– У-у-у, – раздосадовано выкрикнула Татьяна Арсеньевна, когда Александра Гавриловна в очередной раз заставила её черпать воду решетом. – Мастодонт!
Так и закрепилось за Александрой Егоровной сиё меткое энциклопедическое прозвище.
Унижать Александра Гавриловна умела даже лучше, чем носить каблуки.
Как-то раз Мастодонт позвонила средь вплотную загруженного приёма и суровым голосом велела побросать всё нафиг и топать в её кабинет.
– Это что такое? – она ткнула в мою замученную морду бумажкой.
– Санаторно-курортная карта, – промямлила я.
– Я знаю, – она указала безупречным маникюром на помарку. – Это!
– Исправление. Подумаешь. Мы же не на уроке чистописания.
– Перепишите немедленно!
– Так зачем? Это ведь не паспорт. Не официальный документ. Примут ведь.
– Я сказала: перепишите. – Александра Гавриловна походила на электрочайник, который вот-вот закипит. – Если пришлют дефектную карту, виноватой из-за Вас останусь я.
– Если настаиваете, могу написать "Исправленному верить"…
– Без самодеятельности, пожалуйста!
– Но когда, когда мне этим заниматься?! Пациентов разогнать?!
– Ничего не знаю. Ошибка Ваша. Будьте ответственны за то, что делаете.
В эпоху Мастодонта – если, конечно, приём не приходился на первую смену – я просыпалась чётко по часам.
В 7.50.
Каждый день.
Даже в отпуске.
Как сапёра, подорвавшегося на мине, меня выкидывало даже из самого крепкого и сладкого сна и неумолимо забрасывало в жёсткую паническую атаку. Трясясь от неприятного предвкушения, я начинала ждать звонка. И дожидалась ведь!
Звонила Мастодонт ровно в 8.00. Ежедневно. Всегда на домашний номер.
Всегда с претензиями.
– Мария Александровна, доброе утро. Я посмотрела Вашу перепись, отчего у Вас прививки там не проставлены?
– Так они в прививочных картах.
– А должны быть и там, и там. Приезжайте немедленно и проставляйте!
– У меня приём в третью смену!
– Я сказала: приезжайте и проставляйте. Или звоните медсестре: пусть поднимает задницу и едет. Свою работу нужно выполнять безупречно!
Или:
– Мария Александровна, почему у Вас не заполнены тридцатые формы в паспорте участка?
– Они заполнены!
– За прошлый месяц. Нужно за этот. Приезжайте немедленно и оформляйте всё как надо. Или медсестре своей ленивой звоните.
Или:
– Мария Александровна, почему я не могу найти карточку Вашей пациентки Кузькиной?
– Потому что она у неё на руках!
– Поезжайте к ней немедленно, забирайте карточку и везите мне! Или медсестру посылайте!
Несмотря на выпады, не укладывающиеся в рамки здравого смысла и коллегиального отношения, Александра Гавриловна запросто могла вызвать меня к себе и… от души похвалить мои книги или блог!
– Вы так славно природу описываете! Как будто бы сама там побывала! Вы – талант, настоящий талант!
Или, пробегая мимо по коридору, заметить:
– У Вас руки не мёрзнут в таких тонких перчатках? Заболеете ведь! Вы мне нужны здоровой!
Или, глядя на мои рваные джинсы, мантию, берцы с цепями и майку с черепами, в которых я шла на участок пугать пациентов, многозначительно заявить:
– Однако…
Ещё она каждый год поздравляла меня с Днём Рождения. Да едва ли не раньше всех. Да такими красивыми литературными эпитетами, что каждый раз со слезами на глазах думалось: замечательный же человек Александра Гавриловна!
Но самодурством заниматься-таки приходилось. Когда все долбили диспансеризацию, чтоб выполнить план, мы с Татьяной Арсеньевной заполняли тридцатые формы.
Да ещё потом отдавали их ей на проверку.
Да выслушивали, что всё не так.
Да переделывали…
Надо ли говорить, что план мы хронически не выполняли?
С диспансеризацией при Александре Гавриловне была та ещё запара. Родись она на полвека пораньше – могла бы служить в Верховном Комитете Цензуры. И непременно дослужилась бы там до заслуженного работника.
Незадолго до конца месяца она забирала у меня оформленные карты и фильтровала. Сначала, упиваясь превосходством, просила Татьяну Арсеньевну найти номера телефонов пациентов и написать их на карточках. Потом – самолично обзванивала их. Мол, приходили ли Вы на диспансеризацию? Точно приходили? А то Бородина Вас провела. Не приписала ли?
Вторым этапом проверялись все диагнозы: ни дай Боже Бородина какую-нибудь эктопию шейки матки или миопию не указала!
На третьем этапе Александра Гавриловна шла в лабораторию и штудировала журналы с анализами. Все ли проведены официально? Не приписали ли мы какой-нибудь кал?
Тяжела работа заведующей, скажу я вам!
Отгадайте, на чей участок спустили большую туберкулёзную проверку?
Правильно, на наш!
О том, что проверка разнесла нас от и до, я узнала на уроке вождения. По громкой связи. Сидя за рулём. От неожиданности я чуть не расхреначила казённую машину о бордюр, а инструктор знатно отматюкался.
– Почему у вас не отмечена флюорография за последний месяц? – проворчал телефон.
– А это реально вообще? – фыркнула я.
– Это Ваша работа! Вот чем Вы сейчас занимаетесь? А могли бы уже быть здесь! – Телефон подпрыгнул у меня на коленях.
– Посмотрите флюорокарты других участков. Почему у них за десять лет пробелы, а Вы молчите? Что за двойные стандарты, Александра Гавриловна?!
– А Вы за себя отвечайте!
Инструктор офигел от разговора по громкой связи так, что выфигеть не смог. Аж подвёз меня на учебной машине прямо до поликлиники.
Именно в тот день я впервые, честно и от всей души, высказала Егоровой всё, что о ней думаю. И дверью хлопнула, поставив печать под сказанным.
Уходила Мастодонт красиво.
Уходила гордо, зная, что на место заведующей кто-то метит, и ей не избежать ещё одного публичного унижения.
С фанфарами, с цветами и большим, щедрым и вкусным столом. При параде и с достоинством. Сохраняя твёрдость взгляда и королевскую поступь.
Мне даже было грустно.
Но, едва Александра Гавриловна покинула пост, мы с моей медсестрой как-то резко стали частью коллектива. Как-то внезапно поднялись в общей иерархии до "своих".
С нами начали считаться. Нас стали уважать.
А наша участковая документация вовсе сделалась безупречной.
Ну, почти…
"И как мы всё это пережили?!" – удивлялись мы потом с Татьяной Арсеньевной.
Александра Гавриловна Егорова, несомненно, органично вписывалась в свою должность. И не спорьте! Ведь только блестящий руководитель убедит подчинённого в том, что он куда сильнее и выносливее, чем думает!
Третье января
Я календарь переверну, и снова третье… января!
Мой личный день ежегодного хронического дежурства.
…Под конец декабря участковые дружно отращивали зубы и поджимали хвосты. Ибо начинались разборки: кому и когда в новогодние выходные вкалывать…
Мне было легче в этом плане. Благодаря заботе заведующей – Александры Гавриловны Егоровой – передо мной выбор не стоял. Любила она нас с Татьяной Арсеньевной особой, глубочайшей, начальственной любовью!
Бывало, зайдёт Александра Гавриловна в наш кабинет королевской походкой. Стряхнёт со лба золотистый локон, подбоченится гордо, оправит шёлковую блузку и взглянет на нас тяжело, исподлобья. А глаза чёрные-чёрные, аки моё ежегодное третьеянварское утро.
– МарьСанна, – произнесёт строго, поставленным голосом, и протянет листочек с датами. – Выбирайте, когда дежурить будете.
Настороженно вожмусь в стул. Взгляну на листочек… А там всего одна свободная дата: третье января. Остальные дни разобрали.
– А почему я снова последняя? – пропищу задавленной мышью.
– Ну, МарьСанна, – фыркнет Егорова снисходительно, – вечно у Вас все вокруг враги!
Свободный выбор без права обжалования как он есть…
И так из года в год, как по лекалу.
А я-то что? Я молодой была, инициативной, хотела добро творить, мир спасать и делать важные вещи…
Между тем, именно третьего января дух праздника уходит, а отоспавшийся народ появляется на свет из берлог. Именно третьего января люди вспоминают, что у них что-то болит, и… конечно, начинают звонить в поликлинику! Третье января, независимо от дня недели – это понедельник. Такой большо-о-ой понедельнище.
Ах, как я ненавидела третьеянварные дежурства!
Мои третьи января выдавались разными. Иногда был штиль: от четырёх до вольми вызовов, и больше половины по 03. То есть, сам человек врача не вызывал.
Бывало и по тридцать-сорок самовызовов, прибывающих в геометрической прогрессии.
Старая двухэтажка, ветхая квартира. Почти лежачая бабушка, что по закону жанра "вчера ещё картошку копала", с очень заботливой дочерью:
– Нам нужны направления на все-все-все анализы и обследования! Нужно понять, отчего она не встаёт!
– Третье января – самый замечательный день для этого…
– Но вы же знали, куда шли!
Новый район. Элитный дом и квартира, в которой можно заблудиться. Каждое слово отдаётся эхом:
– Ой, а Вы не педиатр? К нам ещё педиатр должна прийти! Мы и вчера вызывали, и сегодня вызвали и себе, и детям!
– Температура не падает? Лечение не помогает?
– Почему? Всё помогает. А температуры у нас и не было. Но нужно же послушаться!
И как эпилог:
