, оборотень… – с трудом перевернулся на бок, застонал, ощупывая непослушными руками свои лицо, рёбра, колени. Щеки у него были влажные, впалые. – Оттаиваю… Больно, зараза… Тебе нужна свежая кровь… Иначе совсем… крышу снесет… на меня кинешься…
Сглотнула. В самую точку. Терпеть уже сил нет. Он прав. Только он же на ладан, кажется, дышит. Его нужно напоить, согреть, чем-то покормить. Непонятно только, чем. И он сам холодный, а лоб горячий. Тут ни одной таблетки аспирина совершенно точно нет – аптечку здесь на зиму не оставляют.
– Но вы как же?
– Мне …будет лучше спокойно лежать,… чем попасть тебе на зубы, оборотень… Уходи… Если точно хочешь помочь, принеси мяты, толокнянки, тысячелистника, шалфея… чего-нибудь… и жратвы… чего сама поймаешь… мне хоть косточку. Не ел сегодня…
Швыркнул носом, размазал по щекам то ли слезы, то ли истаявший снег, закрыл глаза и задышал часто и тяжело. Только сейчас увидела, что он довольно симпатичен несмотря на измученную бледность. Правильные черты лица, красивой лепки голова. Интересно, какого цвета глаза?…
И он был чертовски прав. Он сейчас самая легкая добыча для неопытной пантеры. Кость перед смертельно голодным животным. Накидала на него еще тряпок, спросила, не хочет ли пить. Отказался.
Хотела спросить, как снова сделаться черной кошкой, но только резануло сытным запахом крови, сама всё поняла. Бросилась к порогу, не оглядываясь, утонула в черной снежной ночи, опять забылась и растворилась в новых запахах, цветах и звуках.
За спиной осталась распахнутая дверь и теплый оранжевый свет в проеме.
Впереди… О том, что будет дальше, она не задумалась. Пантеры не привыкли задумываться о будущем.
***
Переполох вторгся в кабинет руганью и тяжелым топотом ног.
Человек поднял голову от бумаг. Досадливо поморщился.
– Можно? – сунулась в дверь встрепанная голова.
– Можно. Что там? – мужчина устало откинулся в кресле и оглядел вошедшего с раздражением и нехорошими предчувствиями. Вошедший оказался мужчиной лет тридцати и внешности притом настолько несолидной, что воспринимать его всерьез не удавалось при всем старании. Огненно-рыжий, вечно встрепанный, всегда в этих своих вытянутых на локтях вязанных свитерах… Сегодня он был встрепан больше обычного.
– Сбежал. Маг сбежал. Кокнул охрану и сбежал, – на одном дыхании выпалил рыжий.
– Кокнул? Голыми руками? Или пробил барьер?
– Никакой магии. Черенком ложки и кирпичом.
– Умелец… Надо же. Антиквары нынче пошли… кровожадные. Ищете?
– Ищем. Как сквозь землю провалился. Или помер. Вот нет его и всё, – рыжий робко пожал плечами. Сейчас, очевидно, он прикидывал масштабы грядущего начальственного гнева и вытекающие из этого гнева ущербы.
– По вещам выследить не пробовали?
– Он, зараза, ничего не оставил, все с собой утащил.
– Ну и пес с ним.
Рыжий встрепенулся.
– Не искать?
– Нет. Возможно, он уже «выгорел» и как маг нам бесполезен. Или действительно помер от истощения. А если не помер, то точно укатит к папочке. И искать мы его тогда будем до скончания века. Жаль, конечно. Ну да ладно. Им нас все равно не найти. Нет, он не опасен. Для порядка еще пару дней поищите, а потом сворачивайте.
– Хорошо. Я сейчас скажу.
– Да, а ты ко мне загляни еще вечерком, поговорим …
Глава 3. Сны и яви
БЫЛИЧКА
…А еще Витька рассказывал, ну тот, помните, который в первой своей археологичке спьяну на березу залез, а слезть не смог.... Так вот, говорит, на первом раскопе чертовщина всякая творится. Говорит, местные вообще близко к нему не подходят, даже клюкву там рядышком не собирают. Проклятым местом называют. Темный люд, что с них взять. У них телевизор-то только по великим праздникам показывает, а телефон у фельдшерицы, через раз до города дозвониться можно, даже если человек помирает. Места – непролазные. И еще вроде как рано утром в тумане на реке можно увидеть фигуру такую в белом и еще звуки выстрелов. Девчонки как-то видели или сочиняют просто. Два выезда там жил, ни разу не застал. Хотя кто их знает…
Как могильник обнаружили, вообще целая история, кстати. Там раньше поле картофельное устроить хотели, а до этого пастбище было. Потом скота мало стало, и кризис как раз – нарезали землю да по дворам распределили. Ну и вот. Начали землю вскапывать на том участке, что к Ырташу ближе всего, камни, не камни, а мешает что-то. Достают – череп. Человеческий. Сначала заявлять в милицию не стали, думали, уголовщина какая, времена лихие. Мало ли, вдруг какие "разборки" случились, здесь в глуши и прикопали. А милиция, знамо дело, разбирать не станет, дело сошьет и того же, кто труп нашел, за решетку упечет. Никаких мотивов не нужно. В общем, смолчали. А потом этих черепов из земли полезло – как слизней с капусты. И все как один – с пробитыми затылками. А вместе с черепами и прочие кости. Пока поле вскопали, чуть не поседели. В милицию опять не сказали, а вот сельчане собрались, посовещались, кто еще там историю хоть как-то учил, вспомнили – во время "триумфального шествия Революции по стране" здесь белых целыми пачками расстреливали и вроде в реке топили. Решили – те самые. За семьдесят лет река обмелела порядком, вот трупы и оказались в почве. А там как раз реабилитация репрессированных, молодежь лазит по болотам, под эту гребенку и заявили в какое-то местное общество любителей истории. Ну а те уже к нам. Посмотрели – никакие не белые, чушь, не могла река так обмелеть, что в трехстах метрах от поймы останки находят. Выяснилось – могильник. Скорее всего, пленных или рабов убивали и сюда скидывали. И явно не в начале двадцатого века, а раньше – гораздо раньше. Только откуда? На следующий сезон и само городище обнаружили. Которое теперь – второй раскоп.
Так вот, Виталька рассказывал, что когда могильник только нашли, за ориентиры взяли валуны такие большие, в первом же горизонте обнаружившиеся. Это, видимо, насыпь была над захоронением века этак пятого-шестого, уже нашей эры. Так вот, чертовщина тут и пошла – каждый год приезжают, и каждый год по разному всё измеряется. То у них могила воина номер три в пяти метрах сорока двух сантиметрах от крайнего валуна, а то – уже в шести. И так каждый год. То на полметра отъедут, то опять обратно встанут. Словно валуны эти двигает кто-то. Версий было – тьма. От бредовых, типа летающей тарелки и лешего, который над людьми издевается, до сейсмической активности, вроде как район неспокойный, вот и катает камешки туда-сюда. Да нет, как же это – в Сибири и сейсмоактивность? Чудеса.
В общем, с дивом этим четыре года разбирались, под конец немцы даже приезжали со своей аппаратурой – не сходится, и всё. Не совпадают данные первого замера с данным ихней хитрой хрени! Потом еще сектанты какие-то лазили по холмам и оврагам, гремели консервными банками и бубнами, песни пели. Как полагается, "просветлились", поговорили с "духами", сообщили, от местных понахватавшись, что могильник проклят, и укатили обратно в город. Постепенно шум утих, как раз двухголовые бычки у кого-то народились. Забыли про раскоп уже к осени. Ну а наши работают помаленьку, ящиками черепки и скелеты в музей увозят – это только еще первые горизонты на два штыка! Еще через год кабинетные начали обрабатывать собранное, повыволакивали все ящики, и тут одного, кажется, Волкова Лёньку, осенило – а ящики-то все сплошь из-под водки! Все до одного! Даже пробы почв в бутылки из-под нее, родимой, упакованы! А мелочевка типа крошева глиняного – по баночкам из-под "четушек" распихана! Причем сивухой от черепков за километр несет! Не ополоснули даже емкости, когда упаковывали! Опаньки! Вот так накосячили, умники проспиртованные!
Ржали всем музеем. Ржали долго – все то время, пока разбирали и мыли находки. И еще после, когда уже растащили их на кандидатские и прочие научные работы. Валуны у них двигаются! По раскопу прям табунами бродят! Овечки, блин! Это ж надо так! Немцы еще с умным видом весь раскоп на животах оползали! Потом еще просили разрешения "русских коллег" на следующий год продолжить изучение "феномена"! Разрешили, кстати. Не скажешь же, что, дескать, извините, дорогие немецкие коллеги, мы тут сами с пьяного глазу облажались по полной и никакого феномена нет. Стыдно. К тому же немцы в эти исследования такую уйму денег вбухали – жуть! Еще потребуют компенсации, с них станется…
Мораль отсюда, господа, такая – пить на выезде меньше нужно во избежание конфуза. Или хотя бы закусывать – оченно полезно всем нервнобольным и косоруким. И особенно товарищам, которые замеры делают, и еще тем, которые сверяют карты. А еще – поменьше болтать на пьяную голову…
…Так вот, выпьем за то…
Андрей
Дальше был кошмар. Или нечто, кошмар напоминающее. Липкий сон, который наваливается прелым тюфяком и душит. Оборотница ушла, легко и плавно перетекла в свою звериную ипостась, черной тенью выскользнула из дома и растаяла в холоде. А дверь оставила нараспашку. Доплелся, закрыл. Постепенно отходили пальцы на ногах, их резало и кололо, пальцы на руках распухли, голова горела. Это жар. Собрать бы хоть сколько-то сил и попробовать связаться с приятелем или отцом. Отец, правда, очень далеко, его антикварный магазинчик в Гдыне, вряд ли "докричишься"… Остается надеяться, что или Виталька услышит, или удастся немного отлежаться и самому "прыгнуть" до дома. Или, если оборотень совсем не спятит, доползти до города на своих двоих. Там уже вызвонить помощь. Нет ли погони? Впрочем, в такой глуши и погоня? Маловероятно.
А оборотень – непонятная. Ведет себя как необученный новичок, но при всем том перетекает из ипостаси в ипостась так, словно бы зооморф от рождения. Впрочем, по глазам понял – застит их безумие едва дорвавшегося до живой крови зверя. И еще понял, что если сейчас оборотень возвратится с охоты без добычи, то добычей сделается он, Андрей. Хватит ли энергии на новое "аpage"?
Главное, не прозевать момент, когда она появится…
Не прозевать…
Потолок в домике оказался грязный, подкопченый, темно. Красное всё вокруг. Почему красное? Как кровь… Ах, да, это печка. Всё равно страшно, противно, тоскливо, жарко. Это температура. Ничего, перетерпим. Режет оттаявшие конечности…
В начале ноября перекупил у одного клиента две совершенно прелестные вещицы – амулеты удачи начала семнадцатого века, Южная Германия, работы кого-то из учеников Вигилянция Мудрого или даже самого Вигилянция – отец бы обзавидовался. Не успел показать. Бронза, литье, фирменный стиль – кулоны в виде фигурок львов дюймового размера. Энергии чуть, успели за века разрядиться, но энергия – дело наживное. Один можно выгодно продать, другой оставить для коллекции. Только сначала оказать отцу. Жарко… Отец далеко. Мать еще дальше. Вообще неизвестно, где… Интересно, кто-нибудь уже обнаружил пропажу антиквара Андрея Мирославовича Шаговского? Отец должен был уже давно заволноваться.
Жарко…
Скрипнула дверь. Длинно, тоскливо. Обдало холодом, потом теплым и влажным дыханием. Открыл глаза – она. Облизывается. Морда в крови. Но мало, мало ей. Она сейчас еще не насытилась убийствами, готова убивать всё, что шевелится. Не из-за голода, всего лишь инстинкт зверя.
Ударил по алчной морде наотмашь, сильно, как мог – так надо, оборотень должен знать хозяина. Не то, чтобы очень уж хотелось становиться ее хозяином. Просто не желал погибать в когтях оборотня.
– Apage, bestia! – вложил всю волю и уверенность в латынь.
Она отшатывается, утекает.
