Карина Василь "Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов"

Рассказы кратко описывают фантазию и повседневность, сказку и философские мысли автора. В подборке «О моём городе» автор описывает свой родной город, в котором родилась, и мысли о нём, претерпевшие изменение со временем. Стихи – графоманская попытка выразить себя рифмованными строками. К сожалению, не слишком удачная. Часть рассказов сборника ранее публиковалась в книге «Непубликованная философия». Книга содержит нецензурную брань.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательские решения

person Автор :

workspaces ISBN :9785006084346

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 16.11.2023

ФИЛОСОФСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Запрокинь голову кверху и

посмотри детским взглядом в

бездонную голубизну неба: тогда

при всем своём опыте взрослого

человека ты поймёшь, сколь

ничтожны твои потуги на власть

и богатство, сколь ничтожен ты сам

при неповторимом совершенстве

создателя.

«Непубликованная философия»

Белые берёзы с зелёной листвой на фоне ослепительно голубого неба. Листья всё ещё свежие, блестящие от сока, которым они были омыты ещё неделю назад, находясь в коконе почки. Пьянящий воздух, напоённый мёдом распустившихся цветов, в котором смешались вишня и черёмуха, липа и сирень. И солнце, которое греет один бок, и ветер, холодящий другой. Умиротворение и радость. Не хочется думать ни о чём плохом. Я понимаю, это эгоизм. Когда на свете есть люди, умирающие от жажды, терзаемые голодом и живущие без крыши над своими головами, но… Если бы те, кто держит в руках автомат или бомбу на поясе, если бы те, кто росчерком пера меняет ландшафт и судьбы, словом, если бы те, кто стремится только к власти и богатству, хоть раз подняли голову к бескрайней лазури и при этом у них нашёлся час, полчаса, чтобы понять: ты никто в этом мире, твоя религия, цвет кожи и политические взгляды ничто в этом мире, твои дела, планы свершения – песок в этом мире, может тогда этот мир перестал бы хоть на день уничтожать себя. Ведь за 10 тысяч лет «цивилизованной» истории человека едва ли найдутся лет 100, когда бы на всей земле не лилась кровь. Ну, не на западе – так на востоке, ну не на севере – так на юге. А чтобы вообще везде была мирная тишина и глобальное понимание своей ничтожности… Нет, человеку свойственна животная часть, толкающая его убивать, и несовершенная божественная, наделяющая непомерным эго и необоснованным самомнением. Всё это создаёт жуткую смесь глупости. И нет надежды, что следующие 10 тысяч, 20 тысяч, 50 тысяч лет каждый человек поднимет голову к небу и поймёт, насколько его копошение бессмысленно.

А ветер трепал листья на деревьях и опьянял медовым запахом голову. Жизнь идёт. И солнце скроется за горизонтом. И горизонт поменяет очертания. Только человеческая глупость, замешанная на эгоизме и самомнении, останется неизменной.

ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ

Основной философский вопрос всех школ всех времён и народов: в чём смысл жизни? В чём смысл жизни человечества вообще? Не отдельного человека, соседа Васи Петрова или однокурсницы Маши Ивановой, а человечества в мировом, вселенском пространстве? Кто-то скажет, в продолжении рода. Но разве это так? Первый рождает второго, второй – третьего, третий – четвёртого, четвёртый… и так до бесконечности. Это не смысл, а бессмыслица. Таким же вопросом задавался Мозг в книге З. Юрьева «Башня Мозга» – к чему, зачем постоянное воспроизведение себе подобных? Ну, слез человек с дерева, отпал у него хвост, увеличился объём мозга и усложнилось его, мозга, строение. И что? К чему это всё? Даже, если человек отрастит себе крылья в процессе эволюции или вмонтирует себе в мозг системный блок компьютера – какова конечная цель всего этого? Строя дом этаж за этажом, человек преследует цель – жить в нём (работать, сдавать в аренду, прятаться от кредиторов, хранить хлам или свои тайны – всё равно). И, когда воспроизводится очередной этаж, человек знает, что конечная цель – крыша. И возможность воспользоваться тем, что построил. Нужно переделать – сносятся стены, и этаж строится заново. Но конечная цель остаётся неизменной – крыша. То же относится и к любой работе. Но в чём смысл бесконечного воспроизведения? А может смысл в другом – в процессе? В самой жизни человека? В том, что он делает с рождения до могилы? Может, не надо искать чёрную кошку в тёмной комнате в то время, когда её там нет, а попытаться понять, почему нет и зачем её искать вообще?

Считается, что философскими, отвлечёнными вопросами задаются люди, которым нечего делать вообще (словом, от безделья) или которым лень работать руками. При физическом труде посторонним умозрительным мыслям трудно пробиться. Может всё так и есть. Но неужели, глядя перед сном в чёрную пустоту неба, где «всё великое земное рассыпается, как дым», никто и никогда не задавался вопросом: а зачем это всё? И из тех, кто всё-таки задавался, на вопрос «в чём смысл жизни» не ответил никто. И тогда были попытки конкретизировать: «в чём смысл вашей жизни», но это не более, чем уловка от нежелания признать своё незнание. И если вас посетит этот вопрос – вдруг, когда-нибудь, внезапно, – может, ответ на него будет, что смысл жизни – в самой жизни? В том, что она есть, в том, что она проходит и не прекращается, в том, что вы можете в ней существовать?

РАЗМЫШЛЕНИЯ ЗА СИГАРЕТОЙ НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

6 ноября, пятница

Унылая осенняя погода ноября… Серое небо на востоке прятало за серыми же тучами и туманом белый диск солнца. Лес под ним уже был гол. Чёрные стволы деревьев и ветки под музыку «Падшего» группы Маврина навевали мысли о крестах на кладбище. Над головой в контраст в белой дымке редких облаков голубело небо, давая надежду. Одинокий тополь, ещё покрытый листвой, стоял как маяк в океане голых деревьев и серых домов. Снега в этом году в ближайшие дни не предвиделось, хотя иней покрывал остатки травы у домов, а ледок, тонкий и ломкий, сковывал лужи. Погода навевала сон, смерть и забвение. Однако островки голубого неба легкомысленно вклинивались в эти мысли. Всему, что есть начало, есть и конец. Который есть новое начало. Мир находится в движении, круговороте изменения состояний. Так может человеческая смерть – это действительно не конец, а лишь изменение формы жизни? Формы, которая недоступна современному сознанию человека? И сможет ли человек с его несовершенным сознанием постичь, что есть по эту или ту сторону его жизни? Сможет ли вспомнить когда-нибудь, что было до его рождения?

Поднявшееся солнце властно предъявило свои права, озаряя землю своими лучами, которые, пробившись сквозь тучи и рассеяв туман, дали прохладное тепло. Жизнь сменяла умирание. Круговорот жизни вошёл в новую фазу: лето-зима и день-ночь – это не смена хорошего или плохого. Это целесообразность жизни: чередование работы и отдыха, работы по возрождению и отдыха от жизни. Это целесообразность жизни. Жизнь есть и в умирании, смерти. Ничто не конечно.

Солнце разогнало тучи, и яркое голубое небо отменило на время умирание утра в туманной дымке. Жизнь продолжалась, а умирание на время приостановилось.

ФИЛОСОФСТВУЯ НА НОЧЬ ГЛЯДЯ

Вместо предисловия. Это не крик души, не отчаяние хронического неудачника, не равнодушие депрессивного нытика. Это, скорее, итог жизненных наблюдений. Замкнутый круг размышлений и выводов, усталость человека, понявшего беспомощность смысла своей жизни. Всего лишь капля в океане, в космосе чужих жизней. И не надо жалеть автора, сочувствовать или мотивировать и снисходительно поучать. Вы проживите эту жизнь. Да и тогда вы имеете право судить только себя. Автор не судит никого. Это просто монолог. Слова. Которые ветер.

Я всю жизнь существую, как будто за стеклом. Она проходит мимо меня, моя жизнь. Я видела чужое счастье. Но когда счастье пришло ко мне, я даже не успела этого осознать, настолько оно было мимолётным и эфемерным. Да и было ли оно? Я видела чужую любовь. Но сама любить не способна. Нет, я испытывала всплеск чувств, ураган эмоций, которые по незнанию называла любовью. Я была верна и преданна. Но всё это проходило. С болью, слезами, депрессиями, но уходило, не оставив даже сожаления, что всё было, так или иначе. Разве это любовь? Мне говорили, что меня любили. Но предавали чаще, чем я могла этому удивиться. Я видела чужое богатство, когда оно считалось само собой разумеющимся. Но сама я всегда считала гроши и жила в сарае. Который как ни убирай, дворцом не станет. Даже на нормальное жильё походил мало. Я видела чужие «отчёты» о турпоездках, восторги от узнавания нового. Но когда я сама всего на полтора дня вырвалась из рутины будней, мне пришлось за это платить непомерную цену. Я училась там, где не хотела, я жила с тем, с кем получилось, я работала там, где удалось. А моя, моя жизнь проходила мимо меня. И пила я, и в падала в депрессии, из которых выходила сама, потому что некому было помочь, самолично и индивидуально. Но всё равно, вырваться из-за этого стекла я не могла. Говорят, человек ко всему привыкает. Так почему же я не могу привыкнуть за столько лет быть всего лишь созерцателем своей жизни? Почему я хочу прожить её сама? И почему, черти бы меня взяли, у меня это не получается? Нет ответа. Я кричу, но меня не слышат. Я бьюсь в это стекло, но никому до меня нет дела. Я одна. Я всегда одна. Сколько бы людей ни было вокруг меня. Я всегда «на потом». Я всегда могу подождать. Обо мне всегда можно забыть, меня можно проигнорировать, мной можно пренебречь. Я всё вынесу. Ведь это я. Не люблю привлекать внимание и быть на виду. И меня можно засунуть в стеклянный куб и прожить мою жизнь перед моими глазами. И это я вынесу. Один вопрос: во имя чего? А я отвечу: потому что, будь я проклята, у меня такая натура. Если кто-то должен всё время быть на чужих глазах, то кто-то должен быть и за чужими спинами, в углу, в тени. Если кто-то привлекает к себе внимание, то кем-то надо и пренебрегать. Если кто-то живёт, как хочет, то кто-то должен жить и чужой жизнью. Или не жить вообще. Это не комплекс жертвы. Какая жертва, если человек борется? Против обстоятельств, против судьбы, рока, неудач… Но если всё и всегда напрасно? Если все попытки наталкиваются на стены стеклянного куба, которые прочнее железобетонных? Если видимость твоей свободы это только то, что ты не видишь стен своего стеклянного куба? Синдром неудачника? Тоже нет. Ведь изначально ты настраиваешься на победу. И что в сухом остатке? Чужая воля, которой плевать на твои желания. И что с этим делать? Смириться. Потому что она всё равно тебя переломит, перемелет и сделает так, как надо не тебе. Всё равно сделает так, как желает, а не как ты хочешь. Потому что ты даже не винт в этом механизме. И твоё смирение или бунтарство ровно ничего не значат и не стоят. Депрессия, в этом случае, не выход. Но результат.

Философами становятся не от того, что в жизни всё плохо. От этого становятся циниками и мизантропами. Философами становятся от осознания жизни. Собственной. А поскольку она у каждого своя, то и философских школ множество. И ни одна не является истинной. Ибо «Правды нет на земле. Но и выше её тоже нет». Есть целесообразность. А она не считается ни с чем. И бесполезно что-то предпринимать – всё предопределено…

ФИЛОСОФСТВУЯ ПОД ХЛОПЬЯМИ СНЕГА

Зима… Тихий вечер… Хлопья снега задумчиво падали на влажную дорогу и пушистые сугробы. Приятный холод ласкал лицо. Жёлтые пятна фонарей сбивали ленивый танец снежинок, которые балетом крутились вокруг тусклого пятна света. Мерный гул машин постепенно затихал, оставляя морозный воздух тишиной стекла Чёрное ясное небо подсвечивалось точками звёзд. Размытая луна казалась пятном на чёрном поблёскивавшем шёлке. Снег не хрустел под ногами. Он тихо стелился мягким ковром и назойливо налипал, как отставленный любовник. В темноте наступающей ночи он сверкал и искрился под лучами фонарей, поднимая настроение. Воздух был прозрачен и свеж, тишина – ненавязчивой и, казалось, что она вот-вот разобьётся со звоном хрусталя. Холод был приятен и мил. Всё вместе с чёрным шёлковым небом и тусклыми пятнами фонарей навевало на философские мысли. Например, в чём смысл жизни? Рождая и умирая, человечество крутит бессмысленную карусель – зачем? Строя новое, разрушая старое, открывая неизведанное, забывая, вспоминая – во имя чего это всё? Зачем жить, если в итоге умираешь? В чём смысл жизни человечества? В самой жизни. Чтобы слышать хрустальный холод тишины и задыхаться жарким летом от палящего солнца. Чтобы видеть звёзды ночью на шёлке неба и яркое жёлтое солнце днём на его исчезающей лазури. Чтобы трогать снег руками, ловить ртом снежинки, промокать под летним дождём и пытаться ухватить радугу. Какая разница, зачем живёт человечество, если оно живёт? Если есть минута смотреть на ленивые хлопья снега и маленькое пятнышко тусклой луны, которая становится большой и яркой летними прохладными ночами. Если у тебя ещё остались чувства удивляться природой и подмечать её маленькие сюрпризы. Если ты есть. Если ты можешь ненадолго отрешиться от грязи и боли мира, если ты способен ещё понимать взгляд животных и звуки природы, если ты можешь поднять голову и увидеть не только подлость человеческую но и великий и необъятный замысел бога – жизнь.

ФИЛОСОФСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ПРИ ВЫКЛЮЧЕННОМ СВЕТЕ

Однажды вечером отключилось электричество, и город погрузился во тьму. Если бы это было летом – никто бы не обратил внимания. Но это был хмурый ноябрьский вечер, когда уже темнеет не вовремя, когда по небу быстро бегут тучи, нависая над головой, а надоедливый дождь со снегом так и хочет исколоть лицо. В это время лучше всего сидеть у камина, глядя на огонь, слушать, как тикают часы с вечно не вовремя кукующей кукушкой, и пить горячий чай с тёплыми пышками или тортиком, любуясь умирающим закатом за окном. Можно, конечно, и коньяк с лимоном, рассматривая янтарную жидкость на фоне огня, наблюдая умирающий закат за окном. Но уж точно не ходить, нога за ногу, под пронизывающим ветром. Можно было бы почитать, но света камина недостаточно, чтобы погрузиться в мир, созданный автором, Остаётся создавать свой – мечтать. Или вспоминать прошлое. Ведь каждому есть, что вспомнить. Какое оно было – прошлое? Вспоминаешь ли ты его с радостью или печалью? Всё ли в нём было так, как ты задумывал, когда оно ещё было будущим?

Часы прабабки кукуют глухо…
В воздушных замках тепло и сухо.
А город полон сплошных дождей,
Ничейных кошек, чужих друзей.

…Был город пасмурен, и зол, и сир,
И было в городе все не так,
А я мечтала исправить мир,
Но, слава Богу, не знала, как.

Вдруг где-то забормотало проснувшееся радио на оживших батарейках, разрывая накрывающую печаль и подкрадывающуюся депрессию. Жизнь не стоит на месте и не заканчивается с наступлением темноты. За каждой ночью приходит утро, за зимой – весна. И снова: пока ты жив – не время умирать, не время жалеть себя.

Я как заложник долга
Расстрелял свой страх.

Бой продолжается,
Мой бой продолжается.
Мой бой…

ПАЛОМНИКИ И СВЯТИТЕЛИ

наблюдения из времён антиалкогольной кампании

По улице, чуть пошатываясь, идёт человек. Глядя на него, всякий русский своим опытным глазом может определить, что этот прохожий свято чтит национальные традиции, и раз в день, а то и по нескольку раз в день восхваляет Бахуса вместе с Дионисом. Соседи по квартире или лестничной клетке часто слышат его утренние, обеденные и вечерние молитвы. Иногда, правда, доходило до того, что святого человека посещал бес, и его (беса) вместе со святым грешником приходилось изгонять архангелу в голубом мундире, которому, правда, вместо крыльев по недосмотру выдали погоны. В наше смутное время, когда всё принимает массовый характер, одинокие святители храма Бахуса идут на паломничество в Мекку Бахуса. И возле неё выстраиваются длинными шеренгами, обмениваясь впечатлениями, подпольной информацией и передавая из уст в уста сведения о постановлениях правительства, которые оно примет завтра или через неделю. У храма Бахуса можно купить что-либо и что-либо обменять, например, новые ботинки на старую телогрейку или дедушкину дачу на папину машину. В этом своеобразном паломничестве можно заново одеться, завести друзей или потерять их. Но святители храма Бахуса чтут свои традиции: они ждут, чтобы паломников было как можно больше – на весь город чтобы растянулась их разношёрстая и разноголосая шеренга. Паломники могут стоять хоть весь день, если они уверены, что концом стояния будет драгоценная награда. Тогда с ликующим видом и с радостным, но несколько помятым лицом, они продираются сквозь толпу таких же паломников, прижимая к груди как детей своих бесценные бутылки с водкой и вином, которыми они постарались запастись впрок. После столь долгого стояния они выходят на улицу и продают свои приобретения, приобретая некий капиталец. Большой или маленький – это у кого какой аппетит и размах. Другие же паломники, продираясь через очередь, выходят, деловито оглядываясь и встречая своих недавних товарищей сочным русским языком, понятным всякому русском, но почему-то не понятным иностранцам, изучающим русский. Затем, в уголке, где их не видит ни жена, ни милиция, которая, в сущности, та же жена, только в мундире, они делят свою добычу с бедолагами-паломниками, которым не досталось на их долю. Дальше паломники хором признаются друг другу в вечной дружбе, и расходятся кто по домам, а кто к другим паломникам. Тех, которые пошли по домам, в этих домах встречают их законные амуры со скалками. После чего в тех самых домах происходит иное действо, свидетелями, вернее, слушателями которого являются соседи. Более покладистые, вежливо просунув голову в дверь к соседу, просят говорить потише. И в награду за миротворчество в них летит кастрюля, бутылка или даже стул. Соседи, которые не хотят мириться с произволом в соседней квартире, звонят в милицию. С приходом милиции буйные супруги судорожно мирятся и с извинениями говорят, что милиция ошиблась. Иногда разгневанная супруга выталкивает своего ничего не понимающего по причине алкогольного кайфа в голове мужа в руки закона в синей фуражке. Но на следующий день в её душу селится сомнение и отчаяние, и она спешит потребовать своего мужа, гневно упрекая закон в том, что он хочет преждевременно сделать её вдовой.

Стыдно говорить мужчине, что он пьёт. Он никогда не пьёт и не «нализывается» – он вливает силы в свой организм. Иногда он может перестараться. Но это не его вина. Просто силы оказались чересчур крепкими, а вливание – энергичным. Часто подзаправившиеся силачи сносят с места всё, что попадается на их пути, не испытывая при этом ни усталости, ни боли от полученных травм различными падающими кирпичами или массивными брёвнами. Наутро эти мужчины становятся самими собой и ничего из вчерашних приключений не помнят. Иногда этих перегрузившихся людей вежливо или не очень берут за руку и отводят омыть, преклонить голову и слегка подлечиться туда, откуда, уходя, они ещё больше хотят того, от чего их пытались лечить. И они снова становятся в шеренгу паломников, которой не видно конца.

Неисповедимы пути твои, господи! И узнать, кончится ли этот путь, простым смертным не дано. Хотя, как говорит пословица, всё, то ни делается, всё к лучшему. Даже, если это лучшее еле брезжит за холмами.

РАССКАЗЫ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ

КАТАРСИС. ОЧИЩЕНИЕ

Я очнулась и поняла, что стою и блюю около какого-то куста. Что я здесь делаю, я догадалась. Но как я сюда попала, кто я, для меня было покрыто мраком. Рядом со мной какая-то женщина что-то говорила, придерживая меня за талию.

– Ты кто? – спросила я в перерывах между извержениями.

– Ну допилась, – брезгливо сказала она. – Катерина я, прислуга ваша. Мы с вами вместе на этот долбанный приём ездили.

Прислуга… у меня есть прислуга?

Я оглядела себя. Босоножки на шпильках – одни ремешочки и стразики, ходить неудобно, короткое блестящее платье, дорогой маникюр, кольца с огромными камнями. Я потрогала шею – так и есть: здоровенное колье, наверняка золото и брильянты. Да что такое?

– Где мы? – хрипло спросила я, утирая рот рукой. Катерина удивлённо подала мне салфетку.

– Около вашего дома, милочка.

Я оглядела огромное здание. Мы находились внутри какого-то здорового куба с редкой зелёной площадкой и чахлым кустом посередине, который я оросила содержимым своего желудка. По углам квадрата располагалось четыре двери с трехзначными номерами и буквами. Я недоумённо переводила взгляд с кованой решётки на одной, на аляповатый греческий стиль на другой. Третья была просто серой дверью, только матово поблёскивала. Четвёртая выглядела полным отсутствием вкуса – опошленный рококо сверкал золотым напылением. Я недоумевала.

– Ну что, идём домой? – снисходительно сказала Катерина. – Или ещё тусить? Ночь ещё не закончилась.

– Тусить? А разве мне не надо завтра на работу?

Катерина странно на меня посмотрела и презрительно процедила:

– Да вы уже лет семь нигде не работаете. Ваша основная работа – раздвигать ноги перед своим папиком, да его побрякушки на себя вешать, чтобы все видели его богатство.

Я была потрясена. Я содержанка? Нет, мне срочно нужно отдохнуть. В моей голове пусто, как будто я очнулась после глубокого наркоза. Пустота и темень.

– Идём домой, – глухо сказала я. – В ту дверь, – Я указала на дверь с кованой решёткой. – только что зашла женщина. Она нам ничего не сказала. Значит это не наш дом. Эта, – Я указала на дверь в стиле опошленного рококо. – демонстрирует полное отсутствие вкуса. Вряд ли бы я это допустила. – Осталось две двери – вычурная греческая и как Форт-Нокс.

В это время простая стальная дверь открылась, и из неё вышел пузатенький мужчина в дорогом костюме. Он пикнул сигнализацией, подошёл к огромному джипу, сел и уехал. И всё это сопровождая подозрительными взглядами на нас.

– Значит, нам туда, – указала я на греческое золото. Витиеватые цифры – стилизация под греческие буквы, плясали у меня перед глазами. Я направилась туда. Катерина подхватила меня под руку и медленно, но настойчиво повернула к пошлому рококо. Затем настойчиво, но нежно потянула меня туда.

– Не замечала за вами раньше склонности к розыгрышам, – сказала она. На её лице я видела досаду.

– Неужели я живу здесь? – спросила я, слабо упираясь.

– Сами убедитесь.

Она приложила мою ладонь к золотому квадратику в обрамлении стразов. Кончики пальцев что-то охладило, и дверь с тихим щелчком раскрылась. Я попыталась разобрать на ней цифры. Но в завитках и вензелях это было невозможно. Тогда я покорно последовала за Катериной.

Мы оказались в огромном холле, сверкавшем позолотой и огнями. В кадках и на стенах вы вычурных горшках висели и стояли разнообразные цветы. На одном из них я с удивлением заметила лимон. Яркий свет слепил глаза, не давая рассмотреть лепнину на потолке.

Катерина направила меня к огромному лифту, внутри которого был красный диван, обитый кожей, огромное зеркало в рамке из страз и кресло в углу.

Катерина усадила меня на диван. Но я встала и подошла к панели с кнопками. Они были все инкрустированы перламутром и оформлены золотом. Их было всего пять. Пятая, нижняя, матово поблескивала, как наружная дверь соседа во дворе. И на ней серебром была выдавлена буква «Р».

Катерина в который раз презрительно посмотрела на меня и молча нажала вторую сверху. Лифт медленно двинулся вверх. Я не почувствовала ни толчка, ни движения, когда лифт остановился. Только небольшой дискомфорт в желудке. Катерина брезгливо подала мне новую салфетку.

Мы вышли из лифта, и я снова оказалась в огромном холле. Отличие было только в окнах с витражами и наличие золочёных лестниц с перилами из полированного красного дерева. Пушистые ковры устилали дорогу.

Выйдя из лифта, мы направились по прямому коридору, с левой стороны которого была лестница со сверкающими перилами, а справа низкое окно. За ним угадывались очертания ещё одной лестницы.

– Зачем в доме из четырёх этажей две лестницы да ещё лифт? – спросила я.

Катерина странно на меня посмотрела.

– Это чёрная лестница, – Она ткнула пальцем на окно. – Для прислуги. – Я удивилась.

Но ещё больше я удивилась, когда она подвела меня к двери: золото, стразы, лепнина, перламутр – всё вперемешку. Я ужаснулась: какая пошлость! Катерина приложила мою ладонь к золочёному квадратику. Дверь тихо щёлкнула.

Я оказалась прямиком в гостиной, захламлённой золочёными вещами и мебелью красного дерева. В огромной люстре, свисавшей с потолка, сверкали и переливались искры света.

– Неужели я здесь живу? – прошептала я потрясённо.

– Вы живёте здесь, пока у вашего папика дела в городе. Это его городская квартира – перевалочный пункт между офисом и офисом. Идём, я вам налью ванну.

Но я не хотела ванну. Я хотела проснуться. Что это, как ни наваждение? Огромная богатая квартира без единой книги, зато с обилием золота, платины и богатых безделушек. Я узнавала дрезденских пастушек, севрский фарфор, огромные вазы династии Минь, бронзовые витые подсвечники в стиле барокко, яйцо Фаберже за венецианским стеклом шкафа. Всё было выставлено напоказ, с целью поразить, оглушить и принизить постороннего посетителя.

Я бросилась искать свою комнату в этом незнакомом мне доме.

Пробегая мимо нелепо золочёных дверей, я влетела в огромную белую комнату, отделанную, конечно, золотом и с огромным зеркалом во всю стену. Посередине комнаты стояла большая кровать с розовым пологом в пене кружев. Я поморщилась. Как нелепо. Я подошла к зеркалу, оказавшемуся стеклянным шкафом. Раздвинув створки, я увидела ещё одну комнату, меньшего размера. Одежда, обувь, побрякушки сияли там в лучах искусственного света, бившего, казалось, со всех сторон. Я скинула неудобные босоножки и нелепое платье, открывавшее больше, чем скрывавшее. Я пошла вдоль вешалок, перебирая наряды. Дорогая ткань, отличный пошив, по виду совсем ненадёванные вещи.

В одном белье я выскочила из шкафа. Это всё не моё! Я не должна быть здесь!

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом