Илона Якимова "Немного любви"

– А что мне нужно было бы еще делать? Скакать по членам?

– Ну не знаю, почему сразу скакать? – улыбка поползла по его лицу. – Хотя картина представляется заманчивая….

Да, тогда она писала что-то беспомощное. Теперь если и писала, то потом жгла. Ненависть нужно прожить, интуитивное письмо, все дела. Но не получалось. Еще одна техника, в которой у нее не получалось выжечь из себя Яна.

А тогда выяснили, что живут в Варшаве на расстоянии квартала, заобщались, Ян тащил ее в свои компании, где на Элу смотрели косо, особенно девицы, но она отмахивалась: идите к черту, я чистый дух. Потом у нее случилась тяжелая история, закончившаяся абортом и полным отсутствием веры в Иисуса, чтобы им не называли. Патриархальный бог всегда благоволит мужчинам, потому что мужчина сам. Тошнило от Иисуса, от мужчин и от патриархата.

Мир был пуст, но в нем был Ян. Короткое слово, значившее тогда так много. Нежные руки, сильные объятия и дружба. И много разговоров, много. Не было в ее жизни мужчины, который бы так умел и любил любить в мозг. Где-то он и теперь – любит в мозг, как дышит. Импотент в любви. И совсем не импотент в сексе. Такое бывает у людей, боящихся близости, но меньшими суками они от своей травмы не становятся.

Ян не был первым, не стал и вторым. Эла вообще не торопилась с контактами, за количеством не гналась, предпочитая качество. А качество – оно в сонастройке возрастает, во взаимопроникновении не только телесном. Ян, напротив, предпочитал количество, так и говорил: мне нужно разнообразие. На практике выбирал всегда одних и тех же: долговязых, тощих коз, вровень его немалому росту. Без слез не взглянешь, короче, на типоразмер и технические характеристики, хотя соцопросы для Элы козы отрабатывали на отлично, все польза. И еще он очень был тактильный, котик. Аж глаза у него плыли, пьяными становились, когда говорил: мне нужно много. И часто. Словом, они были противоположны во всем, синфазны только в откровенности между собой, иногда слишком зашкаливающей, чтобы это можно было считать дружбой. Недолюбовники без секса, передрузья. Наверное, он находил в этом какую-то странную прелесть, Эла не понимала, не задавалась всерьез вопросом – просто с ним рядом было спокойно и тепло. Вот только в этой дружбе порой он ревновал, как иные ревнуют в любви. А еще она иногда думала – ну клевый же, ну почему у меня к нему ничего нет?

А потом случилось желание.

Он вернулся из одной из своих частых и дальних поездок. Голодный, злой, как черт, очень одинокий. И – внезапно – взрослый, похорошевший какой-то острой привлекательностью, нарастивший на костях мяса, прибавивший глубины в глазах. Не особо распространялся, что там такое, кроме того, что у удачливого и легкого Яна – вдруг! – случилась также крайне тяжелая история, больная и долгая, выжегшая изрядно. Мягкий мальчик ушел, а этого мужчины она не знала, и потянулась, в том числе, плотски, что страшило и изумляло ее саму. Такое было впервые – чистое незамутненное желание как высшая точка, кристаллизация контакта. Тогда показалось: они долгие годы росли друг близ друга и вот наконец достигли понимания, которое снимает границы. А еще обоим нужно было утешение, конечно. Они не говорили про любовь, не было никакой любви, и он прямо сказал, что отношения ему не нужны, он не человек для отношений, и понятно, что оба на тот момент закрыли свои травмы, но неужели нельзя было быть просто немного честней? Не как с женщиной, этого из них ни один по доброй воле не делает, но как с другом? Но выяснилось, что и дружба была враньем тоже. Потому что честность мужчины с другом-мужчиной и другом-женщиной – это разные честности.

Расстались на год, не прерывая контакта ни на день, его носило по миру, Эла работала в Вене, обоим было по тридцать пять, не середина лета, но ближе к урожаю, и каждый думал, что знает себя и другого, привычки и предпочтения. Объехавший всю северную Европу, просидевший год в Штатах, Ян выдергивал ее на встречу, писал – соскучился, давай, оторви задницу от кресла, приезжай, я все приму на себя. Потом – дарлинг, я сам тебя выдерну из того кресла, отпусти уже чужие мозги, займись своей жизнью, давай проветримся, у меня будет неделя, встречаемся в Братиславе. Это так типично для Яна – за два часа собрать горящий маршрут с бодрым треккингом и возмутительно дешевыми хостелами, кинуть ссылку на билеты, располовинить бюджет прогулки и писать: скоро увидимся, не могу дождаться. Мы будем разговаривать, и не только. Святая повелась бы на эту интонацию, на ежедневное «доброе утро» и фоточки торса в мессенджер просто так, «я делюсь с тобой своей жизнью, как с другом».

Стартовали в шесть утра из Братиславы к Малым Карпатам и вдоль по ним. Был лютый холод, неожиданный для апреля, и горький кофе в термосе, и слепящее солнце, и покой – с ним всегда было очень спокойно. Первый раз они были наедине так надолго безо всякой помехи – компании, девицы, тусовки – и без никакой цели, только странствовать и говорить друг с другом. Ну да, для Яна неделя – космически долгий срок. В странствии спрятано слово странность. И было странно, как он примеривается – она же слышала, как в разговоре сбивается на жаргон, обычно применяемый им для своих женщин, такой, чуть покровительственный, с самым легким оттенком опекунства, снисхождения – но быстро возвращается обратно. Это же Эла, она другая.

– Я тоскую по тому себе, какой я с тобой, – сказал он ей.

Умел он так, чтоб каждая фраза ложилась пробоиной в сердце. И забывалось, что это только профессионализм в слове, ничего личного. Только опыт. И позже уже пришло в голову, что не по ней ведь тоскует, а только по себе самому, какой он. Кипенное цветение нарциссов ранней весной всегда забивает ноздри до обморока. Покупаешься ведь на что? На то, что только с тобой он такой, на степень близости и доверия, в которой секс – только частность. Но частность немалая и решительно все меняющая.

Яничек, собственно, и с юности был лось, и один-то он тот маршрут одолел бы в десять часов, но задачи ушататься не стояло. Их дружеская прогулка должна была завершиться в Праге, откуда он стартовал… не говорил куда, а она не спрашивала. С Яном всегда так, время и место будущей встречи неизвестно. Эльфийские буковые леса, серые скалы, долины, зелень, неожиданно открывающиеся куски неба, ветер в лицо, руины замков тринадцатого века, когда здесь каждая кочка оборонялась свирепо, ожесточенно. Камни, хранящие чужие судьбы, что всегда ощущалось ею четко, подкожно, как будто она сама с тех камней родом. Отчасти оно так и было, хоть кровь уже разбавлена до степеней гомеопатического разведения, не может влиять. Те замки, что стояли внизу, в равнине, ближе к столице, вылизаны и выглажены, а духов ловить – только на камни и лезть. Девин – Пайштун – Белый камень – Плавецкий – Острый Камень – Крыж над Михалиновой – Добра Вода – Чахтице. Эла хотела больше камней, Ян – больше треккинга. Неспешный ход, когда его пару раз приходилось тормозить, потому что забывал о скорости, разговоры – много разговоров обо всем – и всегда вовремя на крутых склонах поданная им рука. Ты мало пьешь, у тебя будет болеть голова, тебе холодно, ты проголодалась, на, держи мою куртку, да, поверх своей, ну ты же в горы шла, дарлинг, тепло сейчас только внизу. Был неотразимо хорош в несовершенстве своем, абсолютно гармоничен в жажде жизни – ежесекундной. Так и любовалась им с оттенком суеверного восхищения – а что, так можно было? Быть самим собой в каждый отдельный выделенный Господом ему миг и от того кайфовать? Длинные ноги вытягивая, располагаясь на еще холодной земле, прихлебывая из термокружки – каждый миг и любым он был редкостно хорош, совсем не будучи красив. Такое совершенное в естественности своей животное. На стоянке уползла первой в палатку, когда поняла, что засыпает во время разговора, но – внезапно – окончательно уснуть не смогла до того, как пришел, а после очень стеснялась, потому что непонятно было – то ли прижаться, чтобы погреться, то ли соблюдать дистанцию, потому что ничего, кроме намеков, им обозначено не было. Что будет, если прижмется к нему: проснется, отодвинется, обнимет? Проверить не решилась. Очнулась поутру замерзшая, от холода и боли в затекшей руке, и опять не могла спать от волнения, слушала, как он дышит, смотрела в лицо, ставшее во сне юным, беззащитным, нежным. Нехорошо так объективировать друга, но не объективировать никак не получалось. Поэтому просто смотрела.

Бывают в жизни моменты, которые считываешь как начало чего-то нового и прекрасного, и никто не говорит тебе, что на самом деле это конец. Выкидыш чувства, хотя беременность была по большой любви.

Но он, видно, что-то ощущал и сам не просто смотрел, при том, что границы тела у них явно выставлены на разном расстоянии. Ян же из тех, кому секс не повод для знакомства, объятия для него – просто объятия, он всех обнимает при встрече, даже и тех, кто пытается шарахаться в сторону. Когда-то они переговорили об этом, он сказал – нет, а теперь было слишком, обжигающе похоже на да. Долгое напряжение нарастало в ней как волна и разбивалось о его прохладу. Стремление получить того, кто к тебе равнодушен – естественное следствие недостатка любви в детстве. Ты просто не можешь по-другому, раз за разом попадаешь в ту же ловушку, даже если знаешь историю наизусть. Западать на тех, кто к тебе равнодушен – зависимость круче любого наркотика, потому что наркотик – жажда любви – таится в тебе самой. А Ян встречно оказался очень открыт тогда, это он-то, расписная шкатулочка с секретом, которая не отворяется нипочем, – но странной открытостью. Легкой, как сахарозаменитель – на вкус то же, а ноль калорий. Та грань откровенности, на которой человек стоит неуверенно, шаткая, как если бы чего-то не договаривает. И, как выяснилось, действительно недоговаривал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69823648&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.