– Мне, между прочим, в январе стукнуло восемнадцать, а сейчас конец мая. Интересно, что там за сюжет такой секретный в этой «Маленькой Вере»? Только и говорят, что об этом фильме, месяц назад привезли к нам в прокат – очередь за билетами была жуть. Еще говорили, билеты по распределению к Первомаю достались ветеранам в качестве подарка, так случился какой-то конфуз – многие выбегали из зала с криками «Позор!», – рассказывала я услышанные во время обеденного перерыва от коллег городские сплетни.
Андрей смеялся. Он видел уже нашумевший фильм, но не спешил делиться со мной рассказом о сюжетной линии, отвечая на мои расспросы односложной фразой: «Фильм про любовь, что еще говорить».
На улице становилось прохладно. Андрей прижал меня ближе к себе и ускорил шаг. Я, стараясь попасть с ним в ногу, быстрее засеменила рядом, всю дорогу до дома думая о его странном предложении купить мне туфли и о любви, еще не представляя, как в скором времени расширится мой кругозор на эту тему.
***
Что это такое – любовь? Про что она? И как понять, что это именно она?
Может, это про выложенные в твое имя камушки на берегу местной речушки, незаметно разбросанные при твоем приближении?
Или про самый вкусный кусочек, незаметно положенный тебе в тарелку во время дружеских посиделок?
Про нахождение в кармане сумки записочки со словами «Не грусти» с завернутой в нее твоей любимой конфетой?
Или это про желание ежеминутно держать тебя за руку даже в овощном магазине?
Про разговоры о планах на будущее с употреблением слов «мы» и «нам»?
Про посиделки вечером на балконе под тишину засыпающего города?
Может, это про то, как, проснувшись утром, понимаешь, насколько тихо вставал спящий рядом с тобой человек, стараясь не разбудить сборами на работу в утреннюю шахтерскую смену, прогуляв с тобой до первых петухов и успевая не только собрать «тормозок»[21 - Это еда, которую шахтеры берут с собой на смену. По всей вероятности, произошло от слова «тормозить», делать перерыв в работе для еды.], но и оставить для тебя рядом с приготовленным завтраком записку на кухонном столе?
Или это про то, как ты, неожиданно простыв, сваливаешься с температурой, а он, чтобы не смущать тебя и не оставлять одну в квартире с родителями, берет отгулы и сидит рядом у постели, заботливо дуя на поднесенную к тебе ложечку с чаем?
Что такое эта любовь? Для меня она тогда вырисовывалась из этих моментов, встраивалась в мою модель первых отношений с мужчиной, трансформируясь в такие понятия, как «забота», «хорошо вместе», «хочется быстрее поделиться прошедшим днем и обязательно узнать, как прошел день у другого», не представляя, как могут вообще проходить дни друг без друга.
Вот что такое любовь, а не все эти розовые хрюшки с ванильных плакатиков, – думала тогда я.
***
Андрей вошел в мою жизнь с такой непоколебимой, естественной уверенностью, как будто был рядом всегда, не оставив ни малейшего шанса на сомнения и раздумья. Я потянулась к нему всей своей детской истосковавшейся душой, обретя в этих отношениях то чувство спокойствия и защищенности, которого так не хватало все эти годы.
C удовольствием, словно новую галактику, я разглядывала его семью и отношения в ней, все время сравнивая их со сложившимися стереотипами своего детства. Удивительным было для меня все – не только полное принятие жизни и поступков сына, но и радушное отношение ко всем входящим в дом этой семьи, казавшейся мне тогда такой дружной. Вечерняя лепка пельменей, сопровождающаяся веселыми байками из прошлого, к которым теперь прибавилась история Андрея про мои «супермодные» туфли. На шутливые расспросы родителей, почему он выбрал именно меня, он неизменно отвечал: «Ну, ее мыльницы решающими были! Просто улет! Как тут устоишь!»
В выходные вся семья собиралась за большим столом и под ароматный запах свежеиспеченных пирогов обсуждала, как прошел день у каждого. Мама Андрея варила удивительное варенье из морошки, которую они вместе с отцом собирали недалеко от выделенной им дачи.
Северное лето в тот год выдалось особенно жарким, и даже надоедливая мошкара, облепляющая в вечернее время жителей злобным роем, отступала перед палящим июльским северным солнцем, давая возможность горожанам спокойно отдыхать в тени дворовых аллей.
Пока родители Андрея проводили жаркий июльский сезон на даче, мы, предоставленные сами себе, одни в большой трехкомнатной квартире, с удовольствием собирали компании друзей. Слушали музыку, болтали о перспективах и намечающихся изменениях в стране, спорили о политическом прошлом и делились мечтами о новом будущем. Время от времени выбирались на берег местной речки, не забыв прихватить с собой сопутствующие пикнику символические спиртные напитки.
Уткнувшись в теплое плечо Андрея, завернувшись в заботливо прихваченный им плед, я слушала тихие неспешные беседы у костра и рассматривала звездное небо. Тишина, треск сухих веток в огне, запах печеной картошки, жареного хлеба, аромат травяного чая… Вот Андрей берет в руки гитару, чтобы спеть традиционную песню, завершающую все наши посиделки и известную всему старшему поколению покорителей Севера:
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подернулись угли костра,
Вот и окончилось все – расставаться пора.
Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
– подхватывали все хором, в завершение еще одного проведенного
вместе дня.
***
Москва – Брянск, август, 1989 год
Отец не сразу заметил мое отсутствие. Спохватившись, нырнул в роль заботливого родителя, клятвенно пообещав мне бросить пить и начать ковать из меня человека. Процесс перековки, разумеется, предполагал получение высшего образования. Правда, для этого требовалось сделать перерыв в ежедневных сборах участников «кружка единомышленников», прекратив ударно отмечать долгожданный отпуск.
Оторвав на кухонном календаре последний июльский лист, отец срочно решил исправлять ситуацию. Несмотря на то что большинство московских вузов уже прекратили прием абитуриентов, при некоторых открылись дополнительные коммерческие отделения, куда мы с отцом и направились.
Всю дорогу отец восторженно разглагольствовал о финансовых инвестициях в мое будущее образование и о планах скорейшего оформления документов для проживания в нашей московской квартире. Но как только мы сошли на перрон Ярославского вокзала, он неожиданно изменил наш маршрут, решив срочно поехать в Брянск и немедленно показать меня маме. Что мы и сделали.
– Я на минутку, сигареты купить, – отец скрылся в пивной, и это не предвещало ничего хорошего.
История повторялась как под копирку. Ровно год назад прозвенел мой выпускной звонок. Ожидания новой взрослой жизни исполнились для меня буквально. Тогда, едва мы сели в поезд «Воркута – Москва», повезший выпускников северных школ покорять столицу, пополняя ряды студентов, как отец сразу пропал в вагоне-ресторане. Все мои робкие попытки вырулить из создавшейся ситуации были безуспешны. Добравшись до Москвы, отец не раздумывая изменил наш маршрут, отправившись на Киевский вокзал, в сторону родительского дома, находившегося в полутора часах езды от Брянска. Для резкого изменения маршрута нашлось сразу несколько уважительных причин: посетить могилу деда, умершего пять лет назад, срочно погоревать с выпускницей на могиле ее матери, и самое главное – «отметить» известие о возможном разводе с мачехой, которая, будучи директором школы, где я училась, дотянув до моего выпускного, словно до рубежа остановки под названием «Порядочность», объявила о своем возможном решении накануне нашего с отцом отъезда.
Все эти события отягощались моей финансовой несамостоятельностью и, как следствие, явились причиной опоздания к началу вступительных экзаменов. Мои жалкие попытки подать документы в оставшиеся вузы заканчивались одной и той же фразой из популярного советского фильма: «Приходите завтра».
К сожалению, в отличие от Фроси Бурлаковой, героини фильма, опоздавшей с подачей документов в вуз, случайно проходящий мимо участливый профессор мне не попался. Вместо него меня встречали
довольно нервные сотрудники приемной комиссии, не желающие входить в чье-то положение.
В стране полным ходом шла перестройка, прокручивая людей, словно винтики в одном большом заржавевшем старом механизме.
К концу отпуска отец, разглядев объем катастрофы – упущенной возможности моего поступления – стоя на мылинском[22 - Деревня в Брянской области.] перроне около уходящего на Север поезда, каялся передо мной и своей старенькой матерью, уговаривая меня вернуться с ним обратно, суля организовать и оплатить обучение на бухгалтерских курсах при университете в Сыктывкаре.
И вот теперь история повторялась как назойливое дежавю. Все обсуждаемые перспективы и планы рушились в этой неприметной пивной, рядом с кладбищем, на котором была похоронена моя мать.
***
Брянск, август, 1989 год
Подождав пару минут не выходившего из пивной отца, я побрела в город, уверенная, что ни под каким предлогом в этот раз я не заберу документы из брянского техникума – единственной оставшейся для меня возможности учебы на курсах менеджмента и управления в этом году. Я твердо решила, что я не использую мой обратный билет и не вернусь с отцом назад. Я не буду надеяться изменить то, чего не может изменить он сам.
Родина моих родителей не выглядела приветливой. Осенний Брянск встречал сильным промозглым ветром. Пытаясь укрыться от неуютной погоды, я забрела в новопостроенный универмаг. Времена дефицита еще не прошли, и народ радостно и шумно, как стайка голубей, толкался в очереди за рижской косметикой. Набор такой косметики подарил мне Андрей перед моим отъездом.
– Ты точно уверена? Может, останешься? – он перебирал ногой упавший на перрон лист. – Везде люди живут, что тебе эта Москва и учеба, может, на следующий год поступишь в наш местный техникум? – не смотря мне в глаза, нервно заглатывая дым от сигареты, уговаривал меня Андрей.
Он не понимал, что бегу я не от провинциального города, не в поисках возможностей. Я бегу от невозможности жить с отцом.
– Я тебе сразу позвоню и напишу! – крикнула я, запрыгивая в вагон, долго всматриваясь в силуэт Андрея на перроне, смотрящего вслед увозившему меня поезду.
Почему он не сказал главных слов, не остановил, не настоял? Впоследствии я часто задавала ему этот вопрос. И каждый раз после этого мы долго молчали…
Из невеселых мыслей, захвативших посреди брянского универмага, меня выхватил крик:
– Пододвиньтесь, если не покупаете! Встанут и стоят…
Я обернулась: вот это чудо! Моя школьная подруга Светлана, мой молчаливый спаситель. Ее семья не раз давала мне убежище во времена затяжных запоев отца. Несколько минут мы обалдело смотрели друг на друга. Еще большее изумление было вызвано счастливым совпадением: Светлана, как выяснилось, поступила на те же курсы, что и я.
С появлением подруги чужой и недружелюбный город сразу приобрел родные очертания: я больше не одна. Местные мальчишки, пронюхав, что в общежитии пополнение иногородних девочек, принялись активно завоевывать наше расположение, принося банки с домашними заготовками – вареньем и компотами. Чтобы улучшить свое финансовое положение, мы со Светланой устроились на хлебозавод, подрабатывать в вечерние смены, дающие возможность дополнительно питаться выпекаемой на заводе продукцией.
Нас потихоньку захватило, увлекло в водоворот бесконечных студенческих дел, лекций и зачетов. Периодически, прогуливаясь по осенним улочкам вечернего Брянска после междугородних разговоров с Андреем, я все чаще понимала, какое большое расстояние разделяет нас. Он все чаще пропускал мои вечерние звонки, оставляя заказ до закрытия телеграфа[23 - Отделение связи, в народе «переговорный пункт», с помощью которого можно было осуществлять телефонные переговоры с людьми, у которых не было телефона, либо проживающими в населенных пунктах, с которыми не было автоматической междугородней связи. В заявке на телефонный разговор можно было указать адрес и фамилию нужного человека. В таком случае он извещался о предстоящем разговоре телеграммой. В назначенный день и час оба человека приходили на телеграфные пункты, и их соединял оператор связи.]– я успевала просушить промокшие насквозь сапоги, терпеливо ожидая соединения.
За эти пару месяцев от него пришла лишь пара суховатых телеграмм с датой приглашения на телефонный разговор. В одной из них, узнав о том, что я не планирую встречать Новый год в Инте, он неожиданно сообщил, что собирается проведать свою старшую сестру, живущую в Сочи, отвергнув мое предложение встретить праздник вместе в Брянске.
Слегка расстроившись несовпадением новогодних планов, я с новой силой окунулась в уже сформировавшийся ритм моей новой жизни. Беспокоило меня лишь ухудшающееся в последний месяц самочувствие. Утреннее недомогание и тошноту я списывала на акклиматизацию и сильную усталость от свалившейся на меня трудовой нагрузки.
***
Брянск, ноябрь, 1989 год
– Я точно знаю, это у тебя «блуждающая грыжа»! Тебе нужно к гастроэнтерологу, – с важным видом начинающего доктора, выслушав вечером за чаем мои симптомы, изрекла диагноз приехавшая нас навестить одноклассница, учившаяся на медицинских курсах в Ленинграде.
В последнее время у меня сильно болел желудок. Болел так сильно, что игнорировать эту боль не было никакой возможности.
Пожилой доктор, бегло осмотрев меня и чиркая что-то в карте, рассеянно бросил:
– Вам не ко мне.
– Как не к вам? А куда?
– Выйдете, повернете налево во двор, там отделение психиатрии.
– Как психиатрии? Зачем мне туда?
– Девушка, – пожилой врач пристально посмотрел на меня, после чего, слегка откашлявшись и сняв очки, сообщил: – Вы беременны. Вам проконсультироваться с психологом хотя бы.
Ошарашенная, я вышла из кабинета, к хлипкой двери которого прильнули ушами мои подруги. Они тоже пребывали в легком шоке.
– Нужно сообщить ему, – только и смогла произнести я.
Радостные, мы побежали на переговорный пункт. В трубке отозвался незнакомый женский голос.
– Алло, могу я услышать Андрея? – спросила я.
– Вы Надя? Не звоните сюда больше. У нас через неделю свадьба.
На том конце провода раздались короткие гудки.
Я растерянно молчала, вцепившись в трубку. Светлана бережно забрала ее у меня, положила на место и тут же заказала переговоры с отцом.
– Я тебя не этому учил! – выслушав меня, принялся кричать родитель. – Как ты могла меня опозорить? Ты что себе думаешь! Я уважаемый человек, как я людям буду смотреть в глаза! Собирай вещи. Ты едешь домой, – бросил он перед тем, как отключиться.
– Все будет хорошо, – видя, как я оседаю на стул в переговорной будке, решительно заявила Света, обнимая меня. – Ты только не реви, пожалуйста.
***
Инта, декабрь, 1989 год
Потянулись долгие дни моего персонального ада.
Отец все время пил, и с каждым месяцем, по мере того как внутри меня рос мой ребенок, интенсивность его выступлений возрастала. Подкрепленный ежевечерней порцией горячительного, он сокрушался о своей загубленной репутации: дочь – мать-одиночка, это позор в глазах общественности.
Стараясь избежать очередного накала страстей, я, улучив момент, незаметно выскакивала из дома.
В городском туалете было на редкость чисто: свежие, помытые тряпочки заботливо развешаны вдоль батареи, в углу аккуратно сложен скарб вещей «хозяйки» этого приюта, бездомной женщины, которую пустили пожить здесь в обмен на поддержание порядка. Я не знала в деталях о ее судьбе. Из ее скупых рассказов о себе я смогла понять, что ей довелось познать лагерь по статье за мелкое воровство с предприятия – то ли карандашей, то ли еще какой-то мелочи. Времена послевоенные были показательно карательные, и уже неведомо какие перипетии судьбы забросили «жительницу» городского туалета на край света, в суровое северное поселение.
– Что, опять отец буянит? – она подвинулась, уступая мне место у батареи. – Грейся давай, вот какой год суровый на морозы. Есть хочешь?
– Нет, спасибо.
– Ты на него не трать себя, не терзайся, это он с горя – по-другому не умеет. Растерялся, видно, по жизни, вот она его и покатила, как под откос… А ты не робей, не робей! Ты девка ладная, вижу – справишься, да и не одна ты, вот какое счастье у тебя – дите! Мне Бог не дал, эх, жизня…
***
Инта, январь, 1990 год
Русские люди празднуют зиму разудало, а северяне погружаются в эти праздничные дни с особым размахом. Выходные дни для шахтерского городка превращаются в затянувшееся веселье: сам Новый год, Старый Новый год, Масленица и, наконец, долгожданные Проводы зимы.
В один из вечеров, стараясь не слушать очередные нравоучения изрядно выпившего отца, стоя возле окна и прижимаясь животом к теплой батарее, я с удовольствием рассматривала через морозные узоры на стекле идущих по улице интинцев. Спешащие домой люди несли в авоськах домой желанные угощения и готовились встречать в кругу близких очередной талонный[24 - В августе 1989 г. ввели талоны на сахар, затем на всю пищевую и промышленную продукцию. – Прим. авт.] год.
Мое внимание привлекла картинно поскользнувшаяся на ледяной корке асфальта девушка. Идущий рядом с ней молодой человек принялся ее поднимать. Из сумки рассыпались фрукты. Яркие, словно елочные шары, мандарины покатились по снегу. Прохожие радостно помогали собирать их, превращая все действо в рождественский веселый переполох. Я улыбнулась забавности происходящего. Молодой парень поправил съехавшую на глаза меховую шапку, поднял голову и, как показалось, посмотрел мне прямо в глаза.
Это был Андрей.
Я отпрыгнула от батареи, словно от раскаленной плиты. Спрятавшись под подоконник, села на пол. Малыш в животе недовольно зашевелился.
– Все хорошо, милый, все хорошо, сейчас мы с тобой выберемся из дома и пойдем в гости с ночевкой.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом
