– Нет, – отозвалась она. – Мне надо Сашу ждать. И кормить.
– Ну, привет ему там. Скажи, чтобы надо бить только два раза: один раз в челюсть, а второй – по крышке гроба.
– Тьфу на тебя, Тёма, – фыркнула Юля и сбросила вызов, не дав похихикать как следует своему дружочку.
Саша пришёл где-то через полчаса, и сегодня он не был избит, что уже её порадовало.
– Как дела в школе? – спросила она.
– Нормально, – вежливо и коротко ответил он.
Так и поговорили. И вскоре настало время снова посетить соседку и её сына, потому что пришёл участковый.
Корякинцев был мужчиной низким, крепко сбитым. Лицо его, с опухшими веками, выдавало в нём человека, который мало спит. Виски его уже тронула седина. На правой руке поблёскивало обручальное кольцо, а в левой он держал потёртую некогда чёрную папку. Он оглядывал квартиру Маргариты Львовны без особого внимания, казалось, слушая вполуха. Возможно, он даже думал о чём-то своём: надо менять обои или проверить дневник у дочери, а то она будто совсем забросила учёбу. Да ещё и стучит что-то под капотом у его «короллы».
– Я Вас понял, Юлия Викторовна, – сказал он, когда она объяснила всю ситуацию, развернувшуюся вокруг квартиры Котовых. – Что же, Маргарита Львовна, пойдёмте до вашей соседки. Посмотрим, что там за фрукт. Или фруктесса. Вроде теперь так их надо называть. С суффиксами. Вы понимаете, о чём я пытаюсь сказать?
Юля медленно кивнула.
Сначала дверь никто не открывал. Но шум оттуда слышался, да и музыка бунчала. Хозяйка точно была дома. Маргарита Львовна очень нервничала и смотрела на Юлю с какой-то безумной надеждой.
– Мдаааа-а, – протянул многозначительно Корякинцев. – Поселилась же она мне на голову. Тьфу ты, прорва! Жили же тут раньше такие милые люди… Открывайте! Участковый Вас беспокоит!
Он переключился с звонка и принялся стучать кулаком по двери. Удары гулко отдавались эхом в подъезд. Но музыка затихла – наверняка услышала. И действительно: немного позже замок в двери захрустел, и дверь открылась.
Сейчас бунтарка была одета в большую мужскую рубаху серого цвета – явно не по размеру. И чёрные узкие трусы – больше ничего. Зелёные взлохмаченные волосы отвлекали внимание и от них, и от белых тонких ног. Лицо её не было заспанным – маленькие глазёнки жёстко впивались в Корякинцева.
Юля невольно подумала, что мужские рубахи надевают на себя только конченые извращенки, которым нравится, когда их считают за вещь, обладают ими. И помечают таким образом.
– Чего надо? – рявкнула она так, что у Юли даже дыхание сбилось. Ух, какова гарпия! И откуда у неё столько ненависти.
– Участковый Корякинцев. Жалуются на Вас соседи. Жизни им не даёте.
– Ха, семейка бандитов! – отозвалась она насмещливо, скрестив руки под почти отсутствующей грудью. – Он убивал людей!
Корякинцев немного помолчал, вероятно, подбирая выражения помягче.
– Он исполнял воинский долг, – сказал просто участковый. – Чтобы Вы тут могли двери краской обливать, волосы красить и наркоманить по клубам, спя с каждым встречным?
Девица опешила.
– Предъявите ваши документы, гражданочка. Немедленно.
Внезапная отповедь подействовала на «гражданочку» чрезмерно отрезвляюще, что та подчинилась и принесла паспорт.
– Иванова Наталья Ивановна, – прочитал участковый, и на лице у него появилась едва заметная улыбка. – Вам уже двадцать лет. Пора браться за ум.
Бунтарка впала в смятение, а смятение вновь у неё вызвало ярость.
– Послушайте, Вы!..
– Нет, это Вы послушайте! Налицо порча имущества. А ещё угроза физической расправы. Давайте обойдёмся без поножовщины. Моя задача не допустить, чтобы статистика по моему району поползла вниз… Благостная статистика, понимаете?
– Я не убийца в отличие от некоторых!
– Вы вандал, – заявил Корякинцев, – Маргарита Львовна великодушно отказалась писать
заявление на Вас, гражданочка… Но я Вам должен сделать внушение.
– Свободу не задушишь и не убьёшь! – взвизгнула зелёноволосая.
Участковый поморщился, словно у него разболелась голова, а после этого он вздохнул, будто подумал о ватрушках, которые стряпает его жена.
– Хорошо… Надеюсь, Вы меня поняли. Или Вы сами прекратите хулиганить, или будет дело по «хулиганке». И потом Вам некогда будет заниматься своей вот этой вот… Борьбой. Будете улицы подметать. Или утки выносить. В общем, исправительные работы. Я понятно объясняю?
– Всё с Вами ясно! – взвизгнула она опять и скрылась за дверью, хлопнув ей так сильно, что в подъезде чуть краска не поотлетала.
– Надеюсь, я с ней больше не увижусь, – сказал Корякинцев и слабо улыбнулся с видом невероятно уставшего человека. – И Вам советую.
На том и разошлись, но Юля пошла провожать Маргариту Павловну в квартиру. Последняя испытывала колоссальное облегчение от того, что ситуация с этой девкой хоть как-то продвинулась в нужную сторону.
– Спасибо тебе, Юленька… – сказала пенсионерка, заводя в квартиру свою спасительницу, но та не успела ничего ответить: они сразу миновали прихожую и оказались на кухне.
Юля встала, будто её прибило к месту молнией: она даже вообще не обратила внимания на характерные постукивания, которые услышала ещё при входе в квартиру.
Тук… Тук… ТУК.
Степан Александрович стоял на кухне и отбивал здоровенный кусок говядины… Молотком. Блестящим таким, с зазубренным бойком. Мощный мужик за столом одной рукой удерживал кусок, а другой методично его отбивал. Тук-тук-тук… Он мельком глянул на Юлю Викторовну, но ничего не сказал. Лицо его предельно сосредоточилось.
– Стёпа, – протянула пенсионерка. – Ты не поверишь! Теперь эта мерзкая девчонка не будет нас доставать… Спасибо Юле.
– С-с-спасибо, Юля, – машинально повторил он и остановился. – Ужин?
– Н-н-нет, – ответила Юлия и тут же себя возненавидела. Какого хрена она сама заикаться начала?! Лоб её покрылся испариной… С этой сраной фобией! – Извините. Нет. Я не голодная.
– В-всё н-н-нормально? – спросил он с каким-то подозрением, рискующим перекатиться в обиду.
– Да, всё замечательно. Мне просто надо идти…
Но давление она успела ей померить ещё раз, прежде чем Маргарита Львовна всё-таки задала вопрос:
– Почему ты так испугалась, когда вошла на кухню?
Юля улыбнулась, почувствовав, что эта улыбка вышла очень глупой и неловкой.
– Даже стыдно говорить, – начала она издалека. – Я боюсь молотков.
Маргарита Львовна удивлённо улыбнулась – как-то по-доброму, без насмешки.
– Ну, кто-то боится пауков, кто-то – высоты. А я боюсь… Молотков.
Это слово отдавалось у неё внутри холодным скрежетом. Молоток… Молоток! Настолько она ощутила всё неприятие этого инструмента, что содрогнулась.
– Почему? Почему ты их боишься?
– Когда я была маленькая, на меня накинулся соседский ребёнок. С молотком.
Она замолчала, а в её памяти резким, ярким пятном всплыло событие многолетней давности: кровь, гогот, молоток. И яркое солнышко, слепящее глаза.
– Я т-тоже б-боюсь, – сообщил Степан, появившийся в проёме комнаты. Он сделал это настолько бесшумно, что Юля испуганно заёрзала.
– Молотков?! – она сама изумилась уровню надежды, колыхнувшейся у неё внутри.
Он нервно улыбнулся – если это так можно назвать. Уголки его рта как-то задёргались, но глаза остались неподвижными.
– Н-н-нет. Г-г-г-глуб-б-б-боких в-в-в-водоём-м-ов…
Он тяжело выдохнул – далось это признание ему очень трудно.
– Каждому – своё, – отозвалась Юля Викторовна, прерывая неловкое молчание и уютный стук часов.
– Это надпись была написана на воротах концлагеря, – напомнила Маргарита Львовна, и Юле стало совсем уж не по себе… Она поспешила домой, надеясь, что Саша ещё никуда не ушёл гулять, и с ним всё по-прежнему в порядке.
И действительно: Саша был ещё дома, но смотрел как-то укоризненно и мрачно, будто знавал какую-то страшно тайну. Ходил из комнаты в комнату, сжимая телефон.
– Всё нормально? – спросила Юля, когда она готовила ужин на скорую руку.
– Да.
– Завтра я иду в школу твою.
Саша вздохнул, но спорить не стал. Если её уж его мать что-то решила, то её не переубедить. И эта черта его дико раздражала Юлю. Он в такие моменты всё больше напоминал ей Борю. Как бы говорил «делай, что хочешь, но я всё равно считаю тебя за дуру». Пугающая черта. Ведь он вырастет, повзрослеет и станет один-в-один он. Не возненавидит ли она его так же, как бывшего мужа?!
Юля стала отгонять от себя эти гнетущие мысли, но есть ей расхотелось, и она пошла спать…
Ночи без Бориса и какого-либо другого мужика проходили очень быстро, и наутро она принялась собираться в школу для серьёзного разговора.
Конечно, идти одновременно с сыном туда – означает поставить крест на его репутации. Потому она пошла туда одна, вернее, поехала на трамвае…
Школа была самой обычной и встретила Юлю гудящими первоклашками, звонко топающими своими туфельками по ступенькам крыльца. Сегодня стояла непереносимая жара, непривычная для сентября, и Юля надела прекрасное зелёное платье. Едва она подошла к школе, как по ней заскользили взгляды старшеклассников, кучками курящих то там, то здесь. Она отбросила идею о том, чтобы спросить у них, где найти директора. Смотрели они на неё с вызывающим неодобрением.
Внутри серых коридоров, ещё украшенных цветами и мишурой к первому сентября, тоже галдели школьники в чёрных костюмах и школьницы в белых блузках и таких же чёрных юбках. Единая форма, мать её раз-два! От обилия пышных бантов и галстуков сначала зарябило в глазах, будто тут всё ещё было первое число, но потом она попривыкла и смогла рассмотреть и чернорубашечного охранника, сидящего в телефоне, а после этого – низенького пузатенького мужика с усищами, который отчитывал растрёпанного мальчугана лет десяти.
– Дома ори, понял? – говорил ему мужик хрипловато, сжимая его локоть своими короткими пальцами. – И дома не ори тоже. Нигде не ори. Хватит. Ты не в цирке.
Юля ещё немного постояла, дожидаясь развития сцены, но её не последовало. Предполагаемый учитель отпустил ученика и сразу же повернулся к ней, уставившись ленивыми глазами.
– Вы чья мама?
– Мне нужен классный руководитель Барсукова Александра. И директор. А то я знаю, что у вас тут творится… Ужас.
– Пойдёмте, – он хрипло выдохнул, как закоренелый сердечник. – Я Вас сопровожу.
Он повёл её на второй этаж по оранжевой лестнице, рядом с перилами которой стояла парочка старшеклассников-дежурных с бэйджами.
– А что случилось, можете рассказать?
– А Вы кто? – спросила она, цокая каблуками позади мужика.
– Я информатик. Семён Семёнович меня зовут. У вашего Саши информатику я тоже преподаю, кстати. Способный мальчик.
– Да, я сама знаю, что способный, только вот его по голове колотят каждый день. И я устала ждать, когда это закончится.
– Ужасы какие-то рассказываете, – заметил Семён Семёнович. – При мне ничего такого не было…
Они поднялись на второй этаж и оказались в директорском крыле с краснодверными кабинетами и большими раскидистыми цветами, пахнущими на весь коридор так, что у Юлии Викторовны заслезились глаза.
Сам же директор – или, вернее, директрисса – стояла рядом с невзрачной женщиной в тёмном допотопном костюмчике из юбки и блузки, и больших очков. Они оживлённо беседовали, и Юля смогла разобрать фразы, долетевшие до неё из уст директриссы:
– Вы уже разберитесь, наконец, со своими отношениями! Мне Илья такой не нужен. На него дети уже жалуются, что он орёт каждый урок на них. И я сама, между нами будет сказано, чувствую от него запах. И уже не первый день.
– Илона Измайловна, – резко начал Семён Семёныч, не найдя иного восклицания. – Тут мама Саши Барсукова пришла. С Вами говорить хочет.
– В чём дело? – та сразу же переключилась с учительницы на пришлую женщину, и голос её колоссально изменился, сделался жёстче, как вода от накипи.
– Я хочу выяснить, долго ли с моим сыном тут будут случаться драки?
– Это у Вас надо спросить, женщина, – ответила та с необычайной яростью. – У Расула тоже есть родственники. Только вчера его отец приходил! И тоже устроил скандал! Они устраивают «Бойцовский клуб» там, где им вздумается. Ваши мальчики! Позавчера, например, устроили драку прямо на уроке физкультуры! Пойдёмте, пойдёмте, поговорим
с учителем!
Юлия Викторовна настолько была возмущена, что безмолвно согласилась на предложение директриссы, кою про себя она впредь будет называть только «директорша». Семён Семёныч не стал провожать дам, а как-то незаметно отвалился от их компании.
Они спустились на первый этаж, как прозвенел звонок, обозначавший конец перемены. Школьники и школьницы бросились кто куда. А Юля вместе с Илоной дошли до конца коридора – там был спортзал с высоченными потолками и баскетбольными кольцами.
Физрук был внутри – и внешний вид его поразил Юлю. Большой, с широкой спиной. В синем спортивном костюме. Сюрреалистичная комичность ситуации заключалась в том, что в одной руке он держал недавно соструганную табуретку, а в другой – тяжёлый столярный молоток. Какие-то четвероклассники буквально только что закончили расставлять парты. Судя по этому, здесь проводили ещё занятия по труду пару раз в неделю…
Физрук-трудовик повернулся к ним, одарив их спёртым запахом перегоревшей водки. Грубая щетина, озлобленный взгляд.
– Илья Андреич, – сразу начала Илона Измайловна. – Будьте любезны, расскажите о конфликте Саши Барсукова и Расула Галимова.
– Чего? Какой конфликт? – в первое мгновение он даже и не понял о чём речь. – А, эти двое. Ну, подрались и подрались. Кто не дрался в их годы?
Юлия Викторовна возмутилась громадно, возмутилась настолько, насколько могла. И следующие минут двадцать она пыталась объяснить им, что это совершенно дико и абсурдно. Но, к её великому удивлению и разочарованию, для них это оказалась необъяснимая вещь.
Назад она шла уже пылающая, оглушительно цокая по пустым коридорам. Она хотела зайти к сыну, но потом передумала – и так не помогла ему нисколько, осталось ещё перед одноклассниками его авторитет уронить. Потом Галимов не только не отстанет, а впредь и гляди, чтобы другие не присоединились.
Она выскочила из школы, не замечая никого вокруг – ярость застилала её глаза, а зубы сами сжимались. Гневно. Понятное дело, что ни директор, ни физрук-трудовик с запахом алкоголя, да и вообще кто-то ещё не собирался ничего с этим делать. Подерутся, да успокоятся. Кто не дрался в их возрасте? Вот и весь вердикт.
