Я – сестра Тоторо
Ирина Сергеевна Богатырева
Сами разберёмся!
Тринадцатилетняя Велеслава ищет ответ на вопрос, кто она, и никак не может найти. Вот, например, мама… Мама – это мама. Она всегда знает, что правильно, а что нет. Вот папа – спортсмен, герой и настоящий друг. Вот брат Велька – волшебник, инопланетянин и маленький гений, что бы там ни думали о нём посторонние. А она? Что нужно лично ей? Быть собой – это очень трудно. Особенно когда ты самая обыкновенная. Не лучше ли превратиться из Велеславы просто в Валю и слиться с компанией ровесников? Заняться конным спортом всерьёз, а не просто любить «коняшек» на расстоянии? Может быть, тогда жизнь перестанет казаться такой непонятной и в ней наконец появится и настоящее дело, и настоящие друзья?
В 2019 году повесть заняла третье место во Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру».
Для среднего и старшего школьного возраста.
Ирина Богатырёва
Я – сестра Тоторо
© Богатырёва И. С., 2021
© Спиренкова Н. И., иллюстрации, 2021
© Дульцева Е. А., фото автора на переплете, 2021
© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2021
* * *
Моему мужу
Глава 1
– Первый, первый. Я второй. Как слышите меня? Приём!
Рация взрывается под ухом, шипит и плюётся. Она, конечно, пытается говорить шёпотом – точнее, это папа пытается, но кто-нибудь слышал шёпот рации?
Спросонок кажется – сейчас оглохну.
– Второй, я первый. Вас слышу. Приём!
Я тоже стараюсь говорить шёпотом, чтобы не разбудить Вельку. Впрочем, он никогда не просыпается ни от меня, ни от рации. Ну или делает вид.
– Получено задание – разведать территорию дислокации марш-броском. Как поняли меня, первый? Приём!
– Второй, вас понял. Приступаю к выполнению. Отбой.
Сейчас бы упасть в подушку, но нет. Задание есть задание. А по-простому: папа не будет ждать.
Стекаю с верхнего яруса кровати. Так, майка, легинсы… Носки, конечно же, потерялись. Вечно они в разных углах, эти носки. Папа говорит, одеваться надо, пока горит спичка. Вообще не представляю, как это делать: я и так как могу быстро одеваюсь и одежду заранее складываю возле кровати, разве что только вот носки эти чёртовы, и всё равно – не спичка, а целый коробок успеет сгореть, пока я оденусь, сделаю на голове хвост и выскользну из комнаты.
В ванную, холодной воды на лицо, скорчить рожу отражению – у, засоня! – и вперёд.
– Второй, второй, я первый. Приступаю к выполнению. Как слышите меня? Приём!
Это значит, я вышла из подъезда, иду к спортивной площадке. И голос уже не такой хриплый. И глаза почти разлиплись.
– Приступайте.
Даже по рации слышно – папа запыхался. Разминается: приседания, подтягивание, бег на месте, вот это всё. Я подключаюсь: растяжка, приседания, наклоны… Тело скрипит и сопротивляется. Не проснулось ещё.
– Первый, второй приступает к выполнению задания, – говорит папа уже без рации, просто оборачивается ко мне и говорит. И улыбается. Суперагенты, конечно, не улыбаются, когда идут на задание. Хотя… Мой папа вот, например, улыбается.
– Вас понял, – говорю, набрав в лёгкие воздуха, и поднимаюсь из планки.
А папа уже бежит по дорожке, и мне надо за ним. Не чтобы не отстать – я всё равно отстану, за ним не угнаться. Просто задание есть задание. В смысле понятно – это всё папа придумал, чтобы я не отлынивала от пробежек. Продолжает со мной играть, как с маленькой. Но, если честно, я не против, раз ему так нравится. На самом деле я тоже люблю с ним бегать, особенно сейчас, когда мы переехали и можно не по полю за школой круги нарезать, а убежать в настоящий лес.
Мы переехали недавно. Ещё двух недель нет. Ну, то есть мы давно готовились, конечно, а родители вообще говорили об этом год, наверное: им очень не нравилось, где мы раньше жили, – там тесно и машины сплошные, а папа хотел, чтобы было где гулять. И поэтому они стали продавать нашу старую квартиру, и к нам постоянно ходили какие-то люди, цокали языками. Нам было, конечно, грустно, и на родителей я злилась: мне совсем не хотелось переезжать. И папа всё нервничал, потому что не мог подобрать что хотел. Пока наконец не нашёл, и мы поехали все вместе – смотреть.
Это было в феврале, и мы, если честно, тогда ничего не поняли. По крайней мере, я ничего не поняла. Квартира была пустая, какая-то обшарпанная. Пахло в ней непонятно чем, но не по-нашему. Но папа был счастлив. Бегал по комнатам, хлопал дверьми и окнами, показывал нам всё. Как будто мы сами не видели: ну да, кухня, ну да, ванная. Ну да, зал большой, это прикольно. И детская тоже немаленькая. «А главное – смотрите! – окна в парк!» – папа замер перед самым большим.
Я подошла. Посмотрела тоже. Слякоть была тогда и вечер, ничего не видно – парк, не парк. Торчат какие-то чёрные деревья, блестит под ними лужа. «Грязь сплошная», – сказала мама. «Ты ничего не понимаешь! – сказал папа, уходя за ней в другую комнату. – Человек – существо природное. Ему без природы нельзя. У каждого человека должен быть свой лес, – долетало из-за открытых дверей. – А если не лес, то хотя бы парк». – «Ты в парке, что ли, жить собрался?» – «Нет! Но если у человека есть свой лес, у него вся жизнь идёт по-другому: ему есть куда возвращаться. Ты понимаешь?» – «Пол сам будешь каждый день мыть, когда из леса своего станешь возвращаться», – говорила мама, и эхо таскало её голос по пустым комнатам. Но всё равно по этому голосу было понятно, что квартира ей нравится.
А мы с Велькой стояли у окна, прилипнув лбами к стеклу, и смотрели в блестящую черноту. Точнее, я смотрела, стараясь понять, нравится мне тут или нет. А Велька ничего понять не пытался. Он чертил пальцем по пыльному подоконнику и что-то болтал на своём языке. Просто он такой. Странный. Мама говорит – особенный. Это она его не понимает и придумывает всякое, чтобы самой себе объяснить. По-настоящему Вельку только я понимаю. Но не говорю об этом никому. Даже маме. Зачем?
«Вечер, – сказал тогда Велька не оборачиваясь. Точнее, он, конечно, сказал „веер“, но я-то сразу поняла, что он имел в виду. – Веер, иди ме!» – крикнул звонко, аж стекло завибрировало у меня подо лбом.
И я сразу увидела, что он хочет сказать: вечер, мы сидим вместе. Мы уже живём здесь, в этой пустой пока квартире, сидим вечером, пьём на кухне чай и болтаем. И Велька смеётся и расставляет по столу своих динозавров, а за окном – вот так же слякотно, темно, и вода блестит под деревьями. Но не странно и непривычно, как сейчас, а знакомо и приятно. И смотрит на нас оттуда, снаружи, что-то большое, тёплое и любимое. «Наверное, парк», – подумала я, и сразу мне стало спокойно от того, что мы переезжаем.
И подумала, что нам, по сути дела, повезло.
Но как нам на самом деле повезло, я поняла только потом. Когда мы с папой стали бегать по утрам, и он открылся, наш парк, и зазеленел в лицо всеми своими деревьями, зашелестел, зашумел, заблестел прудами – вот как сейчас.
Фух, хочется остановиться, но нельзя. Папа говорит: если побежал, беги, хочешь – сбрось темп, но беги, дыхание не сбивай. Вот я и бегу.
По дорожке, по тропинке, мимо кустов, под веткой нагнуться, в оглушающих запахах леса, травы, влажной земли – под ногами чаф-чаф, в лужу – прыг, брызги на штаны, а я уже дальше, дальше! Вон мостик через овражек, в овражке стоит чёрная, страшная вода, жуть, в таких кикиморы водятся, а с берега птица какая-то – ф-ф-фыр! – и в сторону, и наверху что-то уже стрекочет. Люблю это место, дикое, мрачное. Дорожка вьётся вдоль оврага, дубы растут вековые, корни у них – с мою руку, торчат из земли, только перепрыгивай. И пахнет – лесом, пряным, прелым, ах!
Жаль, жуткое место быстро кончается. Вот сейчас выскочу к первому пруду – и там папа. Далеко, на другой стороне, или уже сворачивает ко второму пруду, но я его успею заметить. Папа бегает быстро, носится как метеор, говорит мама. Мы когда за школой бегали, там, где раньше жили, нормально было: я – один круг, папа – два, я – два, папа – четыре, я – четыре, папа – чуть ли не десять. И ещё что-то кричит мне, подбадривает, когда сзади нагоняет. Проносится мимо – настоящий метеор. Поэтому здесь мы завели рации. Чтобы не теряться.
Но у пруда папы нет. И у второго тоже. Странно. Мы уже неделю так бегаем, и он всегда здесь мне встречается. Ну ладно, не всегда. Иногда – вон там, на третьем пруду, где детская площадка и красный кораблик.
Бегу туда. По хрустящей, посыпанной крупным красным песком дорожке, вниз – к кораблику. Тут лодочная станция, можно лодки брать, но мы ещё не пробовали, хоть папа и обещал. А дальше – настоящий лес, и туда я пока не совалась. Он большой и, кажется, мрачный. Может, папа там?
– Второй, второй, я первый. Как слышите меня? Приём!
Рация трещит, но не отзывается.
– Второй, я первый. Сообщите о ходе операции. Приём!
Нет ответа. Сплошной треск. Останавливаюсь. Всё равно дыхание сбито. Оглядываюсь. Куда же он мог побежать?
– Второй, сообщите ваши координаты. Приём!
Координаты обычно сообщаю я, потому что это меня папа обычно ищет, когда отбе?гал своё. А вот чтобы я искала папу…
Фу, как это, оказывается, неприятно – потерять кого-то. Или потеряться? Без разницы, всё равно противно. Вроде всё нормально: парк, солнышко, люди бегают, с собаками гуляют, но уже не так, как было только что. И собаки какие-то стрёмные. И люди подозрительные.
– Пап, ну ты где?
И тут рация как будто ломается, и папа оттуда:
– Кроль, я пожар тушу.
– Пожар? Какой пожар? Второй, поясните. Пап, я не поняла.
– На конном дворе. Это слева, как домой идти.
Что ещё за пожар? Это он опять придумал? Какой конный двор? У нас в парке?
Но тут я поднимаю голову и сразу вижу: над деревьями валит густой чёрный дым. Как раз там, где папа сказал, – как домой идти, слева.
Ох, если б я так каждое утро бегала, как в тот момент стартанула, меня можно было бы на Олимпиаду отправлять! Чёрные клубы валят в голубое небо, и сердце колотится как бешеное. Так и представляю, что горят какие-то конюшни, ржут в стойлах и бьются кони, и мой папа – один среди всего этого, в снопах искр и пламени, борется с огнём, открывает двери, выпускает лошадей, и, обезумевшие, они выносятся наружу, сбивая папу с ног…
Папа! Я с тобой! Я уже бегу!
Мимо прудов, по дорожке, в лес, через заросли, под веткой пригнуться… выныриваю – поляна. Кругом деревья. Куда теперь? Оглядываюсь. Дым в другой стороне. Чёрт! Назад, через заросли, по тропинке, под кустами, вылезти на дорожку, повернуть…
Вот оно!
Посреди леса – огромный белый шатёр, как дом. Нет, как два дома. Он из плёнки, как на теплицах, и вот она-то и горит. Точнее, дымит и ужасно воняет. И папа тут. Правда, я его не сразу замечаю. Он такой маленький по сравнению с этим белым. И что он делает, тоже не сразу понятно. Потому что огня нет. Он не бушует, не полыхает, а так, небольшие сполохи пробегают по плёнке. И кажется, будто она сама собой исчезает, только остаётся чёрный обугленный край. А папа рвёт горящие куски и топчет, рвёт и бросает на дорогу. При этом машет руками и прыгает. Всё это выглядит нестрашно, несерьёзно и даже не очень мужественно.
– Пап, тебе помочь?
– Кроль! – Оборачивается. Взмок весь, хуже чем на тренировке. Но, кажется, он мне рад. – Видишь забор? Там конюшня, люди должны быть. Беги, позови кого-нибудь. Скажи, пусть несут, что у них там: лопата, вилы, грабли! Сбить надо!
И показывает наверх, где всё выше и выше обугливается и плавится плёнка и валит дым.
И я снова бегу.
Забор, забор, чёрные прутья. А вот и калитка!
Заперто.
– Эй, люди! Есть кто-нибудь?!
За забором идиллическая картинка: какие-то домики, вдали – загончик, клетки с кроликами, воробьи летают, клюют что-то с земли. Как будто в ста метрах отсюда пламя не поедает белый купол. Не валит в небо дым, и папа не прыгает на куски обугленной плёнки. Один!
– Есть кто живой?! Пожар!
Если честно, я терпеть не могу кричать. В смысле, привлекать к себе внимание. Я себя в таких случаях так чувствую – ну, как будто я совсем маленькая и мне очень страшно, и никто-никто мне не поможет. Я один раз, когда мы с папой в лесу были, заблудилась, так даже не смогла «ау!» крикнуть. Просто бегала там, пока не услышала, что он меня зовёт, а сама ничего сделать не могла.
Но тогда – это давно. А сейчас совсем другое. И делаю я это не для себя.
– Помогите! Пожар! – ору и хватаюсь за решётку, трясу калитку изо всех сил, так что забор начинает гудеть. Если там кто-нибудь есть, он точно должен от такого проснуться.
И правда: выскакивает из дальнего домика заспанный мужик, смуглый, темноволосый и лохматый.
– Э, что случилось, а?! – кричит с акцентом.
Будь всё по-другому, я бы его обязательно испугалась. Но разве я бы стала так себя вести, будь всё по-другому?
