Непонятность движения врага гнала Поповича от вечернего застолья, где сиживал он на самых высоких скамьях, пред самые княжеские очи. Прежде пировал и веселился витязь всегда знатно и гостем был званым да любимым, а вот теперь и веселие пиршественное стало ему не в радость. Бывшие его сотрапезники дивились – не тот нынче стал Попович, видать – постарел… Вон его уж и в седину шибануло… То ли дело прежде!.. Да ведь прежнего не воротишь! Поповичу и разговоры-то про прежние гулевания тошны сделались. Тоска давила. Тоска от непонятности, куда идем, с кем боя ищем?.. От предчувствия, что вот эта непривычная непонятность до добра не доведет. Да и вообще, тоска…
Еще через день наскочили на уходивший в степь, строго на юг, отряд, подобный тому, какой изрубили в первой схватке. Напали на него неожиданно, незаметно подойдя к старому кургану половецкому, где спешилось несколько всадников – «мунгалов». Потому как стремительно бросились они в отступление, бросив даже несколько сбатованных 2) коней, Александр понял, что и эти гололобые нападения не ожидали.
Конники княжеские, обшаривавшие курган, наткнулись на запрятанного в яму (видать когда-то копали грабители курганов) раненого воина, немолодого и, должно быть, знатного. Этот, в отличие от первого пленного, сразу заговорил и назвался:
– Камбег.
Пленный по-кыпчакски говорил свободно, это немало всех удивило.
– Откуда половецкий язык знаешь? – спросили Камбега.
– Воюем давно, – ответил тот.
– Где?
– Там… На Иргизе… – показал пленный на восток.
– А где он, Иргиз-ат этот? – толковали князья, и кто-то знающий пояснил:
– Далеко. За Хвалынским морем.
– А море таковое, где будет? – вякнул кто-то.
– Ай! – отмахнулся знающий, – толкуй тут с вами… Далёко!
– Вот и слава Богу, что далеко! Авось, до нас не дойдут!
«Ан вот уже и дошли!» – подумал Попович, но про себя. Молча. Князья вокруг стояли – не чину ему говорить.
Александр оставил малый отрядец для подсмору за степью, а сам поворотил назад, к Днепру. Гнали по прямой. Доехали быстро. Однако же, Александр о многом успел Камбега расспросить, и много ему стало понятно.
Монголы, так именовался народ незнаемый, кочевали где-то далеко на Востоке. Их разрозненные племена объединил Тэмучин, иначе именуемый Чингисхан. Монголы много лет воевали с меркитами. Кто это такие – Попович не понял. Никогда про такой народ не слышал. Но с меркитами, где-то там, далеко на Востоке, союзничали половцы. Монголы меркитов победили и теперь пришли сюда в Кыпчакскую степь разделаться с их союзниками – половцами. Участь коих, по словам Камбега, предрешена. Они будут уничтожены все.
Воевода Александр дивился выносливости монгола. Терпение, с каким монгол переносил боль, невольно вызывало в нем уважение. Уж кто-кто, а многократно израненный воевода знал, каково это – боль терпеть от ран жгучих. Но самоуверенность, с какой монгол повторял: «половцы будут уничтожены все!» – раздражала и вызывала протест. Поповичу было странно слышать, как говорил это монгол – спокойно, без ярости, без ненависти.
– Да почему же всех половцев надобно уничтожить? Чем же перед вами все-то виноваты, и даже те, кто вас и в глаза-то не видел?
Монгол раскрыл глаза- щелочки, и Александру показалось, что он смотрит с удивлением и даже с долей жалости – будто с ребенком-несмышленышем говорит.
– Страшная болезнь – чума, – сказал монгол, – Как чуму остановить? Откочевать, чтобы сам воздух чуму тебе не принес и не погубил род твой, а всех, кто даже разговаривал с зачумленным – уничтожить и жилища их сжечь огнем. Предательство хуже чумы, поэтому нужно уничтожать не только предателя, но весь род и весь язык его, чтобы остановить болезнь. А половцы – предатели.
– Чума по ветру ходит, а предательство в людях живет, – пытался возразить Попович. – Один предаст, а другой, может, брат его, никого не предавал, чем виновен? Его за что казнить?
– Если брат – значит виновен! Зачумленный же тоже не виноват, что к нему чума прилипла, но чем иначе, чем огнем, от чумы защитишься?
– Ну, а половцы-то наши, кои никогда с вами за морем Хвалынским и не знались, чем виновны?
– Они предатели. Они тоже больны этой болезнью.
– Да откудова?!
– Сюда мы пришли через Кавказ. Через народ аланов. Половцы обещали аланам помогать, но не помогли. Значит, предали! Значит, они больны предательством, они будут уничтожены.
– А мы? Мы половцам союзничаем, что же, и мы больны?
– Да, – с уверенностью, от какой воеводу мороз по спине продрал, отвечал Камбег, – Вы тоже заразились предательством.
– Это как же?
– Мы посылали вам наших людей сказать, чтобы вы не дружили с половцами, не помогали им. Почему вы убили послов? Значит, вы тоже предатели. Вас уже заразили предательством половцы.
– Что же вы, и нас уничтожите? – спросил Попович, уверенный, что монгол начнет от ответа увиливать, но тот ответил спокойно и уверенно:
– Да.
– Смотри, не подавись, собачья блевотина, – наклонясь к самому лицу монгола, прошипел половец Ратмир, что ехал позади воеводы и монгола, и весь их разговор слышал.
Безволосый блин лица монгола расползся в улыбке, сверкнули крепкие зубы.
– Иих…– хлестнул его поперек лица плетью Ратмир.
– Нооо! – перехватывая его руку, сказал Попович, – пленного-то, связанного-то?! Негоже!
Кровь текла из рассеченного лба монгола, заливала щелочки глаз, но не один мускул не дрогнул на лице, и улыбка, широкая, самоуверенная не исчезла.
– Погоди, погоди, – хрипел Ратмир, – ужо ты у меня полыбисси! Ты у меня полыбисси! Ох, как я на тебе сердце отведу, дай срок! Воеводе скажи спасибо, а то бы сейчас у меня на ремни подпружные пошел, а нутро – волкам на пропитание. У меня, небось, не враз помрешь, помучаешься всласть,… – шипел Ратмир по-русски, забывая, что монгол языка сего не разумеет.
– А хоть бы и разумел, – подумал Попович, – есть ли у него страх или, может, он полоумный какой?
Через реку переправлялись войска. Александр заприметил уже на этой, степной стороне князя Мстислава Удатного и молодого князя Даниила, сродника его, что состоял при князе на положении воеводы. К нему и обратился Попович, соблюдая ряд и чин – хоть Даниил раза в два моложе Поповича, а происходил он из высокого рода княжеского и сам княжил, а не воеводствовал, как Александр. И, слава Богу, вроде, не глупой у Мстислава зять-ат! Попович вычислил верно. Даниил быстро прошел в Великокняжеский шатер, и вскорости оттуда вышли несколько князей пленного посмотреть.
Попович отошел к обозу. Отыскал две своих телеги. Тамила – не то тиун его, не то оруженосец, с Никишкой, сыном своим, обрадовано кинулись навстречу.
– Ну, как ты там?
– Да как вошь под шапкой – в темноте. Тычемся тут без толку. Места незнаемые, лешие. Одно слово – идем вслепую, наугад. Слава Богу, хоть трава да вода есть, а как прижарит солнце да трава погорит – вот тогда и завертимся… – воевода разговаривал с Твердилой, своим рабом, откровенно – стар Тамила, опытен, верен.
– Так ведь половцы ведут.
– Куда-то еще заведут… Им самим эти места – дальние. Они тут, почитай и как мы – небывальцы.
– Бродников бы наймовать. Бродничьи вожи самые знающие.
– То-то и оно. Да их где взять? Разбежались по степи. И так скрытно живут, по рекам хоронятся, а теперь их вовсе не сыскать. Ни одного бродника, уж сколь дней идем, не видел. Ушли, не то попрятались.
– Да и не стали бы бродники князьям да половцам служить! – встрял Никишка.
– Уж, ты вывел! – засмеялся воевода.
А Никишка, почесав потылицу после отцовского подзатыльника, чтобы в разговор старших не лез, не унялся:
– Я одного бродника знал. Дружество с ним водил. Так он на князей да на половцев, как собака, зубы скалил. Баил: князья де у нас все ловы отняли, со всех сторон степи распашкой давят. Дичину охотами своими с мест сбивают, реки сетями перегораживают, а половцы и того хуже: бродников имают, где не встретят, да в рабство за море продают.
– Это верно: половцы-то, известное дело, с того живут, что людьми торгуют, – согласился Тамила.
«Да и князья работорговлей не брезгают – подумал Попович, – Кто половцам пойманных повсюдно рабов к степным границам полонами гонит? Князья! А ины и своих смердов продают».
– Ты доспех-то приготовил? – спросил он, переводя разговор на другое.
– Все в готовности. И доспех конский, и коня… Никишка за ним, как за малым дитем, доглядывает. С ладони зерном кормит.
Никишка подвел коня. Высокий широкогрудый красавец, половецкие кони были много ниже, плясал, бил тяжкими копытами, выворачивал бешеный глаз, ронял с губ пену.
– Смотри, не перекорми зерном-ат, – сказал воевода, – Ишь, сколь тела набрал! Неровен час, осядет на ноги с перекорма – хлопнул он любимца по крупу.
– Чай, мы по зернышку, по счету. Не сомневайся, как пойдет настоящая сеча – обрядим тебя да коня в доспех – поезжай с Богом. Всех сразишь, а сам невредим будешь!
– Хорошо бы, когда так! – вздохнул воевода.
– А как не так? Вон половцы да мунгалы эти, на чем ездят? Почитай, на собаках резвых. Ты на нашем-то конике вспроти них как медведь вспроти сусликов!
– Собаки медведя валят, когда скопом налетят!
– Ин медведь-то, чай, без доспеха, – осклабился Никишка.
– Прям ты, Никишка, – засмеялся наконец Попович, – стратег византийский. Смотрите, ежели всполох какой будет – сами меня находите. Мне, может статься, от сотни своей не отойти. Сами ко мне с доспехом пробивайтесь.
– Не сомневайся. Пока легкоконные да лучники начнут с супротивником стрелами переведываться, мы враз и тута. Успеем и тебя, и коня в доспех обрядить.
– Да мы зане коня-то обрядим, – сказал Никишка, – прямо в доспехе к тебе подведем.
– Не надо – сказал Попович, – Жара вон какая! Затомится конь в доспехе. Кто его знает, как оно пойдет.
К ним подскакал гридень из его Поповича сотни.
– Воевода, – сказал он, отирая рукавом пот – солнце уже припекало, – Князь Мстислав пленника твоего Камбега половцам на распыл отдал!
– Как половцам?
– А вот так! Его воля – его власть! – каркнул, будто ворона, гридень. Оправил ремни от круглого щита, что висел у него на спине, и смачно плюнул в пыль.
– Неподобство! – ахнул Тамила. – Бог накажет!
– Уже наказует, – сказал воевода.
3.
Князь Даниил нагнал Поповича в степи. Поехал молча рядом, стремя в стремя.
– Сам посуди, – сказал князь вдруг, словно продолжая прерванную беседу, – В степи идем. Здесь конница надобна. А у половцев все войско – конно. Без половцев нам пешцев не прикрыть, потому князь мунгала сего им и отдал. А вот вчерась от мунгалов посланцы были, и речи были их супротив нас, а мы зато ничего: отпустили с миром.
Воевода молчал.
– Чего молчишь? – спросил князь.
– А что тут скажешь, когда дурь на глупость превыше небес городится!
– Как это?
– Пришли посланцы от монголов в первый раз. С миром пришли. Вы их убили! Смертельных врагов нажили! Камбега этого раненного – запытали половцам в угоду! А иных монголов, кои пока сюда шли, все высмотрели, все дружины пересчитали – отпустили.
– Да теперь-то все едино. Скоро лицо в лицо сойдемся. Они и так про нас все ведают.
– Эх, Русь ты моя бестолковая, все-то у тебя не в лад! – в сердцах сказал воевода.
– Что ж нам, с этими мунгалами вонючими надо дружества искать?
– А на что врагов лишних наживать? Что они против нас сделали? С половцами воюют, ну и пущай! Мало ли, что у них в степи делается! Куды мы поперлись всей Русью, города свои бросив? А ну как, пока мы тут в краях незнаемых шляемся, с Запада рати придут? А?
– Откуду им быть-то? У нас с поляками и венграми замирение.
– Эх… – махнул рукой Попович, – сидите вы тута, дружка дружку грызете, почитай, двести годов, и что вокруг твориться – вам им дела нет. Сказано: зачем знать, что Вавилон пал, когда у меня своя докука: в трубу кирпич завалился!
– Потому с тобой и говорю, – не отвечая на гнев Поповича, сказал Даниил, – Ты в заморских краях побывал, расскажи – как обо всем этом нонешним нашем бытовании мыслишь?
– Да я уж князьям, как из Палестины воротился, сказывал.
– Не было меня тогда.
– Да и князья-то, что были, что не были, все меж ушей пропустили…
– Сделай милость – расскажи, – попросил князь, и это тронуло воеводу. Князь говорил с ним, как с равным.
«Сам, небось, в услужении у Мстислава Удатного ходит, понимает, каков на вкус кусок из княжеских рук» – подумал он.
– Да тут не знаю с чего и начинать.
– С начала.
– А где оно, начало-то? Тут все одно к одному сплетается! Ну, вот сказ по порядку. Всеволод Большое Гнездо потому такое прозвание имел, что от Бога большим семейством был помилован. Семь сыновей, четыре дочери. Старший Константин, дале Борис, коей помре, дале Юрий и Ярослав, иные моложе. Наследовать отцу по закону должен старший сын – Константин. А у него с отцом пря пошла, и завещал Всеволод Владимир-град не Константину, а Юрию. Константину же оставил Ростов. То есть все последование княжения, всю лествицу наследия нарушил. Потому, как только Всеволод помер, началась между братьями усобица. Константин Юрия из Владимира изгнал. Юрий побежал к тестю твоему Мстиславу Удатному, ну, а тот и явился с войском. На Липице учинили резню… Я как раз у Ярослава конную дружину вел. Ярослав за Константина, Мстислав, тесть твой, за Юрия – пошла сеча злая…
– А не тогда ли твой Ярослав князь с поля боя сбежал?
– И слава Богу! – сказал Попович. – Константин да Мстислав почти что десять тысяч воев наземь посекли! Своих ведь! Христиан! Десять тысяч! Да каких! Где теперь их найти?!
– Ладно. Я про это сам знаю! Дале говори.
