– Неужели это правда, Леон? И кто же она?
– Узнаешь в свое время. Она хорошая девушка. Ее родители тоже фермеры. Так что в нашем полку производителей хлеба насущного планируется пополнение.
Макс вздохнул в очередной раз:
– И это, заметь, очень кстати. Насколько я понимаю, наш дед Стефан уже не может трудиться как прежде. Как он, кстати?
– Сам увидишь завтра. Конечно, он уже не тот, но еще бодрится.
Макс снова вспомнил обер-ефрейтора Пауля Ботта. Тот тоже бодрился, даже пламенные речи произносил.
Когда уже легли и выключили свет, Леон зевая спросил:
– А ты, Макс, не собираешься жениться? Завтра ты наслушаешься от родственников вопросов на эту тему, – Леон немного помолчал и добавил. – И советов тоже.
– Да уж представляю. Конечно, подумываю об этом. Рассчитываю на избранницу, которая будет участвовать в моем деле.
Леон заворочался в постели.
– Скажу честно, Макс, никогда не думал, что ты так долго будешь этим заниматься. Видимо, я ошибался. Раньше я часто думал: "Вот вернется Макс и наша ферма получит второе дыхание". Теперь я уже успокоился и не тешу себя надеждой, что такое когда-нибудь случится. Тебе нравится твое занятие?
– Пока нравится. Только до сих пор не могу понять, я ли выбрал эту дорогу или дорога выбрала меня. Такая вот, брат, философия вертится в моей голове. А жениться я собираюсь. Только жен пока нет. Не могу опять же понять, я ли их выбираю или они меня. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь? Ты слышишь, Леон?
Леон молчал, лишь легкое посапывание доносилось от его постели. Ну да, давно пора спать – на ферме встают рано.
Когда утром, наскоро умывшись, братья спустились в общую столовую, за длинным столом уже сидели все члены фермерского хозяйства. Одну из коротких сторон стола занимал глава семейства и фермерского хозяйства Вильгельм Вундерлих, отец Макса и Леона. Вдоль длинной стороны по правую руку от отца сидели мать, дед Стефан и младший брат отца дядя Томас. По левую руку сидели два наемных работника. Макс отметил про себя, что в прошлый раз это были другие люди. Еще одна работница, молодая женщина по имени Эстель, хлопотала возле стола. Первым появление братьев заметил дед Стефан. Его подслеповатые глаза не сразу заметили, что явившихся двое, и он раскрыл рот, чтобы сказать привычное "Ну вот, Леон, ты снова позже всех.", но так и остался сидеть с раскрытым от неожиданности ртом. Через секунды уже загалдели остальные. Отец пробасил:
– Вот это фокус. Почему не сообщил?
Мать же выбралась из-за стола и бросилась к Максу. Не сдерживая эмоций, пустила слезу, обняла сына.
– Максик, как же долго ты у нас не был! И ведь, действительно, даже не предупредил…
Макс смущенно топтался на месте.
– Хотел сделать сюрприз.
– И ты его сделал, – прошелестел глухим голосом дед Стефан. – И помог тебе в этом, безусловно, Леон. Вчера куда-то уехал, ничего не сказав. Мы думали, к невесте, а он, оказывается, за сюрпризом ездил.
Тут вмешался отец:
– Ничего страшного не произошло. Даже интересно. Пропустите Макса как почетного гостя поближе ко мне. Все претензии после завтрака, – он улыбнулся и добавил. – Эстель, позаботьтесь о моих сыновьях. Они, пожалуй, голодны как волки.
Когда завтрак был закончен, а Эстель принялась убирать посуду, Вильгельм Вундерлих объявил:
– А теперь все за работу, а вечером устроим праздничный ужин в честь прибытия нашего сыщика. Думаю, моя жена с помощью Эстель организуют для нас это удовольствие.
Все захлопали в ладоши, а Макс подумал: "Все как всегда. Работа в этом доме всегда была на первом месте."
3
В ночь прибытия, когда Макс безмятежно спал в комнате Леона, прошел дождь, и сейчас, когда Макс с дедом после завтрака вышли во двор, альпийское разнотравье благоухало во всю свою мощь, наполняя звенящий воздух волшебным ароматом. Макс даже зажмурился, когда, шумно втянув воздух через нос, обонял давно забытое великолепие. Дед заметил и сказал:
– Я же тебе говорил когда-то, Максик, что ты будешь скучать по всему этому. И никаких тебе преступников. Ты же экономист, мог бы успешно трудиться на семейной ферме, – дед помолчал и добавил. – Скажи, Максик, какие они преступники?
Макс рассмеялся:
– Такие же, как мы с тобой, дед. Ни одного с рогами, по крайней мере мне, не попалось.
– Я помню, в школе ты еще историей увлекался, – старый Стефан остановился, посмотрел зачем-то в небо, потом продолжил. – Хотя, конечно, ни история, ни разоблачение преступников не имеют ничего общего с нашей фермерской возней.
– Ты как-то кисло, дед, отозвался о вашей деятельности. Без вас человечество вымерло бы. Все хотят есть – и преступники, и те, кто их ловит.
Они остановились возле сарая, и дед, широко улыбаясь, вдруг сказал:
– Маскик, ты помнишь, как изучал мои следы возле этого сарая?
– Отлично помню. Я ведь тогда пришел к выводу, что ты хромой.
– Ну да, это было комично. И так было ясно, что я хромой. Правда, ты проверил на практике этот метод… Забыл, как он называется…
– Дедуктивный, дед.
– Вот, вот, дедуктивный, – с трудом произнес старый Стефан.
Макс задумался. Он, наконец, вспомнил, о чем хотел спросить деда. Начал он как бы издалека:
– Дед, ты вспомнил об истории, которую я любил. Вот ты мне, например, никогда не рассказывал, откуда твоя хромота. Это тоже своего рода история. Думаю, сегодня подходящий момент, чтобы поведать ее мне.
Старый Стефан никак не ожидал такого поворота в разговоре и неожиданно смутился как мальчишка.
– Это длинная история, Максик.
– Ну и отлично. Пойдем в мою комнату. Надеюсь, она еще существует?
– Конечно, Максик. И даже все твои "шерлокихолмсы" стоят на полках на своих местах.
– Вот и пойдем. У меня тоже есть для тебя кое-что историческое.
Дед недоуменно посмотрел на внука, как в тот раз много лет назад, когда двенадцатилетний Макс излагал ему суть дедуктивного метода.
В комнате Макса дед Стефан сел на маленький диванчик, а внук присел на стул возле письменного стола, за которым много лет назад выполнял школьные домашние задания. Потом Макс развернулся на стуле в сторону деда, немного посидел, глядя на старика в упор, и, наконец, сказал:
– Не буду тянуть кота за хвост, сразу к делу, – Макс вытащил из внутреннего кармана фотографию и иконку. – Скажи, дед, знакомы ли тебе эти вещи?
Дед протянул руку, и Макс вложил в нее оба предмета. Старик не долго рассматривал переданное внуком. Уже через секунды Максу стало ясно, что эти вещи дед видит не впервые. По лицу деда пробежала легкая тень тревоги, смешанной со смущением. Потом он взял себя в руки и достаточно твердым голосом спросил:
– Максик, ты видел Пауля?
Макс кивнул, а старый Стефан спросил:
– Как это произошло?
– Он сам нашел меня. Обо мне он узнал случайно и решил, что я твой внук. Теперь мне ясно, что это не было ошибкой. Не так ли?
– Да, Максик. И вот тебе сразу ответ на твой вопрос – моя хромота оттуда, из второй мировой. Об остальном тебе наверняка рассказал Пауль.
– Да. Он же мне объяснил, как он попал в вермахт. А вот как попал ты, я не знаю. Господин Ботт лишь сказал, что ты был швейцарским добровольцем. Такое было возможно?
Дед облизал пересохшие губы. В его глазах читались растерянность и явное нежелание касаться этой темы. Потом старый Стефан все же заговорил:
– Что тебе сказать, Максик? Был в те далекие времена такой журнальчик… "Сигнал" назывался. В нем даже цветные страницы были. Не все, только небольшая часть, что тогда тоже было редкостью. Это был, так сказать, печатный орган германского вермахта. Журнальчик продавался почти во всех европейских странах. О чем там писалось? В основном призывали европейскую молодежь к борьбе против большевизма. Естественно, под началом германского нацизма. Одним словом, зазывали в вермахт. Вот так я и сделался добровольцем. Закончил, как тебе уже известно, в американском плену, а точнее британском. Совсем скоро после освобождения Пауля меня передали туда.
Макс молчал. Все так, как сказал старик Пауль Ботт. Вот еще один старик из тех же времен – и это его дед. Как к этому относиться? Старик Ботт просил не касаться их молодости. А он и не касается. Спросил, потому что о чем-то надо было спросить:
– Дед, ты в то время понимал что-нибудь в этом?
– Не знаю. Сложно для меня это было. Как сейчас помню, что писал этот "Сигнал" о большевистских колхозах. Мне это не нравилось. Я ведь родился на этой ферме и с детства был приучен к крестьянскому труду. Только мы трудились на себя и не представляли себе никаких коллективных хозяйств. Я слышал, что и Россия сегодня распрощалась с такой формой организации крестьянского труда. Как думаешь, Максик?
– Не знаю, дед. Я сыщик. Думаю, моя деятельность одинакова в разных странах. А что ты хотел насчет этого русского?
– Тогда этот случай здорово зацепил меня. Все произошло так неожиданно. За время войны я много стрелял. Не могу сказать, сколько моих пуль достигли цели. Все это было в горячке боя. А тут тишина и вдруг этот русский… Согласись, какая-то нелепость… Окажись я где-нибудь в другом месте, левее или правее, этот русский так и пошел бы себе дальше, а я бы даже не попытался стрелять в него. Да и к чему все это? Войну мы уже проиграли, я уже насмотрелся, к какой бойне привела эта борьба с большевизмом. Не скажу, что я воспылал любовью к колхозам, но смутное осознание, что надо как-то иначе бороться, уже засело в моей башке. А этот Адольф все не унимался, все требовал борьбы до последнего немца, – старый Стефан запнулся на секунду. – Или швейцарца, коли уж я оказался в вермахте… В эти часы мне уже совсем не хотелось умирать, я уже совсем не понимал, за что… Как, наверное, и этому русскому. Я всю жизнь об этом вспоминаю, размышляю, что было тем главным, что побудило меня тогда выстрелить.
– И что же? – напряженно выдавил из себя Макс.
– Страх, Максик. Только страх. Он во многом определяет человеческую жизнь. Это одно из врожденных человеческих чувств.
Пламенная речь деда Стефана закончилась. Он замолчал, сомкнув плотно губы. Еще одна жертва второй мировой. Его внук отчаянно размышлял над следующим вопросом. Только не молчать. Надо что-то спросить.
– Скажи, дед Стефан, ты тогда серьезно считал, что можно отыскать того русского и рассказать родственникам о его последних минутах? Как ты себе это представлял?
– Не знаю. В тот момент это было, наверное, какой-то блажью. Даже если бы получилось кого-то разыскать, что бы я сказал этим людям? Что вот перед ними тот, кто убил их сына, брата или внука, а теперь хочет повиниться? Не думаю, что им стало бы легче от моих слов. А меня они возненавидели бы еще больше. Да, это было, определенно, дурью так думать. Обыкновенная юношеская горячность.
Макс остановил деда жестом. Он понял, что пламенная речь продолжается и это пора прекратить.
– Хватит, дед. Ты и так уже вне себя. История распорядилась так, что ты уже никого не будешь искать – ни ты, ни твой бывший сосед по лагерной яме, который вовремя как эстафету передал эти вещи твоему внуку. Но я тоже этим заниматься не буду. Это не по моей части, хотя и интересно.
Дед Стефан протянул Максу иконку и фотографию.
– Ты прав, Максик. Возьми это и делай, что хочешь. Твой старый дед уже не в состоянии предпринять что-то такое.
Макс взял в руку иконку и внимательно ее рассматривал. Сказал:
– Послушай, дед. Тот русский был лейтенантом…
– Ну да.
– Я читал, что в Красной армии такие вещи не поощрялись…
– Какие?
– Ну как же? Лейтенант и иконка в его полевой сумке.
– Пожалуй, да. "Сигнал" писал, что все большевики безбожники. Однако могли быть исключения. В любом случае, этот лейтенант рисковал.
– Вот именно, – сказал Макс и снова принялся рассматривать иконку.
С задней стороны рамки, точно по ее размерам, была набита тонкая фанерка. Казалось бы, это сделано для усиления нехитрой конструкции. И это было понятно – рамка могла к тому времени рассохнуться, и кто-то ее заботливо укрепил, прибив фанерку мелкими гвоздиками. Макс подцепил фанерку ногтем и понял, что при желании ее можно легко отделить от основной рамки. Им овладело любопытство. Быстро отыскал в ящике стола перочинный нож и подковырнул им фанерку. Она легко отделилась. Под фанеркой он обнаружил бумажку. Бумажка пожелтела не менее, чем фотография, но при более пристальном рассмотрении на ней можно было прочесть надпись по-немецки. Это был почтовый адрес в Германии. Бумажка была с неровными краями и выглядела так, как выглядит фрагмент бумаги, вырванный вручную из более крупного. Сомнений быть не могло – эта пожелтевшая бумажка была именно таким фрагментом, вырванным вручную из почтового конверта.
Дед Стефан с интересом наблюдал за манипуляциями внука. Спросил:
– Что ты там обнаружил, Максик?
– Да вот, дед, кусочек почтового конверта, а на нем адрес в Германии.
– И где же?
– Как ни странно, в Висбадене, а это совсем недалеко от Франкфурта. Правда, сейчас такой улицы может и не быть вследствие ее исчезновения или переименования. Так что неспроста возил лейтенант с собой эту иконку. При удачном стечении обстоятельств он намеревался навестить этот адресок, но…
– Моя пуля остановила его, – перебил дед Стефан и снова помрачнел.
Макс никак не отреагировал на последние слова деда. В его голове вертелись мысли, какие и должны мучить сыщика, когда он сталкивается с непонятной историей – где же здесь состав преступления? Его, безусловно, нет. Очень любопытный факт с исторической точки зрения. Но кто оплатит это любопытство? Он работает не в "колхозе", которых когда-то так боялся дед Стефан. В то же время он понимал, что еще не поставил точку в этом вопросе. Деду же он просто сказал:
– Пожалуй, я заберу эти вещицы. Сегодня, дед, мы с тобой невольно сделали первый шаг в возможном расследовании – нашли любопытную бумажку.
Дед встрепенулся:
– Неужели займешься этим?
– Не обещаю. Скорее всего нет. А старому солдату Паулю Ботту сообщу, что он не ошибся. Встретиться вам, как я понимаю, вряд ли придется.
Непослушная слеза выкатилась из левого глаза деда Стефана. Он быстро утер ее рукой.
– Передай ему, что я не держу на него зла. Пусть поздно, но он все же исполнил данное мне обещание. А встретиться мы можем там… – дед Стефан посмотрел в потолок.
Макс весело сказал:
– Очень хотелось бы, чтобы это "там" существовало на самом деле, – потом добавил. – Не будем, дед, о грустном. Ты еще не забыл о торжественном ужине, который сегодня за завтраком объявил отец?
4
Через два дня после торжественного семейного ужина автомобиль Леона снова отвозил Макса по тому же маршруту, правда, в обратном направлении. В Берне он сел на такой же междугородный экспресс – только в табличках на вагонах поменялись местами начальный и конечный пункты следования. На прощание Леон сказал:
– Всего хорошего, Макс. Помни, что в нашем доме тебе всегда рады.
Он ничего не ответил, только приветливо махал Леону, пока не закрылась дверь. Вошел в купе и ощутил легкую грусть. Чтобы прогнать ее, стал вспоминать родные лица. Это привело к противоположному эффекту. Тогда он стал вспоминать блюда, которые приготовили мать и работница Эстель для праздничного ужина. И тут получалось плохо. Разносолы не вспоминались. На память пришел только его любимый жареный цыпленок под пикантным соусом с гарниром из тушеных грибов с луком, да еще вареная лапша, заправленная маслом и щедро посыпанная настоящим сыром из региона Эмменталь. Он напряг память. Ну да, еще были разные вина… Остальная же еда вспоминалась как нечто, чего было много и вкусно. Безусловно, все было замечательно – в своей холостяцкой жизни он не видит и десятой части того разнообразия. Слово "холостяцкая" сразу же напомнило о куче вопросов, суть которых сводилась к единственному – все хотели знать, когда же он женится. Вот уже и младший Леон на пороге этого события. Он вяло отбивался. Особенно наседала мать. Ей хотелось внуков. Макс улыбнулся про себя. Ничего страшного: если у него ничего не получится, Леон исправит ситуацию. Его детей, пожалуй, застанет даже дед Стефан. Будут у него правнуки, о которых он не преминул, конечно, упомянуть.
Макс откинулся назад и прикрыл глаза. Не помешало бы вздремнуть. Так он посидел минут пять – сон не шел. Перед глазами снова возникли старые солдаты Пауль и Стефан. Макса не покидало чувство, что в этой жизни он их больше не увидит. Они скоро уйдут, а он, сыщик Вундерлих, наверное, еще поживет, но так никогда и не поймет, о чем они думали во времена их молодости. Безусловно, им обоим повезло – они вернулись с той войны. А вот русскому не повезло. И это уже не поправить. Может быть, не надо было тому Стефану из 45-го брать вещи этого русского? Пусть бы его начальство распорядилось ими по своему усмотрению. И зачем Пауль из того же 45-го взял эти вещи у Стефана? Пусть бы они попали к американцам, а те передали их русским. Но случилось так, как случилось. Все это попало в руки сыщика Макса Вундерлиха. Случайно ли это?
