– Прошу, не останавливайтесь, у нас нет времени. Следуйте за мной, – пригласил диакон и зашагал за угол одного из домов, за которым перед гостями открылся вид на тихий город.
Финстервальде показался мрачным и неприветливым местом. Обстановка вокруг была настораживающая, даже несмотря на то, что город, в отличие от прочих, не беспокоил шумом торгашей и чужеземных песен. Весь город был расположен на ровной, будто бы очерченной слева направо по горизонту, равниной. Благодаря этому он был как на ладони. Вид преграждали только окружившие местность леса.
– Здесь много разбойников, советую быть аккуратнее. Без меня никуда не ходите, пока не привыкнете и не обживетесь. На это уйдет немало времени, – сказал Фридеман, смотря по сторонам, будто он и сам здесь чужак.
– Хорошо, мы так и сделаем, – ответил Эдвин.
– Мне пришлось пойти на обман, братья… Все письма проверяются и уничтожаются, поэтому я подговорил Мэлвина (он считается здесь главным), что я заманю вас сюда специально. Он принес в жертву много христиан, но вы не должны поддаться страху. Только под таким предлогом здесь могли вновь появиться христиане. И только так я мог отправить весточку. Нам нужно спасти этот город…
– Пресвятая Мария… а что еще вы… – начал Эдвин, но Фабиан его прервал.
– Я полагаю, вы и не задумывались над тем, каково наше мнение на этот счет? Вы понимаете, что мы можем умереть? – вопрос прозвучал наотрез.
– Мы… я… не мог больше ничего сделать, – сказал Фридеман. Всякий раз ему приходилось наклоняться, чтобы они слышали его шепот, но в этот раз он побоялся приблизиться к Фабиану, произнеся слова на расстоянии. – Вы очень… очень нужны.
– Мартин об этом знает? – продолжал Фабиан. – Он знал о вашем сговоре с этим… как его?..
– Нет. Брат Мартин ничего не знает. Он бы не согласился пойти на это.
– В том-то и дело. И мы на такое не соглашались. Дадим лошадям отдохнуть, отдохнем сами и в дорогу. Нет слов… нет слов! Это немыслимо! – Фабиан встал на месте и возмущенно ахнул на Фридемана, походил кругами и произнес сквозь зубы. – Что надо делать? У вас хотя бы есть какой-то план?
Фридеман виновато опустил голову, но не смог скрыть улыбки.
– Разве не в Божьих руках весь план?
– Да-да, тут вы правы… – остыв, сказал ему Фабиан.
– Я… не уверен, Фабиан, стоит ли нам остаться? – вмешался Эдвин.
– Я и сам сейчас не могу ничего сказать. Мы подумаем. Хорошо подумаем. – Он повернулся к Фридеману. – А вы писали что-то еще? Я про письма. Неужели их все уничтожают?
– Да, писем я отправил достаточно, сколько из них ушло, а сколько сгорело в печи Мэлвина, я не знаю. Повторюсь, давно это было. Я и не вспомню даже. Не сохранилось ли у вас мое письмо? На нем должна быть дата.
– Нет, – ответил Эдвин. – К сожалению, письма мы не видели, его содержание нам передал лично брат Мартин.
– И надолго вы приехали? – спросил Фридеман, будто по одной только необходимости.
– Теперь, как оказалось, может и навсегда, – не сумев скрыть злости, ответил Фабиан Сарто. – Останемся ровно столько, сколько необходимо, чтобы восстановить здесь духовный порядок. Сперва вы смутили меня, но теперь я сам хочу все довести до ума.
– До ума? – спросил его Эдвин.
– Ты хорошо знаешь, о чем я говорю.
– Знаю, – улыбнулся тот в ответ и почесал затылок.
– Да уж, порядка здесь не хватает. А вот суеверий невпроворот. – Фридеман Хофер покачал головой, привычным жестом завел руки за спину, ухватив правой кистью левую, и зашагал почти вдвое быстрее.
– Ты нам расскажи, братец, а то мы не знаем толком ничего, – сказал Фабиан. – С Мартином разговор был недолгий, он спешил покинуть город и сказал нам всего пару слов. Спросить, что да как, было совсем не у кого. Теперь на Одного Господа надеемся, да на вашу помощь, – последние два слова он произнес с кашлем.
– Я расскажу вам, когда мы будем на месте. Впрочем, совсем скоро вы и сами все увидите.
– Пугаешь ты меня… – ответил Фабиан. – Но мы с Эдвином не оставим страху места. Все Господь усмотрел, куда ни пойди, во всем Его след.
Местные с первых минут нагнали страху на непрошенных гостей. Они искоса смотрели на медленно движущуюся по вытоптанной колее повозку и сидящих в ней путников. Пока было неизвестно, стоит бояться жителей города или нет, но что-то определенно давило на миссионеров. Эдвин предложил Фабиану найти безопасный ночлег, пока не станет ясно хоть что-то о местных жителях. Фабиан, соглашаясь, кивнул головой. Извозчик последовал за Фридеманом, двигаясь в сторону одиноко стоящего ветхого дома.
– Мартин не советовал бы нам приехать в Финстервальде, если бы он не был убежден в верности человека, который нас здесь примет, – прошептал Эдвин.
Фабиан снова покачал головой и, положив руку на плечо Эдвина, стал говорить спокойно и выдержано:
– Да, только вот Ганца убили, а Фридемана мы видим впервые, – тихо ответил Фабиан. – И все-таки ты знаешь, что мы оставили за спиной. Там, брат мой, так же крепчает страх перед неизвестностью. Стоит ли мне напоминать о судьбах близких тебе людей? Ты все прекрасно понимаешь сам.
– Очень хочется довести дело до конца, – сказал ему Эдвин, думая о возвращении домой. – Я так тороплюсь, а ведь мы еще ничего не сделали.
– Мы проделали большой путь. Верно, самое ответственное впереди, но то, что мы здесь, уже о чем-то говорит. Господь с нами, не стоит никуда спешить. – ответил Фабиан Сарто, скрывая волнение.
– Хочется теплой каши, согреться и отдохнуть, а после этого можно и за дело взяться.
– Так и сделаем. Думаю, брат Фридеман о нас позаботится. Я тоже устал от дороги. Ноги ноют с самого утра, будто за дорогу лет на десять постарел.
– Об этом не переживайте, – сказал Фридеман. – Я устрою вас, как полагается. У меня в доме достаточно тепло. Дров заготовил на зиму еще за месяц до того, как пришли холода. А насчет еды не переживайте, как-нибудь проживем!
– Благодарим, брат, – сказал Эдвин. – Надеюсь, мы не создадим вам больших неудобств… Вам должно быть знакомо, как живут в монастырях братья христиане. В тесноте, но в любви и благодарении. В доме Божьем всем найдется местечко, так и здесь. Впрочем, нас всего трое.
– Это дело времени, – сказал Фабиан, на что Фридеман улыбнулся одним краешком губ.
– Очень на это надеюсь, – отозвался Эдвин. – Иногда одолевают такие сомнения, что я места себе не нахожу. Бывает, уйду в глубь леса, потом с собаками меня не сыщешь. Совесть мучает, а может, бегу сам от себя, и нигде покоя нет.
– Нам всем это чувство знакомо, – сказал Фридеман. – Очевидно, что никому в этой жизни не легко. Одни притворяются счастливыми, другие несчастными. И тех, и других связывает ложь.
– И как ты справляешься? – спросил Эдвин.
– Как-нибудь, – ответил Фридеман.
Фабиан Сарто, глядя на Эдвина, добавил:
– А ты хоть раз наблюдал за тем, как муха бьется в паутине? Вот, с тем же рвением мы пытаемся спастись от собственных похотей. Мечешься, а чем больше движений, тем хуже себе делаешь. Запутаешься и в подвешенном состоянии ждешь, когда паук избавит тебя от мучений. А его все нет и нет. Понимаешь, о чем я?
– Не знаю… Можно хоть сотню раз объяснить, а от чувства этого мне жизни нет. Порой кажется, что мы, христиане, больше страдаем, чем живем. Упускаем сквозь пальцы то, за что нужно любить жизнь.
Фабиан вновь заглянул в глаза Эдвина.
– Ты что-то пытаешься с этим делать? Не ждешь ли паука?
– Эх… я и не знаю, что тебе ответить, – Эдвин притих, устало мотая головой.
– Как есть, так и отвечай.
– Я… боюсь исповедоваться. Не помню, когда в последний раз это делал.
– Ох, братец, а что же ты об этом молчал? Делись со мной, не нужно все держать в себе. Мы ведь друзья. Мы больше, чем друзья – мы настоящие братья.
Эдвин, закрыв глаза, потер затылок.
– Как мы друг другу поможем, – сказал Фабиан, – если будем зарываться в себе? Я знаю сотню людей с такой проблемой, а в мире их тысячи… Они страдают от каждого прожитого дня, вместо того, чтобы сбросить накопленную тяжесть с души. И отчего ты боишься исповедоваться?
– Боюсь, вновь согрешу, – ответил Эдвин Нойманн, хватко взяв руку Фабиана, будто тот сейчас же в силах отнять этот страх и растоптать его навсегда. – Стыд доходит до костей.
– А зря, скажу я тебе! Я как-то разговаривал с одним аббатом. Он был по происхождению то ли болгарином, то ли греком. В общем, с его слов, суть такова: исповедь – это лишь поначалу мучительный процесс. С возрастом понимаешь, что исповедь – это подвиг, на который человек идет ради Христа. Вот когда так думаешь, то и на исповедь тебя ведут не твои тяжелые ноги, а чистое помышление. Подвиг совершает сердце, готовое к откровению. Искренняя исповедь радует Господа. Знай теперь, и не забывай, что идешь на исповедь не для своих страданий, а подвига ради, и чтобы Бога порадовать.
– Спасибо, брат, твоя правда, – просветлев лицом, ответил Эдвин, также хватко вцепившись теперь в Библию.
– Господь все усмотрел, – с тоскливой улыбкой произнес Фабиан.
ГЛАВА 7
Финстервальде был еще совсем молодым городом. Он многим отличался от прочих. Въезжая в него, вы не увидели бы ни укрепленных городских стен, ни больших ворот и центральной дороги, ведущей к сердцу населенного пункта. Как и другие недавно отстроенные города, он был по всему периметру окружен частоколом, а внутри разбит на квадратные дворики, между которыми проходили прямые дорожки.
Фридеман увидел в глазах Фабиана возмущение.
– Люди здесь в основном занимались торговлей, но теперь все в руках разбойников. Основные торговые пути пролегали от Лейпцига через Торгау на север – в Ютербог. Сейчас редкий торговец на это пойдет, потому что бродяги знают эту дорогу как пять своих пальцев. Теперь ни одному даже мелкому торговцу легко от разбойников не ускользнуть. Город грабит сам себя, потому и не богатеет.
– На одной внутренней торговле долго не уйдешь, – сказал Эдвин Нойманн.
– Зато здесь хорошо развито промысловое изготовление тканей, которое играет важную роль на рынке. Я бы и о самих людях рассказал, но это нужно делать не здесь, – он оглянулся по сторонам и добавил. – О людях вы все узнаете сами.
Как только они прошли сквозь ряды разложенных мелкими лавочниками товаров и оказались в безлюдном месте, Эдвин нетерпеливо спросил:
– Скажите хоть самую малость… что не так с людьми?
Фридеман вновь оглянулся и убедившись, что вокруг никого нет, тихо ответил:
– Жизнь здесь протекает в собственной манере, совсем не так, как вы привыкли. Это из-за редкой и пугающей суеверности жителей. Вам придется столкнуться с языческими обрядами, которые еще не канули в лету. Думаю, это связано с тем, что этим людям совсем не свойственна оседлая жизнь, но они решили попробовать ее, остановившись здесь не так давно… До них здесь кто-то жил, есть признаки упраздненной церкви. Только храмы здесь пустуют, а местные не любят пастырей.
– Так вот для чего мы и приехали… – испуганно сказал Эдвин.
– Вы должны быть готовы ко всему… – предупредил Фридеман, не поднимая головы.
– Вы были правы, – согласился Фабиан. – Лучше расскажите подробнее, когда придем.
Фридеман кивнул ему. Он шел медленно и неуклюже. Ему было тридцать шесть лет, но условия, в которых он жил, и неуемный труд сделали свое дело. К тому же, его необычайно высокий рост создавал дополнительные сложности в передвижениях. Собственный вес Фридемана давил на его больные колени, ходил он в полусогнутом положении, но, несмотря на это, казался великаном.
От беспокойно кружащего ветра со всех сторон раздавался свист. Уже наступил вечер, когда все они, закатив телегу в сарай и обиходив лошадей, наконец зашли в дом. Тепло, предвкушение ночлега под крышей и горячий чай из луговых трав – все это располагало к долгой беседе, а потрескивание огня в камине расставляло точки, разделяя одну историю от другой.
Фридеман терпеливо выслушал рассказ Эдвина о том, как они преодолели путь из Виттенберга в Финстервальде, затем предупредил об опасности, которая их поджидала в незнакомом городе.
– Старайтесь вести себя естественно, иначе вам не избежать здесь беды. Сперва нужно, чтобы вас приняли за своих, а это очень непросто. Народ здесь своенравный, буйный и на редкость упрямый. Они поклоняются Вольфу – духу леса в образе огромного волка. По древнему преданию, волки являются защитниками лесов. Именно благодаря волкам, считают люди, они живут по сей день, не зная бед.
– Так давайте завтра же положим этому конец! – воскликнул Эдвин. – Откроем им глаза, пусть примут покаяние и начнут новую жизнь.
– И даже не думайте подойти и заговорить с ними вот так прямо, – предупредил Фридеман Хофер. – Эти люди убеждены в сакральной силе идола. Для них любая попытка подвергнуть сомнению древнее предание – это оскорбление. Они могут убить вас за это в два счета, так и знайте.
– И что же нам делать? Мы не намерены так просто все оставить и уехать, – возмутился Фабиан. – Где же это их древнее предание? Какая-то книга? Кто ее написал?
– Тише! Ни в коем случае не давайте эмоциям возобладать над здравым смыслом. Нет никакой книги, но от этого их веры меньше не стало. Они думают, что Мэлвин Геллер несет в себе знания о Вольфе. Если бы вы приехали сюда годами ранее, вашей смелости не нашлось бы места. Сейчас в Финстервальде стало загадочно тихо. Но не смейте дышать во всю грудь, в любую минуту нас могут отдать палачу.
– Моя смелость от Бога, – возразил Фабиан. – Я через сотню лишений прошел, и на свои силы не полагаюсь. Вы мне лучше дайте совет, как подойти к этим людям. Достаточно уже нас пугать. Если бы мы боялись, оставались бы дома, и не искали себе приключений в чужих краях.
– Прошу вас. Ведь вы знаете стократ меньше моего, будьте добры, не пропускайте мимо ушей моих советов. От этого зависит не только ваша, но и моя жизнь.
После этих слов Эдвин ожидающе поглядел на Фабиана. Тот прятал возмущение, как мог. На секунду его лицо выдало искаженную гримасу, в которой были собраны негодование и настороженность. Это заметил Эдвин, но не Фридеман. Последний продолжал говорить:
– Я очень надеюсь, что вы дорожите своей жизнью. А если нет, то извольте мне, дорожа своей, руководствоваться простейшими правилами, которые будут служить нашему долголетию. По моим скромным подсчетам, нужно прожить хотя бы до седых волос, чтобы, оглядываясь, было что вспомнить. Впрочем, вы скоро сами все увидите, имейте толику терпения. – Он обвел всех троих глазами. Эдвин и Мануэл молчали, первый растерянно, второй угрюмо, но Фабиан решил ответить.
– А что ты скажешь о Христе? Разве Он прожил до седин? Нет, Он был еще молод, когда Его распяли. Можно долго прожить и роскошно, да проку в этом нет. В какой-то момент золото тащит на дно, а мудрость мира затмевает сердце и разум.
– Вот я вам и говорю, – продолжал Фридеман. – Полагайтесь на разум.
– Зачем вы оборачиваете мои слова вспять? Я говорил совсем не о том.
– И все же, я посоветую вам не спешить, а полагаться на здравый рассудок, прежде чем строить в бесконечных умствованиях райские палаты. Похоже, что жизнь в Виттенберге беззаботна и легка, раз вы еще при жизни пустили корни в небо.
– Мы из Лейпцига, – сказал Эдвин. – И лучше уж пустить корни в небо, нежели в землю. Там, где корни, там и сердце человека.
Фридеман лишь хмыкнул, явно показав свое упрямое недовольство.
– Помнишь, Фридеман, как Иисус накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами? – спросил Эдвин.
– Естественно, помню, – гордо ответил Фридеман, – как такое не помнить? – Он оценивающе посмотрел на Эдвина, точно старый книжник.
– Скажи мне, неужели люди после этого последовали за Христом, полагаясь на здравый смысл?
Фридеман отвел взгляд. Было заметно, что он воспринял это, как проигранный спор.
«Странно», – подумал Эдвин, но не придал этому большого значения.
Фабиан Сарто минуту наблюдал за их разговором, затем произнес:
– Нельзя узнать Бога в совершенстве, но можно к этому стремиться с силой, превосходящей все изъяны судьбы. Бог любит настойчивость. Как только Он увидит, что мы готовы ради Него на все, награда не заставит нас ждать.
– Послушайте, братья, разве я против, что вы здесь? – сказал Фридеман тихим, немного нежным голосом. – Разве сказал я что-то против вас? Для меня большая честь, что вы приехали. Надеюсь, все у вас получится.
