Вторая экспедиция на Марс
Елена Владимировна Журавлева
Во время полета исследовательской миссии к Марсу на борту космолета "Гордый" погибает один из членов экипажа. Из-за солнечной бури связи с Землей нет, поэтому разбираться, что послужило причиной смерти, придется капитану. Во время расследования выясняется, что погибший за последние несколько дней смог разозлить всех в команде. Кто же решился свести с ним счеты?
Елена Журавлева
Вторая экспедиция на Марс
Первый пилот Игорь Бортников не вышел на очередное дежурство. Экипаж космического корабля «Гордый», летевшего с исследовательской миссией на Марс, как обычно, собрался в рубке на пересменку: только сдавали пост три человека, а принимать явились всего двое – не хватало Игоря.
– Вы шли мимо его капсулы, он там вообще проснулся? – сдерживая подступающий гнев, спросил капитан Волков, смена которого подошла к концу, но передать ее было некому.
– Я не обратил внимания, – буркнул бортмеханик Киприянов, суровый лысый мужик чуть старше сорока лет. Он уже обменялся рукопожатием со связистом Димой, и елозил пальцем по сенсорному экрану планшета механиков, пробегая глазами отчет о состоянии корабельных систем за прошедшие восемь часов. Дима, самый молодой из экипажа, сдал дежурство, но уходить не спешил – сидел и прислушивался к диалогу.
– Мне кажется, он еще спал, – неуверенно сказала Хельга, вторая из явившихся на дежурство, – давайте я вернусь проверю. Вдруг ему плохо, тогда сразу к себе в медблок отведу!
Не дожидаясь ответа, она отключила магнитные подошвы ботинок, оттолкнулась от стены и, хватаясь за поручни, предусмотренные для передвижения в невесомости, ловко двинулась в сторону жилых капсул, откуда только что пришла. Весь экипаж знал, что медик Хельга неровно дышит к первому пилоту и с самого начала полета ищет возможности остаться с ним наедине. Хотя бы как с пациентом. Черноволосый красавец-пилот ее, однако, игнорировал.
Капитан вздохнул и переглянулся с третьим членом дежурного экипажа, биологом Ким Сян. Поскольку Хельга убежала, китаянке Сян теперь тоже некому было сдать дежурство.
– Ждем, – коротко заключил капитан и забарабанил пальцами по ручке кресла, развернувшись обратно к панели управления.
Через минуту в кабину, судорожно перехватываясь за поручни, вернулась Хельга и, обведя всех диким взглядом, сообщила:
– Игорь мертв.
Первого пилота перенесли из жилой капсулы в медицинский отсек. Хельга командовала процессом, и от волнения ее немецкий акцент стал особенно заметен.
Будить остальных троих членов экипажа не стали, справились вчетвером – капитан остался дежурить в рубке и заодно попытался выйти на связь с Землей. Мощная магнитная буря, начавшаяся на Солнце несколько дней назад, по-прежнему глушила линию, связи не было. Капитан оставил бесплодные попытки и вывел на экран перед собой трансляцию с видеокамеры в коридоре жилого отсека, чтобы наблюдать, как действует экипаж.
Входы в девять жилых капсул были чем-то похожи на гигантские соты, вытянутые по горизонтали, – восьмиугольные ячейки, расположенные блоком три на три. Нижний ряд начинался на высоте около полуметра от пола, стенки между рядами были с ладонь толщиной. Жилая зона каждой капсулы представляла собой восьмиугольную трубу, которая тянулась от входных створок вглубь на два с половиной метра.
Хотя называлось это «жилые капсулы», на самом деле они предназначались в основном для сна – невозможно полноценно жить в «ящике» высотой полметра, а шириной и длиной чуть больше стандартной односпальной кровати. Поэтому хотя в капсулах экипаж проводил по пятнадцать часов в сутки, но «жилыми» их называли только в отчетах.
В дальней от входа стенке предусматривался отсек, где жилец капсулы мог держать личные вещи, свой планшет с книгами, музыкой или играми, наушники и прочую мелочь для недолгого досуга во время пересменки. Нижняя полка отсека предназначалась для ботинок с магнитной подошвой – не в коридоре же их было бросать. Дверца отсека, конечно, откатывалась в сторону, а не распахивалась внутрь капсулы – на космическом корабле все было подчинено экономии. Экономилось пространство, экономились ресурсы.
Именно с этой экономией был связан режим работы экипажа – восемь часов дежурства, один час суммарно на две пересменки и все остальное время – сон. Во сне человек потребляет меньше кислорода, не ест, не конфликтует, не совершает ошибок. Одни плюсы.
Полноценную гибернацию еще не изобрели, хотя ученые на Земле выступали с заявлениями о прорывах в области замораживания живых организмов на длительное время. Но на людях пока эти технологии никто не проверял, а тем более на людях в космосе. Так что пока применялись надежные и проверенные временем обручи с генерацией мозговых дельта-волн, которые позволяли погружаться в глубокий крепкий сон на установленное количество часов.
Эту технологию вовсю использовали и в обычной жизни вместо снотворного – никаких побочных эффектов, крепкий сон и ощущение бодрости после пробуждения. Обручами их тоже называли по старой памяти, фактически для гражданского использования они могли иметь форму и обруча, и ободка, и разноцветной ленты с вшитыми микросхемами. Главное, чтобы датчики располагались на висках и был доступ к сенсору включения-выключения.
Понятно, что экипаж космического корабля использовал служебные обручи, без всяких украшений и изысков. Запрограммированы они были у всех на 15 часов сна и так же, как обычные обручи, не предполагали изменения настроек на промежуток меньше одного часа и больше 24 часов. Ограничения были связаны с физиологией – погружение в сон и выход из него на период менее часа вызывали головную боль, а сон больше 24 часов плохо сказывался на памяти и концентрации внимания.
Для функционирования космолета это был приемлемый вариант – смены по 8 часов равномерно делились на девятерых членов экипажа. В каждой тройке дежурных был пилот, который отвечал за курс полета и связь с Землей, механик, который контролировал работу двигателя и мог при случае починить мелкую поломку, и ответственный за системы жизнеобеспечения – эту функцию обычно возлагали на научный персонал, который никак не участвовал в управлении кораблем, но по прибытию в точку назначения должен был развернуть исследовательскую деятельность.
По большому счету, системы жизнеобеспечения работали автоматически и проверять их не требовалось, только формально делать отметку о том, что несколько раз за смену проверку проводил человек, а не автоматика. Поэтому на ученых возлагалась почетная миссия дважды за смену выдать дежурному экипажу подогретые консервы и следить за тем, чтобы час бодрствования был посвящен тренировкам на силовых тренажерах. Малоподвижный образ жизни и невесомость быстро приводили к мышечной слабости, поэтому ежедневная физическая нагрузка была обязательной.
Капсула Игоря находилась в третьем, самом верхнем ряду на высоте более двух метров от пола, но подняться туда в условиях невесомости можно было без проблем. Сложно было забраться в узкое пространство, половину которого занимало тело первого пилота, отстегнуть его от ремней-фиксаторов, которыми обязательно пользовались во время сна в невесомости, и затем вытащить в коридор, ни обо что не стукнув по дороге.
– Bitte[1 - Пожалуйста (нем.)], аккуратно, – взволнованно повторяла Хельга. Она вспотела и раскраснелась, светлые, почти белые брови и ресницы, резко выделялись на розовом лице, короткие светлые волосы торчали во все стороны, придавая ей вид безумного ученого из комиксов. Медик держалась за поручень на уровне первого ряда ячеек, забыв включить магнитные ботинки, и наблюдала, как худенькая Сян пробралась в узкое пространство капсулы, чтобы отстегнуть ремни, удерживавшие Игоря, и вытолкнуть его в коридор. Широкоплечая Хельга, как и мужчины, не годилась для этих манипуляций в стесненных условиях.
Снаружи капсулы тело готовы были принять Киприянов и Дима, страхуя его от ударов каждый со своей стороны. Сначала показались ноги первого пилота, затянутые в подштанники, потом выплыла нижняя часть спины – видимо, Игорь перед сном зафиксировался на условном «потолке» восьмиугольной капсулы. Защелки для ремней были на всех восьми гранях капсулы, так что позу для сна можно было разнообразить таким образом. Коридор был узким, поэтому принимающим пришлось согнуть Игоря пополам в пояснице, чтобы вытащить полностью. Руки тоже придержали мужчины, а голову аккуратно вывела в коридор Сян. Затем она оттолкнулась от края капсулы и выплыла оттуда сама, зависнув сверху над коллегами. Потом перебралась в сторону и спустилась на пол, включив магнитные подошвы. Бортмеханик и связист, также спустившись на пол, распрямляли тело обратно, готовясь переместить его к медицинскому отсеку. Внешних повреждений у Игоря не было видно, кровь не текла. О том, что он мертв, говорило только неестественно бледное лицо, которое контрастировало с ярко-красной линией «сонного» обруча, пересекавшего лоб.
Процессия с Хельгой во главе, мужчинами по бокам и замыкающей Сян скорбно проследовала в медблок, гремя магнитными ботинками по металлическим пластинам пола. Тело Игоря плыло в невесомости между ними.
В медицинском отсеке первого пилота зафиксировали на кушетке. По общей связи раздался голос капитана, наблюдавшего весь процесс извлечения и перемещения тела:
– Что с ним?
– Похоже на остановку сердца, причины пока не понятны. Я просканирую тело и голову в том числе, – сказала Хельга. – И нужно еще проверить записи с датчиков обруча.
– Дмитрий, забери обруч и проверь, – скомандовал Волков.
– Я сама! – резко подняв руку, Хельга остановила Диму, потянувшегося к голове первого пилота. Она аккуратно отвела в стороны с висков Игоря датчики обруча, сняла гаджет с головы потерпевшего и передала Диме.
– Хельга проводит сканирование, Дмитрий снимает данные с обруча, остальные ко мне, – сказал капитан.
Оставив медика колдовать с приборами, экипаж вышел из медблока. Сян и Киприянов направились обратно в рубку, а Дмитрий понес гаджет в мастерскую – небольшое помещение, где хранились инструменты механиков, мелкое подручное оборудование и заряжались ремонтные боты.
Ожидая подчиненных, капитан Волков задумчиво смотрел на расчерченный квадратиками экран, куда были выведены картинки со всех камер наблюдения на корабле. Он видел, что Хельга суетилась в медицинском отсеке, подключая мини-томограф для сканирования тела умершего, что Дмитрий почти дошел до мастерской, что Ким Сян и Киприянов идут по коридорам, при этом девушка шла впереди бортмеханика, поэтому на камерах они были в разных секторах-«окошках». Возле жилого сектора коридор был пуст, третья смена спала в блаженном неведении о недавних событиях.
Вдруг на одном из экранов капитан заметил дополнительное движение. Это был сектор недалеко от двигателей. В пустом коридоре маячила чья-то тень. Капитан щелчком кнопки развернул видео с этой камеры на весь экран и подался вперед, вглядываясь в нечеткое изображение. Дальняя часть коридора оканчивалась тупиком, обычно хорошо освещенным, но сейчас там царил сумрак, в котором явно вырисовывалась высокая фигура, более темная по сравнению с фоном. Фигура стояла, покачиваясь. Или это помехи пробегали по экрану? Солнечная буря иногда сказывалась на оборудовании корабля, хотя внешняя обшивка была хорошо экранирована от излучения светила.
Капитан до рези в глазах пытался разглядеть, кто это, заодно в уме перебирая трех оставшихся членов экипажа и прикидывая, кто мог нарушить режим: муж Сян, биолог Ким Донг, и робототехник Ксения были низкорослыми, это не мог быть кто-то из них, оставался второй пилот, Борис Ященко. Он был таким же статным и широкоплечим, как погибший Игорь.
В годы учебы – а они втроем с капитаном Волковым были на одном курсе космической академии – Игоря и Бориса иногда принимали за братьев, а со спины часто путали, тем более, что в академии курсанты все были коротко стрижены. После выпуска Игорь отрастил волосы максимально допустимой длины – до середины шеи на затылке и челку до бровей. Чтобы в невесомости волосы не стояли дыбом, он покрывал их каким-то специальным гелем, так что прическа у него всегда была безупречна.
По уставу космонавтам обоего пола предписывались короткие прически, потому что нелепые несчастные случаи, связанные с длинными волосами и окончившиеся смертью, уже вошли в историю космонавтики: неплотно прилегающий шлем из-за торчащих наружу волос, растрепавшиеся пряди под шлемом, попавшие в дыхательные пути, и тому подобное. После таких случаев прически стали регламентировать, а космонавтов, побритых налысо, прибавилось.
Второй пилот Борис стригся коротко, как в академии, так что теперь со спины их с Игорем легко можно было различить. Ну, и на лицо они не были похожи: у Игоря были впалые щеки и прямой нос, как у греческих статуй, а у Бориса лицо было круглым, с курносым носом и еле заметными веснушками.
Прикидывая, что могло сподвигнуть второго пилота нарушить режим, Волков продолжал вглядываться в экран. Внезапно скачком, без видимого перехода, фигура оказалась на несколько метров ближе, попав в освещенную часть коридора возле видеокамеры. Широкая спина в бежевом комбинезоне, который экипаж носил на борту, черные волосы до середины шеи. Человек обернулся и с широкой улыбкой посмотрел прямо в камеру. Это был первый пилот Игорь Бортников, которого только что мертвым отнесли в медблок. Улыбка на его лице в сочетании с неестественно широко открытыми глазами вызывала ощущение безумия.
Капитан быстро вывел на экран сетку с изображениями со всех камер и приблизил ту, которая показывала медицинскую секцию. Хельга подключила томограф и как раз медленно вела его над головой погибшего.
Взгляд капитана метнулся на изображение, которое транслировала видеокамера из того коридора возле двигателя. На экране было пусто. Тупиковая часть коридора была ярко освещена.
«Померещилось? Или камера барахлит?» – подумал Волков. Он решил прокрутить запись с этой камеры назад и проверить, что там транслировалось, но не успел. Подошли Сян и Киприянов и встали за его спиной, ожидая указаний. Волков еще раз обшарил глазами все окошки и убедился, что никто лишний по кораблю не перемещается. После этого он развернулся в кресле к подчиненным и, собравшись с мыслями, сказал:
– Связи с Землей по-прежнему нет. Нам нужно разобраться, что произошло с первым пилотом, поэтому я прошу вас рассказать о вашем последнем контакте с Игорем Бортниковым – что делал, что говорил. И вообще обо всем, что вам показалось подозрительным.
Сян передернула хрупкими плечами и сказала:
– Если честно, Бортников последние несколько дней вел себя как… – она запнулась и замолчала. Говорила она без акцента, потому что ее семья переехала в Россию, когда она только родилась, так что русский был ей как родной язык.
– Так! – капитан решительно поднялся, забыв, что магнитные подошвы отключены, и подлетел вверх почти на метр от этого резкого движения. Спохватившись, он нажатием кнопки на поясе включил ботинки и опустился обратно на пол. – Давайте будем разговаривать с каждым наедине. Киприянов, поручаю тебе временное дежурство в рубке, – бортмеханик сдержанно кивнул, – а Сян со мной пройдет в кают-компанию.
Вспомнив о странном видео, Волков добавил, обращаясь к бортмеханику:
– Валера, проверь записи по камерам возле двигателей за последние полчаса. Если найдешь что-то подозрительное, сообщишь.
Бортмеханик снова кивнул, сел к панели управления и защелкал клавишами.
Волков твердыми шагами направился в соседнее помещение, которое гордо именовалось «кают-компанией». Фактически для экономии пространства здесь в квадратной комнатушке размерами два на два метра размещались лавочки, привинченные к трем стенам из четырех, и примерно в середине круглый стол, прикрепленный к полу. Еще был экран на стене и небольшой встроенный шкаф для хранения планшетов и прочих мелочей. Здесь могли разместиться все девять членов экипажа, но собирались вместе они только один раз, после начала полета, когда обсуждали схему дежурств и другие рабочие вопросы. В пересменку здесь иногда играли на планшете в быстрые шахматы бортмеханик и второй пилот, да шушукались биологи Ким Сян и Ким Донг. Они больше всех переживали из-за того, что их поставили в разные смены. Но исключить из дежурной смены пилота или механика, заменив его вторым биологом, было нерационально. Это понимал и капитан, и супруги Ким, поэтому до конца полета им пришлось смириться с вынужденной разлукой.
Капитан пропустил Сян вперед, вошел в кают-компанию и, коснувшись сенсора на стене, закрыл дверь. Выехав из углубления, створка двери плотно прилегла к противоположной стене, изолировав кают-компанию от внешней среды корабля. В случае разгерметизации в каждом изолированном помещении можно было находится, пока не закончится запас воздуха. Такая же изоляция предусматривалась в медицинском секторе, в рубке управления, в мастерской и в жилых капсулах. Остальные помещения, включая кухню-столовую, не имели таких перегородок.
Капитан сел на узкую лавочку и разместил локти над столешницей, подперев переплетенными пальцами подбородок. Сян села напротив него и положила руки на столе перед собой. Пальцы ее также были переплетены, но это выглядело как судорожная попытка защититься. Вся ее поза выражала напряжение и страх.
Капитан Волков спросил:
– Сян, ты начала что-то говорить про Игоря Бортникова там, в рубке. Расскажи без лишних ушей. Нам нужно разобраться, что с ним случилось, поэтому любая информация будет важна.
Девушка помолчала, нервным движением поправила короткую челку, снова сцепила пальцы и, уперевшись взглядом в стол, начала говорить:
– Вы же знаете, что Бортников считает себя красавцем и у него очень высокое самомнение? Это не было проблемой при подготовке к полету, мы же жили всей командой в тренировочном лагере почти два месяца, все было хорошо. И после старта он вел себя нормально, и все полгода, что мы летим, никаких претензий к нему не было. Но последние несколько смен… – Сян со вздохом помассировала виски пальцами, скрестила руки на груди и прислонилась спиной к стене. – Его как будто подменили, – тихо сказала она.
– Продолжай! – подбодрил ее капитан.
– Дня три назад он предложил пообщаться поближе, но, конечно, мне это было неинтересно, и я отказалась. После этого у меня создалось такое впечатление, что он начал мстить и делать мне гадости. Причем это были какие-то тупые шутки – мог подкараулить и внезапно выскочить из-за угла, закидывал в мою капсулу какие-то промасленные тряпки. Залез в наш биологический планшет и стер последние записи. Детский сад какой-то! – Сян опять передернула плечами.
– Когда успевал? – недоуменно спросил капитан. – Мы же с тобой вместе сдавали смену и шли спать, а он заступал на следующую.
– Вот в пересменку и успевал, за вашей спиной, – отведя взгляд в сторону, сказал Сян. Потом снова взглянула капитану прямо в глаза: – Можете по записям камер проверить.
– Почему ты ничего не доложила? – тоже прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, спросил Волков. У него в голове не укладывалось, как взрослый мужчина, тем более пилот, у которого расчет действий идет на несколько шагов вперед, мог себя так вести.
– Надеялась, что он образумится.
– И долго собиралась ждать?
Сян пожала плечами:
– Наверное, еще пару смен. Если бы это продолжилось, рассказала бы вам.
– А мужу говорила?
– Пришлось сказать, но не все, – нехотя ответила девушка. – Донг сразу заметил, что у меня настроение плохое и начал выспрашивать, в чем дело. Я сказала только про то, что Игорь стер данные. Про все остальное не стала, чтобы Донг не вспылил.
Волкову было сложно представить невозмутимого китайца в гневе.
– Понятно, – задумчиво сказал он и, подчиняясь внезапному порыву, спросил: – Убить его не хотелось?
– Что? – опешила Сян.
– Ну, я же знаю, что ты каждое дежурство отрабатывала свою часть общей миссии – опыты с растениями по нескольким направлениям проводила, замеры делала, на Землю все отправляла. А он удалил результат твоей работы, – капитан поморщился, произнося это. Не верилось ему, что Сян рассказывает про его первого пилота, самого здравомыслящего и надежного человека на корабле. Так он всегда считал.
– Вы что, меня обвиняете в его смерти? – Сян встала. В ее голосе звенело возмущение. – Знаете, что? – Не найдя, что сказать, она с силой ударила по сенсору, открывая дверь, и, стуча магнитными подошвами, поспешила прочь.
В рубке она нос к носу столкнулась с Димой, который возвращался с результатом проверки «сонного» обруча Игоря. Капитан пригласил связиста в кают-компанию, кивком обозначив Киприянову, что тот по-прежнему за старшего в рубке. Закрыв дверь, капитан снова сел, подперев подбородок сцепленными пальцами.
– Докладывай, – сказал он Дмитрию.
– Все настройки обруча стандартные, в момент осмотра он находился в режиме ожидания после 15 часов работы, – связист поместил над столом красный обруч и подтолкнул его, чтобы тот начал медленно вращаться. Фокусы с невесомостью не надоедали связисту даже через полгода полета. – Включение и выключение последнего цикла прошло в штатном режиме, отметок о сбоях в системе нет.
– Перегрузки какие-то были за последние циклы?
– Нет, микросхемы в порядке, я выгрузил отчет за последнюю неделю – ошибок нет.
– Понятно, – капитан вздохнул и чуть оттолкнул обруч в сторону, чтобы тот не мешал смотреть на собеседника. – Дима, ты замечал странное поведение Бортникова в последние пересменки?
– Не припомню, – задумчиво сказал связист, – хотя…
– Говори!
