Владислав Фолиев "Мама"

Поэтому поиски я снова начал с интернета. На своем ноутбуке я посещал каждую ссылку хоть как-то намекавшую на отношение к моей матери, заходил на форумы, прямо спрашивая про нее и прикидываясь ее одноклассником, искал ее в социальных сетях, оставлял заявки на сайтах по поиску родителей и детей, читал про различные методы поиска. Все это безрезультатно продолжалось весь второй месяц моего обучения – я не мог ухватит хоть и частичку ее существования. А затем я перестал, просто прекратил пытаться. Во мне будто появлялось смирение, я говорил себе, что таинство ее жизни возможно идет мне во благо, и на какой-то период я перестал так часто думать о ней.

Устройство мира в это время будто стало меняться для меня. Среди этих новых людей я находил себя другим человеком, по сравнению с еще недавним временем, когда я заканчивал выпускные классы школы; я вдруг переставал стесняться самого себя: внешности, своих увлечений, – одним словом, я активно развивал в себе самоценность. Я стал понимать, что не нужно строить из себя того, кем я не являюсь; так хорошо известные мне слова «быть самим собой» заигрывали для меня по-новому: вот я слышал их на протяжении стольких лет, люди вокруг постоянно повторяли их, говорили, что это единственный путь к счастью, но только сейчас я начинал понимать их истинность, – и заключалась она в том, что нужные люди, видя мое естество, мою неидеальность и вытекающую из этого живость, потянуться ко мне, и почти всегда я замечу в них то же самое и отвечу взаимностью.

В этот же период мой еще не совсем окрепший ум случайно зацепился за философию Камю и посчитал, что именно его идеи должны наполнять мою жизнь: я принимал ее абсурдность, не отказываясь от своих «выдуманных» смыслов, в том числе от потенциальной любви, способной убедить меня в своей значимости. В свободное время я, как и всегда, с жадностью читал художественную литературу, а вскоре и вовсе заинтересовался психологией, и все это спонтанное увлечение человеческой природой, слепо ведшей меня еще долгое время, было моей надеждой становления моего большого «я», что в конечном счете привело лишь к разочарованию.

Спустя два месяца после начала учебы, которая шла у меня на отлично, я решил подрабатывать в сети быстрого питания, чтобы скопить какие-то деньги и облегчить жизнь своих родителей. Я устроился поваром и среди таких же студентов, ищущих нетрудный заработок, проработал там вплоть до апреля первого курса.

Все мое отчуждение от мыслей о биологической матери успешно продолжалось довольно долго: около полугода, если я и вспоминал о ней, то быстро гасил эти мысли, говорил себе, что это пустая трата времени и сил. Я обманывал себя, что более эта тема не интересует, не волнует меня. Но она, конечно, еще била во мне жизнью, откликалась громким голосом и эхом возвещала о моей глубокой необходимости узнать о человеке, приведшем меня на свет.

Волей случая в один из мартовских дней, когда я ехал на такси с одногруппниками с одного учебного корпуса в другой, я услышал по радио поздравление сына к матери, которое озвучивал радиоведущий. Скорее всего этот текст был неправдив, был написан одним из авторов программы, может быть и самим ведущим, но слова эти сразу же напомнили мне о ней и так сильно подействовали на меня, всадились в мою голову, что, вернувшись под конец дня домой в общежитие, я решил попробовать поискать ее снова, так сказать «для интереса». В социальных сетях вновь я стал перебирать людей с теми же именем, фамилией и возрастом, как у моей биологической матери, заходил к ним на странички и просматривал информацию в надежде зацепиться хоть за что-нибудь. Все шло безрезультатно, пока спустя пару часов в одной из сетей я не наткнулся на женщину, страницу которой я прежде точно не видел. Страница была создана три месяца назад. В строке «возраст» было указано «тридцать четыре» – как раз тот возраст, который должен был быть тогда у моей матери. У нее было немного друзей, стоял город В., и в начале двадцати с лишним загруженных фотографий я нашел фото с площади моего города. На нем она в подростковом возрасте, по-видимому, со своей подругой, под фотографией – подпись: «время летит». Кровь сразу пришла в голову, и я стал листать фотографии дальше. Я был уверен, что это именно она, сразу заметил схожесть между нами – так сильно я хотел испытать чувство, что я продолжение этой женщины. Во мне пронеслась мысль о том, что, может, она хотела, чтобы по этой странице, по этой фотографии, по тому, что она не изменила фамилию, я нашел ее, понял, что это она? Это была стройная симпатичная женщина с каре темно-коричневых волос без челки. У нее была широкая улыбка с видимой ямочкой между верхней губой и аккуратным полноватый носиком. Родинка на щеке. Выразительные карие глаза с длинными прямыми бровями, плавно загибающимися у концов – она выглядела моложе своих лет и излучала легкий, по-детски приятный вид. На фотографиях она была на отдыхе где-то на море, с подругами в кафе, одна фотография была с уличного катка: белые коньки, черная дутая короткая куртка – она стояла у бортика, улыбаясь и слегка сгибая ногу на весу. На нескольких фотографиях была девушка-подросток, как я узнаю позже, – ее дочь.

Все говорило мне о том, что это именно она: имя, возраст, фото в моем городе, общие со мной черты. Точного адреса о месте ее жительства на странице нигде не было, и я зашел для его поиска на страницу к ее друзьям – тоже ничего. Затем я зашел в ее группы и стал перебирать их. Одной из групп была страничка цветочного магазина. Там на общих фотографиях была она – так я узнал место ее работы.

Я стал изучать жизнь этого человека – вот так, по страничке в социальной сети. Друзья, группы, музыка, видео, запечатленная на фотографиях жизнь. Мысль о том, что я нашел свою родную мать, переполняла меня: казалось, она была уже передо мной, мне достаточно было подойти чуть ближе и протянуть к ней руки. Конечно, спустя какое-то время, когда мое возбуждение улеглось, я еще допускал очень малую вероятность, что это не она, что это просто невероятный каскад совпадений или что воспитательница перепутала что-либо, когда рассказывала мне о матери, но по-прежнему я думал о том, что мне обязательно нужно ехать к этой женщине, заявить о себе. И даже если выяснится, что она не тот человек, за которого я ее принял, то я хотя бы узнаю об этом, а не останусь жить с чувством того, что «даже не попытался». Я решил ехать к ней на майских каникулах.

Наверное, не было и дня, чтобы я не думал о ней после ее нахождения, чтобы не представлял, как пройдет наша первая встреча, ее реакцию. Я думал, с чего начать, как завести с ней разговор, как сделать так, чтобы она узнала о моем существовании. Мои прошлые фантазии на этот счет, идущие с самого детства, теперь становились серьезными, потенциально реальными: я не просто проигрывал наше общение для получения приятных чувств или ухода от реальности – я выстраивал план своих действий, который хотел осуществить в ближайшее время.

Недели за учебой и работой пролетели: заканчивался апрель. Мое желание поехать к предполагаемой родной матери по-прежнему было живо, и за несколько дней до майских каникул я купил билет до ее города. Долгое время до этого я метался между двумя путями: я хотел написать ей заранее, до приезда в ее город, предупредить о себе, а затем думал о том, чтобы поговорить с ней сразу вживую. Я менял это решение много раз и все же вскоре сделал выбор в пользу второго – я решил, что личная встреча будет лучшим способом для нашего первого контакта.

5

Я приехал в ее город поздно вечером 28 апреля 2010. С автовокзала я сел на автобус и поехал в хостел, который посмотрел заранее. Я заплатил за три дня, и, получив два ключа, по указанию молодой девушки, стоявшей за стойкой ресепшена, поднялся по крутой лестнице на второй этаж. Когда я отварил дверь и зашел в свою комнату, в ней был только один человек – светловолосый парень моего возраста. Он сидел, согнувшись, на первом этаже двухэтажной металлической кровати слева от входа комнаты: свободная белая майка, серые брюки, серебряная цепочка на шее; рядом с его кроватью на тумбе стоял светильник, освещающий холодным. В руках у него были вывернутые на изнанку брюки: он что-то шил. Увидев меня, он дружелюбно привстал, мы поздоровались, назвали свои имена. Справа от входа стояла такая же двухэтажная металлическая кровать, сверху и снизу занятая чьими-то вещами. Между кроватями было широкое окно из деревянной белой рамы с открытой форточкой, из которой доносился слабый гул улицы и сплит-систем. Я выложил из рюкзака одежду, предметы гигиены, книгу на зеленое одеяло своего второго яруса над парнем, а затем убрал все в одну из двух тумбочек у нашей кровати и закрыл ее на ключ.

– Надолго в город? – спросил он, когда я выпрямился от тумбочки.

– На пару дней, – отвечал я, – нужно встретиться с родственницей. Давно не виделись.

– Понятно. А я вот студент, первый год. Жду с другом, пока освободиться квартира моих родителей в конце мая, чтобы заехать. Они ее пока сдают.

– Куда поступил? – спросил я.

– В архитектурный.

– Это очень интересно. Получается, ты отсюда?

– Нет, я живу в Н., шестьсот километров отсюда. Здесь просто квартира родителей. Раньше была их рабочей, а сейчас сдают.

– А почему так рано приехал?

– Решил поработать здесь, адаптироваться.

– А, понял.

Мы перекинулись еще парой слов, и я пошел на кухню перекусить. Поздоровавшись на просторной старенькой кухне с очередными соседями из других комнат, я разогрел в микроволновке взятые с собой бутерброды и после еды уставший лег спать.

***

Утром следящего дня мои разомкнувшиеся глаза увидели чью-то полную, обтянутую темно-синим одеялом спину на втором ярусе соседней кровати. Я осознал, где я, и, посмотрев на телефон и узнав время, спустился со своей кровати и прошел в уборную на этом же этаже. Вернувшись в комнату, я взял вещи из тумбочки, переоделся и вышел в магазин за продуктами. На улице было свежо и воздух казался необыкновенно чистым, разряженным, как после дождя.

Смена Нели заканчивалась в восемь вечера, поэтому после завтрака мне нужно было чем-нибудь занять себя до самого вечера – как и хотел, я решил ехать к ее работе и поговорить с ней вживую, рассказать, как я нашел ее в социальной сети, как узнал, где она работает. Я нашел парк совсем по близости с хостелом и надолго осел там за чтением своей толстенькой книги, единственно взятой с собой в город. Когда я сидел за чтением уже порядка получаса, я услышал: «О, Влад, привет». Я поднял голову и увидел возле себя светловолосого соседа по комнате. Он был в сером спортивном костюме, и после моего приветствия спросил: «Тоже ранняя птичка?».

– Ну да, – улыбнувшись, подтвердил я.

– А я вот решил побегать, немного подсушиться. Хочешь присоединяйся.

– Пока не хочу, но с кандидатов меня не убирай

– Договорились, – ответил он и между нами возникла неловкая пауза. –Ладно, побежал я дальше.

– Да, давай, – с радостью подхватил я. – Легкой дороги.

Это приветствие было раздражающей помехой для моего настроя. За чтением я будто концентрировался, готовил себя к тем мыслям о матери, к которым собирался вернуться сразу после сотен страниц. Но после того, как я проводил его убегающего взглядом и снова уткнулся в книгу, слова стали бессвязными и предложения перестали осмысляться. Лишь через долгие минуты, отбросив произошедшее, вновь я погрузился в текст.

После парка я гулял с наушниками по городу: белые кирпичные девятиэтажки, красные панельки, частные двухэтажные домики с высокими заборами, сетевые магазины, аллейки – и все думал о Неле, сосредоточенно прокручивал порядок своих предстоящих действий, будто прогоняя заученное на последней репетиции перед важным выступлением, и чем ближе оно подходило, тем волнительнее мне становилось.

Наконец к восьми вечера автобусом я доехал до ближайшей к ее работе остановке и, немного пройдя от нее и завернув на другую улицу, остановился у зоомагазина, откуда был виден вход того самого цветочного, где она работала. Утренняя холодность сменилась теплым, почти что летним вечером. Рядом со мной потоком, четко разделенным на две части «назад-вперед», шли люди, а еще чуть дальше, по проезжей части, медленно тянулись машины – место было центром города. Через минут пятнадцать моего ожидания я увидел, что из цветочного вышла молодая девушка в черном классическом костюме. За ней вышла Неля. Лицо, которое я всегда так жаждал увидеть вживую, и вот оно передо мной, пусть и отдаленно, но я вижу его впервые. Они перекинулись парой слов, и Неля закрыла дверь магазина на ключ. Худенькая, среднего роста, каре без челки – она была как на последних фотографиях ее странички. Спустившись по ступеням, они попрощались, и ее коллега пошла на меня, а Неля – в противоположную сторону. Я прошел мимо ее коллеги и последовал за Нелей, держа между нами расстояние в метров десять. Идущие по форме бедер черные легкие брюки, светло-серая обтягивающая кофточка, заправленная в брюки, черная сумка на правом плече. Бежевая обувь на невысокой платформе. Тоненький серебряный браслет на правом запястье. Я рассматривал ее со спины и все мысли о том, чтобы я подошел к ней и обратился, стали пугающими, нереальными и очень скоро вылетели из моей головы куда-то в пропасть моего сознания, я не мог их выловить, подпустить к себе снова. Мы шли совсем недолго, пока она не остановилась у остановки – пластмассовая красная коробка, наклеенные объявления, столб с табличкой расписания общественного транспорта. Почти сразу подошел ее троллейбус. Увидев, что она заходит через средние двери, я двинулся за ней и зашел в салон через задние. Внутри было забито. Я прошел от дверей немного вперед и остался стоять, держась за вертикальный поручень. Неля стояла в середине салона и держалась левой рукой за верхний поручень. Ее лицо оказалось ко мне боком и в видимой щелке между облепившими ее людьми я видел ее немного вздернутый носик, тонкие губы. Темно-коричневые волосы, которые казались густыми, мягкими. Плавно загибающиеся длинные брови. Сейчас, когда я рассматривал ее вживую, ее внешность казалась мне иной, истинной, настоящей. Словно оживший персонаж из мультфильма, ее нахождение рядом казалось мне чем-то сказочным, волшебным.

Где-то через двадцать минут дороги она начала идти к передним дверям. Я двинулся за ней. Расплатившись и выйдя вслед за ней, я пошел с ней вниз по улице мимо ряда магазинов, и вскоре она завернула под арку длинной девятиэтажки, изогнутой тупым углом. Она вошла во двор и пошла вдоль дома по тротуару. Вокруг играло много детей – смех, крики, повсюду палисадники с яркими цветами, шланги с льющейся водой. Наконец Неля дошла до конца дома и завернула за него. Я продолжал бездумно следовать за ней и, когда я подошел к концу дома, откуда она пропала из моего вида, то увидел, что она идет к пятиэтажному панельному дому. Я остался стоять на месте. У первого подъезда она поднялась по ступеням и вынула ключи из сумочки.

После того, как она зашла в подъезд, я вернулся той же дорогой на остановку и будто оглушенный поехал автобусом к хостелу. Никакого желания заходить в тесную комнату хостела не было – по прибытии на свою улицу я прошел в небольшой сквер недалеко от хостела и сел на лавочку у памятника какому-то музыканту: я понял это по его скрипке в руках. Мне хотелось расставить в своей голове все по местам, понять, что только что произошло. Мой план о том, чтобы подойти к ней, стал казаться слишком идеализированным, неправильным. Я стал спрашивать себя о том, а нужно ли мне вообще с ней разговаривать или меня хватит лишь на то, чтобы единственный раз увидеть ее вживую? Я безумно хотел заговорить с ней, пообщаться, но в то же время я стал бояться, что ворвусь в ее жизнь, где мне не место. Я представлял, как в этом доме в одной из квартир ее ждет семья, а тут появляюсь я – тот, кого она не искала или не смогла найти. Я подумал о том, что она человек со своей жизнью, который, может, не желает, чтобы ее целостность нарушали. И что если и вовсе случиться так, что это она ворвется в мою жизнь, родители узнают, что я поехал к ней, искал? Эти мысли тяжелым ударом будто возвращали меня из того выдуманного мною сценария, где я нахожу биологическую мать и между нами завязывается прекрасная дружба, к реальности, где возможны ее отказ, отвержение, появление проблем, в которых буду виноват только я, ведь это я потревожил то, что было неизменно столько лет. Моя еще недавняя смелость все сильнее затмевалась бесконечными сомнениями.

Я долго просидел в этих размышлениях, и все же, когда возбуждение мое порядком спало, скованность эта стала разрушаться. Я обрушивал на нее воспоминания, где я пребывал в фантазиях о матери, где мечтал поговорить с ней, услышать ее голос. Я видел того одинокого, неполноценного ребенка и тогда я вновь оправдывал свой приезд, делал его важным для своей жизни и говорил себе, что мне необходимо встретиться с ней.

Вернулся я в хостел уже в позднее время. В комнате было двое: лежащий на кровати парень, с которым я познакомился еще утром, и мужчина средних лет с журналом в руках на втором ярусе соседней кровати – тот, видимо, чью спину я видел утром. Я познакомился с ним тоже. К полуночи я пришел на кухню, где долго один просидел за столом среди тусклого света лампочки. В этой блеклости среди зеленоватых стен, тиканья часов позади себя, потертой скатерти и моей недоеденной еды я думал о том, как мне поступить дальше, и почему-то все дальше бежал к прошлому, закрывая для себя то настоящее, которое заставляет меня переживать; я вспомнил, как совсем недавно на соревновании по плаванию – я плыл брасом – ко мне в зрители пришла моя одногруппница, как мне было от этого приятно и как мы пошли потом прогуляться на следующий день; я вспомнил, как год назад я впервые поехал на автобусе один до другого города, чтобы помочь своей тете с переездом, и как свободно мне было от того, что я отдаляюсь от тех, кто мне дорог; я вспомнил как после восьмого класса я поехал отдыхать с родителями на море, как мы гуляли по берегу, как ели вкусную еду; затем я вспомнил, как в 14 лет поехал первый раз к Мише после того, как меня забрали из детского дома, и в этом воспоминании я пробыл значительно дольше, чем в остальных.

К тому моменту прошло уже пять лет, как меня забрали родители. Все это время я часто думал, как сложилась жизнь тех, кого я знал. Работает ли еще та последняя воспитательница из списка тех, кто мне нравился, такие же у нее белые, объёмные волосы? Забрали ли Марину, красивую девочку, которая занималась гимнастикой и с которой часто разговаривали приходившие пары? Перестал ли хромать Коля? Похудел ли Олег, который быстро краснел при беге и которого старшие называли «мешок»? Но больше всего меня, конечно, интересовал Миша – тот, с кем я был ближе всего. Все эти жизни когда-то были близки ко мне – их жизни были моей жизнью: каждодневные разговоры, шутки, споры, игры, медосмотры, общий завтрак, обед, ужин. Но так вышло, что меня забрали, оставили эту часть меня в закрытом здании, и со странным чувством, вбирающем в себя сожаление за оставшихся и радость за себя, за свое освобождение, я, бывало, спрашивал куда-то в пустоту: «Интересно, как они сейчас?»

И вот настало время, когда интерес мой стал брать надо мной вверх, и я решил навестить Мишу, поговорить с ним, узнать обо всем из его уст. Ехать в детский дом, конечно, я не хотел: было в этой мысли что-то пугающее, то, что угрожало постоянности моей жизни, будто, когда я пройду мимо калитки металлического забора, покрашенного в зеленый, направлюсь по прямой асфальтированной дорожке к белой пластиковой двери, толкну ее и пересеку порог, то снова я стану членом этой семьи, этого здания, меня отберут у родителей. Тем более я не хотел, чтобы о моей поездке, об этом возникшем желании знали сами родители, так как думал, что они расценят эту выходку как показатель моей неудовлетворенности жизни с ними, неблагодарность за все эти годы.

До того, как меня забрали, нас с Мишей водили в одну школу, но он был в старшем на год классе. Я надеялся, что по-прежнему он учился там же, и в один из будничных дней, пропуская какой-то незначительный предмет, я поехал автобусом в «новую» часть города, ничего об этом не сказав родителям.

Я приехал к своей трехэтажной школе, все так же выкрашенной в сине-белый, зашел внутрь и мимо сидящего охранника с залысиной прошел в столовую, надеясь найти кого-то, кто мог бы знать Мишу или даже позвать его. В столовой сидело только три парня, точно старше меня на пару лет и, видимо, у которых не было занятий. Я подошел к ним.

– Привет, – обратился я, – я ищу Ермолаева Мишу, он должен учиться в девятом. Вы случайно не знаете его?

– О, знаем такого, – начал один из них, короткостриженый, с крупной родинкой над бровью, – баскетболом занимается. Но мы с десятого. Сейчас будет большая перемена через двадцать минут, может увидишь его или одноклассников найдешь, мы здесь будем, подскажем, если что.

– Хорошо, спасибо.

– А вообще, можешь пройти к нему в кабинет, – заговорил второй с зачесанными назад рыжими волосами, – посмотри по расписанию на окне, он в «В».

– Да нет, – ответил я, – я его здесь подожду. Спасибо.

Спустя минут двадцать прозвенел звонок и через две двери столовой к столам с выпечкой поплыла толпа. Я сидел у самого входа в столовую и выглядывал среди проходящих Мишу. Но, когда заходить перестали, никого похожего я так и не заметил. Вскоре я увидел, что тот, кто был с родинкой над бровью, встал и направился к дальнему столу, где сидело двое парней. Он что-то сказал им и показал в мою сторону, а затем подошел ко мне и сказал, что те двое могут дать мне Мишин номер. Я подошел, поздоровался и мне продиктовали его номер.

Я вышел на улицу, чтобы было нормально слышно, и позвонил. После гудков послышалось «да» в каком-то шуме, и я спросил: «Миша?»

– Да, – ответил он. – Кто это?

– Это я, Влад. Был с тобой в детском доме, меня потом забрали в девять лет. Черные лохматые волосы.

– Влад? – с удивлением переспросил он. – Емаё, конечно, помню! Откуда у тебя мой номер?

– Вообще я взял его пару минут назад у парней с твоей параллели и сейчас стою у школы.

– О черт, сейчас спущусь, жди меня, я на третьем этаже.

– Давай, жду.

Очень скоро он вышел. Высокий, такие же блондиновые перьевые волосы. Белая рубашка с длинным рукавом не заправлена и неряшливо болтается у бедер, через плечо школьная сумка. Когда он увидел меня, на лице его растеклась несимметричная улыбка. Он спустился по ступеням и крепко, по-дружески мы обнялись. От его острых костей мне стало по-особому приятно, будто я вернулся к чему-то давнему, близкому. Наконец мы разомкнулись, и он сказал:

– Блин, не ожидал тебя увидеть. Ты как вообще?

– Все нормально, учусь сейчас в десятой школе.

– Ого. По-прежнему с той семьей?

– Да, по-прежнему с ними. Вот часто думал о тебе и решил наконец навестить.

– И правильно сделал. Тоже частенько думал, как ты там с этими двоими. Надеюсь, они славные?

– Да, они очень хорошие.

– Это самое главное. А то я все опасался, не продадут ли тебя в рабство или не ставят ли на тебе какие-нибудь эксперименты.

– К счастью, я вел себя хорошо и до этого не дошло.

– По-прежнему юморишь, отлично!

– Да, без этого никак, – ответил я с улыбкой, не зная, что еще сказать.

Несмотря на то, что с Мишей мы были одними из самых тихих мальчиков в детском доме (по этому принципу мы, впрочем, и сблизились), бывало, нас так сильно смешили незначительные вещи, что мы, забиваясь подальше от взглядов других, до боли негромко смеялись, вдавливая смех в себя и стараясь так не выдавать нашу неожиданно нашедшую эйфорию. Нас веселила не столько ситуация, сколько понимание, что именно мы вдвоем увидели комичную деталь, что именно мы вдвоем знаем о ней.

– Ну, а ты как? – спросил наконец я. – Как жизнь?

– Я нормально, как можешь заметить по моей школьной одежде, по-прежнему живу в детском доме.

– Да ладно, нормально ты одет.

– Да я прикалываюсь. Этими брючками я подцепил не одну девчонку.

– И что, ни одна не смогла убежать?

Мы загоготали.

– Да что, нормально я в целом, не жалуюсь, – сказал Миша, когда мы успокоились. – Когда ты ушел, первое время, признаюсь, мне было так себе. Тем более ты не приходил. Ужасный ты человек. Хотя я тебя понимаю, кто захочет возвращаться туда.

– Да… так получилось, – стыдливо отвечал я.

– Ну, я очень рад, что сейчас ты здесь, не забыл, кто я.

– Да, я тоже рад тебя увидеть. Забудешь такого.

– А так, знаешь, после тебя мало что изменилось. Только люди туда-сюда приходят. Было вообще года два, когда воспитатели каким-то потоком менялись, одна за другой. А, ну из нового: нам сделали элитный ремонт, весь коридор переделали, там все теперь в белом, как в раю, ну или в психбольнице, кому что ближе; а, еще кровати новые ввезли где-то год назад. Реально новые. Даже не с мусорки.

Слова его меня снова рассмешили, и я резко выпустил воздух носом, чуть не подавившись.

– А как наши, Марина, Олег, Эмир? – спросил я.

– О… – издал он поникшим тоном. – Олег умер года три назад.

– Что? Из-за чего? – спросил я ошарашено, думая, что это одна из его шуток, но говорил он дальше на полном серьезе.

– Задохнулся во сне. С утра поднялся шум, он лежал головой на бок, вся подушка в слюне. Такое себе было зрелище.

– Какой ужас… И никто не подумал, что его…

– Убили? Да нет. К нам приезжали следователи, опрашивали нас, тем более он никому дорогу не переходил, над ним подшучивали, но не более. У него просто были проблемы с дыханием. Он то хрипел, потом переставал, когда ему давали таблетки, а затем все по новой.

– Понятно.

–Так, только давай ты не будешь делать такое лицо и грустить в нашу встречу. Я понимаю, жалко, но что поделать.

Я смирительно кивнул.

– Так, – протянул он, – что касается других. Марину забрали спустя, наверное, год как ты ушел. Точнее через год, как тебя забрали. Ее, кстати, печатали в газетах, она даже занимала призовые места на областных соревнованиях по своей этой гимнастике. Вообще красотка стала. А Эмир по-прежнему с нами, ходит на каратэ, думает, что он уже великий боец: вечно сосредоточенный, готовый к нападению с окон и потолка. Этот дурачок недавно подцепил ветрянку и его положили в больницу…

Миша решил опоздать на следующий урок, и мы еще долго рассказывали друг другу что-то из своих жизней – ушедших далеко от чего-то общего, но стремительно к нему возвращающихся. В конце разговора мы условились, что увидимся через пару дней здесь же, у школы, а затем попрощались. После этой встречи Миша снова вошел в мою жизнь, мы возобновили наше когда-то прерванное тесное общение. Мы стали приезжать к друг другу, гулять после школы, болтать по телефону. Он много курил, жаловался мне о тупости окружающих, но по-прежнему оставался добрым и веселым парнем, а его острый, живой ум готов был подхватить любое мое размышление. Я был безумно рад вернуть эту частицу своей прошлой жизни и, наверное, это было единственное, что я действительно хотел вернуть из того времени.

6

На удивление, вторую ночь в хостеле я проспал крепко: мне снилось, как я в растерянности стоял посреди огромного стадиона, где зрители подпрыгивали и кричали, затем справа прямо рядом с собой я увидел линию стоящих мужчин, одетых в шорты и футболку; через пару мгновений я услышал постепенно усиливающийся гул сзади и, обернувшись, увидел бегущих мужчин с палочкой в руке; я понял, что я на эстафете, приготовился, и после того, как мужчина с моей дорожки, вышедший вперед остальных, передал мне палочку, я побежал.

Проснувшись утром и не желая слышать спящих, я взял из слегка скрипнувшей тумбочки кофту на замке и вышел на потеплевшую по сравнению со вчерашним утром улицу. Бесцельно бродя по тротуару, тянущемуся вдоль дороги с редко проезжающими машинами, я почувствовал, как сосет желудок, и решил перекусить. Я нашел какую-то пекарню, взял выпечку. После того, как я поел, я решил, как и вчера, осесть где-нибудь на пару часов, чтобы окончательно подтвердить свои утверждения, которые я вывел ночью на кухне, – я решил ехать к Неле снова.

Я провел время до обеда за чтением, затем вернулся в номер и уснул. Ближе к вечеру вновь я вышел на улицу, прогулялся по каким-то улочкам и поехал к ее работе. Она вышла значительно позже восьми. Та же сцена: прощание у дверей, я пересекаюсь с ее коллегой и следую за ней. В этот раз на Неле были коричневые узкие брюки, голубая свободная кофточка и те же обувь и сумка, что и вчера. Браслета на запястье не было. Волосы были собраны в низкий хвост. Она подошла к остановке, а я встал сбоку так, чтобы я не был виден ей за пластиковой коробкой. Вскоре подошел троллейбус. Она села спереди и всю поездку мне виднелся лишь ее затылок – я стоял в середине салона. Я был твердо уверен, что исполню то, что задумывал, то, чего не смог сделать вчера. Я говорил себе, что эта захватившая меня неуверенность, была ошибкой сознания, собственной ложью, в которую я поверил. Но, когда я вышел за Нелей из троллейбуса и пошел за ней тем же путем, как и вчера, я был в смятении: мне хотелось подойти к ней, и в то же время меня снова удерживал страх, что-то тянуло меня назад, отталкивало. Я начинал делить мысли с кем-то вторым, он не давал мне приблизиться к ней. Я не мог уловить подходящего момента, когда я должен был бы ускориться, чтобы догнать ее, обратиться к ней. Вновь я стал сомневаться, говорить себе, что я ей не нужен, что мое появление в ее жизни нисколько не обрадует ее. Я сдавливался изнутри, сворачивался. Снова я дошел до конца девятиэтажки и проводил ее до дома взглядом. Снова я отпустил ее.

Я злился на самого себя, что не могу заговорить с человеком, которого ждал столько лет. Я чувствовал себя жалким, не способным на сильный шаг человеком. Беспомощным ребенком. Находясь в сквере часом позже, я хотел написать ей, покончить с этим мучащим меня состоянием. Я открывал пустую страницу нашего диалога в социальной сети, печатал текст, но затем выходил, так ничего и не отправляя. И так раз за разом. Я говорил себе, что вновь избегаю трудностей – хочу просто написать ей вместо того, чтобы увидеться вживую. Но затем я переубеждал себя, приходил к тому, что письменная форма действительно будет тактичнее, не такой резкой по отношению к ней.

Так ничего и не отправив ей, я вернулся в душную комнату и с открытыми глазами в темноте под звуки сопящих, кондиционеров и стукающих капель за окном не мог заснуть до глубокой ночи. Я не знал, как мне поступить. Мои представления о том, что мы поговорим друг с другом, расскажем о наших жизнях, стали окончательно несостоятельными, обреченными на свое существование лишь в моей голове. Неопределенность давила на меня, я был измученным существом, метающимся в закрытом пространстве из угла в угол. Уже не выдерживая своего состояния, я спустился с кровати и прошел в ванную. Я умылся холодной водой и, посмотрев на свое уставшее, изнуренное лицо, понял, как извел себя за эти дни, поэтому решил попытаться отстраниться от тревожных мыслей, успокоиться и с новыми силами и свежей головой решить все завтра.

7