Антонина Ивановна Евстратова "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 3. Танкист"

Подозвал меня к себе и спросил:

– Где вы набрались опыта, товарищ капитан и, что до этого форсировали? – я доложил:

– Товарищ генерал, семь с половиной лет в ГСВГ и более тридцати раз форсирование Эльбы по её дну!

– Понятно! – сказал генерал. – Теперь передавай опыт Дальневосточникам! Я доволен вашей ротой, которая действовала под вашим управлением отлично!

– Спасибо вам, товарищ генерал!

– Нет, это тебе, командир, спасибо! Я знаю сколько энергии и сил надо потратить командиру, чтобы его так чувствовала и с одного слова понимала вся рота! – он пожал мне руку, пожелал дальнейших успехов и пошёл к вертолёту.

Командующий Армией похлопал меня по плечу и сказал:

– Борис, пока ты у нас везде впереди, продолжай держать свою марку, удачи тебе! – и тоже пошёл к вертолёту.

Вождение танков по выполнению зачётного упражнения проходило здесь на армейском танкодроме и прошло очень удачно. Все проверяемые механики водители и офицеры выполнили упражнение, как один на отлично, как по времени, так и по качеству преодоления препятствий. Полковник, принимавший зачётное упражнение сам несколько раз садился в Уазик и ездил на нём за очередным танком, проверяя верность докладов своих же наблюдателей на препятствиях. По окончании вождения, он заполнил оценочные показатели в ведомости, пожал мне руку и сказал:

– А если бы другие роты у тебя водили, был бы такой результат? – я ответил:

– Пока у меня в батальоне других результатов не наблюдается!

После этого вождения, мы погрузились в эшелон на станции Пржевальская и отправились в Смоляниново, где нас ожидало продолжение проверки по остальным предметам обучения. Нас ждала специальная, строевая, физическая и политическая подготовки, которые, по просочившимся сведениям, наши мотострелковые батальоны и другие полки сдают на грани фола.

Прибыли мы в Смоляниново на рассвете, разгрузились и поставили боевые танки в парк на стоянки и стали готовиться в этот день сдавать после полудня кросс на три километра. Плохо бегающих в батальоне не было, агитировать кого-либо, чтобы выложился на кроссе со всех сил не требовалось потому, что, вкусив плоды первых побед на самых трудных дисциплинах, каждый считал своей честью не упустить завоёванное и не унизить свои успехи и свою значимость по сравнению с пехотой в полку. Единственное, что я сказал перед строем батальона:

– Товарищи, я знаю, что все вы выложитесь, беспокоюсь только за результаты наших поваров, которые могут снизить нашу оценку. Думаю, что наши лучшие бегуны на кроссе возьмут шефство над нашими кормильцами и заставят их двигать лапками, чтобы уложиться в положительную оценку! – и тут же задал вопрос:

– Сумеем?

– Сумеем! – загудел личный состав. А кто-то из сержантов заявил:

– Если не уложатся, при увольнении домой поедут с эмблемами на петлицах не танковыми, а пехотными, и не в чёрных погонах, а в красных! – все засмеялись, а повара, стоящие в общем строю, потели, краснели и переступали с ноги на ногу. На кросс проверяющие запускали поротно во главе с офицерами с первой ротой побежал я, начальник штаба старший лейтенант Юминов, мой замполит Толя Зубалевич и зампотех Саша Чирской. Володя Юминов, бегающий, как олень возглавил роту. В первых рядах бежали мы с Толей Зубалевичем, несколько отстал от нас Саша Чирской, а личный состав роты не растянулся и бежал довольно плотной колонной. Наиболее подготовленные бегуны, почти догоняли Юминова и только старшина роты немного отстал из-за своей хромоты. Я предлагал ему взять медицинскую справку об освобождении от зачётного кросса, но он отказался, а сейчас он хоть и отставал, но шёл минимум на хорошую оценку. Бежали в один конец.

Проверяющие принимали прибегающих, которые каждый бросал свой номер в ящик, на котором была написана оценка. Последний, прибежавший старшина бросил свой номерок в ящик, на котором была оценка отлично в момент, когда поднесли ящик, на котором было написано «Хорошо», но он оказался пустым.

Пустили вторую роту, я пошёл ей навстречу, и примерно на средине маршрута встретил её, определив по секундомеру, что бегут они хорошо, а отстаёт сам командир роты капитан Томасевич грузный по своей комплекции и, не любивший бега и кроссы, но бежал он пока на хорошо. Прибыв на исходную, я поинтересовался у проверяющего:

– Как пробежала моя вторая рота? – проверяющий майор поднял большой палец в верх сказал:

– Ваша вторая рота повторила оценку первой, только в ней в отличие от первой есть одна удовлетворительная оценка, которая на общую оценку не влияет! – я сразу понял, что Томасевич принёс эту оценку.

Запустили третью роту. Её возглавил командир роты капитан Малевич, бегающий не хуже Юминова, и через 12 минут, проверяющий сообщил мне:

– Третья рота также прибежала на отличную оценку. На очереди уже стоял взвод связи вместе с хоз. взводом, в которые входили связисты, водители БТР и колёсных машин, ремонтники и повара все, как один из знаменитого Ташкентского ресторана. А возглавлял их всех командир взвода связи Тофик Сафаров.

– Ну, что, ребята, на кону стоят чёрные погоны и танковые эмблемы, ни пуха вам, ни пера! – проверяющий офицер их запустил и они помчались по маршруту, вздымая пыль на дороге. Вскоре, проверяющий сообщил мне:

– Ваши подчиненные взвода связи и хозяйственного взвода прибежали на хорошую оценку, не имея неудовлетворительных оценок, а ваши знаменитые повара пробежали кросс на удовлетворительные оценки!

На завтра предстояла сдача силовых упражнений и преодоление танковой полосы препятствий. Эти упражнения были любимы моими танкистами, и я с закрытыми глазами знал, что оценка будет отличной. Так оно и оказалось! Больше ничего у меня по физической подготовке не проверялось, и на следующий день проверяли батальон по строевой подготовке. Это единственное то, чего я опасался потому, что мой личный состав, мои офицеры, да и я сам, если честно признаться не любил этот предмет обучения, однако сдача строевой подготовки окончилась довольно удачно, все роты получили хорошие оценки и нам оставалось представить роты и взвода на проверку политической подготовке.

Роты сдали первая и третья на отлично, вторая рота на хорошо, взвода связи и хозяйственный сдали также на хорошую оценку. Оставалось только представить расположение батальона на проверку внутреннего порядка, его проверял сам председатель комиссии генерал-полковник и три офицера из уставного отдела Министерства Обороны. Мы с утра в казарме навели шик блеск и до обеда никто туда не появлялся. Заправка кроватей, чистота стёкол окон, отремонтирована и покрашена мебель, натёртые сияющие полы должны были выбить слезу из глаз самых придирчивых проверяющих. После обеда тоже никто из личного состава не зашёл в казарму, а это очевидно ждали проверяющие и, не успев батальон уйти на занятие и в парк, как появился командир дивизии с проверяющими. Деваться было некуда, я представился председателю комиссии и тот сказал:

– Ну, что, товарищ капитан, веди, показывай своё хозяйство! – зашли в помещение батальона. Как и положено, дежурный по батальону представился генералу, а полковники из уставного отдела пошли по углам, закоулкам, кабинетам, каптёркам, проверяя всё и вся, как оно всё соответствует требованиям воинских уставов. Генерал-полковник зашёл в Ленинскую комнату, которую мы обновили перед самой проверкой и, которую ещё мало кто видел из командования полка и дивизии.

Зайдя в Ленкомнату, генерал никакого удивления не проявил, зато лицо командира дивизии стало удивлённым от неожиданности. Генерал предложил всем сесть и объявил, обращаясь к комдиву:

– Пока я не могу сказать оценку внутреннего порядка этого батальона, однако, Фёдор Антонович, это первое подразделение у вас, которое оказало на меня приятное впечатление! Сейчас мои офицеры доложат, как действительно здесь обстоят дела с внутренним порядком! – и действительно, через несколько минут зашли офицеры и стали докладывать ему проверяемые вопросы и оценки по ним. Всё было на отлично и, наблюдая за выражением лица своего комдива, я видел, что он не радуется, а наоборот в душе возмущается нашим достижениям и оценкам. Но, что поделаешь, другого командира дивизии у нас нет и пока не предвидится.

Ещё до подведения итогов проверки, по просочившимся сведениям, мы уже знали, что дивизия по всем проверяемым вопросам едва вытягивает на удовлетворительную оценку. Вместе с тем наш батальон выглядел на общем фоне на голову выше других, и мы уже знали свои оценки. На подведение итогов проверки дивизии прилетел командарм генерал-лейтенант Ганеев. После разгромного разбора действий частей дивизии по боевой готовности и сдаче проверки по основным видам обучения полкам и отдельным батальонам дивизии были выставлены общие оценки. На всю дивизию только мой танковый батальон получил общую оценку отлично, а после разбора, командующий подозвал меня к себе. Возле него в это время стоял комдив. Командующий, в присущей ему манере, похлопал меня по плечу и сказал:

– Я верил и надеялся, что ты так сдашь проверку, молодец! Ну, что надоело ходить капитаном?

– Да, нет, товарищ командующий, я привык! И моё звание нисколько не мешает мне командовать батальоном и общаться со своими старшими начальниками!

– Ладно, ладно скромничать! – сказал командующий и, обращаясь к комдиву сказал:

– Я в кадрах проверил представление на Каганского, а его у нас до сих пор нет! Значит с дивизии не приходило! Фёдор Антонович, распорядитесь, чтобы, улетая отсюда, я увёз с собой представление на звание майора капитана Каганского! – он пожелал мне успехов в дальнейшей работе, тепло попрощался со мной. Всё это происходило на глазах у командира дивизии и, я видел по его лицу, что ему это очень не нравится. Но хочешь, не хочешь на большинстве подведения итогов то ему, то его заместителям приходилось вспоминать наш батальон в качестве примера или эталона потому, что такого другого не было.

Мои офицеры воспрянули духом и уже забыли, как им всё это доставалось, и начинали смотреть на офицеров других подразделений иногда даже снисходительно пренебрежительной усмешкой их копировали наши солдаты и сержанты, что в конце концов могло привести к неприятным последствиям. И мне вместе с замполитом Толей Зубалевичем пришлось много поработать, чтобы унять у своих подчиненных, не понятно откуда, появившуюся спесь.

ЧАСТЬ 6

НАСТЫРНО НАХАЛЬНЫЙ КАПИТАН

После проверки, на которой все части и подразделения дивизии эксплуатировали все учебные объекты более чем на сто процентов, теперь после спада ажиотажа зачастую стали простаивать танковая директриса, огневой городок и танкодром.

Я по-прежнему пользовался этим и продолжал стрелять из танков и водить их, не взирая на расход моточасов и горючего, которые в то время никто не мерял, а только вспоминал перед постановкой задач на новый учебный год, объявляя нормы расхода и порядок контроля за ними. Единственное, что иногда удерживала меня от стрельбы на директрисе внеурочное время так это отсутствие необходимого количества боеприпасов для вкладных 23 миллиметровых стволов. Однако я исхитрился добывать их в вертолётном Ново-Неженском полку, где, когда-то я снимал сумасшедшего часового с поста. У них на вертолётах заменили 23 миллиметровые пушки на 20 миллиметровые, а запасы снарядов продолжали храниться там до особого распоряжения. Всего на год на батальон выделялось 1960 таких снарядов, а я в год расходовал более 3,5 тысяч штук. Благодаря этому, мои офицеры, наводчики и командиры имели опыт куда больше, чем эти же категории в других танковых частях и подразделениях дивизии.

Не знаю, какие цели преследовал комдив, но, узнавши, что я не первый раз стреляю вне очереди на танковой директрисе прислал полковника Гороховского на директрису и запретил мне стрелять, не указав причины.

На мой вопрос:

– Товарищ полковник, я, как командир батальона хочу знать, по какой причине у меня сорвано занятие по стрельбе всего батальона? Это занятие у меня идёт по расписанию и других планов у меня на сегодня нет!

– Как это по расписанию? – возмутился Гороховский, вытащил из сумки отпечатанный график и сунул мне его под нос. Там значилось, что, начиная с сегодняшнего дня танковая директриса предоставляется в распоряжение подразделений танкового полка, начиная с понедельника по пятницу включительно.

– А вы, каким образом появились здесь, товарищ капитан?

– Самым обыкновенным, товарищ полковник! Я узнал у начальника штаба танкового полка подполковника Мирошниченко, что в течение этой недели полк использовать директрису не будет потому, что занимается после проверки постановкой техники на хранение, а я свою уже давно поставил, и у меня есть время и боеприпасы, которых нет у танкового полка! Прошу мне разрешить продолжить стрельбу!

Однако, полковник Гороховский заявил:

– Мне приказано запретить вам стрельбу в неурочное для вас время, вот я и запрещаю!

– Тогда с вашего позволения, я иду обращаться к командиру дивизии! – и пошёл к телефону. Очевидно, ожидая этого, телефонистки были предупреждены, чтобы меня не соединяли с комдивом. Они мне объясняли, что комдива нет в кабинете. А, когда я вышел на оперативного дежурного, который в это время заступил с нашего полка майор Цинадзе, сообщил мне:

– Борис Алексеевич, командир дивизии находится в своём кабинете и убывать сегодня никуда не собирается! – я вызвал к себе командиров рот и приказал им заняться со всем личным составом физической подготовкой, в которую включить марш бросок на семь километров, после чего в течение часа силовые упражнения. Сам сел на мотоцикл и погнал его к штабу дивизии. Проходя мимо оперативного дежурного спросил его:

– Комдив на месте? – тот закивал головой, утверждая. Я зашёл в приёмную. Его адъютант, увидев мои запылённые сапоги, улыбаясь подал мне сапожную щётку и баночку с чёрным кремом. Я тут же начистил свои сапоги до блеска. Старшина зашёл к комдиву и, выйдя оттуда сказал:

– Комдив вас ждёт.

Зайдя к комдиву, я представился:

– Товарищ полковник, командир танкового батальона третьего мотострелкового полка капитан Каганский! Разрешите обратиться по служебному вопросу?

– Обращайтесь, – небрежно кинул комдив.

– Товарищ полковник, докладываю! 45 минут назад, ваш заместитель полковник Гороховский запретил мне проводить плановую стрельбу вкладным стволом на танковой директрисе и причиной тому назвал ваше распоряжение!

– Стоп, стоп, стоп! – сказал комдив. – Какая это у вас плановая стрельба?

– Товарищ полковник, плановая стрельба, согласно курса стрельб является в том случае, если она запланирована в ротных расписаниях и утверждена командиром батальона! Вот расписания рот! – я их вытащил из сумки и положил на стол. Но комдив по-видимому готовился к этой встрече и подал мне лист с графиком использования директрисы, точно такой же, как мне показал Гороховский.

– А, что вы скажете вот на это, товарищ капитан?

– Докладываю, товарищ полковник, что танковый полк выделенную ему на эту неделю танковую директрису использовать не будет, в связи с постановкой техники на хранение! Поэтому, я запланировал стрельбу на пустующей напрасно директрисе и считаю своё решение правильным!

Комдив вспылил и заявил:

– Не вам решать, что правильно, а, что неправильно! Если вы такой умный, то могли бы и спросить разрешение на её использование!

– Товарищ полковник, я такое разрешение получил у командира танкового полка подполковника Калинина, и все вопросы согласовал с ним, так-как танковая директриса закреплена за этим полком, и он распоряжается ею!

– Вы не выкручивайтесь, товарищ капитан, смотрите график использования директрисы составлен моим заместителем и утверждён мною!

– Товарищ полковник, я хорошо помню ваш приказ о передаче мной танковому полку построенной мной танковой директрисы! В этом приказе сказано, что все вопросы использования танковой директрисы решать с командованием танкового полка, этим приказом я и пользуюсь!

– Тот приказ был написан раньше спущенного графика!

– Товарищ полковник, а, что является выше приказ или, какой-то график? Я знаю, что за невыполнение приказа ответственность может наступить вплоть до уголовной, а вот неисполнение графика самое большое грозит дисциплинарным взысканием!

– Вот вы сейчас его и получите! – нажал на кнопку. Прибежал начальник отделения кадров.

– Товарищ майор, – обратился к нему комдив, – Включите сегодня в приказ строгий выговор за самоуправство и нарушение графика использования директрисы командиру танкового батальона третьего мотострелкового полка капитану Каганскому! – и замолчал.

– Есть строгий выговор, товарищ полковник! – ответил я по-уставному, – А, как быть со стрельбой?

Комдив взревел:

– Вам что мало строгого выговора? Вы, что хотите, чтобы я вам объявил за пререкание служебное несоответствие?! – однако меня уже понесло. Понимая, что игра идёт в одни мои ворота, я все-таки продолжил:

– Товарищ полковник, мы же с вами Государственные люди и все вопросы должны решать по Государственному, директриса простаивает, мой личный состав вместо стрельбы занимается сейчас физической подготовкой и такое положение мне кажется неправильным, и я прошу вас разрешить стрельбу.

Комдив уставился на меня не моргающими глазами, как бульдог на мышь, лицо его побагровело, но он почему-то сдержался и, выдохнув спросил:

– Вы, что, капитан, всегда такой настырно нахальный?

– Товарищ полковник, когда дело касается служебных вопросов, которые я считаю Государственным, я такой, как вы думаете и пока так у меня всё получается!

– У вас уже сегодня получилось, товарищ капитан!

– Товарищ полковник, у меня этих взысканий, как у сучки блох, я к ним привык, и они меня не кусают! И меня интересует сейчас только один вопрос, батальон будет стрелять или нет?

– Вы, что, товарищ капитан, ставите мне ультиматум?

– Никак нет, товарищ полковник, я ожидаю от вас мудрого и Государственного решения! – комдив сдержался, замолчал, подумал, а затем пальцем молча указал мне на дверь, а, когда я взялся за дверную ручку, он произнёс мне в след:

– Стреляй, твою мать! – я вприпрыжку скатился с лестницы, вскочил на мотоцикл, рванул с места и помчался на директрису, где полковник Гороховский у столовской палатки угощался мёдом, принесённом пасечником. Доложил Гороховскому, что комдив разрешил стрельбу, быстро собрал батальон и возобновил начатое дело. Пропустив каждую роту по два раза днем и столько же ночью. А на следующей неделе танкодром отдавался танковому батальону четыреста одиннадцатого мотострелкового полка, который тоже не хотел и не мог его использовать. Согласовывать его использование было мне не надо потому, что я был ответственным за него.

ЧАСТЬ 7

ПРИСВОЕНИЕ ЗВАНИЯ МАЙОРА

Так не снижая темпов и, используя все возможности обучал свой батальон. В один из дней июня утром домой мне позвонил начальник штаба дивизии полковник Сысоев и сообщил:

– Вас к 10.30 ожидает у себя в кабинете командующий Армией!

На мой вопрос зачем и для чего, полковник Сысоев ответил:

– Он тебе сам при встрече всё скажет!

Быстро, собравшись, я сел на свой мотоцикл и помчался в Уссурийск. Прибыл как раз вовремя, до встречи с командующим оставалось 15 минут. Я почистил сапоги, причесался, ополоснул лицо, поглядел в приёмной в зеркало, и ровно в 10.30 зашёл к командующему и доложил:

– Товарищ командующий, командир танкового батальона третьего мотострелкового полка по вашему приказанию прибыл!

Командующий заулыбался, поднялся, поздоровался со мной за руку, посмотрел на меня и внезапно скомандовал:

– Товарищ капитан, смирно! Слушай приказ Министра Обороны. Вчера вам Министр Обороны СССР своим приказом присвоил звание майора!

– Служу Советскому Союзу! – ответил я.

Командующий открыл ящик и достал пару новеньких майорских погон и вручил их мне. Открыл большой сейф, достал оттуда две маленьких рюмочки и бутылку коньяка, наполнил рюмки и сказал:

– Ты, Борис, это звание заслужил своим потом и кровью! Продолжай и дальше так! – и мы выпили.

– Спасибо, товарищ командующий! Я буду стараться! – ответил я.

– А теперь садись и слушай. На московской проверке и после неё, преобладающее большинство танковых батальонов кроме твоего стреляют едва удовлетворительно, у тебя, что, какой-то секрет в этом есть?