* * *
Она ехала очень долго, но всё равно приехала раньше. Времени было ещё вагон – почти точно такой же, что и привёз её сюда. Жёлто-красный. Выделяющийся на этом фоне снежного безумия.
Но трамвай уехал, а девушка осталась. Она сделала несколько шагов в сторону от стеклянной остановки, выплюнула жвачку и вытащила из ушей наушники, в которых и так была тишина. Девушка сегодня так и не решилась послушать что-то жизнерадостное или наоборот, грустное – под настроение. Было совсем не до музыки.
Она была без шапки, и белый ореол снега быстро налип на собранные в хвостик волосы. Пришлось надеть капюшон и разрушить попытку белоснежья высветлить чёрную от дум голову девушки.
Она достала тонкую сигарету, пристроила к накрашенным губам и стала чиркать зажигалкой. А снег валил, мешал ей закурить, заглядывая под капюшон и удачно падая на пышные ресницы, не забывая задувать в немного оголённую короткой курткой спину. А самая жирная и мощная снежинка свалилась прямо на сигарету, намочив её хрупкий, пропитанный ароматизаторами стебель. Девушка давно не курила и сегодня, значит, не следовало. Мыслей было много, они не хотели перевариваться в такую же снежную кашу, что образовывалась под ногами, чтобы потом нормализироваться бугристым льдом, с которым будет бороться своим ломом дворник и такая далёкая весна.
А подумать было над чем: надо как-то закрывать «хвосты» по учёбе в универе; найти ещё одну подработку, чтобы не увеличился долг по съёмной квартире; как-то нужно было забыть того, кого рядом уже не было. Хотелось оставить самое дорогое, что может остаться от близкого человека. Но диагнозы решили иначе. Нужно будет убить эту память и вернуться в жизнь, задавив одно, только зарождающееся её начало…
* * *
Снег казался слишком белым, слишком безупречным, слишком идеально вписывающимся в сумеречную атмосферу. Но он уже не танцевал, не кружился – он рушился вниз. Обречённо, без памяти о себе. Будто мечтая перейти в дождь. Вот что значат вариации температур от -1 до +1. Никто не говорил ему, что делать. Хотя… может быть где-то там, наверху, в небесной канцелярии, каждой снежинке давали свои указания, где и как нужно разбиться с красотой умирающего лебедя, камнем бросившегося об землю. Или смелостью японского камикадзе, что своим деревянным самолётом таранит американский крейсер.
Дворник уже менее оптимистично взирал на картину, начерченную индустриальными сооружениями, городскими голыми деревьями и падающим снегом. Завтра этого снега быть не должно. Не должно, слышишь, небесная канцелярия? А ведь мало кто помнит, что первый снег этой осенью уже был. А дворник помнил. Но и этот снег, как первый. Такой же. Рано ещё «расчехлять» лопаты.
Откуда-то взялся ветер, закружил снежную круговерть, потрепал мусор, что бездарно высовывался из мусорного бака. Несколько бумажек выпрыгнули навстречу этому буйству погоды. Пустая пивная банка перекатилась по периметру двора.
Её грохот терзал странные мысли в голове дворника. Ему хотелось выпить. И чего-нибудь покрепче. Обмыть первый снег, так сказать. Хотя, на днях только пил…
Окурок сигареты в его грязных пальцах дотлел до обморочного спокойствия. Мужчина кинул его вслед «убегающей» пивной банки. Через несколько мгновений «бычок» и банка уже наперегонки катились в сторону стража чистоты этого тихого двора, отгороженного домами от шумного проспекта, где машины и трамваи всё также мыкались в поисках лазейки к продвижению вперёд. Не гоже мусорить. Но сегодня нет настроения на банку и окурок. Очарование первым снегом сменилось грустью.
Надо выпить – думал дворник. И он выпьет. А снег должен растаять.
* * *
Стемнело. Будто раньше привычного. И не поймёшь сколько времени – то ли восемь утра, то ли пять вечера. А снег всё продолжал свою круговерть, беспристрастно, но недолго наблюдая за копошением людей с высоты своего полёта.
И вот он. Вечер дня после работы. Утренняя пробка «рассосалась», образовалась новая, но и её постигла та же участь – «узелок развязался».
Люди успели устать от своей деятельности. Только снег не уставал падать. Он победил осень – укрыл землю своим бархатом. Только чьи-нибудь подошвы давили его, и он отступал, показывая чужие следы всему миру.
* * *
Кондукторша возвращалась домой, таща большие сумки с продуктами (дали зарплату и Миша долг вернул), чтобы накормить семью. Чем? Да… макароны, гречка, тушёнка, сардельки, два батона и буханка ржаного, сахар, пряники к чаю и чай индийский, правда, уже без слона…
Уставшая женщина, уставшие мысли. Завтра опять на работу. Завтра записаться бы к врачу.
Миша тоже пришёл домой. У подъезда выпил бутылку пива, и ему стало проще воспринимать это очередное возвращение восвояси. Веселее как-то стало.
– Жена, я получку принёс! – провозгласил он свой приход громкоголосой разудалой фразой.
– Копеечки свои на стол положи и «листочек» рядышком, – отозвалась ворчанием жена, кашеварившая что-то на кухне.
Миша сразу обиделся на такой отклик, но послушно сложил деньги на письменный стол в прихожей.
Навстречу выбежал десятилетний сын:
– Папка, привет! Сегодня такой снежище валит!
– Да, я в курсе. А Дашка гуляет что ли ещё?
– Да, а ты мне чё купил?
– Ничего. Завтра, – сказал поникший Миша, прилёг на диван и включил телевизор. Уставился в него, бездумно переключая каналы пультом.
Он хотел купить, но жена знает лучше, что нужно и сыну, и дочери. Да и дорого то, что ему хотелось подарить. Нужно было купить хотя бы шоколадку. Но новый год совсем скоро, ещё подарит то, что хотел.
И ещё так тоскливо стало. Сколько новых годов у сынишки, дочки, что уже так быстро выросла? А сколько этих новых годов он будет рядом с ними? Дочь уже сказала свои первые грубые слова в его адрес. А сын ещё был в восторге от того, что Миша управлял такой большой и крутой штукой, как трамвай, а не был просто «сраным водилой» – как выразилась его дочь. Тоже ещё школьница, а уже такая взрослая, будто знающая что-то о жизни.
Горько. Почему так много мыслей об этом?
Хотелось на дачу, хоть зимой там скверно, холодно. Хотелось поторчать в сарае, что-нибудь починить, попрятать от жены чекушку в старом, кирзовом сапоге. И попрятать куда-нибудь подальше (знать бы куда) свои чёрные мысли, что вернулись в такой белый день. Мужики ведь не грустят. Лишь ненадолго уходят в себя. Но будут выходные, и почему бы не рвануть на дачу в этот раз, одному.
* * *
На кухне горел свет, а дед смотрел в окно, видя только своё отражение и слишком близко подобравшийся, мелькающий белый снег. По радио транслировали постоянную рубрику с соответствующей загадочной атмосферой чужого мира фантазии: поэзия на «Радио России».
Где-то за окном заискрились «рога» трамвая. В нём работала уже другая смена водителя и кондуктора. Дед попытался вспомнить, когда он в последний раз ездил в трамвае. Не вспомнил. Эх, слушались бы ноги – тоже бы покатался в трамвае. Да хоть просто так, показывая то, что и у него ещё есть какие-то дела в этом мире…
* * *
Пьяный дворник спал в своём углу. Но он не был счастлив, выпив чуть больше меры.
А снег ведь должен растаять. И завтра не будет много хлопот. Ведь так, небесная канцелярия?
Операция оказалась сложной. Сложным было и восприятие негатива, с которым столкнулась молодая девушка. И над возрастом её «поцокали», и указали на то, какая у неё короткая куртка и слишком яркий макияж – «будто на праздник пришла». А как же про любовь, которой все возрасты покорны? Как же тот факт, что последние полтора года она только и ездила в тёплой, хорошей машине, и хотелось просто красиво, модно выглядеть? Как же ей быть без макияжа, если для неё это по-настоящему важно? Макияж – это ритуал, это средство повышения настроения, это знак того, что день должен пройти хорошо. Должен был пройти хорошо, но не этот, конечно же.
И без этого ведь ей было тяжело.
Начала нарастать боль внизу живота. Снег свалился с карниза.
А как она когда-то танцевала! В белом, красивом наряде под взорами… скольких людей? Сколько вмещал тот зал, где проходили эти концерты? Юность была такой сложной, но она быстро оказалась лучше взрослой жизни.
А как всё было нелепо в том белом танце под сводами школьного клуба, когда она со своими почти профессиональными навыками, робко переступая ногами, смущалась до дрожи в душе, но смотрела в его глаза. Богатенький папкин сынок, как говорили другие. Мой – говорила она. Пусть так недолго и так нечестно.
Хотелось бы вернуться к танцам, в местный ДК, а не быть с болью здесь.
* * *
Перспективный молодой человек вёл свою машину в сторону родного города, дома, жилища – своей совсем не перспективной съёмной квартиры. Как было бы хорошо, если бы в ней поселился кто-нибудь ещё, кто будет его ждать с горячим ужином и разговорами про прожитый день. А пока был только старый кот – толстый, хороший друг.
Снег надоедливо шуршал где-то за территорией его недофранцузского «звездолёта».
Парню пришлось скататься в соседний город, чтобы отвезти важные бумажки с умными заголовками (накладные, раскладные, подкидные, чёрте какие). Ещё гаишник, зараза, докопался. Ну не уступил паренёк дорогу какому-то трактору на пригородной дороге, как того требовал знак. После городских пробок хотелось погонять. Ага, гаишники сразу и тормознули, рядом тусовались. И работу свою знают.
– Лейтенант Луценко, ваше водительское удостоверение.
– Да, конечно.
Документы в порядке.
– Вы в курсе, что уступить дорогу – это значит, что запрещается совершать, возобновлять или начинать какие-либо действия, мешающие движению транспортных средств, находящихся на приоритетной дороге, и тэ дэ и тэ пэ…
– Да, конечно.
Что ещё скажешь?
Но эта встреча быстро забылась. Он торопился домой, чтобы поесть свою «бэпэшку», проверить электронную почту и пустоту сообщений с сайта знакомств, потом почистить зубы и лечь спать. Может, покурить, если силы останутся. Хотя, ещё один день без сигарет по замыслу так и должен остаться безникотиновым днём!
Но летняя резина устала трепать холодное дорожное покрытие, и резкий визг тормозов оглушил загородную трассу. Неудачный поворот… и машина на обочине. Длиннющий тормозной путь, благо, не сильно занесло. Гравий помог лучшему сцеплению с невменяемым, на мгновение, автомобилем. Подошвы колёс не увидели небо. Но страху-то.
А ещё, в пяти метрах дальше, опасный кювет, где парня могла бы ждать неминуемая карусель.
Сердце бешено стучало. Двигатель работал ровно. Только передняя панель тряслась. Ну, как обычно. И руки дрожали. А это уже новые ощущения.
Первый снег не повод для смерти! Сегодня же в шиномонтажку.
Сзади остановилась старенькая «семёрка». Из неё вылез водитель. Толстый такой, с усами. Подошёл к «Рено». Спросил:
– Чё случилось?
– Да, резина подвела…
– Хэх, – усмехнулся мужик. – Голова тебя подвела, если на летней ещё ездишь. Сам-то как?
– Нормально всё. Слушай, а у тебя сигареты не будет?
Снег приятно падал на разгорячённую голову. Тёмный лес спал вдалеке, за полем. Чёрной ямой казалась ближайшая обочина. Глубокая, невообразимо страшная, скалящаяся двухметровым обрывом…
Мимо проносились одинокие легковые автомобили и брызжущие грязью гигантские фуры. Сигарета приятно мутила голову. Всё нормализовывалось. Теперь действительно стоило ехать аккуратнее, чтобы не увеличилось количество траурных венков вдоль этой трассы. Как не хотелось думать в этот светлый день о смерти. А ведь кому-то сегодня не повезло.
Снег, снег, снег…
* * *
Вот так. Кому-то первый снег, а кому-то первая и последняя смерть. От кувырка истерзанного металла с трассы, от тоски, от трудностей, от внезапно обострившейся болезни, от алкоголя, от старости, да от чего угодно…
Жаль, но кого-то когда-то чуть-чуть пораньше выберет эта рулетка статистики. Пожалуйста. Не сегодня. Не хочется. Не надо.
Молчание
(март 2011 г. – 6 января 2012 г.)
Где-то разбилось счастье, о ком-то капал дождь, к кому-то пришла осень, за кем-то пришла ночь…
Беспорядочное мелькание обрывков воспоминаний. Искажённые картинки значительных и совсем не важных событий. Тихое эхо каких-то слов, разговоров. Милое и дорогое, смешанное с подлым и грязным валяется на полу пространства, вместившим всю жизнь. И как бы то ни было – остались следы от всего. От всего, что касаемо предчувствий и послевкусия прошедшего. И глухой мрак будущего заслонил свет в конце тоннеля. То ли тупик, то ли новая бездна.
