– Брешут. – задумчиво повторила Алёна Дмитриевна, то есть, теперь уже, Алёнка.
То, что в Рябиновке житья ей не будет, девушка поняла без разъяснений – в памяти, то и дело, всплывали обрывки чьих-то разговоров, злое лицо местного старосты, Митрохана Авдеевича, обидные крики за спиной: «ведьма», да «колдовка». Видно, что и в самом деле, надобно уходить. Только, вот куда?
– Куда-куда? – сама на себя обозлилась Алёна. – На Кудыкину гору. Да, хоть и к бабе Яге! Может, посоветует, что.
Подозревала Алёна Дмитриевна, что стараниями злобной старухи, попала она в этот мир.
«Заодно и разберемся, что и почем. Разгадаем, так сказать, шараду.» – решила она.
Но, прежде, надо подготовиться и в дорогу собраться.
Да и с долгами рассчитаться – никогда Алёна Дмитриевна в должниках не ходила и теперь не собиралась.
– Папка не вернулся еще? – спросила она у мальчонки.
– Нет. – шмыгнул носом Кольша. – В этот раз, что-то долго очень. Маманя плачется всё, боится, что папку водяной забрал.
– Сдался твой папаня Карпу Сазановичу. – отмахнулась от слов мальчишки молодая соседка. – Небось, работа какая подвернулась в граде, вот он и задерживается.
Родители Алёнки, у местных жителей, считались зажиточными, потому, как отец девушки, Прокопий Васильев, малой торговлей занимался, с братом своим, троеюродным в доле состоял. От того и сарафан у девушки был нарядным, не чета тем, в которых девки деревенские хаживали. Впрочем, это он Алёнке местной нарядным казался, а для Алёны Дмитриевны, попаданки – дерюжка-дерюжкой.
Но, после гибели родителей, имуществом Аленке распоряжаться придется, потому, как братец её, в служивые ушел.
Алена Дмитриевна знала уже, как распорядиться, унаследованным от погибших родителей реципиента, имуществом – не старосте же, Митрохану, оставлять? Староста тот, скорей всего, про разбойные делишки Онуфриевых, ведает, но покрывает лихую семейку. Из страха, из корысти, но поступает бесчестно.
– Поможешь мне, – строго начала говорить Алёна. – будет тебе, Кольша, прибыль.
Кольша так и обомлел, про водяного услышав. Алёнка хозяина речного запросто по имени-отчеству величала.
«Правду люди болтают, – решил малец. – когда Алёнку колдовкой величают. Вон она как запросто, про водяного-то. Может, в самом деле, папка во граде работу добрую нашел. Вернется, привезет нам всем по петушку сладкому на палочке.»
Алёна, не теряя времени зря, принялась инструктировать мальчишку на предмет, для него важный – куда пойти, да что сказать, дабы от себя подозрения отвезти. Парнишка слушал, вникал, сияя глазенками – награда за содеянное обещалась быть царской. Возвращаться в Рябиновку девушка не планировала, потому и намеревалась избу и хозяйство доброе, оставить Кольшиному семейству. Не старосте же, на самом-то деле? У того, единственного, в Рябиновке, дом каменный и корова не одна в хлеву мычит, а маленькое стадо. И это, кроме всякой другой разной живности, помельче, богато – коз, свинок, да курей с утками.
После того, как Кольша, Белкин сын, скрылся в темноте, Алёна, торопливо побросав в холщовую суму кое-какие вещички, да немудреную еду, направилась к реке. Долги раздавать.
Страха не было от слова «совсем». Почему так, женщина не знала. В прошлой своей жизни она особой отвагой не отличалась. У нее, как-то, на улице сумку из рук вырвали, с телефоном и кошельком, так она даже попытки не сделала, броситься вслед за грабителем.
«Бог с ней, с сумкой, – тогда решила она. – жизнь и здоровье дороже.»
Сегодняшней ночью, женщина собиралась рискнуть и тем, и другим. Просто, чувствовала, что иначе, никак, что нельзя свою вторую жизнь начинать с обмана и неблагодарности.
Выйдя во двор, Алёна плотно закрыла двери – теперь это больше не её дом, не дом Алёнки из Рябиновки. Жить в нем станет мальчик Кольша и все его многочисленное семейство.
– Агата. – позвала Алёна жабу-переростка. Ничуть девушка не сомневалась в том, что жаба объявится.
Агата выбралась из собачьей будки и тяжело подпрыгивая, двинулась на встречу попаданке. Зубастый проводил наглое земноводное ошалелым взглядом и торопливо юркнул в свою конуру – мол, ходють тут всякие, порядочных псов из собственного жилища выгоняют.
– Прощай, Зубастый, – молодая девушка, с непривычно строгим выражением лица, махнула псу, чувствуя, как слезы заполняют глаза. – служи новым хозяевам верно. Меня, лихом не поминай.
Это были эмоции Аленки, но и самой попаданке было жалко погибших родителей прежней хозяйки своего нынешнего тела. Она, как ни странно, помнила о них все – хорошие люди, добрые и не злые.
*
Недалече от Рябиновки, у края леса, стояла одинокая изба. Сторожка. В ней проживал не сторож, как это можно подумать из-за названия. Лесничий в ней проживал, с семейством.
Лесничий тот, Тит Михайлович, от боярина поставлен был, за порядком доглядывал и добро хозяйское охранял от посягательств. Досматривал он за лесным массивом, что к Рябиновке примыкал и следил, чтобы абы кто по лесу тому не шлялся и деревья за зря не рубил. Потому что, частная собственность они и боярину принадлежат.
Браконьеры озоровали, конечно, как же без них? Но, Алёнка, не браконьер, чай.
Прибрела Алёна Дмитриевна к избе лесника, поскреблась в калитку. Псы-волкодавы забрехали громко, но не зло. Знак хозяину подали о том, что чужие за воротами, но неопасные.
Лесник к гостье сам вышел, и тут Алёну прорвало. Девушка словно взорвалась изнутри, эмоции бывшей хозяйки тела захлестнули её с головой – присутствовал в них и страх, и отчаянье, и безысходность, скорбь по погибшим и лютая жажда мести.
Как в избу попала, не помнила девушка, но рыдала взахлеб, про родителей погибших все леснику рассказала, похоронить просила по обычаю людскому. Монету – серебрушку на стол, выскобленный до блеска, положила. Про Онуфриевых промолчала – зачем хорошего человека под монастырь подводить? Не по зубам разбойная семейка Тит Михайловичу. Он про то и сам ведал.
Еще одно дельце попаданка сделала, как Алёнка из Рябиновки. Кстати, и полное имя свое узнала заодно – Алёнка, дочь Прокопия Васильева, торгового человека.
Грамотку она написала дарственную и подарила избу родительскую, со всем добром, семейству Белкиных.
Лесник сокрушался, головой качал, но грамотку прибрал, обещаясь старосте укорот дать и права Белкиных, на подаренное им имущество, защитить. И родителей Алёнкиных обещал похоронить достойно, за счет общины, для которой они много чего хорошего сделали, а серебрушку, Алёнкой оставленную, поклялся в храм Старых богов отнести и жрецу отдать, дабы тот молился за безвинно убиенных. К тому же, Тит Михайлович клятвенно заверил сироту в том, что отпишет боярину про лихих людей, что позволяют себе в лесах заповедных своевольничать и людишек истреблять, почем зря.
Пожелал лесничий Алёнке доброго пути и проводил за ворота, сокрушаясь, что, мол, негоже, девице молодой, да в дальний путь и без сопровождения.
Сама же Аленка объяснила поступок свой странный тем, что к брату в город идет. Мол, берут ее на двор боярский, помощницей стряпухи. Хорошая должность, хлебная. При таком раскладе, изба в Рябиновке ей ни к чему.
Лесник поверил или, сделал вид, что поверил – Алёне все равно было. Главное, чтобы Белку и её многочисленное потомство не обидели.
Сама, управившись с делами, к реке пошла, а лесник остался, подслеповатыми глазами всматриваясь в грамотку, написанную на небольшом листке серой, плохого качества, бумаги. Удивительное дело, но, как оказалось, Алёнка отлично умела читать, считать и писать красивым, мелким почерком. Как понимала попаданка-вселенка, отец научил. Купцу-то, без подобного умения, куда? Торговать, уж точно, неуместно – вмиг обдерут, как медведь липку.
До реки, Алёнка, то есть Алёна Дмитриевна, шла ходко, но особо не спешила, да и приличный вес упитанной Агаты, умостившейся в холщовой сумке, прибавки в скорости не способствовал. Жаба помалкивала, да и сама девушка, пребывающая в расстроенных чувствах, в данный момент в собеседнике не нуждалась.
Она, все больше и больше привыкала к своему новому телу – молодому, сильному, красивому. Семнадцать цветущих лет – это вам не сорок два! Вся жизнь впереди и жизнь эту, Алёна-Алёнка намеревалась прожить достойно.
Чувствовала женщина, что встряла она крепко и вернуться назад, то есть, в свой, родной мир, к предателю Олегу и подлой племяннице Юльке, ей уже не удастся. А, раз так, значит надо устроиться, как можно лучше и не попасться повторно, так же глупо и на ту же удочку.
Сумку она в кустах спрятала, предварительно выпустив Агату на зеленую травку. Довольная жаба ушлепала по своим жабьим делам, Алёна, спустившись к реке, прошлась по мосткам, почти до самого края и принялась ждать.
Помнится, здесь она частенько полоскала белье, у самой глубокой воды, над опасным омутом. Остальные девчонки на дальний мосток ходили с опаской – боялись Иван Иваныча, огромного и жутко прожорливого сома, который, по слухам, мог утащить под воду взрослого мужика.
Алёна в те слухи не верила – не бывает подобных рыб, не водятся они в речках, таких, как Корча. Да и как прокормиться хищной рыбе? Не каждый день, чай, в воду упитанные тушки падают.
То, что мстительная русалка где-то рядом, притаилась и ждет, Алёна Дмитриевна догадывалась. Полина спасла жизнь её новому телу, вытащила из глубокой воды, а значит, Алёна ей должна. Долги свои, Почесуха, еще в той жизни, отдавать приучена была, а, значит, что и в этой своим принципам изменять не стоит.
Вообще-то, мстительность русалки, ей была вполне понятна – накосячил, будь любезен ответь. И о моратории на смертную казнь, как подозревала Алёна Дмитриевна, в этих местах, никто слыхом не слыхивал. Оно и к лучшему – подобных граждан, имеющих гниль за душой, давить надо ещё при рождении.
Что уж там за наказание русалка придумала для коварного сынка мельника, девушка знать не желала – все, что с ним не случится, произойдет по его собственной вине, а, значит, заслуженно.
Где-то вдали лениво забрехали псы и началась какая-то движуха.
– Пошла движуха. – Алёна, до боли в глазах, всматривалась в темные очертания домов. Спать, как это водится в деревне, ложились с курами, а просыпались с петухами. День летний, хоть и длинный, но и он заканчивается ночью, а ночью труженикам отдыхать положено. Здесь нет ни ночных баров, ни кафешек, ни прочих сомнительных заведений, в которых можно весело проводить время до утра.
Впрочем, имелся в Рябиновке шинок. Вот, храма не было, а шинок, был. Но и это питейное заведение работало от силы, до полуночи, а, теперича, ночь за полночь, уж давно перевалила.
– Идут. – поняла Алёна и приготовилась. – Василько, трус, как я погляжу. Один идти побоялся, брата, Антипку, за собой потащил в качестве группы поддержки.
Девушку отлично можно было разглядеть на мостках – луна светила, точно прожектор, волны лениво перекатывались, плескалась рыба в реке, лягушки подавали голос, точно на армейской перекличке.
Василько едва не шипел от злости, со всех ног бежал к реке, чувствуя за спиной тяжелое дыхание брата.
«Выжила, подлая тварь. – радостно скалился парень. – Не потопла, гадюка. Значит, будет нам с Антипкой, какое-никакое, а развлечение. Это батяне интересно мошну Прокопия Васильева захватить, а нам бы девку мягкую пощупать, да повалять всласть.»
На Алёнку Васильеву Василько давно алчно поглядывал – хороша девка, фигуриста, сисяста и на личико смазлива. То, что не замуж брать её, так еще лучше – можно и в полюбовницах держать, как это у богатых людей заведено. Болтали, правда, что Алёнка – ведьма, но Василько на то плевать хотел. Известно же, что любая баба, по сути своей – ведьма, а, то, что Алёнка, когда-то давно брата своего младшего от бабы Яги спасла, да от гусей-лебедей ускользнуть ухитрилась, в то Василько не верил.
Брехня чистой воды.
Видел парень как-то тех гусей-лебедей над дальним лесом – здоровенные твари, мощные. Крылья, как паруса на больших лодках, что в княжий град с Северного моря на торг приплывают. Зло курлыкали те страшные птицы, крыльями хлопали и над лесом кружили, словно задумали что недоброе. Лесник старый, Тит Михайлович, сказывал, что стрелы добрые, от перьев их отскакивают, вреда не принося.
И Василько верил старому леснику – от таких гадов летучих не убежать никому, не скрыться, тем более, девчонке сопливой с малым братишкой на руках.
А, баба Яга, так и вовсе – старуха лютая, никого живьем из своих владений не выпускающая. Велики те владения – весь Дремучий лес. На много дней пути тот лес простирается, зверями дикими, да разными тварями населён. Так, что, нет – не могла Алёнка от бабы Яги сбежать. Придумала девчонка ту историю, а бабьи языки длинные, её подхватили и по миру разнесли, Алёну, в те времена, соплю ещё, зелёную, ведьмой ославив.
Алёнка стояла в конце мостков, а Василько и Антипка на берегу топтались. Василько, с некоторых пор, жутко воды боялся – виделась ему порой в водах Корчи гибкая девичья фигурка и голос слышался в тиши, знакомый голос, страшный.
Алёна терпеливо ждала, а Василько все никак не мог решиться и ступить на мостки.
Антипка за его спиной, было поднял лук, да прицелился, но лунный свет слепил парня, точно солнечный и прицелиться не получалось.
– Иди сюда. – приказал Василько хриплым голосом и поманил девушку рукой. – Иди, не обидим.
«Как же, не обидел один такой. – хмыкнула Алёна Дмитриевна, прикрывая лицо, якобы от испуга. – Думаешь, забыла я о маменьке и папеньке, которых вы в овраг сбросили?»
– Я боюсь. – тихим голосом прошептала она, опасливо сделав один шаг по направлению к парню. – Что я здесь делаю и где мои папенька и маменька? Никак я понять не могу – каким-таким волшебным образом, я, одна, ночью, на реке очутилась?
Глаза Василька радостно расширились, и парень засопел довольно.
– Да она не помнит ничего, убогая. – ахнул Антипка. – Хорошо её камнем по башке приложило, весь разум выбило разом.
– Иди ко мне, Аленка. – позвал Василько ещё раз. – Родители тебя обыскались, все ноги сбили, а ты, здесь, на речке, да еще и ночью. Одна. Нехорошо это для приличной девицы.
Алёна сделала вид, что поверила словам парня, сделала пару шагов по направлению к сыну мельника, но, будто в чем засомневавшись, замерла.
Алёна остановилась на полпути – все, дальше ни шагу. Опасно. Вон у негодяя ручищи какие, мощные и длинные. Коли схватит за косу – не вырвешься.
«Коса эта еще. – поморщилась попаданка, всегда стригшая волосы коротко и стильно. – Мешает.»
Василько колебался – воды он боялся, но девку охапить страх как хотелось. Схватить и уволочь в ближайшие кусты. А, там, кричи, не кричи, не поможет.
И тут Алёна сделала то, чего, находясь в здравом уме, не совершила бы ни одна деревенская девушка – резким движением она содрала с себя сарафан и выпрямившись, выставив грудь вперед и оттопырив тугую попку, горделиво взглянула на парня.
У того, как говорится, башню снесло – голую девку увидеть, да еще так близко!
В деревне, муж жену голой, только в бане наблюдать мог, да и то, с оговорками, а уж девку, да еще незамужнюю? Охальника, который за девчатами на речке подглядывать решился, могли отцы с братьями и до смерти забить, при случае, дабы другим неповадно было.
Не выдержал парень – похоть в башку вдарила, в миг разума лишив.
И, Василько прыгнул вперед, прямо на Алёнку.
Девчонка взвизгнула и отшатнулась, а парень, нелепо взмахнув руками, опасно приблизился к краю мостков.
Незаметная в воде Полинка, выпрыгнув, обвила ноги своего обидчика руками, да и утянула под воду, без единого всплеска.
Был Василько и, нет его. Пропал.
Антипка взвыл – про опасения брата он ведал, но, все равно, следом за ним на мостки полез – уж очень хотелось ему сладкого девичьего места попробовать.
– Ведьма! – взвыл Антипка, выхватывая пращу. – Убью гадина! Разорву, как лягуху!
Но тут, что-то темное и тяжелое, прыгнуло прямо на него, с силой ударив в грудь.
Парень рухнул в воду, раздался довольный женский смех и громкое «квак».
«Агата сработала, как таран. Надо же – жаба-толстуха, а какая замечательная прыгучесть! – удивилась Алёна, вглядываясь в темные воды реки Корчи. – Но, кто там смеялся в воде? Матрёна?»
Матрёна весело скалила длинные, игольчатые зубы, ужасные, как у рыбы-пираньи. Как можно жевать подобной страстью, Алёна Дмитриевна не ведала, но, по всей видимости, как-то жевали – вон какие, гладкие, да упитанные русалки в подчинении у местного водяного водятся.
Совсем девушка продрогла ночью, у реки.
Торопливо натянув опостылевший сарафан, Алёна-Алёнка приготовилась к долгому ожиданию. Будь на месте Полинки она самолично, хорошо бы досталось обидчику и предателю. Думала женщина про Василько, а перед глазами Олег стоял, как живой. И, кто сказал, что Юлька сама додумалась тётку-разлучницу под машину толкнуть? Девчонка ведь совсем, зеленая. Наверное, посоветовал кто, жадный и опытный.
Но, русалки не задержались, выплыли очень быстро – Алёна даже гусиной кожей покрыться не успела.
Глаза водяных девушек сияли, будто звезды, рты до ушей растянулись, от чего красоты у них значительно поубавилось.
Полинка на мосток вылезла, Агату ласково поглаживать принялась по жирной спинке.
– Молодец ты, Алёнка. – одобрительно кивнула девушка-русалка. – Я, честно сказать, в тебя не верила. Думала, оробеешь ты и в бега кинешься. Теперь понятно, почему тебя баба Яга к себе затребовала. Решительная ты и смекалистая. Я и обомлела в тот миг, как ты сарафан с себя сбросила и сиськами трясти начала. Василько никак устоять не мог – падок он был на красу девичью.
– Не мог? – подняла бровь Алёна. – Что с ним теперь стало?
– На дне сидит, как привязанный. – засмеялась Полинка счастливо. – Весь он мой теперь – от пяток, до макушки. Мне его Карп Сазанович в полную власть отдал. Что захочу, то с ним и сотворю.
– Не весел, думаю, нынче с утра мельник будет. – хмыкнула Алёна, которой, ни в коем разе, не было жаль подлых парней. – Отлились кошке мышиные слезки.
– Верно сказано. – одобрительно оскалилась русалка, от чего её милое личико сразу приобрело вид хищный и жестокий. – Спасибо тебе, Алёнка, за то, что слово своё сдержала и договор наш не порушила. Нет меж нами теперь никаких долгов. Коли помощь тебе нужна будет, завсегда обращайся. Поможем, чем сможем.
– Как же я к тебе обращусь? – удивилась Алёна. – Сама же мне говорила о том, что мне уходить надо, что баба Яга к себе требует. Баба Яга в лесу живет, ты – в реке, а про телефоны в вашей сельской местности, я пока что, не слышала.
– Так эхо водное на что? – округлила глаза Полинка, шлепнув хвостом по мостку и тут же получила оплеуху от своей, более старшей подруги.
