– Конечно! А как же ещё? – нагло ответила Анна, сообразив, о чём идёт речь. Когда Людмила показала ей сестринскую, читальную комнату и столовую, Анна спросила, – а в палаты мы зайдём?
– Обязательно, – кивнула она – сейчас на кухни обед возьмём и пойдём разносить.
Взяв раздаточный столик, на котором уже стояли миски с борщом и пшённой кашей, обильно политой маслом, сестры двинулись по коридору. Людмила кивнула на бак, стоявший на нижней полке: – Там паровые тефтели, их мы кладем в последнюю очередь, а то бывает, скатываются.
В каждой палате Людмила представляла новую сестру. Раненые приветливо улыбались, кто побойчее, представлялся в ответ, неуклюже пытаясь флиртовать. Анна вежливо улыбалась, отшучивалась, с нетерпением ожидая, когда они войдут палату к Петру, которая была почти в самом конце. Наконец они подошли к белой двери с начищенной медной ручкой и Людмила остановилась: – Здесь у нас тяжёлые лежат. У Богуславского осколок не заметили, перитонит начался, вчера прооперировали. Ему сейчас ничего нельзя. Второй, ротмистр Михайлов, совсем плох, – она покачала головой – может до утра не дотянет.
– А что с ним?
Людмила тяжело вздохнула. – Гангрена…, говорят, они в атаку пошли, позицию немецкую захватили, и в окопе всех немцев перекололи. Он в блиндаж дверь распахнул, думал пустой, а там один лейтенант от страха спрятался и две пули ему в голень… Кость в кашу размолотил. Ногу ампутировали, и к нам направили. В поезде гангрена началась…, сами понимаете, окопная земля, грязь… Мы тихо заглянем, если спят, будить не будем.
Она неслышно приоткрыла дверь, и удовлетворённо кивнула – спят. Анна вошла следом и сразу увидела Петра. Он лежал на спине и тяжело дышал приоткрытым запёкшимся ртом. По бледному заострившемуся лицу катились капли пота. Вдруг Людмила нахмурилась, на цыпочках подошла к койке, где лежал худощавый мужчина с тоненькими усиками и, приложив руку к сонной артерии, вздохнула: – Отмучился Андрей Андреевич, сейчас в мертвецкую повезём. Только тихо, чтобы Богуславский не проснулся.
Поставив на тумбочку Петра поильник с водой, они вернулись с каталкой, аккуратно переложили тело и, накрыв простынёй, повезли в подвал.
– Не боишься покойников? – спросила Людмила.
Анна пожала плечами: – Особого восторга не испытываю, но при нашей службе от них никуда не деться.
***
– Прости меня Господи, но это очень здорово, что Пётр остался в палате один – думала Анна, помогая Людмиле закладывать в стерилизатор инструменты. Поставив его на огонь, она спросила, – а второй, который с Михайловым лежал, как ты думаешь, выкарабкается?
Людмила помолчала: – Трудно сказать, я утром мерила температуру, было 37,5, значит, к вечеру будет все 39. Надежда слабенькая, будем надеяться.
– Это вы надейтесь, а мы будем действовать – подумала лже-сестра и сказала, – надо воду ему свежую дать, сейчас схожу.
– Да – кивнула Людмила, тщательно споласкивая кружку Эсмарха – и заодно, померь температуру.
Анна кивнула, взяла термометр, и быстро пошла по коридору. Подойдя к палате, она на мгновение остановилась и, раскрыв дверь, уверенно вошла вовнутрь.
Петр лежал в той же позе, и слегка повернув голову, безучастно смотрел в окно.
– Здравствуй Петя, – тихо произнесла она и присела на край койки. Богуславский повернул голову, его лицо удивленно вытянулось и, он с робкой улыбкой произнёс, – Катя???
– Называй меня Анна, – быстро ответила девушка, смахнув слезу, – ничему не удивляйся, объяснимся позже. Я достала самое сильнодействующее лекарство, но об этом никто не должен знать! В Екатеринодаре такого ещё нет, мне привезли из-за границы. Пять уколов и ты будешь здоров.
Петр растерянно молчал, и она быстро сунув по мышку градусник, начала готовить инъекцию.
Ещё в Краснодаре, она думала, взять шприцы с собой или воспользоваться госпитальными, но вспомнив, как однажды мучилась, разводя бициллин, который сразу кристаллизовался, забивая просвет иглы, взяла несколько одноразовых.
– На бок повернуться сможешь? – спросила она, приготовив шприц, и неожиданно вспомнила, что ей нечем протереть место укола. – Ничего, в месте введения антибиотика абсцесса не бывает – решила Анна и уверенно ввела иглу.
– У тебя лёгкая рука, – сказал Петр поворачиваясь. Девушка придержала его, быстро убрав шприц в карман, чтобы он не заметил необычный прибор, и достала градусник. – 38,2, но теперь это нас с тобой не пугает – улыбнулась Анна – лекарство только начало действовать – и, поцеловав его, вышла из палаты.
– Придётся остаться здесь – решила она – дома переночевать не получится.
***
Остаток дня она провела, в обычных медсестринских хлопотах. По просьбе лежачих, подносила утки, перестилала постели, ставила клизмы и убирала палаты. Вечером она отнесла Петру рисовый отвар и, померив температуру, очень обрадовалась, увидев, что она не поднимается.
Он пытался с ней поговорить, но Анна поднесла палец к губам. – Сюда могут войти. Как тебе станет лучше, я выведу тебя на прогулку, там спокойно поговорим без лишних ушей.
После ужина, она поинтересовалась у Людмилы, с которой уже перешла на ты. – Здесь можно переночевать?
– Да, конечно – ответила она,– на втором этаже у нас общежитие. Возьми у кастелянши белье и располагайся. Там ночуют иногородние и те, кто остаётся на дежурстве.
Когда все улеглись, Анна ожидала, что сейчас начнутся обычные женские разговоры, но сёстры умаявшись за день, заснули практически сразу.
Утром, после завтрака, Людмила спросила,– после занятий поможешь мне паковать подарки?
Анна кивнула: – Конечно, только что за занятия и, какие подарки?
– Занятия по медицине, а подарки солдатам на фронт – пояснила она, и повела в большой зал, где собрались почти все сестры.
Лекцию по десмургии
читал Александр Васильевич, который получил нагоняй от начальника лазарета за устаревшие методы лечения.
Напомнив сестрам основные понятия, он оглядел зал, и посмотрел на Анну, которая сразу поднялась.
– Прошу вас сестра, не вставайте. Назовите, какие вы знаете виды бинтов?
Лихорадочно прокручивая в памяти аптечные витрины, она медленно ответила: – Широкие, узкие, стерильные, нестерильные. Гипсовый бинт и ещё перевязочный пакет.
Он замолкла, ожидая услышать насмешки, но врач неожиданно для неё удовлетворённо кивнул: – Вы забыли упомянуть об эластичных бинтах, которые недавно были предложены профессором Эсмархом, кстати, и упомянутый вами индивидуальный пакет первые был придуман им же во время франко-прусской войны. Сударыни, а кто может нам сказать, когда он был принят у нас?
– Разрешите, Александр Васильевич? – подняла руку похожая на дятла девушка с большими чёрными глазами и крупным носом: – В Российской империи, пакет был предложен профессором Императорской Военно-медицинской академии, академиком Вельяминовым. Согласно «Положению о военно-врачебных заведениях», в 1887 году он поступил в войска.
– Прекрасно Софья Иосифовна! – удовлетворенно произнёс врач, – теперь поговорим об антисептиках, активное применение которых началось во время турецкой войны.
Он достал блокнот и, перелистав его, обвел взглядом внимательно слушавших сестер: – Я хочу вам прочесть воспоминания профессора Турнера – «Сейчас кажется невероятным сновидением зрелище оператора, приступающего к операции в старом клеёнчатом фартуке, снимаемом с гвоздя, вбитого в стену, пользующего лигатурой, доставаемой из-за уха фельдшером, и инструментами вынимаемыми из сигарного ящика». Великий Пирогов – он поднял палец вверх, – считал, что 86% смертности при ампутациях и резекциях происходят от «pyaemia»
.
– А ведь они почти поголовно влюблены в него, – подумала Анна, глядя на раскрасневшиеся лица сестер, и решила, что Александр Васильевич, очень даже ничего.
– Медицина за последние 20-30 лет, шагнула далеко вперед и ярким свидетельством, является состояние подпоручика Богуславского. Своевременная и правильная постановка диагноза, умело подобранная тактика лечения в сочетании с руками опытного хирурга дают нам уверенность в его скорейшем выздоровлении. При утреннем обходе он выглядел очень хорошо. Температура 36,9, живот не напряжён и при пальпаторном исследовании безболезненный. Симптомы раздражения брюшины отсутствуют. Кстати, кто из присутствующих напомнит, как мы можем это проверить, кроме Щеткина-Блюмберга?
Софья Иосифовна опять подняла руку. – Синдром Менделя. Если легко постучать кончиками пальцев по брюшной стенке, то возникает боль. Помимо раздражения брюшины, это указывает на растяжение гладкой мускулатуры, что может быть вызвано метеоризмом или перемещением камней в жёлчном пузыре или в поджелудочной железе.
– Браво! – абсолютно серьёзно произнёс Александр Васильевич. – Софья Иосифовна, настоятельно рекомендую по окончании военных действий держать экзамен в Женский медицинский институт. Мы дадим вам самую лучшую рекомендацию, а пока вы не стали профессором, – он по доброму улыбнулся, – после занятий попрошу ассистировать мне при перевязке Счастливчика. Может быть, со временем я буду с гордостью рассказывать, что мне довелось работать с самой Бражинской.
– Александр Васильевич, – Софья зарделась и стала даже симпатичной – я сегодня назначена на работу в аптеку по просьбе старшего провизора. Выявилось три раненых с пузырчатой экземой. Он просил помочь приготовить дегтярно-мыльную мазь. Она хорошо помогает в запущенных случаях.
– К сожалению, не смею препятствовать, – вздохнул Александр Васильевич – тогда…, – он обвёл глазами аудиторию и взглянул на Анну – попрошу вас, сестра. Через полчаса привозите его в перевязочную.
Слегка поклонившись аудитории, Александр Васильевич вышел, прикрыв за собой дверь.
– Кто такой Счастливчик? – спросила Анна.
– Это лётнаб
. Их обстреляли боши и угодили ему прямо в ягодицу. Пуля остановилась в полутора линиях перед вертелом бедренной кости, пройдя в одной линии
от седалищного нерва. Не задета ни одна крупная артерия! – Людмила рассмеялась. – Он действительно счастливчик.
– Понимаешь, – Анна замялась – я никогда не помогала хирургам. Вернее помогала, но мало, С чего начинать?
– Всё очень просто! Привозишь его в перевязочную, помогаешь лечь на стол. Удаляешь старую повязку, обрабатываешь операционное поле йодоформом, обкалываешь кокаином, и подаешь врачу то, что он скажет.
– А что он скажет? – растерянно спросила она.
– Зонд, пуговчатый, или к примеру желобоватый, зажим какой-нибудь – она пожала плечами, – ранорасширитель Фарабефа или ложечку Фолькмана. Зажимы тоже все разные – Кохера, Москит, Бильрота, Пеана. Они бывают прямые и изогнутые.
Анна испуганно поёжилась. Взглянув на неё, Людмила ободряюще улыбнулась, – не бойся, – я тебе помогу. Вам должна помогать одеваться санитарка, ей буду я! Мы привезём Счастливчика пораньше и вместе подготовим его.
Анна благодарно улыбнулась и, взяв каталку, они направились в палату. Счастливчик оказался молодым симпатичным унтер-офицером, который увидев их, со вздохом спросил: – На экзекуцию?
– На перевязку – ответила Людмила – не бойтесь Дмитрий Михайлович, у Аннушки лёгкая рука!
В перевязочной она, достав из бикса халат, косынку и маску, помогла Анне одеться, и переоделась сама. Сестры вымыли руки и протёрли их спиртом.
Людмила ловко сняла старую повязку, обработала края раны, и попутно объясняя, начала обкалывать её раствором кокаина. Сделав два укола, она передала шприц – теперь попробуй сама!
Анна начала делать инъекцию, и в это время вошёл Александр Васильевич. Увидев, что сестра уже делает блокаду, он подошёл к раковине и стал тщательно мыть руки. Людмила надела на него халат. Хирург подошёл к столу и, внимательно осмотрев рану, удовлетворённо кивнул. Взяв шприц, Александр Васильевич легко потыкал иглой вокруг раны, Счастливчик не отреагировал.
– Зонд, зажим, пинцет, турунду – команды следовали одна за другой. Людмила, стоя у него за спиной, пальцами и глазами подсказывала, что делать. Глядя на врача, Анна поняла, что работа близится к концу.
– Тампон с карболкой – скомандовал хирург. Она взяла, наугад какой-то из зажимов и, ухватив тампон, обмакнула его в банку с надписью «Carbolic acid», вложила в протянутую руку.
– Сестра! – вдруг раздался резкий окрик: – Мне не удобно вводить в рану тампон корнцангом с прямыми браншами! Извольте подать изогнутый!
– Простите Александр Васильевич! – Анна мгновенно сменила инструмент. Неодобрительно покачав головой, он закончил туалет раны и взглянул на сестру: – Заканчивайте и везите его в палату.
***
Когда начали разносить обед, Анна, взяв поильник с жиденьким киселём и мисочку с сухариками, сказала Людмиле: – Богуславскому отнесу, он один лежит, ни к чему туда с тележкой ехать.
Сестра кивнула: – Померь температуру и пульс, чтобы потом не бегать.
По сравнению с первым днём после операции, Петр выглядел значительно лучше. Исчез землистый оттенок кожи и на щеках появился лёгкий румянец. Увидев Анну, он радостно улыбнулся и протянул к ней руки.
– Лежите спокойно, больной – строго сказала она и, поставив обед на тумбочку, быстро чмокнула его в щёку.
Отвернувшись, Анна быстро приготовила шприц и, не оборачиваясь, скомандовала, – Повернись на бок.
Сделав инъекцию, она поставила градусник и села рядом. Понимая, что объяснения не избежать, девушка решила взять инициативу в свои руки.
– Расскажи, как у тебя сложилось? – спросила Анна, погладив его по руке.
– После этого – он замялся – ну…,
– Я поняла, – ободряюще улыбнулась девушка, – продолжай!
Пётр облегчённо вздохнул: – На следующий день я пришёл к Фролу и прождал тебя до вечера. Так продолжалось три дня. На четвёртый я направился к Ефиму Егоровичу в надежде прояснить ситуацию, но ещё больше запутался. Сосед плёл что-то непонятное о том, что к нему пришла полиция, Егорыч пытался повеситься, а Филимона убили. Через день пришла телеграмма от брата. Он приехал в Москву и очень просил о встрече. Я написал тебе письмо и оставил у Фрола, вернее у его матери, со строгим наказом передать тебе и взять адрес. С братом мы встретились на удивление тепло. – Бес попутал – сказал он, и искренне разрыдался. У него хорошо шли дела в Южной Америке. С кофейной плантации в Санта-Катарине он имел хороший доход, а когда стал выращивать рис и гречиху, прибыль выросла вдвое.
– Там очень красиво? – тихо спросила Анна.
– Очень, – серьёзно ответил он. – От его фазенды, так там называют поместье, до Атлантического океана около сорока вёрст. Ты знаешь, я никогда не думал, что океанские берега так разительно отличаются от морского побережья. Когда стоишь на берегу океана, поражает ощущение какой-то космической безграничности, и ты видишь, как дышит земля. Там очень интересно наблюдать за китами, они заплывают туда в брачный период.
Он взял её за руку: – Когда мы с тобой приедем в Бразилию, то обязательно съездим к океану. С началом войны я потерял покой. Брат пытался меня отговорить, но безуспешно. Вернулся в Россию и поступил вольноопределяющимся. За хорошую службу меня произвели в офицеры. Я благодарен этому снаряду, который вернул мне тебя, – он поднёс её руку к губам, – расскажи, как ты оказалась в лазарете.
– Из-за тебя, – коротко ответила Анна, убирая руку. – Вдруг ко-то войдёт – пояснила она: – Если ты помнишь, я с тётей уехала в Ревель
к сестре, которая неожиданно решила перебраться в Варшаву, где её супруг открыл новое перспективное дело. Мне не хотелось ехать к пшекам и я вернулась на Кубань. Случайно в газете прочла списки раненых и увидела твою фамилию.
Улучшив момент, Анна, переведя разговор на брата, небрежно спросила: – Ты ведь не нищий приехал к брату, твои деньги, наверное, тоже вложили в дело?
Пётр неожиданно покраснел и неловко улыбнулся, – Я приехал к нему как церковная мышь. В последний день, мы решили проститься с родиной и наутро я проснулся с пустым бумажником.
По его лицу Анна поняла, что без женщин там не обошлось, но промолчала. Чтобы скрасить неловкость она сунула руку к нему под мышку и достала градусник.
Дверь открылась, и в палату вошли врачи во главе с Сергеем Викентьевичем. – Что с температурой? – спросил он поздоровавшись.
– 36,8 – ответила Анна, протягивая градусник.
– Прекрасно! – он кивнул головой, – поднимите рубашку.
Слегка помяв живот, Сергей Викентьевич, удовлетворенно произнёс: – Коллеги, я поздравляю вас с прекрасным результатом! Полагаю, сегодня можно уверенно заявить, что кризис миновал, и жизни нашего героя ничего не угрожает. Диету пока будем соблюдать, через дня три добавим протёртые супы и что-нибудь на пару, а завтра, можно вывезти его на прогулку.
Врачи согласно закивали и все вышли из палаты. Анна задержалась, убирая посуду, и когда они остались вдвоем, сказала, – завтра после обеда пойдём гулять.
– Ещё уколы будут?
– Последний завтра, в обед. Перед ужином, опять смерим температуру и, поцеловав его, вышла в коридор.
***
Екатеринодаръ
л?то 1915 года
