«Фиалка! Ты должна уметь постоять за себя!» Я и постояла! И этому научил меня мой друг! Теперь у меня не осталось сомнений в том, что сон мой не был просто сном. А какая-то часть из него определенно происходила со мной.
Из маленьких разрозненных кусочков смальты вдруг начало вырисовываться какое-то необыкновенное мозаичное полотно.
И не нужно быть профессором арифметики, чтоб сложить два плюс два.
Итак. Официальная версия того, что я собой представляю и имею.
Отец владел небольшим постоялым двором, мама разносила еду и вела учет заказам. Моя Гуннильда – сирота, подобранная из жалости. Она жила в нашем доме и помогала по хозяйству. Потом она согрешила с заезжим молодцем и родила ребенка. Но родственники непутевого папаши узнали об этом и отобрали малыша. И моя мама в это время родила меня. Молока у нее было мало, вот Гунни и вскормила меня. Поскольку замуж порченую девицу никто не взял бы, она и осталась у нас навсегда. И прислужницей, и моей нянькой.
Далее следует очень печальная страница моей жизни. Когда мне было двенадцать лет, случился пожар. Гунни жила во флигеле, и в ту ночь ей почему –то не спалось. Она вязала носки для меня. При свете свечей она не замечала пламени, облизывавшего дом. А когда взглянула в окно – просто обомлела. Стряхнув оцепенение, она ринулась в дом и вытащила меня, почти угоревшую от дыма. Затем кинулась спасать мою маму. Прибежавшие соседи помогли вынести и ее. Но вскоре она умерла, но перед кончиной взяла с Гуннильды клятву, что та не бросит меня и сказала, в каком месте хранятся их сбережения. И там же на бумаге имена ее братьев и города, в которых они живут. Мы должны были добраться до кого-либо из них и попросить помощи.
Вот этим, собственно, и объясняется то, что мы срывались с насиженного места и уезжали.
А, ну еще сбережения, которые позволяют Гунни не убиваться на работе, а больше времени проводить со мной.
Но факты вклинивались в эту легенду, разламывая ее, как оттепель ломает в куски лед на реке.
Мы переезжали в город, где живет мой очередной дядя. Отлично. Но в его особняк нас не приглашают, а сразу мы едем в маленький неприметный домик, где и останавливаемся.
Я что, блохастая или лишайная, раз почтенный бюргер не соизволит даже взглянуть на племянницу?
Дальше. Зачем защитный медальон дочери обычных горожан? Почему няня всегда запрещала завязывать тесную дружбу со сверстницами? Чтоб я не задала вопрос: «Почему они не умеют читать и писать?» Или что их досуг отличается от моего? Я не вяжу носки и не вышиваю крестиком. Мне это не интересно. Зато люблю читать книги и рисовать. И…! Эти увлечения стоят хороших денег! Откупаются дорогими подарками родственники за то, что на порог не пускают?
Если то, что мне привиделось сегодня, и в самом деле сон, то откуда тогда мое умение постоять за себя? Точно не нянюшка научила!
Нестыковки, на которые раньше я не обращала внимания, посыпались на меня, как горох из дырявого мешка.
И вот еще одна. Сейчас мне почти восемнадцать, и по соседству, и среди знакомых на рынке и домах, окружающих «нашу» лавку, не наблюдалось моих ровесниц. И все потому, что родители не хотели держать лишний рот в доме и стремились выдать замуж дочурку лет с пятнадцати и чуть ли не за первого встречного, который предложит хорошую цену. Это было отвратительно. Потому что у молодых достаточной суммы не было, и выкупали юных невест травленные молью купцы или лавочники.
А мне няня даже не заикается, что надо бы подыскать жениха. И ведет себя так, будто я ребенок и никогда не заговаривает о будущем.
Ну и самое главное – почему я отозвалась на имя Фиалка? Понятно, что это прозвище. А такие прозвища дают только близким. Так кто же тот юноша, которому это позволено?
Может, все-таки я не Валенсия?
Голова шла кругом от кучи неразрешимых «почему?»
И на все эти «почему» знает ответ Гунни. Пришло время узнать правду.
Глава 3
– Ленси, детка, ты не спишь? Пора обедать, – осторожно позвала няня.
Я сползла с кровати и прошлепала на кухню. Нога не болела совершенно, и я уже подумала, что под повязкой не увижу и следа от раны. Но я оставила маленькое любопытство на потом, страстно желая удовлетворить большое и насущное.
– Нянь, спасибо, все очень вкусно. Но я не прикоснусь к еде, пока ты мне не расскажешь всего, – твердо заявила я. Меньше всего я хотела причинить своей кормилице страдания, но невольно сделала это. Лицо няни покрылось красными пятнами, она растерянно посмотрела на меня, перевела взгляд на еду, на окно с накрахмаленными занавесками и спрятала руки под фартук. Будто боялась, что они выдадут все тайны.
– Детка, – начала было она опять песню про белого бычка, но я предостерегающе выставила указательный палец. Это должно было означать: «Даже не думай!»
Няня как-то сникла. От ее благодушного вида не осталось и следа, будто кто-то мокрой тряпкой стер с бумаги красивый рисунок. Грузно опустившись на стул, она поставила локти на стол и, уронив на ладони лицо, глухо зарыдала.
– Нянь, ты чего?! – испугалась я. – Перестань!
Я подскочила с места и обхватила ее за шею.
– Ты чего?! – приговаривала я, поглаживая ее по голове. Только сейчас я обратила внимание на то, что под чепчиком прячется много седых прядей. Острая жалость кольнула сердце.
Я маленькая эгоистка. Не задумывалась, что у няни нет своей жизни, что она делает все, чтобы мне жилось комфортно. Откуда такое самопожертвование?
Поклялась маме беречь меня? Тем более я должна быть к ней внимательней.
– Пожалуйста, нянь, не плачь! Расскажи мне все, и мы со всем справимся. Какая бы гадость не скрывалась за твоими слезами.
Я осторожно отняла ее руки от лица и чмокнула в щеку.
– Девочка моя, – сдавленным голосом произнесла Гунни. – Ты просишь невозможного. Вот, смотри!
Она закатала до локтя рукав рубахи, и я с изумлением увидела настоящее клеймо на внутренней стороне руки, почти у сгиба.
Горло сдавило спазмом. Я сглотнула, но все равно не смогла нормально говорить.
– Что это? – прозвучало вороньим карканьем.
– Печать неразглашения. Если я начну рассказывать кому-нибудь о тебе, она меня уничтожит. Но я даже не за себя боюсь. Я боюсь оставить тебя одну.
У меня внутри все похолодело. До этого момента мне все казалось чуть ли не игрой, какой-то увлекательной тайной, разгадав которую, я изменю нашу жизнь.
Изменила так изменила… Приоткрывшаяся истина придавила каменной плитой.
– Нянь, я не буду у тебя ничего выпытывать, – подавленно пообещала я. Вернулась на свое место и, чтоб не волновать Гунни, принялась за еду. Правда, не почувствовала ни вкуса, ни запаха. Просто затолкала в себя. Тут же пришло сравнение. Как в гуся для фуагра – всовывают в глотку воронку и всыпают туда самый питательный корм.
Стоп! А откуда я это знаю? Явно не от торговцев на рынке…
В голове теснились мысли, как бедняки за бесплатным угощением по случаю королевского праздника. Они толкались, отпихивали друг друга, настаивая, чтоб я подумала каждую из них первой. Но я не могла сосредоточиться и ухватиться хотя бы за одну.
Я помою посуду, – виновато сказала я и, собрав тарелки, сунула их небольшой таз с теплой водой. Я надеялась, что, отвлекаясь на процесс мытья, смогу остановить сумасшедшую карусель из догадок.
– Ты что, Ленси! Не выдумывай, – вышла из ступора няня. – Я сама помою!
Карусель мгновенно остановилась, и я пристально посмотрела на Гунни.
– Почему?! – я не ждала честного ответа. Но, кажется, и так догадывалась. Няня опять смутилась, поморгала глазами.
– Потому что еще успеешь наработаться. А руки девушке нужно беречь! – выдала она, наконец, что-то похожее на правду.
И я ухватилась за эту ниточку. Няня никогда не подпускала меня к кухонной утвари. Вопрос – зачем беречь руки простолюдинке? Напрашивался ответ – хочет подороже меня продать замуж? Так после восемнадцати она не сможет этого сделать, потому что после совершеннолетия девушка имеет право, пусть и формальное, определять свою судьбу.
Может уехать в столицу и наняться на государственную службу. В какой-нибудь департамент. Секретарем. Ну это так, из области чуда. А вот что реально – так это найти работу служанки, няньки или даже компаньонки для богатой старушки.
Тут же стало стыдно за то, что такое могло прийти в голову. Моя няня скорей умрет, чем меня обидит!
Надо рыть дальше. И сделать это можно только в полном одиночестве.
– Я пробегусь к речке, – примирительно улыбнулась я и чмокнула няню в щеку.
Наше жилище находилось почти на окраине, поэтому мне не приходилось долго добираться к своему убежищу. Перебежав по шатким мосткам на другую сторону, я уже не спеша пошла вдоль берега. До места, где река образовывала излучину. Среди густых зарослей ивняка было укромное местечко. Мой личный ирий.
Купаться меня больше не тянуло, тем более, что я не проверила свою рану. Мне необходимо было заполучить то состояние покоя, которое могла дать только вода. Усевшись с ногами на большой теплый валун, я рассеянно смотрела на воду. Мелкая рябь словно нашептывала теплые слова, и я чувствовала, как утихает в голове гомон неотвеченных вопросов, подчиняется моей воле.
Я Фиалка. Это не вызывает сомнений. На это имя откликается каждая клеточка моего тела. Оно ласкает слух словно возвращает мне утраченное состояние безмятежного счастья. Это было нелогично, невозможно, но явственно.
Машинально покрутила в руках свой медальон. Зря я пугала няню. Самостоятельно снять его мне не удалось бы. Плотного плетения цепочка застегивалась каким-то мудреным замочком. А стащить через голову тоже не вариант – не позволяла длина.
Хотя раньше я и не предпринимала попыток от него избавится. Нет, я просто хочу посмотреть, что будет, если я его сниму.
Я потянула цепочку вверх, пытаясь вытащить голову из прочной петли. Безуспешно. Однако не совсем. Пока медальон свободно болтался на цепочке, не прикасаясь к телу, у меня перед глазами, уже наяву, промелькнуло видение. В нем я была, кажется, немного постарше.
– Фиалка, сейчас отрабатываем вольт. Это уклонение от удара. Для этого нужно уметь быстро обернуться на триста шестьдесят градусов, пропуская удар мимо тела и не парируя, – методично посвящая меня в тонкости фехтования, терпеливо объяснял мой наставник.
Я хихикнула, представив, как верчусь волчком у противника перед носом.
– Это чтоб соперник решил, что у меня такая форма бесноватости и от греха подальше сбежал? – спросила я, продолжая веселиться.
– Нет. Это чтобы ты научилась быстро, практически молниеносно двигаться, – без тени улыбки ответил он. – И еще у нас сегодня секретный удар. Он передается у нас в роду по наследству. Поэтому, очень прошу, никому не говори, даже матушке.
– А тебя не заругают за то, что ты раскрыл семейную тайну? – вдруг посерьезнела я.
– Если ты никому не расскажешь, то не заругают. А теперь атакуй!
Я ринулась в бой, но мой друг ушел от удара. И так раз за разом. Затем он заставил меня повторять то же самое и под конец занятия показал тот самый секретный удар.
Видение растворилось, а я несколько секунд не могла прийти в себя. Затем взгляд зацепился за относительно ровную палку, и сердце пропустило удар.
То, что я не спала, было очевидным. И списать увиденное на отражение сюжета какой-нибудь книги не получится. И… Если сейчас…
Я вскочила на ноги, подобрав юбки, завязала грубым узлом и взяла валявшуюся палку. На мгновение прикрыв глаза, я представила, что это не оторванная от родного дерева шершавая ветка, а настоящая шпага.
Сосредоточившись, я сделала выпад, а затем крутнулась, выполняя тот самый вольт. Я атаковала воображаемого противника, нанося удар за ударом, отпрыгивая, уходила от ответных.
Сердце колотилось, как сумасшедшее от восторга. Тело с радостью вспоминало забытые навыки и убеждало в том, что я не тронулась умом. Значит, занятия были на самом деле
Напрыгавшись до сбитого дыхания, я бессильно опустилась прямо на песок, благодаря себя за предусмотрительность в выборе «своего» места для уединения. Противоположный берег зарос кустарником, следовательно, оттуда меня могли разглядеть лишь дикие утки. Но они не несли никакой угрозы. А здесь была лишь одна тропинка, лицом к которой я и выполняла все локомоции с палкой в руке.
Переведя дух, я снова почувствовала настоящий охотничий азарт. Как гончая, которая идет по следу зверя. Я начала заново складывать мозаику из фактов.
Я имею представление, как владеть шпагой. Знаю термины и приемы защиты и нападения. Помню даже технику секретного удара. А это значит…
Что я не могу быть дочерью небогатого бюргера! Потому что им шпаги не положены! Или он меня отдавал в этот замок в качестве игрушки? Может, для того же юноши, который назывался моим другом? А потом меня вернули обратно?
И поэтому… Ну думай! Думай! Точно! Тогда мне запретили говорить об этом и для верности каким-то образом почистили память.
Ведь я не помню ровным счетом ничего из того времени, когда я жила с родителями, а не няней. Только эти два ярких видения…
Я покрутила в голове это объяснение и так, и эдак и со вздохом признала, что оно ну о-о-чень сильно притянуто за уши.
Мой неизвестный друг был ко мне требователен, даже суров, но неизменно почтителен. И называл принцессой…
А еще почему-то Фиалкой…
Глава 4
Воодушевление незаметно схлынуло, словно просочилось в песок, освободив место раздумьям. Ну да. Я умею фехтовать. Нет, нет так. Кое- что в этом понимаю, будем честны с собой. И у меня был наставник, который даже в отрывочных всплесках памяти вызывает самые добрые чувства.
Снова закрыв глаза, я попыталась воскресить свои ощущения и разобраться в них. Снова тепло разлилось в груди, обнимая мягкими лапками мою душу. Восхищение, желание заслужить похвалу своего друга – вот что я чувствовала тогда.
Неужели он значил для меня больше, чем родители?! Иначе почему я два раза вспомнила его, и ни разу маму с папой?
Ответов на множество вопросов по – прежнему не было. Но я их найду! Клянусь … чем? Я не сразу придумала, что у меня есть такого, что важно и не жалко , если вдруг не срастётся. Самое дорогое – это няня. И единственное. Я упрямо поджала губы и выдохнула. Нет, няней ни за что! Клянусь этим медальоном! Он ценен для меня, как ключ к чему – то важному и в то же время, если потеряю, плакать не буду.
А тем временем солнце уже спускалось к линии горизонта, и няня, наверно, порядком беспокоится.
Вернув юбки в приличное состояние, я рванула домой.
И очень вовремя.
Няню я застала в кровати, что было само по себе невероятно. Она всегда на ногах до ночи.
