Марина Александрова "Соль. Судьба Первородной"

Я привыкла общаться с окружающими в обличье пожилого мужчины. Так было проще. Быть девушкой чревато, когда не уверена, что сможешь постоять за себя в любой ситуации. Быть старухой не солидно. Пожилых женщин в Империи не воспринимают вовсе. Юношей? То же самое, что и старухой. Возраст меняется, отношение остается. Потому быть мужиком в летах – оптимальный вариант… особенно учитывая мой прескверный характер, скрывать который я не вижу ни необходимости, ни желания. Почему? Да просто слишком долго я брожу по дорогам Айрис, чтобы всё ещё быть милой, общительной и вечно улыбающейся. Хотя не факт, что даже в мололодости я имела вышеперечисленные достоинства.

– Простите меня! – тем временем накинулся на меня Неблагодарный Уродец. – Я не хотел, чтобы всё было именно так, но по-другому вы бы не согласились! Мне пришлось…

– Ага, – не желая слушать весь этот насквозь фальшивый монолог, решила всё же избавить себя от сомнительного удовольствия выслушивать об угрызениях совести, что теперь будут изводить этого хлыща прям-таки до конца его дней. – Я так вот сразу и понял. Особенно хорошо мне стало ясно, как сильно ты не хотел, когда ты обчищал мои карманы, предварительно оглушив.

– Послушайте, – на мгновение вспыхнул мужчина, явно подбирая слова. – Я понимаю ваше раздражение, но, на мой взгляд, следует всё же понимать с кем вы говорите, прежде чем произносить нечто подобное! Вы хоть знаете, кто я такой?!

Вот он. Мой любимый момент, когда маска лживой услужливости слетает с лица того, кто привык получать от жизни всё, что захочет, по простому щелчку пальцев. Когда вся эта насквозь фальшивая шелуха слетает с красивого лица, обнажая неприкрытую спесь.

– Нет, – против воли улыбка все равно расцветает на моих губах. И, почему, этот олух полагает, что мне есть дело до того, кто он? – И мне совершенно нет до этого дела, – легко пожимаю я плечами. – Всё, что нужно мне знать, я вижу и так. Ты молодой аланит. Тебе нет и тридцати. Слишком молод для того, чтобы так высоко взлететь самостоятельно. Твои крылья тени ещё не окрепли. Больше скажу, у тебя задержка в развитии и взлетишь ты ещё не скоро… Почему? Потому, что твои предки грешили с близкородственными браками. Это приводит к патологиям в роду. Я пробовал твою кровь, потому не стоит выпячивать глаза и возмущенно сопеть, я знаю о тебе столько, сколько ты сам вряд ли бы выяснил за всю свою жизнь. У тебя застарелая инфекция мочевыводящих путей к тому же. Не будешь лечить – бубенчики откажут раньше, чем сможешь расправить крылья. Ну, что ты покраснел, будто девица на выданье, разве не затем решил спереть первородного, чтоб всю правду о своих перспективах на жизнь выведать? Да ты не расстраивайся, коли нечем будет погреметь там, – выразительно посмотрела на его бедра, – то хоть может драться научишься. Жизнь такая штука. В одном месте затор, так в другом пролезть завсегда можно, – легко пожала я плечами. – А баб впредь поосмотрительнее выбирай… Ну, это так, на будущее, конечно… – тут я позволила себе тяжелый вздох, и начала разглядывать убранства помещения, в котором оказалась. Всё же аланит и впрямь оказался молодым, потому ещё никак не мог отойти от переживаний о своей погремушке, м-да… дети.

И 'ребенок' этот был явно не из бедненьких. Огромная зала, белоснежный мраморный пол, изысканная мебель и пушистые ковры. Я сидела на небольшой кушетке, обитой ис'шерским шелком, и буквально чувствовала, как мой пропыленный зад оскорбляет труд тех людей, что не жалея сил ткут это совершенство. За моей спиной было огромное окно в пол, за которым находилась широкая терраса, судя по размерам и множеству цветов, высаженных на ней, предполагалось, что господа аланиты будут проводить на ней вечера, предаваясь романтическим мечтаниям, или гуляниям, или ещё чем-то более осязаемым, но непременно романтическим.

– Знаешь, что, – вдруг зло оскалился мой 'пациент', – я хотел с тобой по-доброму! Так, чтобы и тебе выгода была! Ведь, как это ни печально признавать, но я вроде как обязан тебе! Но, будь я проклят, если стану терпеть подобное! И уж тем более, я не стану позориться перед братом, показывая ему тебя, предварительно не укротив твой нрав!

– Мальчик, – устало посмотрела я на него, – что ты можешь такого, что я ещё не видел в своей жизни? Что ты можешь сделать со мной, чего уже не сделали подобные тебе?

– Как насчет того, чтобы укоротить твой поганый язык?! – зло вызверился он, обжигая меня темным взглядом.

– Он отрастет уже на следующий день, – пожала я плечами. – Ты забываешь, кто я такой, малец. Дар двуликого, как и его творец, имеет две стороны.

На миг мне показалось, что мой ответ шокировал этого мелкого поганца настолько, что он готов был обнять меня и извиниться. Но мерзкий пройдоха лишь окликнул своего слугу:

– Римс, отведи нашего гостя в подвал и позаботься, чтоб ему было там комфортно…

– Было там комфортно! Вот же скотина бескрылая, чтоб тебе не сдохнуть в пустыне?! – зло сплюнула я, понимая, что ещё пару часов – и я перестану чувствовать руки. Тоже хороша, и чего мне не сиделось на той чудесной кушетке?! Эх, язык мой воистину – мой самый лютый враг. Но и я уже не в том возрасте, когда так легко удержаться от старческого ворчания… Хорошо, не от ворчания! Оно могло бы быть и безобидным. Просто не могу я уже сдержаться. Не могу терпеть, когда надо бы помолчать. Настолько я устала от этого мира. Настолько тяжело мне играть по правилам, которые так любят соблюдать сильные мира сего, раздуваясь от собственной важности, будто их не первый день пучит.

– Эй, – писклявый голосок от противоположной стены заставил меня вынырнуть из собственных мыслей и обратить внимание на человека, что был прикован напротив. Тощий паренёк лет шестнадцати буквально висел на кандалах, потому как сил стоять у него, похоже, уже не было. – Ради Лурес, не могли бы вы потише, – взмолился он. – Если они услышат, то нам обоим несдобровать.

– Похоже то, что ты вот-вот отдашь душу на суд Литы от истощения, – это несомненная удача, так что ли?

– Может быть хуже, – зловещим шепотом поведал он.

– Ребёнок, тебе не говорили, что ты довольно здраво мыслишь для своих лет?

– О чем вы? – устало промямлил он, явно находясь на грани обморока.

– Всегда может быть хуже, золотые слова, малец. Кстати, случаем не подскажешь дедушке, где мы?

– Вы что, тупой? – как-то обреченно посмотрел он на меня.

В то время как я невольно прониклась к парню. Вопросы задает по существу и мыслит трезво.

– Это темница, пыточные подвалы…

– Чьи?

– Ну ты, дед, даешь, тебя там по голове не били случаем? – несколько оживился паренек.

– Вообще-то били, – не считая нужным отрицать сей факт, призналась я.

– А, ну ясно… – сочувственно кивнул пацан, и голова его устало упала на грудь.

– Эй, ответь на вопрос старика прежде, чем… спать, – тактично подметила я.

На этот раз малец лишь вяло попытался запрокинуть голову, а в результате начал бубнить себе поднос.

– Дом семьи Наньен…

– Наньен?

– Паньен…

– Паньен?

– Ариен! – все же подняв голову, вызверился пацан и тут же вновь сник.

– Так бы сразу и сказал…

Ариен, значит, м-да. Могло быть и хуже. Последний из живых Ариен, которого знала я лично, был на службе у тайной канцелярии. Думаю, мало что изменилось с тех пор для этой семьи. Аланиты живут в мире, где всем заправляют касты. Младшие дети ещё могут перейти из одного сообщества в другое, но только не наследники либо те, кто согласен стать таковым для всего рода. Ариен – это незыблемый столп, на котором зиждется власть в империи. И то, что меня занесло в родовые пыточные подвалы, значит, что я оказалась в объятия тех, от кого я столь долго пыталась держаться как можно дальше.

– Стесняюсь спросить, – вновь обратилась я к парнишке, который, казалось, потерял всякий интерес к реальности, – как так вышло, что столь юное создание находится в казематах, предназначенных для врагов империи?

Парень тягостно вздохнул и как-то обреченно, сказал:

– По дурости…

– Ну, пока ты явно умнее тех, кого я встречал за последние десятилетия… – пробурчала я себе под нос, восхищаясь тем, как здраво оценивает этот человеческий ребенок себя и мир в целом. – А конкретнее? – ну, мне было скорее скучно, нежели любопытно. Прошло уже более четырех часов, как я оказалась прикованной к каменной сырой стене в промозглом подвале. Пока никто не желал отрезать от меня куски плоти, всячески издеваться и прочее, потому приходилось тихо мерзнуть и уговаривать свой организм, что ему только кажется, что пора бы отлучиться по нужде. Одним словом, нужно было с кем-то поговорить.

– Да, – досадливо протянул пацан, – связался с одним хмырём. Он предлагал хорошие деньги, если помогу перейти ему через перевал…

– Перевал? – заинтересовалась я.

– Ну да, ко мне частенько обращаются в обход имперских станций перехода. Сами знаете, – тяжело сглотнул он, – любой переход в империи…

–… да благословит император, – фыркнула я.

Вот именно под таким придурковатым предлогом они заставляли всех жителей империи приучаться к легальным станциям перехода и не пересекать границы в обход таможни. Естественно, что кроме благого напутствия приходилось платить и пошлину. В принципе, простой люд успешно игнорировал 'благословение' и жил во грехе, путешествуя самостоятельно. 'Благословители' на таких обычно закрывали глаза. Что возьмешь с простого нищего крестьянина, а вот купцам и прочим со звонкой монетой в кармане греховничать было ни к лицу и следовало регулярно получать 'благость' сверху.

– Я хорошо знаю наши места, и у меня никогда не было проблем с клиентами, а тут…

– Замели? – участливо поинтересовалась я.

Вместо ответа парень выразительно глянул на меня, как если бы вновь озвучил вопрос о моем умственном состоянии, и с непередаваемым выражением на лице тряхнул цепями. Ну, попытался тряхнуть.

– Нет, сам пришел, – пробормотал он. – Тот гад, какие-то штуки пер в своей сумке – как оказалось, очень империи нужные. А я вроде как сосучапником оказался… шут его знает, что это значит, – устало вздохнул он.

– С таким произношением я и сам не возьмусь судить, – пожала я плечами.

Мужчина откинулся на спинку кресла, устремив свой потемневший взор на линию горизонта. Взгляд его был сосредоточен, темные брови напряженно нахмурены, губы сурово поджаты. Мысли, витавшие в его голове, были мрачны и тяжелы. Он умирал. Пусть медленно, но необратимо развивалось то, что совсем скоро сотрет его с лица земли. Единственное, что не давало ему впасть в пучину отчаянья, – это его работа. Желание, чтобы жизнь его оказалась хотя бы в какой-то степени не напрасной. Сделать так, чтобы его род процветал, а империя стабильно развивалась. Ничто не помешает ему исполнить то, что он должен. Он давно разучился чувствовать радость жизни, её неповторимый вкус. Самому себе он казался мертвецом, который всё же нуждался пока в еде, женщинах, сне и прочей ерунде. Но все это было ограничено лишь физиологией. Пища на вкус давно стала пресной, женщины – потребностью, сон – необходимостью. Простые жители империи его называли Тенью Императора. Его боялись. Им пугали детей, своенравных подростков, нерадивых мужей и оступившихся с пути закона граждан. Ему было все равно, любим ли он народом. Боятся ли его. Главное, чтобы это шло на пользу его делу. Страх имперцев перед ним был ему на руку, потому он не возражал и не пытался выглядеть как-то по-другому. Тень Императора… да, он и впрямь был похож на тень. Всегда в черном, какая бы ни была погода, какое бы ни было событие. Только ему было дозволено посещать любые мероприятия, не изменяя черному цвету одежды, не обнажая кистей рук. Жаль только, всё выше перечисленное не было стилем, который так бы ему нравился. Просто единственная часть его тела, которая пока не пострадала от одолевавшей его болезни, была именно голова. Хотя даже волосы его были цвета воронова крыла, так что всё в тон. Лучший мечник империи, первый красавиц и самый завидный жених семьи Ариен, несгибаемый глава тайной службы его императорского величества. Аланит, с которым мало кто решился бы поспорить, одно имя которого навевало страх на окружающих его существ, а для самого себя – просто калека, которому не долго осталось на этом свете. Как плакала его мать, когда узнала, что сделали с её сыном, что, несмотря на невероятное здоровье их расы, на силы, что дарованы им богами, он никогда не сможет победить заразу, которая ныне прочно засела в его теле. Ни один целитель, маг или знахарь не способны поделать с этим хоть что-то. Как уговоривала она его оставить службу и попытаться найти выход, спасти себя. Но Рэйнхард знал: всё это пустое. Он никогда не страдал от мечтательного склада характера. Лишь одно тяготило его: приемника на свое место он не видел среди собственных родственников. Его двоюродный младший брат – самое большое его разочарование. Эрдан никогда не будет достаточно готов для того, чтобы занять его место. Не было в нем ни остроты ума, ни усидчивости, ни терпения и выдержки, чтобы разыгрывать долгие партии по вычленению тех, от кого следует избавиться во имя Алании. Недавно его брат пропал. Мать умоляла сосредоточить все силы, подвластные Рэйну, на его поисках, но сам Рэйн всегда отделял личное от того, что действительно необходимо в данной ситуации. Вместо того чтобы искать брата, заглядывая в каждый уголок в империи, он искал того, кто поднял руку на члена его семьи. Ту гниль, что необходимо было искоренить. Завтра должна была состояться казнь. На эшафот поднимется Сориен Иль Варгус, некогда лучший друг его брата, а точнее сказать тот, с кем его младший брат проматывал состояние семьи, изображая богатого наследника рода. Рэйн был зол на брата, за то что он подпустил к себе так близко шпиона Илонии. Хотя и признавал, что и самому ему стоило быть внимательнее, но он всё это время занимался отцом Сориена, считая его тем, кто работает на 'дружественное' империи государство. В разработке был и сын, но он никак не проявлял себя, кроме как в качестве участника светских раутов, загульных оргий, азартных зрелищ, всяческого проматывания отцовского состояния и частого гостя их резиденции. Не проявлял до тех самых пор, пока не организовал покушение на его брата.

Теперь на центральной площади готовилось два торжественных события. Казнь для Сориена, и игрища для его отца, где Сориен старший попробует отстоять свое право на прощение, вступив в бой с ящерами Сцима. Ядовитые твари, огромные и безжалостные, которых невозможно одолеть без магии и силы, заключенной в крыльях каждого аланита. По традиции такие сражения требовали блокировки сил…

Прерывистый стук в дверь заставил Рэйна против воли вздрогнуть. Слишком глубоко он погрузился в пучины воображаемого безрадостного будущего. На самом деле, больше всего его мысли занимало 'время', а если точнее – сколько у него осталось этой странной субстанции.

– Войдите, – холодно бросил он, прекрасно зная, кого принесло к его дверям.

Ещё утром он получил вести, что его двоюродный брат чудесным образом сумел избежать смерти и вернулся под заботливое крылышко матери. Он был жив и здоров – а в таком случае их встреча могла обождать окончания рабочего дня. Весь день Рэйн провел во дворце, а домой вернулся лишь пятнадцать минут назад, так что он знал, кто мог прийти к нему так скоро без предварительной договоренности. Эрдан с радостной улыбкой на лице буквально ворвался в его кабинет и тут же с размаху упал в кресло, что стояло напротив рабочего стола Рэйна.

Не было крепких объятий и братских похлопываний по спине не только потому, что Рэйн не выносил, когда влезают в его личностное пространство без должной причины, но и потому, что это принесло бы ему лишь боль. Хотя он ощущал её постоянно. Менялись лишь оттенки.

– Ты жив, – констатировал он.

Эта его реплика заставила брата улыбнуться ещё шире, подняться на ноги и покружиться вокруг себя, демонстрируя целостность собственного тела.

– Как видишь! Хотя, скажу тебе откровенно, рассчитывать на такой исход не приходилось!

– Слушаю, – серьёзно произнес мужчина, оставаясь совершенно безучастным к легкомысленному веселью братца.

– Э, нет! Не так просто! Попробуй угадать, как я остался жив, когда эти ублюдки сделали всё возможное, чтобы подобного не произошло!

На подобное предложение Рэйн и вовсе отказался отвечать, лишь многозначительно изогнул черную бровь.

– Ну, тебе что, сложно подыграть в честь моего спасения?! Обещаю, ты не пожалеешь, если попробуешь!

Смерив брата тяжелым взглядом, Рэйн глубоко вздохнул, напоминая себе, что его боль – его проблема. Раздражение, которое он испытывает постоянно от глупой болтовни, что ослабляла его концентрацию над собственными ощущениями, не должно затрагивать ни семью, ни работу.

– Тебя воскресил жрец Двуликого, – неохотно вступил он в игру, предположив самое нереальное из того, что могло бы быть, лишь бы поскорее перейти к сути.

Но вместо очередного смешка, лицо брата вдруг стало серьезным, и он несколько разочарованно пробормотал:

– Как это-то ты узнал?

– Прости? – уже раздраженно бросил Рэйн, не понимая, к чему ведет его чересчур легкомысленный брат.

– Это должно было стать сюрпризом! Как ты узнал?

– Узнал о чем? – всё ещё спокойно переспросил Рэйн.

– О жреце Двуликого, ты же сам сказал!

– Повтори, – скупо бросил он, решив, что ослышался либо же что брат сейчас начнет глупо хихикать, и восклицать, что сумел-таки обмануть старшего брата.

– Меня спас первородный. Ты что, издеваешься надо мной? Сам же всё уже выведал ума не приложу как, так ещё и меня заставляешь повторять, – Эрдан казался не на шутку задетым, что его ожидания не оправдались. И, вместо того, чтобы увидеть неподдельный интерес брата, он чувствовал, как закипает в нем гнев.

– Первородные исчезли не одно десятилетие назад, ты ведь должен был хоть чему-то научиться на тех бесчисленных уроках, что оплачивал твой отец? – обжигающий прищур черных глаз задел Эрдана за живое. Совсем не так он представлял себе реакцию брата, когда сообщит ему умопомрачительную новость о целителе, которому подвластно не только исцелять раны и легкие хвори. Эрдан представлял себе, как вечно невозмутимый Рэйн будет благодарить, его едва ли не валяясь в ногах, стоит тому узнать, что Эрдан привел того самого целителя в их дом!

– Скажи это мерзкому старикашке, что я доставил для тебя, между прочим, и который наверняка уже наделал в штаны от страха в наших родовых подвалах, – зло огрызнулся Эрдан, порядком раздраженный тем пренебрежением, с которым разговаривал с ним старший брат.

– Ещё раз? – Рэйн и сам не помнил, когда в жизни он не мог понять то, что ему говорят с первого раза. Но сейчас произнесённое Эрданом больше всего походило на горячечный бред. Ему не дал погибнуть первородный? Хорошо, допустим. Хотя больше всего походило на то, что младшего брата просто надул мошенник, который выдал себя за жреца Двуликого. Но Эрдан-то верит, что целитель настоящий! И что приходит на ум его брату? Посадить величайшую драгоценность их мира, возможно последнего представителя редчайшего дара, на цепь. Боги, за что?! Хотелось воскликнуть мужчине, но вместо этого он лишь ждал, когда Эрдан наконец пояснит то, что с ним произошло. Под конец рассказа брата Рэйн думал лишь об одном: в кого его брат родился таким… хотя, о чем это он, ясное дело в кого – в мать.

– То есть, – чересчур спокойно начал Рэйн в то время, как с лица Эрдана начала сползать восторженная улыбка. Младший брат всегда чувствовал, когда надвигается гроза. – Ты, совершенно серьезно заявляешь мне, что ты оглушил первородного, надел на него петлю двуликого и приковал цепями в пыточной? – вкрадчиво поинтересовался Рэйн.

– Да… – несколько растерянно кивнул брат.

– И всё это ты провернул с мыслю о том, что он станет лечить меня?

На этот раз Эрдан лишь коротко кивнул и вздрогнул, когда Рэйн начал перебирать пальцами, мягко ударяя подушечками по поверхности стола. Взгляд старшего брата стал несколько отстраненным и как будто бы стеклянным. Эрдан хорошо знал, что именно так, с того самого момента, как тело его брата начала жрать болезнь, он выражает крайнюю степень ярости. Не было ни криков, ни гневных слов, лишь этот мягкий ритмичный перебор пальцев по деревянной поверхности стола.

– Я надеялся, – тихо сказал он, спустя продолжительную паузу, – что ты умнее, – холодно бросил он.

И эти простые слова, не несущие в себе ни гнева, ни тени другой эмоции, били куда сильнее, чем любое ругательство. Только Рэйн мог заставить почувствовать его себя настоящим ничтожеством, бросив всего одно простое слово.

– Я… – начал было Эрдан, пытаясь подобрать слова, которые бы следовало сказать сейчас, но когда Рэйн смотрел на него с такой холодностью, они упорно исчезали из головы. Он был младшим. Он привык к тому, что с самого детства на него смотрят с обожанием, умилением, любовью. Так смотрели мать, сестра, младший брат, бабушки, няньки, даже отец. Потом также на него всегда смотрели девушки, женщины, друзья, но не Рэйн. Не его старший брат, который никогда не давал ему дополнительных баллов. Не обожал его просто так, как делала это мать. Брат всегда был строг и холоден, и невероятно то, что именно Рэйна Эрдан любил больше всего на свете. Он обожал его, боготворил – и в то же время боялся, а порой и ненавидел. Этот невероятный коктейль эмоций всегда толкал его на нечто большее, чем ему самому хотелось. Он старался ради брата и только ради одного его доброго слова готов был на очень и очень многое. Вот только делал он всё это ради собственного эго, которое ущемляло такое отношение Рэйна, или же он на самом деле беззаветно любил старшего брата, он не взялся бы судить. Да и не задумывался никогда.

– Тебе стоит отдохнуть сейчас, – поднимаясь с кресла, обронил Рэйн и отправился в сторону двери. – Сэптим, – чуть повысив голос, позвал он.

– Да, господин, – в дверях возник пожилой мужчина-человек, и глубоко поклонившись замер в ожидании приказа своего хозяина.

– Пойдешь со мной, – сказал он и, ни разу больше не взглянув на брата, вышел из своего кабинета.

Эрдан смотрел ему вслед, и постепенно тот задорный огонек неподдельной радости в его глазах от встречи с братом и предвкушения его реакции на известие, которое он принес, исчезал. Плечи поникли, а губы скривились в горькой усмешке.

'Всё как всегда…', подумалось ему, а рука в этот момент взметнулась, чтобы со всей силы швырнуть на пол дорогое пресс-папье.

– Вот яичко, или тестис,

Коль в мошонке, то на месте.

Ну а если у мальчонки

Не окажется в мошонке,

Ну хотя бы одного,

Тогда скажут про него -

Этот случай – крипторхизм.

Тестис есть, но где-то скрылось,

До конца не опустилось.