Лила тогда мать слёзы, а дочь не вернёшь. И поползли по деревне слухи, что это Алёна Аню сгубила. Вспоминали ей проклятья ей на дороге да все слова преувеличивали. И смотрели косо.
Алёна, когда узнала новости про Аню, места себе не находила: ведь помнила, с какой злобой пожелала сопернице плохого.
«Но ведь и она не святая, – успокаивала себя Алёна, – в семью нашу влезла, на Тимура приворот сделала, обо мне слухи распустила».
От этих мыслей становилось спокойнее, но всё равно чувствовала Алёна дрожь внутри, будто что-то произойти должно. Зябко ей становилось от этого даже в тёплом доме. И одна мысль о Тимуре ей покоя не давала, всё в голове крутилась, а ответа на неё не было.
«Если на него приворот поставили, почему он в армию ушёл, а не к сопернице побежал?»
Никак это в голове Алёны не укладывалось, картина стройная не получалась.
Хотелось ей верить, что нет никакого колдовства, что придумала она всё. Но бабка в соседней деревне была настоящей, и такой страх в её глазах был, когда на Алёну смотрела, что не забыть его. И про Тимура она странные вещи говорила…
Так и жила Алёна в неведении, а свекровь на неё поглядывала. Ни в чём не винила, из дома не выгоняла, но стала на расстоянии держаться.
А сплетницы деревенские быстро вести подхватили да понесли. Начали шушукаться, ведьмой девушку называть, отца её вспоминать, да на старый дом, где Алёна с Тимуром раньше жила, кивать.
Но как подходила молодая мать к ним ближе, узнать про папу хотела, да про бабку Тимура, чей дом им достался. Так замолкали старухи, губы поджимали и холодом взглядов девушку окатывали. Ничего от них Алёна не добилась.
А потом неожиданно вернулся отец Тимура. Свекровь уже и не думала его увидеть. Плакала по ночам, что одна с детьми осталась, что уже вся деревня шепчется, что бросил он её да молодую на родине завёл.
А муж написал ей всего пару раз. О приезде не сообщил. Просто приехал, по-хозяйски вошёл в дом да еды потребовал. Жена к нему подходит, не верит, что вернулся. А он её наскоро обнял да за стол сел.
– Мужа-то кормить будешь? – спрашивает. – Или голодом морить намерена?
Засуетилась женщина, накрыла ему всё самое лучшее, что детям готовила. Села напротив – смотрит, не насмотрится. Брошенкой нехорошо было жить, под насмешливыми взглядами ходить, а теперь она опять жена мужняя.
Рассказал отец Тимура, как добрался до отчего дома, который его отец молодым покинул. Да и дома там нет. Землю родную нашёл, а на ней развалины. Потом родных своих искал, соседи помогли, вспомнили, кто здесь жил и куда семья уехала.
Родные ему не очень обрадовались, думали, с потребой какой к ним пришёл. А когда узнали, что землю родную повидать хотел, то приютили, историй разных рассказали. Про отца его спрашивали: остались у того несколько братьев на родине, а у них сыновья. Один из них как две капли похож на него самого.
– Но не смог я там долго, – говорил мужчина жене. – Думал, что там моя земля, раз предки мои жили. А теперь понял, что земля моя здесь, где вырос я. Кормила она меня, растила, тебя мне дала, а теперь детей наших носит. Вот и вернулся. Не могу я на чужбине, здесь мой дом.
Слушала его жена и не знала, то ли радоваться, что вернулся, то ли печалиться, что не к ней он приехал, а по родным местам затосковал. Но не стала об этом думать – муж рядом, и хорошо. С ним всё лучше, чем без него.
Невестке мужчина не обрадовался. Но прогонять сразу не стал. А как послушал, что в деревне про неё говорят, сказал жене:
– Мало мне было твоей матери, как все на неё наговаривали, даже выгнать из деревни хотели. И на тебя потом косо смотрели, хорошо – позабылось всё. И у Алёны отец тоже «из этих», – он многозначительно поднял брови, – не просто так они с Тимуром сошлись. С детства ведь неразлучны. В нём твоя кровь играет, в ней – отцовская. Из всех деревни только друг на друга и смотрели всю жизнь.
Мать Тимура молчала, видя правоту в словах мужа.
– Ты как хочешь, а девка пусть отдельно живёт, – закончил муж. – Таким, как она, привычно это.
Женщина согласно кивнула и пошла говорить Алёне, что пора той в свой дом возвращаться.
– Я тебе говорила, что могу тебя принять только до возвращения мужа, – сказала она невестке. – Он здесь хозяин, как велит, так и делаю.
Алёна слушала её, еле сдерживая слёзы. Возвращаться в старый дом, мимо которого ей теперь даже ходить было страшно, ей совсем не хотелось. Но и деваться было некуда – дочь ма?лёнькая, образование не закончено. Куда она из деревни уедет? Кто её на работу возьмёт…
– Позвольте мне привести тот дом в порядок, – попросила она, – помыть, проветрить – как я туда с ребёнком вернусь?
– Хорошо, неделя у тебя есть. А больше муж не позволит, – согласилась свекровь. – Скажи спасибо, что деньги тебе давать разрешает. А то на что бы ты жила? А я тебе с огорода всё давать продолжу, ведь дитя твоё – нам родное.
И пошла Алёна собираться в свой старый дом.
Глава 8. Снова в старом доме
В первый день Алёна с трудом добралась до крыльца своего дома. Весна хоть и вступила в свои права, но весь двор был зава?лен талым снегом, в котором девушка проваливалась. Последний раз она была здесь поздней осенью, после родов, когда собирала вещи для переезда к свекрови.
Почистила Алёна дорожку к своему дому, зашла внутрь – и таким холодом на неё повеяло, будто за зиму мороз каждую доску пропитал, всё внутри заледенил.
Даже печь разгораться не хотела, не брал огонь сырые дрова. Сколько газет Алёна извела, а всё без толку. Решила на завтра вернуться с сухими дровами из дома свёкров.
Так несколько дней ходила она, протапливала дом, пыль убирала, гарь от печи да посуды отмывала.
Наконец запаслась продуктами из погреба родителей Тимура и съехала от них с дочкой.
Первую ночь совсем не спала. Хоть в доме было жарко натоплено, но сырость не хотела покидать эти стены. Казалось Алёне, что матрас весь мокрый. Хорошо, что дочка спала в перевезённой кроватке под сухим одеялом, за неё девушка не беспокоилась, а сама переодевалась несколько раз за ночь, так как бельё становилось сырым.
А в темноте комнаты ей мерещилось какое-то движение, будто шаркает кто по полу, посуду в шкафу двигает, смотрит на неё глазами большими.
Поднималась Алёна на кровати, осматривалась, да ничего не видела. Даже лампу включённой оставила, чтобы меньше бояться. Но как в сон проваливалась – сразу звуки появлялись.
Утром проснулась вся измотанная, восхода солнышка еле дождалась. А дочь, наоборот, прекрасно выспалась, будто легче ей здесь было, чем в доме у бабушки. Танюшка была радостная, улыбчивая, ручки к матери тянула. Отлегло у Алёны от сердца.
– Ради тебя я всё выдержу, со всем справлюсь, – сказала она дочери.
И стали они дом заново обживать, у сырости отвоёвывать. А как весна за окном расцвела, прогрелись наконец стены, просохли матрасы, и жить стало лучше. Будто и не было зимы снежной, родов трудных. Словно так и жили они с дочерью в этих стенах – сначала в одном теле, теперь в двух.
Смотрела Алёна на радующегося жизни ребёнка, на природу оживающую и о себе думала.
– Когда же моё сердце оживёт? – шептала она себе под нос. – Когда милый вернётся и к груди прижмёт? Увидит ли Танюшка отца родного, или так и суждено нам с ней одним век коротать?
Так и не было вестей от Тимура, уже больше года о нём ничего неизвестно. Жила Алёна одна, никого в гости не звала и сама ни к кому, кроме свёкров, не ходила.
Деревенские сплетницы продолжали смотреть на Алёну с укором, но вместе с тем в их глазах чувствовался страх. Не трогали они девушку, но и не помогали.
А Алёне некогда было о них думать. Оставшись одна в доме, поняла, насколько легче было вдвоём со свекровью справляться. Теперь Алёна и печь сама топила, и воду носила, и еду готовила, и за ребёнком следила.
А дочка, как ползать начала, всё норовила подальше заползти, к горячему да острому прикоснуться. Несколько раз в самый последний момент Алёна её от беды спасала.
Тяжело жилось им без Тимура, продукты его родители давали. Немного, правда, но чтобы голодными не быть, хватало, а денег совсем не было.
Научилась тогда Алёна и хлеб печь, и одежду перешивать из той, что свекровь от младших детей отдавала. Но жить так было невмоготу.
Устроилась она уборщицей в магазин, где Аня раньше работала. Привезёт с собой дочку в коляске, укачает на улице, а сама убираться идёт. Хозяин ей потом за работу копеечку заплатит да круп просроченных отдаст.
Однажды заболела продавец, говорит он Алёне:
– Замени её, а я тебе заплачу.
– Да мне ребёнка деть некуда, – отвечает девушка.
Деревня у них маленькая, до детского сада ехать в соседний посёлок надо. Да и страшно свою кровиночку чужим людям отдавать. После пропажи мужа поселился в сердце Алёны страх, что пропадёт Танюшка.
Сны ей снились, что выходит дочка из дома, а дверь сама за ней закрывается, и идёт Танюшка по лесной дороге, по которой Алёна когда-то плутала. Да всё дальше от дома удаляется, бежит за ней мать, кричит, а девчушка как не слышит.
Всё вперёд идёт, сморит на кого-то, улыбается, руки протягивает. Алёна за ней быстрей бежит, а навстречу ей ветки – по лицу стегают, ноги заплетают. Всё дальше Танюшка, всё больше скрывают её деревья. Теряет Алёна дочь из виду, кричит, зовёт девочку, а всё без толку. Так и возвращается домой одна.
Просыпалась тогда Алёна в холодном поту, подходила к мирно спящей дочери. Гладила её волосы, смотрела на лицо сонное, тревожный стук своего сердца пыталась умерить. Не могла она ребёнка после таких снов далеко отдать.
Пришлось к свекрови идти, просить, чтоб присмотрела, пока она работает. Согласилась та, только просила забирать не поздно.
Алёнка и рада. Стала в магазине подрабатывать, сначала продавца замещала, а когда та после болезни вернулась, хозяин Алёну не отпустил.
– Вижу, смышлёная ты, шустро соображаешь: оставайся, будешь товар считать да документы вести, я тебя научу. Мне одному тяжело уже.
Согласилась Алёна, и стало ей полегче жить. Деньги хоть какие-то появились да продукты перепадать стали: то коробка с сыпучим товаром порвётся, то срок подойдёт, она за полцены брала. Мечтала ещё образование закончить, да пока не получалось.
Так и жила, Тимура ждала, надежду с каждым днём теряя.
В один из дней, крутясь по дому в редкий выходной, заметила Алёна, что дочь держит книгу старую: где её нашла, непонятно. Не видела таких Алёна в своём доме. Пыль от страниц во все стороны поднимается, а сами страницы такие серые от старости, что и не видно на них почти ничего.
Посмотрела Алёна внимательнее, а страницы-то исписаны мелким почерком. Вроде на родном языке написано, но не всё понятно. Символов странных много, рисунков. Начала листать Алёна книгу, расчихалась. И вдруг почувствовала, что дышать тяжело, глаза ей будто пеленой заволокло, и всё поплыло…
– Ааааа… маааа, – слышался Алёне сквозь пелену голос дочери.
Малышка теребила её руки, ползала вокруг, прижималась к ней своим личиком.
Алёна открыла глаза. Она лежала на полу, рядом с книгой, что листала ранее. С тревогой посмотрев на Танюшку, увидела, что с той всё в порядке.
– Доченька, – прошептала она, прижимая ребёнка к себе.
Но девочка уже успокоилась и норовила отползти, очень её книга интересовала. Перебирала, гладила она старые страницы своими маленькими пальчиками.
– Где ты её нашла? – задумчиво проговорила Алёна, поднимаясь с пола.
В голове всё ещё стучало, перед глазами был туман; сколько времени она была без сознания, девушка не знала.
И откуда дочь достала книгу, не понимала. Вроде она сама весь дом убрала, матрасы подняла, на чердак только не лазила, но и ребёнок туда залезть не мог.
Не найдя объяснения этому, Алёна взяла книгу в руки. И её вновь пеленой накрыло, глаза замутились. Стряхнула с себя девушка поволоку и страницы листать начала. А пальцы под ними так и горят. Браслет на руке её внимание привлекает, вся кисть под ним чешется.
– Что за книга странная, никогда таких не видела, – произнесла Алёна.
Переплёт кожаный, со странными знаками, вырезанными сверху, страницы истлевшие. Некоторые уже разваливаться начали. А на них слова написаны, в стихи сложенные, и символы разные нарисованы.
Положила Алёна книгу на полку, в другой раз полистать собралась. Хотела дальше делами заниматься, а мысли всё к книжке возвращаются. Нет, нет, а глянет на неё Алёна, мимо пройдёт – прикоснётся.
Вечером, когда Танюшку уложила, захотелось Алёне свечу зажечь да страницы старые полистать. Такой интерес проснулся, что сна ни в одном глазу, хоть и на работу завтра.
Рассматривает Алёна книгу, слова в ней разобрать пытается. Заметила, что некоторые буквы в словах заменены на незнакомые символы. Когда она эти символы запомнила, то смысл понимать начала. Так почти до рассвета и просидела.
И весь день на работе только о старинной книге думала. Не отпускало её прочитанное, манили к себе страницы ветхие, незнакомым почерком написанные.
А говорилось в книге о травах разных, когда собирать, как заготавливать, какую травку с чем смешивать и как ими болезнь лечить.
Вспомнила Алёна, что принесла ей женщина с браслетом на руке травяной сбор в больницу. И быстро тогда девушка на поправку пошла. А что в том сборе было – не сказала. Соседки по палате спрашивали, попить просили, а Алёна не давала.
– Не для вас принесено, – говорила им.
Женщины обижались, а Алёна как чувствовала, что не надо другим передавать то, что для неё сделано.
И сейчас, читая книгу, понимала, почему так себя вела. Написано в ней было, что «ежели хворь сильная, силы все из человека забирает, то обычный сбор не поможет. Надо особый делать».
И дальше сказано как: «почувствуй болящего, прикоснись к нему своей душой, ощути его немощь да потребу, и на этом чувстве травы смешивай. Руки сами к нужному мешочку потянутся. Смешай всё, как чувствуешь, и болящему дай. Пусть заваривает и пьёт. Но никому другому сбор этот не даёт: иному он вреден будет. А сама, как закончишь на чужую хворь смотреть да травы мешать, про себя не забудь: руки от локтя колодезной водой омой, полынь подожги да вокруг себя три раза обнеси».
Закрыла Алёна книгу, задумалась. Никогда раньше о таком не читала. Но каждая строчка в её сердце отзывалась. И от этого неведомое чувство в ней поднималось. Будто всё, что её окружало раньше, и не такое на самом деле. Будто есть знания, о которых многим неведомо.
А тот, кто владеет ими, иначе мир видит. Но на него другие люди косо смотрят.
Вспомнила Алёна бабку, к которой в соседнюю деревню ходила. Её ведь все ведьмой считали, а она тоже травами лечила. И у них в деревне такая бабка была, да померла, когда ещё Алёна маленькой была. Не любили её в деревне, дом тот так заброшенный и стоит.
«Боятся люди тех, кто больше них знает, – подумала она, на книгу поглядывая. – Небылицы всякие про них сочиняют. А что тут такого – травки смешать? Они вот везде растут, каждый может собрать да заварить».
Только решила так, как книга под её рукой будто шевельнулась.
«Не каждый так может», – прозвучали в голове Алёны слова.
Девушка одёрнула руку от книги и с удивлением посмотрела на неё.
«Откуда всё-таки взялась она в моём доме? Я ведь все уголки облазила, всю грязь выгребла, не было её нигде. А сейчас появилась, и вещи такие в ней написаны. Нигде такого не встречала. Ни в одном учебнике об этом не написано. И чувства во мне такие поднимает – что страшно становится».
Но оторваться от книги Алёна не могла. Стала ночами почитывать да себе в блокнотик понятным языком переписывать.
А поскольку время летнее было, стала Алёна в выходные дни брать дочку и ходить с ней по окрестным полям да лугам. Травки рассматривать, домой приносить да с рисунками в книге сверять. Запахам особое внимание уделяла: если запах от цветка не тот шёл, что указан был, значит, неверное растение сорвала.
«Запах – он как дух: для каждого свой», – было написано в книге.
Так и ходила Алёна всё лето, насушила себе разных травок, чай с ними заваривала, свекровь угощала. Та пила и хвалила.
– Давно такого вкусного чая не пробовала, – сказала женщина, – сама собирала?
– Да, мы с Танюшкой гулять пойдём, травок разных сорвём, – улыбнулась Алёна.
– И никто тебе о них не рассказывал? – как бы невзначай уточнила свекровь.
