Ответственность за финансирование терроризма: уголовно-правовое и криминологическое исследование
С. Ю. Богомолов
В монографии раскрыты гносеологические предпосылки возникновения терроризма и направлений противодействия деяниям, содержащим в себе признаки финансирования террористической деятельности. Исследованы международные и зарубежные концепции борьбы с финансированием терроризма.
В работе представлен юридический анализ положений ст. 205.1 УК РФ в части установления ответственности за финансирование террористической деятельности. Подробно рассматриваются существующие в российском законодательстве, правоприменительной деятельности и доктрине проблемы квалификации финансирования терроризма. Рассмотрен вопрос и предложены механизмы совершенствования уголовного законодательства в целях повышения эффективности противодействия преступлениям террористической направленности. В качестве самостоятельного направления изучены криминологические особенности современных форм финансирования терроризма, в рамках которого особое внимание уделено исследованию детерминант и инструментам предупреждения.
По результатам проведенного исследования разработан проект изменений в Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 1 от 9 февраля 2012 г. «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности».
Законодательство приведено по состоянию на сентябрь 2017 г.
Монография предназначена для широкого круга читателей – сотрудников правоприменительных органов, научных работников, преподавателей, курсантов, слушателей и студентов юридических вузов и факультетов и всех тех, кто интересуется проблемами противодействия терроризму.
А.В. Петрянин
Ответственность за финансирование терроризма. Уголовно-правовое и криминологическое исследование
© Богомолов С. Ю., 2018
© ООО «Проспект», 2018
Введение
Отсутствие в современном праве эффективных механизмов и методов противодействия финансированию терроризма порождает резкий всплеск как самого терроризма, так и деяний, сопряженных с ним, ставящих под угрозу не только безопасность конкретного государства, где они совершаются, но и всего мирового сообщества.
В настоящее время противодействие финансированию терроризма – это одна из наиболее актуальных стратегических задач, стоящих как перед Россией, так и перед всем цивилизованным миром.
Это подтверждается следующими факторами:
– во-первых, потребность активизации борьбы с финансированием терроризма закреплена в руководящих документах страны, определяющих стратегию дальнейшего развития государства и обеспечение безопасности Российской Федерации. Так, Концепция противодействия терроризму в Российской Федерации, Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, Послания Президента России Федеральному Собранию РФ ставят задачи по повышению качества противодействия финансированию террористической деятельности, что предопределяет потребность в научном осмыслении данной проблемы;
– во-вторых, изучение современных статистических данных о состоянии преступлений террористической направленности в целом и финансирования терроризма в частности показало существенный их прирост. Это позволяет сделать вывод о том, что эти деяния по своему количественному и качественному уровню принимают угрожающую форму;
– в-третьих, в процессе межгосударственного сотрудничества осознана потребность в консолидации усилий в области противодействия терроризму и его финансированию. Так, в ноябре 2015 г. под эгидой Российской Федерации создана коалиция в области противодействия экстремизму и терроризму на территории стран СНГ. Совершенствование сотрудничества в области предупреждения преступлений террористической направленности с зарубежными государствами, а также внутригосударственной системы свидетельствует о том, что угрозы этих деяний будут не только сохраняться, но и расти;
– в-четвертых, учитывая глубокую экономическую составляющую финансирования терроризма, актуализируется вопрос подрыва экономических основ организованной преступности террористической направленности;
– в-пятых, переход ряда международных террористических организаций (ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусра» и др.) на самофинансирование указывает на укрепление их позиций и одновременно выступает фактором, влекущим рост совершаемых ими деяний.
Еще одним веским аргументом, подтверждающим актуальность проведенного исследования, служат изменения, внесенные в ст. 205
УК РФ «Содействие террористической деятельности» Федеральным законом «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия терроризму и обеспечения общественной безопасности», положения Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 3 ноября 2016 г. № 41 «О внесении изменений в постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 года № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» и от 28 июня 2011 года № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности», а также принятый в 2016 году Федеральный закон «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации», заложившие новые признаки финансирования терроризма и механизмы противодействия ему.
Представленные выше факторы не являются исчерпывающими, однако именно они в большей степени и обусловливают потребность как в совершенствовании национальных механизмов уголовно-правового и криминологического противодействия финансированию террористической деятельности, так и практики применения положений Уголовного кодекса РФ в данной области, требующих глубокого доктринального обоснования.
Вышеизложенное доказывает актуальность заявленной темы и подтверждает необходимость проведения комплексного уголовно-правового и криминологического теоретико-прикладного исследования.
Монография включает в себя введение, три главы, объединяющие десять параграфов, а также заключение, список использованных источников, список иллюстративного материала и приложения[1 - Основной задачей проведенного исследования является разработка уголовно-правовых и криминологических механизмов противодействия финансированию террористической деятельности. По этой причине работа объективно перенасыщена таким термином, как «противодействие», без использования которого невозможно выразить научную и концептуальную особенность проведенного исследования. Учитывая данное обстоятельство, а также отсутствие в русском языке достаточного количества синонимов слова «противодействие», считаем методологически допустимым использовать термины «борьба» и «предупреждение» как синонимичные (при этом автор осознает частично иную содержательную (семантическую) сторону данных терминов). Данный прием также будет использоваться при употреблении таких понятий, как «финансирование терроризма» и «финансирование террористической деятельности».].
Глава 1
Ретроспективное и сравнительно-правовое исследование ответственности за терроризм и его финансирование
§ 1. Гносеологические основы становления и развития ответственности за терроризм и его финансирование в России.[2 - В данном параграфе использована ранее опубликованная статья Богомолова С.Ю. Ретроспективный анализ дифференциации и индивидуализации ответственности за преступления террористической направленности в дореволюционной России // Дифференциация и индивидуализация ответственности в уголовном и уголовно-исполнительном праве: материалы Междунар. научно-практ. конф. (11 января 2015 г.). Рязань: Академия ФСИН России, 2015. С. 205–212; статья Богомолова С.Ю. А нужен ли компромисс с террористом // Компромисс в праве: теория, практика, техника: сборник статей по материалам Международной научно-практической конференции (Н. Новгород, 29–30 мая 2014 г.): в 2 т. / под общей ред. В.А. Толстика, В.М. Баранова, А.В. Парфенова. Н. Новгород: Нижегородская академия МВД России. 2014. Т. 1. С. 220–224.]
Учитывая, что финансирование терроризма – это лишь составная часть террористической деятельности, которая не может существовать без самого террора, считаем целесообразным рассмотреть гносеологические предпосылки возникновения и развития ответственности за деяния, содержащие в себе признаки этого сверх общественно опасного явления. Изучение становления и развития права, доктрины в области противодействия преступности через призму исторического толкования выступает в качестве эффективного средства понимания современной правовой системы[3 - См.: Таганцев Н.С. Курс уголовного права. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1874. Вып. 1. С. 21.], что и подчеркивает необходимость проведения такого исследования. Выявление концептуальных признаков, раскрывающих сущность терроризма, на различных исторических этапах развития российской государственности позволит выработать направления по дальнейшему совершенствованию национального антитеррористического законодательства, в том числе и в вопросах борьбы с финансированием терроризма. Актуализирует необходимость проведения ретроспективного исследования и отсутствие в современной науке единого мнения о времени возникновения терроризма[4 - Богомолов С. Ю. Ретроспективный анализ дифференциации и индивидуализации ответственности за преступления террористической направленности в дореволюционной России / С. Ю. Богомолов // Дифференциация и индивидуализация ответственности в уголовном и уголовно-исполнительном праве: материалы Междунар. научно-практ. конф. (11 января 2015 г.). Рязань: Академия ФСИН России, 2015. С. 205–212.].
Первая группа ученых отождествляет этот момент с закреплением в национальном законодательстве однокоренных дефиниций[5 - См.: Максина С.В. Терроризм: криминологические и уголовно-правовые аспекты: дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2003. С. 74.]. Определяя дискуссионность такого подхода, полагаем, что он может ассоциироваться лишь с зарождением самостоятельного направления юридической техники, давшего начало использованию в нормотворчестве однокоренных с террором понятий. Например, в России понятие террора впервые было закреплено в Постановлении Совета Народных Комиссаров от 5 сентября «О красном терроре»[6 - О красном терроре: постановление Совета народных комиссаров от 5 сентября 1918 г. // Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 44. Ст. 533.]. Однако само рассматриваемое явление зародилось намного раньше, что и будет нами представлено, а также аргументировано в этом параграфе.
Согласно следующему подходу зарождение терроризма как самостоятельного феномена связано с Французской революцией 1793 года. В частности, представители якобинской диктатуры, установившейся на тот исторический момент во Франции, ввели в оборот слово «террор», употреблявшееся ими при характеристике публичного захвата власти[7 - См.: История Французской революции / пер. с англ. Ю.В. Дубровина и Е.А. Мельниковой (ч. 1). М.: Мысль, 1991. С. 27; Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь: в 86 т. М.: Терра, 1890. Т. 65. 1993 (репринтное издание). С. 69–80.].
Предлагаемая точка зрения интересна тем, что она открывает этап зарождения и использования понятия «террор» в мировой научной и законодательной практике. Однако, по нашему мнению, это лишь констатирует переход рассматриваемого явления на новый уровень, в рамках которого была предпринята попытка систематизировать его признаки и дать название.
Поскольку террористическая деятельность уходит своими корнями в глубокую древность, в доктрине сформировалось мнение о том, что терроризм выступает в качестве неотъемлемой части борьбы за власть, и поэтому его зарождение связывается с моментом появления института государственности[8 - См.: Сорока Е.Ю. Особенности и тенденции эволюции современного терроризма: дис. … канд. юрид. наук. М., 2006. С. 65; Новикова Г. Сильная стратегия слабых // Власть. 1999. № 12. С. 55.]. Это наиболее распространенная точка зрения. Именно поэтому к ранним формам противоправной деятельности, содержащей в себе признаки терроризма, целесообразно относить деяния, направленные на свержение власти и убийство политических лидеров.
В целом разделяя вышеназванный подход, который на соответствующих исторических этапах обретал и правовое закрепление преступлений террористической направленности (и Россия также не стала исключением), хотелось бы подчеркнуть, что возникновение терроризма следует связывать с образованием государств и разделением общества на классы.
Институт государства породил легализацию власти меньшинства над большинством, приносящей материальные выгоды и дающей возможности достижения целей всеми средствами, доступными на конкретном историческом этапе. Это обстоятельство стало причиной появления несогласных с политикой меньшинства, стоящего во главе государства.
Желание овладеть властью оправдывало любые средства, применяемые террористами, например, такие как взрыв, поджог, убийство и иные общеопасные способы. Использование радикальных методов противостояния усиливало позиции террористов, подрывая при этом авторитет правящих сил и безопасность государства.
Например, П.А. Кропоткин считал, что терроризм в России был порожден политической борьбой, происходящей на конкретном историческом этапе: «Он жил и умер. Он может вновь воскреснуть и вновь умереть»[9 - Кропоткин П.А. Записки революционера. М.: Мысль, 1990. С. 266.]. Именно поэтому российский террор имеет свою историю, неразрывно связанную с историей государства в целом, а также особенностями общественного и государственного развития. Он всегда сопровождался огромными масштабами применяемого насилия.
По мнению же А.А. Королева[10 - См.: Королев А.А. Террор и терроризм в психологическом и идеологическом измерении: история и современность. М.: Московский гуманитарный университет, 2008. С. 10.], история террора в России связана с жизнью революционеров, так называемых «бомбистов», использующих насилие для достижения своих целей[11 - К «бомбистам» относились организации или личности, достигающие своих целей путем систематического использования насилия. К таким относят Дмитрия Каракозова, выстрелившего в Александра II; Веру Засулич, стрелявшую в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, организацию «Народная воля» и др.].
Учитывая вышеизложенные обстоятельства, следует констатировать, что «террор» всегда имеет политический оттенок и особым образом проявляется в периоды обострения политических и социально-экономических противоречий. Именно поэтому рассматриваемое явление можно обозначить как фундаментальную проблему, существующую на протяжении всей истории развития человечества.
Первые проявления терроризма в древнерусском государстве совпали с возникшей после смерти Владимира Святославовича борьбой князей за власть. Противостояние наследников породило народные восстания, подорвавшие авторитет Киевского княжества и усилившие власть отдельных феодалов.
Чаще всего свое проявление он находил в совершении убийств политических лидеров государства. Так, убийство князей Бориса и Глеба, спланированное их братом Святополком, предоставило ему возможность стать главой княжества[12 - См.: Калинин Г.С., Гончаров А.Ф. История государства и права СССР. М.: Юрид. лит., 1972. С. 77.].
На том историческом этапе под охрану закона во главу угла ставились интересы государства. Именно поэтому в основной своей массе наказуемыми были деяния, причиняющие ущерб правящему классу. К ним относились: измена, восстание против князя, переход на сторону врага. Подчеркивая высокую общественную опасность преступлений, посягающих на государственную власть, законодатель рассматриваемого исторического периода установил наиболее суровый вид наказания за их совершение – смертную казнь[13 - Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. М.: Юрид. лит., 1984. Т. 1: Законодательство Древней Руси. С. 287.].
На основе вышеизложенного можно сделать вывод, что уже в то время преступления, содержащие в себе признаки терроризма, приняли огромный размах и причиняли серьезный ущерб наиболее значимым ценностям и благам. Но тогда еще не существовало совершенной правовой базы, регулирующей эту сферу отношений, поэтому единственным вариантом предотвращения негативных проявлений было ужесточение ответственности.
Хотя правовые акты периода до XVI в. содержали определенную регламентацию таких деяний, более совершенные законодательные решения в области противодействия антигосударственной преступности приходятся на эпоху развитой государственности.
Уже в Русской Правде можно усмотреть закрепление признаков деяний террористической направленности. Так, Краткая редакция Русской Правды в ст. 19 устанавливала ответственность за убийство княжеского подданного[14 - См.: Чернявская Т.А. Русская Правда (с комментариями): учебно-методическое пособие. М.: Изд-во Гуманитарного института, 1995. С. 6.]. Отдельной уголовно-правовой охране были подвержены и лица, не являющиеся представителями княжеской власти, но находящиеся от князя в непосредственной зависимости[15 - Ст. 22 Русской Правды Краткой редакции устанавливала ответственность за убийство княжеского тиуна (слуги князя, бояре, лица, занимающие государственные административно-хозяйственные должности).]. Схожие нормы имелись и в Пространной редакции Русской Правды, но уже в существенно большем объеме. Так, например, ст. 3 закрепляла аналогичную вышеназванной форму преступного поведения. Однако в отличие от Краткой редакции убийство представителя княжеской власти наказывалось вдвое суровее, чем убийство «простого человека»[16 - За убийство «княжеского мужа» – 80 гривен; за убийство «простого человека» – 40 гривен.]. Этот подход дает нам возможность с уверенностью утверждать о том, что виновный, посягая на жизнь официального представителя княжества, затрагивает и безопасность государства, что и легло в основу такой дифференциации. При этом не только усилилась, но и расширилась ответственность за убийства других представителей княжества, таких как: княжеские слуги, конюхи, приказчики, повара (ст. 11–15 Пространной редакции Русской Правды)[17 - См.: Чернявская Т.А. Русская Правда (с комментариями): учебно-методическое пособие. М.: Изд-во Гуманитарного института, 1995. С. 10–13.]. В рассматриваемых нормах ясно и четко выражены основные принципы феодального права – права привилегий.
Исследование Русской Правды в двух самостоятельных ее редакциях показало происходящие на рассматриваемом историческом этапе социальные и правовые сдвиги в области охраны интересов правящего класса. Основной причиной усиления ответственности за совершение деяний, непосредственно посягающих на государственную безопасность и содержащих в себе признаки террора, стало углубление классовых противоречий.
Следующий этап развития законодательства в области борьбы с преступлениями, содержащими в себе признаки терроризма, был ознаменован принятием Судебника 1497 г. Его отличительной чертой от ранее действующих источников права является четкая кодификация норм в области борьбы с антигосударственными деяниями.
Судебник стал эффективным инструментом легитимной борьбы с проявлениями, ставящими под угрозу становление нового политического образования. Защищая интересы правящего класса, Судебник ввел повышенную ответственность за нарушение феодального правопорядка. Так, в частности, выделялись самостоятельные категории лиц, выступающих против феодального гнета, – «ведомые лихие люди», «крамольники». Крамольники характеризовались совершением преступлений, основанных на политической мотивации и ставящих под угрозу безопасность государства. Ведомые лихие – это лица с заранее сформированным умыслом, выступающие против господствующего класса и совершающие деяния, содержащие в себе признаки душегубства, повторной татьбы, убийство государя, господина или землевладельца, поджог и другие деяния[18 - См.: Памятники русского права: Памятники права периода образования русского централизованного государства, XIV–XV вв. / под ред. Л. В. Черепнина. М.: Госюриздат, 1955. Вып. 3: Судебник 1497 года. С. 20.]. Они обладали принципиально отличающимся друг от друга уровнем общественной опасности, но при этом карались только смертной казнью. До казни в качестве обязательной меры к виновным применялись пытки. Считаем это беспрецедентной мерой по причине применения исключительной меры наказания, не в зависимости от тяжести совершенного преступления, а лишь основанной на характеристике виновного. В данном случае мы соглашаемся с мнением профессора Л.В Черепнина, отметившего, что все это свидетельствовало об усилении классового террора[19 - См.: Памятники русского права: Памятники права периода образования русского централизованного государства, XIV–XV вв. / под ред. Л. В. Черепнина. М.: Госюриздат, 1955. Вып. 3: Судебник 1497 года. С. 384.].
Ярким примером преступлений террористической направленности может быть «крамола», закрепленная в ст. 9 Судебника 1497 г[20 - См. Указ. соч. С. 347.]. Анализируемая норма была включена в Судебник из Псковской судной грамоты[21 - Схожее деяние было закреплено в ст. 7 Псковской судной грамоты. Однако ст. 9 Судебника 1497 г. значительно расширяла и дополняла признаки этого деяния.]. К крамоле относились два принципиально отличающихся друг от друга деяния: измена родине и посягательство на монарха. Причем само посягательство становилось преступным уже на стадии обнаружения умысла, что свидетельствовало о соответствующей расстановке объектов уголовно-правовой охраны и приоритете государственных интересов. Причиной усиления репрессий за выступления против феодального строя стала государственная централизация, характеризующаяся укреплением аппарата власти.
Анализируемый правовой памятник впервые в истории развития Русского государства взял под охрану непосредственно государственную безопасность. Была предпринята попытка определения круга деяний террористической направленности, подчеркнувшая значимость законодательной охраны государственного строя. Причем причиной такой жестокой борьбы за политическую стабильность являлось классовое противостояние, которое усиливалось не только в сельской местности, но и в городе.
Следующий исторический этап развития российского уголовного законодательства был связан с разработкой и принятием Судебника 1550 г. В целом в его основу был положен Судебник 1497 г. Однако основной отличительной его чертой стало усиление ответственности за преступления, содержащие в себе признаки терроризма, по причине обострения классовой борьбы. В качестве основной идеи Судебник определял охрану феодального порядка и господствующего класса. На это указывают следующие признаки, закрепленные в статье 61 Судебника: «государьскому убойце…», «градскому здавцу…», «подметчику…», «коромольнику…»[22 - См.: Чернявская Т.А. Законодательные памятники России до 1917 г.: учебно-методическое пособие. М.: Изд-во Гуманитарного института, 1995. Ч. 1. Судебник 1497 г. С. 29.].
Полагаем, что в основу их криминализации были положены соответствующие мотивы и цели, которые могут быть вычленены исходя из специфики построения объективной стороны. Именно они непосредственно указывают, что посягательства происходят на интересы государственной власти. В отличие от ст. 9 Судебника 1497 г., в рамках анализируемой нормы криминализировались два новых деяния, включенных в вышеназванный перечень деяний. К ним относились «сдача города врагу» и «подмет»[23 - Подметчик – клеветник.].
В рассматриваемый исторический период эта статья представляла собой универсальную, унифицированную норму, берущую под охрану государственную безопасность. В первую очередь об этом свидетельствует безальтернативное наказание, закрепленное в ней, – смертная казнь.
Об актуальности и целесообразности расширения репрессий в отношении лиц, совершающих преступления, содержащие в себе признаки террора, могут свидетельствовать ряд исторических фактов.
Яркий пример – введенная в 1564 г. опричнина Ивана IV. Поход опричников на Новгород в 1570 г. подорвал авторитет власти и создал благоприятные условия для посягательств со стороны противников, в результате чего началась война с Ливонией[24 - См.: История России: Полный энциклопедический справочник. М.: Олма-пресс, 2003. С. 28.].
Проведенный анализ средневекового законодательства приводит к выводу об отсутствии четко сформированного антитеррористического законодательства по следующим причинам. Во-первых, инструменты юридической техники, используемые при разработке нормативных актов, в основной своей массе были построены на принципе унификации, а не систематизации деяний. Во-вторых, террор по своей сути был инструментом государственного управления[25 - Яркими примерами могут служить опричнина Ивана Грозного, убийство Бориса Годунова, убийство Лжедмитрия и т. п.] и поэтому в полном объеме не мог рассматриваться как противоправный.
В рамках Судебника 1589 г.[26 - Считается законопроектом, не введенным в действие.], в целом сохранившего положения Судебника 1550 г., наметилась тенденция разделения деяний по признакам субъекта преступления. Это имело особое значение и при правовой оценке преступлений, содержащих в себе признаки террористической деятельности[27 - См.: Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. М.: Юристъ, 1995. С. 69.].
Следующим правовым памятником, устанавливающим ответственность за деяния террористической направленности, стало Соборное Уложение 1649 г. Анализируемый нормативный правовой акт можно назвать первым систематизированным источником права в России, включившим в себя главы, посвященные регулированию конкретных спектров общественных отношений. Перечень норм в нем имел системный характер.
В основу его построения была положена значимость регулируемых правоотношений[28 - Схожий прием реализован и в действующем УК РФ.]. При этом охране государственных интересов придавалось особое значение. Правовое регулирование обеспечения государственной безопасности закреплялось во второй главе Уложения. Так, статьи с первой по четвертую содержали составы государственных преступлений. Полагаем, что расположение норм в Уложении четко дает нам представление о характере и степени общественной опасности этих деяний. С учетом концепции, заложенной в главе 2 Уложения, уголовно-правовой охране были подвержены жизнь и здоровье государя[29 - См.: Чернявская Т.А. Законодательные памятники России до 1917 г. Н. Новгород: ВШ МВД РФ, 1995. Ч. 1: Соборное уложение 1649 года. С. 6.].
О таком приоритете свидетельствовал и момент окончания преступления. В частности, преступным считалось обнаружение умысла на посягательство против жизни или здоровья государя[30 - Наказуемость обнаружения умысла впервые закреплена в качестве преступного деяния в Соборном Уложении 1649 г.].
Статья 2 Уложения включала в себя признаки преступлений, ранее закрепленных в ст. 9 Судебника 1497 г. и ст. 61 Судебника 1550 г. и в отличие от ранее действующих исторических памятников, по аналогии с первой статьей, деяние признавалось преступным на более ранних стадиях его совершения (обнаружения умысла и приготовления к преступлению).
Измена и сдача городов были самостоятельно криминализированы в ст. 3 Соборного Уложения. Поджог двора или города с целью сдачи неприятелю также выделен в отдельный состав преступления. В отличие от простого поджога[31 - Ответственность за простой поджог установлена в гл. X ст. 223, 224 Соборного Уложения 1649 года.], который нес лишь материальное взыскание, совершение вышеназванного деяния не влекло наложения экономических санкций.
Весьма интересна система наказаний за совершение преступлений, содержащих в себе признаки измены. Особые условия его назначения отдельно прописывались в ст. 5 и 6 анализируемого исторического памятника[32 - См.: Чернявская Т.А. Законодательные памятники России до 1917 г. Н. Новгород: ВШ МВД РФ, 1995. Ч. 1: Соборное уложение 1649 года. С. 7.].
Во-первых, впервые в российском уголовном законодательстве деяния, содержащие в себе признаки террора, начали включать в себя и экономические санкции, например, поместье и имущество виновного в полном объеме изымалось в доход государства. При этом их применение стало обязательным, что переводило их в разряд безальтернативных.
Полагаем, что применение этого инструмента стало началом в области подрыва экономических основ преступности террористической направленности.
Во-вторых, в случае пассивного соучастия[33 - Лицо знало о намерениях виновного.] близких родственников в совершении деяния они также подвергались смертной казни, вне зависимости от их возраста.
В целях усиления охраны государственного строя противоправным стало и недоносительство о готовящемся государственном преступлении, вне зависимости от наличия или отсутствия семейно-родственных связей (ст. 19 Уложения).
Все рассмотренные нормы в качестве наказания предусматривали лишь смертную казнь, что указывает на сохранение правовых традиций в области охраны государственной безопасности.
Для укрепления своих позиций власть пошла по пути создания и поощрительных норм. В частности, ст. 15 Уложения устанавливала вознаграждение за убийство или поимку государственного изменника[34 - См.: Чернявская Т.А. Законодательные памятники России до 1917 г. Н. Новгород: ВШ МВД РФ, 1995. Ч. 1: Соборное Уложение 1649 года. С. 7.]. Причем объем «жалования» в законе определен не был и устанавливался по усмотрению государя исходя из полученного имущества, изъятого у виновного.
Самостоятельно наказывались и посягательства на должностных лиц и органы государственного управления (ст. 21 Соборного Уложения).
Подводя итог исследованию Соборного Уложения 1649 г. в области регламентации ответственности за деяния террористического характера, хотелось бы подчеркнуть, что в нем впервые в российском законодательстве была разработана целостная система запретительных и поощрительных норм, направленных на противодействие таким преступлениям. Мы полностью разделяем мнение М. Ф. Мусаелян о том, что именно Соборное Уложение 1649 г. в Средневековье и заложило базу противодействия террористическим проявлениям[35 - См.: Мусаелян М.Ф. Террористический акт: уголовно-правовой аспект: дис. … канд. юрид. наук. М., 2007. С. 32–33.]. Все вышеизложенное дает нам основание констатировать, что Соборное Уложение 1649 г. открыло новый этап развития российского уголовного законодательства в области противодействия терроризму.
Следующим значимым периодом развития российской политики, экономики и права стала реформаторская деятельность Петра I, в том числе и в сфере уголовного судопроизводства. На данном историческом этапе обострялась классовая борьба. Именно по этой причине Петр I усиливал противодействие террору[36 - Ярким примером может служить жестокое подавление восстания крестьян под руководством К. Булавина на Дону.]. Приоритетным в рассматриваемой области стало уголовное право, устанавливающее наиболее суровые наказания за посягательства на царя и основы феодального строя.
По личному решению Петра I, утвержденному указом от 1723 года, все преступления разделялись на две группы: государственные и другие[37 - См.: Воскременский Н.А. Законодательные акты Петра I. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1945. Т. 1. С. 129.].
Артикул Воинский включал в себя три главы, в рамках которых были сосредоточены и систематизированы деяния, посягающие на основы абсолютизма.
Наиболее тяжкими преступлениями, содержащими в себе признаки террора, являлись посягательство на императора, измена и бунт. Лиц, их совершивших, называли «чрезвычайными ворами»[38 - См.: Памятники русского права / под ред. К.А. Софроненко. М.: Госюриздат, 1961. Вып. 8: Законодательные акты Петра I. С. 487.]. При этом обнаружение умысла также признавалось преступным[39 - Обнаружение умысла признавалось преступлением в трех случаях. Артикул 19 «Кто умышлять будет царское величество полонить или убить, или учинить ему какое насильство». Артикул 127 «Кто какую измену или сему подобное учинить намерится». Артикул 99 «Многие умыслят к неприятелю перебежать».].
К виновным в совершении антигосударственных деяний применялась смертная казнь и конфискация имущества как обязательные и безальтернативные наказания.
Следует отметить, что в названном нормативном акте было продолжено развитие поощрительных норм в области противодействия преступлениям террористической направленности. Так, например, лицу, сообщившему о возможных посягательствах на императора, либо о готовящемся бунте или измене, устанавливалось вознаграждение[40 - См.: Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. М.: Юрид. лит., 1987. Т. 4: Законодательство периода становления абсолютизма. С. 345.].
Развитие репрессивных методов борьбы с преступлениями террористической направленности характерно и для Морского устава[41 - См.: Памятники русского права / под ред. К.А. Софроненко. М.: Госюриздат, 1961. Вып. 8: Законодательные акты Петра I. С. 523.], что указывает на сохранение концепции, заложенной еще в Соборном Уложении 1649 г. Однако отличительной чертой Артикула Воинского стало закрепление рассматриваемой группы деяний в нескольких главах, что свидетельствует о зарождении нового направления систематизации уголовного законодательства и о переоценке значимости объектов уголовно-правовой охраны. Исходя из названий глав 3, 16 и 17 Артикула, можно сделать вывод о том, что террористические деяния посягали на следующие три самостоятельные группы общественных отношений в сфере: 1) обеспечения безопасности императора (глава 3), 2) государственной безопасности (глава 16) и 3) общественной безопасности и общественного порядка (глава 17).
Дальнейшее развитие и систематизация преступлений, содержащих в себе признаки террора, продолжились в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (в ред. 1866 и 1885 гг.).
Произошедшая переоценка ценностей повлекла за собой разработку нового алгоритма построения уголовного законодательства. На первое место в области уголовно-правовой охраны, как и раньше, были поставлены интересы государства[42 - См.: Российское законодательство Х – ХХ веков: в 9 т. М.: Юрид. лит., 1991. Т. 8: Судебная реформа. С. 387.]. Так, например, ст. 249 Уложения устанавливала ответственность за бунт. Причем, в отличие от одноименных норм, встречающихся в предшествующих исторических памятниках, эта статья содержала ряд признаков, присущих современному понятию терроризма. В частности, конструктивным признаком деяния стало наличие оружия, а также цель совершения деяния (свержение правительства, смена формы правления и изменение основного закона)[43 - См.: Таганцев Н.С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. СПб.: Гос. типография, 1892. С. 209.]. Приготовительные действия по организации бунта наказывались отдельно по ст. 250 Уложения[44 - См.: Таганцев Н.С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. СПб.: Гос. типография, 1892. С. 209.].
