Письмо из прошлого
Виктория Соколова
Вы держите в руках не просто книгу – а нечто большее. Это издание хранит память о жизни моей прабабушки и нашей семьи. В этой книге рассказывается о реальных людях и событиях, которые произошли с 1930 по 1945 год. Благодаря этой книге Парасковья Чихачева жива до сих пор! И, надеюсь, будет жить, пока книгу читают и передают из поколения в поколения ее внуки, правнуки и праправнуки…
Письмо из прошлого
Виктория Соколова
***
Посвящается моей прабабушке Полине – за жизнь, которую она дала нашей семье; моей второй маме Людмиле, научившей меня видеть только хорошее вокруг. Спасибо, за то, что всегда были рядом.
Корректор Мария Столярова
Дизайнер обложки Валерия Миронова
© Виктория Соколова, 2023
© Валерия Миронова, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0060-8335-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Вы помните себя маленькими? Первые четыре года моей жизни хранятся где-то очень глубоко в памяти. Самое раннее детское воспоминание – мы с прабабушкой на кухне. Комната полностью залита летним солнцем. Бабуся сидит за столом в огромных очках с толстыми стеклами и внимательно перебирает гречневую крупу от черных зернышек и мусора. Сейчас это делать уже нет необходимости – крупа из супермаркетов намного чище. Но тогда этот процесс занимал много времени, это был особый ритуал, наполненный любовью. Я бегаю вокруг прабабушки, периодически подмечаю мусоринки, вытаскиваю из общей кучи крупы и снова убегаю по своим детским делам. Мне становится скучно, я возвращаюсь на кухню и задаю уже порядком надоевший всем взрослым вопрос: «Ну когда, когда вы меня отведете в садик? Вы же обещали!» Для пущей важности топаю босыми ногами и надуваю губы.
В сад меня не отдавали просто потому, что не было мест. Но разве четырехлетке это объяснишь? Да и сидеть со мной дома было кому: прабабушка была рядом двадцать четыре часа в сутки, я даже спала вместе с ней.
Ох, как жаль, что тогда я не понимала, как хорошо быть дома рядом с бабусей – уютно и безопасно. Все свое детство я провела в обществе этой миниатюрной старушки. Каждое воскресенье просыпалась от запахов блинов, пирогов и пермячей (она так называла беляши), выбегала на кухню и, еще даже не умывшись, таскала горячие блины с тарелки. Все мои воспоминания из детства связаны с ней. А вот ее – с голодом и войной. Она часто рассказывала мне о себе, о жизни семьи в то время, о детстве и юности, которых была лишена, о годах Великой Отечественной войны.
Все ее воспоминания, больше печальные, чем счастливые, я успела записать еще до того, как бабуси не стало. В этой книге рассказывается о реальных людях и событиях. Единственное, что я добавила от себя (с согласия главной героини), – художественную обработку – визуальный ряд, который рисовало мое воображение, когда я слушала рассказы прабабушки. Вы держите в руках не просто книгу – а нечто большее. Это издание хранит память о жизни моей прабабушки и нашей семьи. Благодаря этой книге Парасковья Чихачева жива до сих пор! И, надеюсь, будет жить, пока книгу читают и передают из поколения в поколения ее внуки, правнуки и праправнуки…
Глава 1. Кулаки
Это был февраль 1930 года. Деревянные полы скрипели и прогибались, словно соломинки, от поступи тяжелых сапог. Мы с сестрой сидели на свежевыбеленной печке, где-то в глубине, и, затаив дыхание, сжимали в руках мягкие подушки. Пахло известью и мокрой глиной. Накануне мама подмазывала и белила печь.
– Тише, Патя[1 - Уменьшительно-ласкательный вариант имени Парасковья. В книге также будут встречаться разные его вариации – Паша, Павлина, Павел, Пана. После войны, когда прабабушка оформляла документы, она взяла новое имя – Полина.]! Это игра такая, – шептала мне на ухо старшая сестра, – прятки, помнишь?
В тот момент эта игра не казалась мне веселой. Мне было страшно. А еще, как назло, я никак не могла отмахнуться от случайно выбившегося из подушки перышка. Боялась, что вот-вот чихну.
Нина наблюдала через щелку между стеной и печной трубой. По комнате ходили незнакомые мужчины. Они выносили тяжелые сундуки. За обедом меня сажали на один из таких. Я, конечно, не дотягивалась до пола, но мне всегда нравилось болтать ногами, постукивая пятками по деревянной стенке. А еще в этих сундуках мама хранила полотенца, папины холщовые рубашки и наши немногочисленные ситцевые платья, которые мы носили только по праздникам. Сейчас все содержимое разлеталось по комнате, когда мужчины освобождали сундуки, чтобы легче было нести.
– Давай выноси!
– Ну, что ты там стоишь? Работы, что ли, нет?
– Выноси кулацкое добро!
– Да что ж вы делаете, какие же мы кулаки! Мы же работаем не покладая рук! – Крики матери были слышны во всей избе.
Я не понимала, почему все так кричат, мне было страшно и очень хотелось к маме. Перышко из подушки продолжало щекотать нос. Я попыталась задержать дыхание, но успела лишь ухватить Нину за рукав, не удержалась и чихнула. Да так громко, что вся округа, наверно, слышала. Я хоть маленькая была, но чихала с размахом, мне всегда об этом говорили. Сестра строго глянула на меня. И вот совсем близко мы услышали топот сапог. Кто-то резко дернул занавески, скрывавшие нас от посторонних глаз. Незнакомый мужчина внимательно оглядел нас с сестрой, от страха мы еще крепче вцепились в подушки.
– Эй, сюда давай, здесь еще вещи лежат, – крикнул он кому-то в дальний угол избы. И молча начал собирать самодельные вязаные коврики у нас из-под ног.
Мы с Ниной сидели на печке, прижавшись друг к другу, и дрожали от страха. А когда вещей на печи не осталось, сильные мужские руки вырвали из наших детских объятий подушки. Этот момент запомнился мне на многие годы. В тот день у нас забрали все, даже укрыться было нечем. Из дома тоже вышвырнули, несмотря на то что мы были еще маленькие. Мама собрала четверых младших детей и пошла к знакомым, проситься на ночлег.
***
Мои бабушка Екатерина и дедушка Андрей Кыштымовы по маминой линии считались зажиточными крестьянами, жили в небольшой деревне недалеко от Минусинска. У них была земля, много скота и работники. А еще были две дочери: старшая Вера – моя мама – и младшая Евгения. Обе стройные, с длинными русыми волосами. Родители в девочках души не чаяли. Но вот однажды заметили неладное: старшая подолгу начала пропадать в поле и возвращаться с последними лучами солнца. Она влюбилась в молодого работника, но родителям сказать боялась. Не одобрят такой союз, неровня он ей. Она девушка из богатой семьи, а он простой работник. Долгие встречи на полевом стане – все, что было тогда у влюбленных. Когда Вера забеременела, молодые хотели сбежать и пожениться втайне от родителей. Но этого не произошло. Отец не дал им быть вместе. Спустя время Вера родила девочку, которая вскоре умерла. А строгие родители в качестве наказания за непослушание решили отдать дочку замуж за вдовца Василия, у которого было четверо детей.
Вот так мои родители и поженились. И на мамины плечи легли заботы о муже и троих детях: Анисье, Григории и Степане. Еще одну дочку, Варю, отец тогда отдал на воспитание своей сестре, у которой было только два сына. Девочку она воспитывала как родную дочь. Спустя время Анисья вышла замуж и уехала в соседнюю деревню к мужу, братья выросли и стали помогать, а мама забеременела и родила девочку, которую назвали Домника. После она почти каждый год вынашивала по ребенку, но дети умирали еще младенцами. В живых остались только четыре дочки: Домника, Нина, я – Парасковья – и Люба. Прокормить такую большую семью было сложно. У отца ничего не было – ни земли, ни скота. Только небольшая примитивная кузница, где он подковывал лошадей. Как мастер он был хорош, к нему обращались со всей деревни. Он вообще был работящим, любое дело у него в руках спорилось. Жизнь приучила. Вырос он в большой семье, у него было четыре брата и две сестры. Жили они в бедности, всего приходилось добиваться упорным и тяжелым трудом. В первый раз женился отец рано, ему было 22 года. Сразу пошли дети: два сына и две дочери. Овдовел тоже рано, а на руках осталось четверо детей. На маме он женился спустя несколько лет.
Сначала наша семья жила в небольшом флигеле, похожем на избушку. Когда умер отец моей мамы, бабушка Екатерина переехала жить к нам и все хозяйство перевезла: десять коров, семь лошадей и другое нажитое добро. Отец сам построил дом, крышу покрыл железом, организовал хорошую большую кузницу, купил десять десятин земли. Дом был очень уютным и просторным. Посередине избы стояла огромная печка-голландка. Она разделяла комнату-горницу и кухню. Над печкой тянулись широкие полати, застеленные вязаными половиками. Здесь мы все и спали. На кухне вдоль стены стояли сундуки и деревянные лавки, чтобы вся наша большая семья могла уместиться за одним столом во время ужина. Готовила в основном бабушка, после переезда она водилась с нами и помогала по дому. Вместе с Домникой, моей старшей сестрой, они варили супы, картошку, пекли хлеб.
Мы были очень дружной семьей. Все праздники справляли вместе, даже божественные отмечали – Пасху, Рождество. Детям особенно нравилось в Святки наряжаться во всякую нечисть: домовых, водяных, лесовых – и ходить по улицам славить. Я тогда была совсем маленькой, но бабушка всегда брала меня с собой. На случай, если я вдруг начну плакать и капризничать, в кармане она носила мизерные кусочки сахара. В то время сахар не песком был, а большими глыбами, которые кололи топориком. Самые крохотные кусочки доставались мне.
Бабушка проводила с нами очень много времени, мама всегда работала. Днем – на хозяйстве и в поле, а в любую свободную минутку ткала. У нас на кухне стоял ткацкий станок. Вот на нем она и работала, а потом ездила на речку Гусиху отбеливать ткани. Из готового материала шила полотенца, рубашки отцу и братьям, а нам – платья. В сезоны посева и сбора урожая она вместе с братьями ездила в поле. Григорий и Степан были старшими, и, пока отец занимался в кузне, вся работа на земле пала на них. Но рабочих рук не хватало, и тогда наняли одного работника для помощи. Это было начало 30-х годов…
В то время шла классовая борьба и всех зажиточных крестьян стали раскулачивать. Забирали все, что ими было нажито.[2 - Массовая крестьянская ссылка началась в Сибири в нач. 1930 г. Она носила в СССР официальное название «кулацкой», а ссыльные именовались «кулаками». Правовая основа репрессий – постановление ЦИК и СНК от 1.02.1930 г., хотя массовые депортации начались еще с 1929 г.] В сознание людей вбивалась мысль, что кулаки – это враги народа, что с ними необходимо вести беспощадную борьбу. Вот тогда-то и на моего отца донес кто-то, что, мол, работники у него имеются и земли много. На него обратили особое внимание.
Глава 2. Приговор
К сельсовету шли люди. Собирались небольшими группами, словно их притягивала неведомая сила. К месту сбора арестованных с поникшими головами шли матери, жены и дети. Нюра, моя двоюродная сестра, несла меня на руках, шагая следом за всеми. Холодный ноябрьский ветер пронизывал людей насквозь, трепал женщинам волосы и сдувал платки, надетые наспех. Отец стоял среди арестованных. Таких, как он, было много. Здесь собрали всех тех, на кого писали доносы. В основном сюда попали крестьяне (впрочем, не только крестьяне), кто был способен прокормить себя и семью своим трудом, без «помощи» властей.
Со всех сторон доносились взволнованные голоса. Кто-то, прощаясь, подбадривал родных, кто-то старался улыбаться, несмотря ни на что, кто-то тихо плакал. Последние минуты расставания были особенно трудные. Отец своими сильными руками крепко обнимал маму и говорил:
– Вера, береги себя и детей. А я уже, наверно, не вернусь…
Как в воду глядел.
Забрали отца 1 ноября 1929 года, обвинение выдвинули по статьям 58—8, 10, 11 Уголовного кодекса РСФСР.[3 - 58—8, 10, 11 УК РСФСР – терроризм; антисоветская агитация и пропаганда; организационная контрреволюционная деятельность.] Тогда многим по этим статьям пришлось отвечать, и не только виноватым – скорее, наоборот, невиновным. В феврале 1930-го особой тройкой ПП ОГПУ СК[4 - Полномочное представительство Объединенного государственного политического управления по Сибирскому краю имело право на внесудебное рассмотрение дел вплоть до вынесения приговора о высшей мере наказания.] он был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор звучал ясно: имущество конфисковать, семью выслать. Расстреляли отца спустя две недели, 8 марта 1930 года.
Отца я не помню совсем. Знаю о нем лишь по рассказам сестер и родных. Когда тятю забрали, мне было всего 2—3 года. Точнее сказать не могу, не знаю точный год своего рождения. Мы жили в деревне, и документы тогда никому не нужны были. В то тяжелое для нашей семьи время у нас жила моя двоюродная сестра Нюра. Когда мамина сестра Евгения умерла, двух ее дочерей разделили. Нюру на воспитание взяла наша мама, а Прасковью отдали родственникам по отцу. Они многие годы не знали друг друга, общаться стали только в 50-е годы. Нюра помогала нашей бабушке и нянчилась со мной. Спустя годы она и рассказала мне, как арестовывали отца.
В память об отце остались лишь фотографии. На потемневших от времени снимках уже сложно различить отцовские черты лица. Он был среднего роста, темные волнистые волосы слегка взъерошены, еле заметная улыбка спряталась среди подкрученных усов. С годами фотографии потускнели и потерлись, но даже это не скрыло мозолистых рук рабочего крестьянина.
Родители отца Степан и Евфросиния Чихачевы жили в бедности. Семья была большая: две дочери – Аграфена и Елена – и пятеро сыновей. Отец был старшим ребенком в семье. Средний – Иван Большой – работал в поле пастухом. Архип и Иван Малый – умерли в юности. А младший – Петр – стал членом карательного отряда, который в конце 1920-х годов выступал против власти коммунистов[5 - В книге Анатолия Чмыхало «Отложенный выстрел» упоминается Павел Чихачев (возможно, имена недостоверны) – казак из Алтайской станицы, который был заместителем атамана Соловьева.]. Это были лишь отголоски Гражданской войны, по всей Сибири искали тех, кто помогал бандиту Соловьеву. Тогда много невинных людей пострадали. Ходили разные слухи, и кто-то из местных написал докладную, что в составе этого отряда был мой отец, а не Петр. Так тятю вместо брата и забрали, да еще и донос о большом имуществе к делу приложили. Уже потом стало известно, что Петра убили за несколько месяцев до ареста отца.
Массовые расстрелы продолжались несколько лет. Тогда многим из нашей деревни подписали смертный приговор. Кого не расстреливали – высылали вместе с семьей в тайгу. Слово «кулак» на долгие годы стало синонимом слова «враг». Уже в 1930-е годы расстреляли дядю Ивана – среднего брата из семьи отца, а еще его двоюродных братьев Степана и Василия и моего брата Григория, который вернулся в родное село после ссылки.
Глава 3. Ссылка
Десятки телег, запряженные лошадьми, шли по проселочной дороге друг за другом словно караван. Подпрыгивая на булыжниках, большие деревянные колеса скрипели так, будто грозили вот-вот развалиться. На телегах, молча опустив головы, сидели люди. Среди них в основном были женщины и дети.
На одной из таких телег ехала и наша семья – точнее, то, что от нее осталось: мама, братья, две мои старшие сестры и я. Младшую, Любу, удалось оставить с бабушкой Екатериной, их приютили родственники в соседней деревне Старые Очуры. В это время и наша двоюродная сестра Нюра вышла замуж и уехала жить к мужу. Мы тоже хотели к ней переехать, но не получилось.
Летом 1930 года начались депортации на Чулым: на Чульскую гарь и далее, на Центрогарь за Тегульдетом.[6 - Административный центр Тегульдетского сельского поселения Томской области. Точное расположения поселения ссыльных неизвестно, предположительно оно находилось недалеко от поселка Центрополигон. Он расположен на правом берегу реки Чулым в 14 км к северо-востоку от Тегульдета. Окружен тайгой, относится к труднодоступным населенным пунктам Томской области.] Мы не попали в первую волну. После расстрела отца еще почти год жили в селе. В марте 1931 года мама закутала меня в овчинное одеяло и усадила в телегу. Рядом со мной сидели мои братья Григорий и Степан, сестры Домника и Нина, закутанные в тряпки, которые удалось найти, чтобы было теплее ехать. Мы очень долго ехали, помню бесконечные проселочные дороги, твердые доски телеги и холодный мартовский ветер. Мы проезжали леса, заснеженные поля и реку. Спустя несколько недель пути нас привезли в тайгу, в местечко недалеко от реки Чулым, где на километры растянулась непролазная тайга и горелые пни. Это место называлось Центральная Гарь.
Обживаться начали в тот же день, нужно было как-то устраивать ночлег. Вместе со ссыльными на место привезли рабочий инвентарь, кое-какие припасы на первое время. Мужчины и мальчишки, что постарше, в том числе и мои братья, взялись рыть землянки. Работа шла медленно, земля была замерзшая. Но мужчины не унывали, продолжали трудиться и даже пели песни:
– Для облегчения завел я машину, и за это я в ссылку попал… – распевали басом мужские голоса.
Женщины занимались костром и поиском дров. Пол землянок выложили старым сеном, которое забрали с телег, чтобы было мягко и тепло спать. Позже стали рубить лес, заготавливать древесину, корчевать пни, расчищать территорию. Когда стало теплее, на этих участках сеяли зерновые, сажали овощи. Многим удалось тогда привезти с собой немного семян. Вокруг была тайга-кормилица, много ручьев с питьевой водой и река Чулым – благодаря этому мы и выжили. Ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, копали съедобные коренья, этим и питались. Мы делали все, чтобы выжить, но от тяжелого труда и невыносимых условий многие ссыльные умирали.
В землянках мы прожили до осени, к зиме братья вместе с другими ссыльными построили барак. Он был длинный, условно поделен на 4 семьи. Кроватей, конечно, не было, вдоль стен построили деревянные нары. Я хорошо помню эти нары – на них я и спала, и играла. Из игрушек у меня тогда были пуговки, да стеколки (стеклышки – прим. автора) разные собирала. Сидела на нарах и с ними играла. А еще в то время я научилась читать. С нами в одном бараке жила женщина, которая была обучена грамоте. Она и меня стала учить буквам. Пятый год мне шел, а я уже знала весь алфавит, сначала читала по слогам, позже могла осилить целые статьи из новостных листков.
Весной, когда стало теплее, мы посадили огород, вновь прибывшие привозили семена и делились друг с другом. А в июне братья Степан и Григорий решили бежать из ссылки. Когда они убежали, нам с мамой и сестрами ничего больше не оставалось, как тоже уйти из поселения. С собой мы практически ничего не взяли, только самое необходимое. А все нажитое оставили в бараке, ушли налегке. Огород тоже бросили, несмотря на немалые труды. Ведь помогать нам с ним было некому. Убежали мы из поселения в середине лета, шли пешком, прятались, чтобы нас не поймали и не отправили обратно…
Глава 4. Побег
С первыми лучами солнца мы остановились отдохнуть в поле близ леса, прямо под открытым небом. Вокруг ни души, лишь тихое пение птиц где-то на опушке. Шли мы в основном ночью, а рано утром останавливались передохнуть. Летние ночи в Сибири прохладные, поэтому, когда бежали из ссылки, мы захватили с собой только овчинные одеяла.
На рассвете еще веет ночной прохладой, я лежу на мягкой овчине с открытыми глазами и смотрю, как облака, похожие на перья, несутся куда-то вдаль. Вокруг шуршит высокая трава, совсем скоро ее скосят и повяжут в снопы, а пока она стала для нас хорошей постелью. Теплые солнечные лучи стали греть мои щеки, и я погрузилась в ласковую дремоту.
Но наш покой продлился недолго: вдруг кто-то из сестер заметил вдали силуэты животных, похожих на собак. Это была стая волков, они медленно приближались к нам со стороны лесной опушки. Нам ничего не оставалось делать, как всеми силами попробовать отогнать их. Мы стали громко кричать, стучать и греметь чем только могли, чтобы спугнуть стаю. Мама знала, что именно так делали деревенские мужики, когда натыкались на волков в лесу. Но нам это не помогало. Наверно, мы кричали не слишком громко, а может, волки не видели в нас угрозы. Они двигались медленно, аккуратно ступая среди высокой травы, останавливаясь на мгновение, чтобы прислушаться. В этот момент мне было очень страшно, я крепко сжимала в руках подол маминого платья. Мне никогда не приходилось видеть волков так близко. Конечно, я слышала много сказок о сером волке, но в этих историях всегда был кто-то сильнее хищника. А нам помощи ждать было неоткуда. Вокруг лишь лес да поле.
Мама наказала нам искать сухую траву и ветки, чтобы развести костер. Знающие люди всегда говорили, что волки боятся огня и дыма. Не спуская глаз с хищников, мы искали все, что можно было использовать для костра. И вот, когда пламя разгорелось достаточно сильно, волки учуяли запах дыма и вдруг остановились. Мы старались развести огонь как можно больше, чтобы стая оставила нас в покое. И это действительно помогло: спустя какое-то время животные ушли в лес. Конечно, в этот день поспать не удалось никому: боялись, что волки снова вернутся. Мы выждали некоторое время, потушили костер и отправились дальше.
Нам повезло, удалось уйти достаточно далеко от бараков, чтобы нас не обнаружили. С нами бежала еще одна женщина с дочкой Варей. Девочка была примерно моего возраста, нам было весело вдвоем. Мы играли в догонялки, искали ягоды в лесу и пели песни. Для нас, шестилетних девчонок, побег казался игрой, тогда мы еще были совсем малы, чтобы понять, насколько это опасно. Мы не могли себе позволить остановиться где-то надолго, мама боялась, что нас снова поймают и отправят обратно. Поэтому мы прятались, большую часть пути преодолевали ночью, а спали где придется. Однажды где-то в тайге мы набрели на избушку – зимовье. Небольшое бревенчатое строение немного покосилось, вокруг росли могучие кедры, они своими лапами закрывали избушку от любопытных глаз.
Взрослые решили, что это отличное место для отдыха. Мы немного постояли поодаль избушки, осмотрелись – на случай если вдруг в ней кто-то есть. После осторожно подошли к избе и прислушались. Вокруг было тихо, даже птицы, казалось, замолкли на мгновенье. Убедившись, что мы в безопасности, все вместе зашли в избушку. В ней было темно – хоть глаз выколи. Мама вышла на улицу и принесла сухую ветку, чтобы зажечь лучину. Спичек у нас было мало, мы их берегли и зажигали только в крайнем случае.
И вот мама чиркнула спичкой, подожгла ветку, и маленький тусклый огонек осветил небольшое пространство вокруг нас. И тут же во все стороны от нас стали разбегаться маленькие насекомые – это были клопы. Все стены, потолок и пол были словно одно большое красное полотно. Слева от входа в комнату вдоль стены располагались деревянные нары – они, по всей видимости, заменяли кровати лесникам, которые когда-то останавливались здесь. Нары тоже были усеяны насекомыми. Стало ясно: поспать в избушке нам не удастся. Усталость давала о себе знать, я зевала и давно уже хотела прилечь. В пути мы были несколько часов подряд, и взрослые понимали, что дальше идти без отдыха не получится.
Недалеко от избушки протекал ручеек. Мы взяли сколотые из дерева лоханки, которые лежали рядом с избой, и пошли за водой. При свете лучины мама с сестрами облили нары водой, чтобы смыть с них клопов. Хоть эти насекомые и не боятся воды, но плавать они все же не умеют. Освободив небольшое пространство от вредителей, меня и Варю уложили спать на нары. Взрослые в тот день так и не уснули. Караулили, чтобы мы спокойно спали, ведь предстояло еще долго идти пешком. Домника и Нина уже были постарше и могли идти дольше нас, но тоже были вымотаны долгой дорогой и поэтому прикорнули, сидя рядом с нами, оперевшись на плечи друг другу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=69978493&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
