Галина Шишкова "Ты и я"

Я удивилась:

– А для чего ещё она нужна?

Мой вид был таким наивным и простодушным, что отец Петьки выдал мне марганцовку, но долго провожал задумчивым взглядом.

И что вы думаете, для чего она была нужна? Ребята изготовили какую-то смесь, которая должна была взрываться. И мы, здоровенные семнадцатилетние лбы, отправились в лес эту смесь взрывать. Ну ладно ребята, но я-то, я-то! Великовозрастная девица! С восторгом потащилась с ними в лес, благо он был рядом с домом. Мальчишки заложили заряд, мы залегли за кустами метрах в двадцати. Уже не помню, как они его подожгли, но взрыв получился. Ура! Все были удовлетворены. Больше интереса к этому занятию не проявляли.

Но меня ребята зауважали, после этого я влилась в их компанию полноправным членом. Девчонки из класса ревновали – мальчишки входили в лучшую часть мужского коллектива. Если вечеринки устраивались у Пети или Игоря, я всегда присутствовала на них, меня приглашать было не нужно.

В одиннадцатом классе мы впятером ездили в Москву в какое-нибудь кафе-мороженое, у нас было несколько таких любимых мест. Почему-то других девчонок не звали. До чего же мне было лестно и приятно сидеть в кафе, а потом прогуливаться по улице Горького, теперь Тверской, или по Новому Арбату в окружении таких великолепных ребят! Самое главное, они вовсе не относились ко мне как к «своему парню», что часто бывает в такой ситуации. Нет! Я всей кожей чувствовала, что они в такие моменты просто восхищаются, что с ними вместе прогуливается такая прекрасная девушка. И никто из них в меня влюблён не был, по крайней мере я на это надеялась. Меня вполне устраивало, что они мои друзья.

Самой большой моей подружкой была Лена Степанова. Дружили мы, по-моему, с четвёртого класса, когда она с родителями приехала в наш город. Ленка всегда пыталась верховодить, и её раздражало, что это не всегда получалось. Но жили мы душа в душу, если не считать небольших дурацких ссор неизвестно из-за чего. Я росла «гадким утёнком»: очень долго оставалась худеньким невзрачным подростком, когда девчонки нашего класса уже начали формироваться в девушек. Только к концу восьмого класса что-то произошло в моём организме и я стала догонять подружек. Но вот это чувство длительного несовершенства навсегда, наверное, осталось в глубинах подсознания, из-за чего я в отношениях с противоположным полом часто испытывала чувство неуверенности. И чтобы скрыть и перебороть это, я замечательно играла роль то неприступности, то безразличия, то какого-то высокомерия. С возрастом всё, конечно, прошло, но в школьные годы мне это часто мешало жить. Я очень просто общалась с ребятами, к которым относилась по-дружески или равнодушно, но не дай бог, если хоть чуть-чуть задеты чувства!

У нас с Ленкой были длинные косы, что в шестидесятые годы было совсем не модно. А так хотелось выглядеть красивыми! Я долго уговаривала маму разрешить отрезать косу. Мама, конечно, сопротивлялась: такая роскошная длинная коса, такая красота! Ленка тоже уговаривала свою маму. Наконец мы получили разрешение сделать модную стрижку сразу по окончании экзаменов, которые мы должны были сдавать после восьмого класса.

И вот этот день наступил. Мы поехали в Москву на Ленинский проспект – там находилась какая-то знаменитая парикмахерская, которую нам посоветовали знающие девчонки. Долго сидели в очереди, народу было много, так как парикмахерская пользовалась большой популярностью. Но когда дело дошло до нас, мастера наотрез отказались отрезать нам косы. Оказывается, у них вышло постановление: только в присутствии родителей. Уже было несколько скандалов по этому поводу, и работники решили подстраховаться.

Сколько мы их ни упрашивали, они ни в какую! Уныло побрели мы по Ленинскому проспекту, ни на что не надеясь. Около метро увидели небольшую парикмахерскую, совсем невзрачную, и от отчаяния решили заглянуть туда. В салоне посетителей не было, мы были единственными. Робко уселись в кресла, думая, что вот сейчас снова выгонят. Неожиданно для нас никто ничего не спросил. Я вытащила небольшой журнальчик причёсок, который моя мама привезла из ФРГ (она часто бывала там в командировках, поэтому у меня дома всегда были какие-то знаменитые немецкие модные журналы и каталоги). Мы уже давно выбрали с Ленкой из него себе причёски и теперь показывали мастерам. У девушек загорелись глаза: такие журналы в Москве нужно было ещё поискать. Постригли они нас прекрасно, сделали укладки такие, как в журнале. Косы осторожно сложили, чтобы волосы не спутались, ведь из них можно будет потом сделать прекрасный шиньон. Я так была довольна, что подарила своему мастеру немецкий журнал; а мама привезёт другой.

Мы шли по улице, ветер раздувал волосы, и мы считали себя самыми красивыми на свете девушками. Пятнадцать лет! Только начало жизни! Проходящие мимо ребята оглядывались на нас, но мы были независимы и неприступны. Вот оно, счастье!

Лиза Чайкина… Дружим всю жизнь, с первого класса. Подруга и вроде бы не подруга, а всю жизнь стремились стать близкими. Так много связано с ней по жизни, а совсем главными друг другу так и не стали. В первом классе мы сидели за одной партой. Это было глубочайшей ошибкой нашей учительницы – посадить нас вместе. Двух таких хохотушек и выдумщиц, какими были мы, нужно было ещё поискать. Что называется, покажи пальчик, и мы зайдёмся от смеха. Придумщицы! Сочинили историю о какой-то Хрюшатине. До сих пор мы с ней так и не разобрались, кто это был: то ли толстая тётка, похожая на свинку-хрюшку, то ли настоящая хрюшка, одетая в женское платье; скорее всего, второе. Мы ещё представляли её в шляпке и с зонтиком. С ней всегда происходили всякие смешные истории, и мы просто заливались хохотом, придумывая их. А жалко, что ни одного рассказика о ней мы не записали, в памяти они не сохранились.

В третьем классе я прочла книгу Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Меня до того поразила карта придуманного главным героем острова-страны под названием Швамбрания, что я просто заболела идеей тоже создать собственный остров-страну. На большом листе ватмана нарисовала карту, написала названия рек, городов, гор и прочего, что можно было расположить на карте. После прочтения «Чёрной стрелы» Стивенсона я уже имела какое-то понятие о войне Алой и Белой Розы в Англии, поэтому назвала свою страну Алой Розой. Лиза тоже нарисовала карту и назвала свою страну Белой Розой. Мы привлекли ещё двух девчонок из четвёртого класса – они жили рядом со мной, я с ними дружила, мы вместе ходили в танцевальный кружок; у нас получилось уже целое сообщество. Я решила устроить «дипломатический приём». Мама испекла сладкий пирог и уехала на работу, а мы зазвали ещё одного мальчишку из нашего класса, Серёжку Данильца, он согласился тоже сделать карту и придумать страну. В Серёжку в те времена была влюблена половина девчонок нашего третьего класса, мы с Лизой тоже. Я уже не помню, выполнил ли он своё обещание или ему просто захотелось поучаствовать в наших проделках, но он с удовольствием изображал из себя правителя государства и поедал мамин пирог.

В четвёртом классе мы с Лизой создали оперетту. Я сочиняла тексты арий, музыку брали из классики или эстрадных песен, Лиза придумывала сюжет. Там было что-то о двух служанках, которые сбегают от злых хозяек и пускаются во всякие приключения. Помню, самой первой была ария хозяйки, которая ругает свою служанку, на музыку Глинки «Славься» из оперы «Иван Сусанин».

В пятом классе мы с Лизой как-то отдалились, я подружилась с Ленкой Степановой, а Лиза – с Верой Перовой, и уже потом к ним присоединились Маша Левченко и Рита Светлова. Они почти одновременно пришли к нам в восьмом классе, вместе с Серёжей Леоновым; так девчонки и стали дружить вчетвером. Правда, это не повлияло на наши с Лизой отношения. Как были хохотушками, так и остались! Помню, сидим в кабинете физики на уроке в десятом классе, наша учительница Валентина Александровна, дородная женщина, ходит по классу в новых белых, на толстеньких каблучках сапожках. Сапожки красивые, и я бы не обратила на них внимания, если бы Лиза вдруг не шепнула: «Смотри, как будто поросячьи копытца». Со спокойствием было покончено. Мы с ней тряслись от хохота, вытирая под столом слёзы, пока нас Валентина Александровна не выставила из класса. Мы с Лизой дружили и дружим всю жизнь. Сейчас, конечно, встречаемся реже, а в молодости часто ходили на выставки и концерты. Однажды в Доме композиторов шёл какой-то камерный концерт, выступал певец, он был альбинос, с совершенно белыми волосами и ресницами. Пел он очень хорошо, но немножко смешно поднимал и поворачивал голову. Я это заметила и заставила себя не обращать внимания, чтобы не засмеяться, но тут всё испортила Лиза – она наклонилась ко мне и шепнула: «Как петушок!» И вот в зале, где все тихо и внимательно слушают, где невозможно встать и выйти из середины ряда, две серьёзные молодые женщины, прилично одетые и на вид вполне интеллектуальные, начинают сотрясаться от беззвучного хохота, не зная, куда деться. У меня даже живот заболел от смеха. Нет, вместе нам находиться в общественных местах нельзя!

Вера Перова, подруга Лизы с младших классов, – умница, спокойная, рассудительная, с ней всегда можно было поговорить о наболевшем, она поможет советом. Несколько лет, по-моему с шестого по восьмой класс, она прожила с родителями в Германии – её отец был военным, потом вернулась, снова попала к нам и снова стала дружить с Лизой.

Рита Светлова – её фамилия совершенно точно отражает её образ и характер. Более доброго и участливого человека на земле нужно было ещё поискать. Просто свет в окошке! Её любили все, иногда подшучивали над ней: она была немного простодушна, но как же тепло всегда было рядом с ней!

Маша Левченко; пожалуй, у меня не хватит эпитетов, чтобы её описать. Это оазис среди наших девчонок, вечно что-то придумывающих, суматошных и мчащихся куда-то вперёд. Необыкновенно женственная; не могу сказать, что красавица, но очень симпатичная. Ей и не нужно было быть красавицей – она притягивала к себе именно своей женственностью. Никогда не повышала тона, говорила тихим приятным голосом, но всегда в точку. В одиннадцатом классе расцвела, и не у одного мальчишки забилось сердце при виде неё.

Следующая близкая мне компания из нашего класса состояла из трёх девчонок. Они дружили с самого детства, чуть ли не с детского садика: Татьяна Баринова, Татьяна Леонтьева, Света Осокина. Баринова – это несомненный лидер, очень решительная. Прекрасная певунья, часто на вечерах выступала одна с песнями; мы же, все остальные, больше пели хором. Я просидела с ней два года за одной партой – в десятом и одиннадцатом классах. Энергии у неё невпроворот; если нужно что-то отстаивать в жизни – это она. Света Осокина была под стать ей – конечно, не такой лидер, но всегда стояла плечом к плечу с Татьяной, если нужно за что-то бороться. И Татьяна Леонтьева – молчаливая, спокойная, «вещь в себе». Молчит, молчит, но если скажет, то это и будет самое верное решение, которого все ищут.

А вот троица наших мальчишек: Саша Петров, Саша Грачёв и Ромка Орлов. Тоже друзья с первого класса, жили рядом, в соседних домах; ребята, которые явно выделялись из общей массы школы. В седьмом классе организовали с ещё двумя старшеклассниками ансамбль; великолепно играли, когда в школе устраивали танцы. Они были, как теперь говорят, западниками. Тогда такого термина не было, всё западное было запрещено, но это не мешало Сашке Грачёву где-то доставать пластинки или магнитофонные записи всех современных западных групп и певцов. Ребята разучивали самые модные иностранные хиты и радовали нас на всех школьных вечерах. Молодцы! Лидер – спокойный Саша Петров, высокий красивый парень, немного медлительный; прежде чем что-нибудь сказать, подумает. Добрейшая душа Саша Грачёв, хулиганистый скептик Ромка Орлов.

В шестом классе, в те давние времена, в начале шестидесятых годов, мы, девчонки, ещё не знали, что такое колготки или рейтузы, носили тёплые чулки, которые пристёгивались к так называемому поясу с резинками. А зимой, чтобы ничего не отморозить, под юбки надевали толстые байковые с начёсом коротенькие штаны. И вот однажды сижу я за партой, идёт перемена, рядом стоит Света Огурцова, дородная девочка (она потом, после шестого класса, перешла в другую школу), и разговаривает с кем-то. Сзади подкрадывается Ромка Орлов, прижимает ко рту палец, показывает мне: мол, молчи, – и вытаскивает из кармана огромную английскую булавку, пристраивается около Светки и начинает втыкать ей сзади эту булавку. Светка стоит разговаривает, ничего не замечает. Даже я заинтересовалась. Ромка втыкает дальше – ноль внимания. Он удивлённо смотрит на меня и продолжает втыкать булавку Светке в заднее место. Никакой реакции. Булавка уже вся вошла, а ничего не происходит. Ромка удручённо вытаскивает её и уходит. Я расхохоталась, а Светка так и не поняла, почему я смеюсь. Бедный Ромка! Он не знал, какие толстые штанишки мы носили!

В десятом классе сформировалась ещё одна группа из четырёх ребят: Серёжа Леонов, Сева Раскин, Миша Львов и Витя Савельев. Сева учился с нами с первого класса, достаточно саркастичный и с тонким чувством юмора парень. Играл на гитаре, мы часто собирались у него на вечеринки в старших классах, его родители не возражали. Серёжа Леонов пришёл к нам в восьмом классе – приехал из Германии, где служил его отец. Они сразу с Севой подружились и стали неразлучны. Миша Львов и Витя Савельев перешли к нам в десятом классе из «В» класса. Этот класс был сформирован за год до этого из учеников восьмилетней школы после её окончания.

Я рассказала здесь пока только о тех ребятах моего класса, о которых пойдёт речь в записях и которые будут играть какую-то роль в моей жизни. Про остальных буду рассказывать в повествовании по мере того, как они будут появляться на страницах дневника. Это не только ученики нашего класса, но и ребята из других школ. Но и те, о которых я уже немного рассказала, – это, конечно, не весь наш класс. Он был большим, тридцать человек; кто-то приходил, потом, проучившись несколько лет, уходил, кто-то оставался. Дружили все; я не знала в жизни больше такого необыкновенного класса, как наш, мне очень повезло. Каждый из нас считал себя личностью, а весь класс был таким монолитом, что даже учителя прислушивались к нашему мнению. Если мы что-то решили, спорить с нами было трудно. Конечно, таким монолитом мы стали не сразу. Просто то, что закладывалось в нас нашими учителями с самых первых дней учёбы в школе, постепенно давало свои ростки. Это соединяло и переплетало нас в единый канат, пожалуй, единого отношения к миру, несмотря на то что мы, конечно, все были разными и у всех по-разному сложилась жизнь. В один прекрасный момент мы окончили школу, но этот канат, сплетённый из стальных нитей, не давал нам расстаться и разойтись навсегда по миру в разные стороны. И сейчас, через много-много лет, хотя и не часто, но мы встречаемся и как будто возвращаемся в тот светлый мир детства и юности, который в наших душах так и не смог погаснуть. Мы никогда при встречах не обсуждали и не спрашивали друг у друга, кем мы стали, где работали; поверхностно знали что-то о семьях, детях, внуках. Нам это было не нужно. Не нужно было знать, чего каждый из нас достиг в жизни, а чего не достиг, как она сложилась у каждого; нам нужно было просто встретиться, обняться, узнать, что мы ещё живы, что мы помним друг о друге. Помним всё то, что пронесли с собой через всю жизнь.

Глава первая

Итак, начинаю! В дальнейшем все мои современные комментарии к записям из дневника и письмам я буду помечать моими инициалами – М. Ч. (Мария Черкасова), чтобы не перепутать, что было написано шестьдесят лет назад и сейчас.

29.09.1963. Второго сентября я пошла учиться в девятый класс. В этом году первое сентября пришлось на воскресенье, поэтому мы начали учёбу на день позже. С этого года у нас два раза в неделю производственная практика на заводе. Девчонки нашего класса будут учиться на токарей, а мальчишки – на слесарей. Как раз в первые два дня учёбы, то есть в понедельник и вторник, и должна она быть. Пошла я из-за этого в чёрном фартуке: мне показалось, что производственная практика как-то не вяжется с белым праздничным фартуком, который мы обычно надеваем первого сентября. Я не прогадала – все наши девчонки подумали так же. В этот день было просто общее собрание в актовом зале школы, а после перерыва – лекция по технике безопасности.

Я только что вернулась от бабушки из Полтавы, полная летних впечатлений и грусти, что лето закончилось и все мои друзья остались далеко. Интересно было только, кто в этом году придёт в нашу школу из новеньких. Ведь после восьмого класса многие ушли учиться в техникумы или работать, кого-то могли перевести из других школ к нам. В общем, было любопытно.

Мы с Ленкой Степановой, моей закадычной подружкой, сели в середине зала и стали рассматривать присутствующих. На два ряда впереди сидели двое незнакомых ребят в одинаковых чёрных рубашках. Это выглядело даже как-то вызывающе, притягивало глаз. Этакие «два брата-акробата». Третий – как я понимаю, их друг – сидел на ряд дальше от них, а для того, чтобы разговаривать с ребятами, всё время поворачивался лицом к нам и смотрел на Ленку. Похоже, она ему понравилась. На лекции было скучно, нам рассказывали какие-то новые правила работы, и мы с Ленкой начали валять дурака и хихикать. Парень всё время поглядывал на неё. Ленка стала строить ему глазки, а потом сказала так, что сидящие впереди ребята услышали:

– И долго ещё он мне будет показывать свой блестящий профиль?

Парень смутился, а двое его друзей удивлённо повернули к нам головы. Один из них встретился со мной взглядом, и я поняла, что пропала. Пропала из-за этих серых удивлённых глаз. И, похоже, пропала надолго.

В перерыве стали обсуждать ребят. Ленка всем придумала прозвища, нужно же как-то их обозначить. Ребят в чёрных рубашках она назвала так: того, кто понравился мне, она окрестила Квадратом, а второго – Цветочком; третьего, который сидел на другом ряду и всё время на неё поглядывал, – Профилем. Ленке я ничего про себя не сказала, а она призналась, что Профиль ей понравился. Из-за этого мы после лекции пошли за ними. Увидели, что ребята садятся в автобус, и тоже решили на нём проехаться, тем более что нам нужно было доехать до фотоателье и сфотографироваться на пропуск. Ребята вышли на Второй Балашихе у станции электричек, мы же проехали на одну остановку дальше.

На следующий день снова были занятия по технике безопасности. Ребята теперь сели позади нас, на несколько рядов дальше. Я, конечно, расстроилась: не могу же я всё время оглядываться, чтобы увидеть их. В этот момент сзади кто-то стал громко разговаривать, лектор что-то по этому поводу сказал, а у меня появилась прекрасная возможность посмотреть назад. И тут же я встретилась с уже знакомыми серыми глазами. Он приветливо улыбнулся мне, а я кивнула. Внутри всё перевернулось! По-моему, я была влюблена по уши.

Я ждала среду. Вдруг ребята будут учиться в нашем классе! Тогда всё станет просто великолепно! Но в нашем классе их не оказалось. Вдруг они учатся в девятом «А»? Не увидела я ребят и на перемене. Пришлось нам с Ленкой ловить в коридоре Аню Максютину. Мы с ней учимся в одном классе, но живёт она во Второй Балашихе. В понедельник Анька вместе с нами и ребятами ехала в одном автобусе после практики. Она-то всё знает!

Аня сказала, что это были ребята из второй школы, живут в Балашихе-2. Вторая школа тоже будет проходить практику с нами на заводе. Учатся они в девятом «Б» классе, как и мы. Их девчонки проходят практику на фабрике, а ребята у нас на заводе, тоже токарями. Всех этих ребят она знала, так как всю жизнь прожила во Второй Балашихе и в младших классах училась вместе с ними.

Аня, хитро прищурившись, посмотрела на нас с Ленкой:

– Влюбились, что ли?

– А если и так! – с вызовом заявила моя подружка. – Зовут-то их как?

Я же покачала головой – мол, я ни при чём.

– Тот, который повеселее, трепач, – это Серёжка Юров. Вообще-то, он неплохой парень, просто весёлый. Двое других – Максим Кругликов, высокий здоровяк, и Андрей Бежин, самый молчаливый, у него ещё румянец на щеках. Да все трое ребята хорошие. Смотрите, девчонки из их класса так просто ребят вам не отдадут.

Мы посмеялись; тут зазвенел звонок на урок, и разговор прекратился.

Андрей Бежин! Андрей Бежин! Хорошие имя и фамилия. И рекомендации неплохие. А с теми девчонками ещё поборемся!

В субботу нам объявили расписание занятий на практике. Мы работаем с восьми утра до двенадцати, потом с двенадцати до двух – теоретические занятия. У ребят из второй школы с десяти до двенадцати теория, а потом с двенадцати до четырёх работа на станках.

В понедельник никого из второй школы почему-то не было. Наш мастер Щукин нам показывал, что где крутится на станке, где какие кнопки и рычажки, как вставлять деталь в шпиндель и закручивать его, как менять резцы, как их затачивать на точильном станке и прочее. Было, конечно, интересно, но очень страшно. По крайней мере мне. Потом это чувство страха прошло, как только мы в первый раз сами включили станки и в первый раз подвели резец к болванке. Как же мне понравилось быть токарем! Я даже этого от себя не ожидала. Всё было очень интересно. Разбили нас по парам и распределили по станкам. Я, конечно, работала вместе с Ленкой на одном. Ей тоже всё быстро понравилось; мы чуть ли не спорили, кто в какой момент будет работать. Да, мне нравилось всё! И как начинал гудеть станок, когда его включали, и как из-под резца закручивалась и отлетала фиолетовая с переливами горячая стальная стружка, падая вниз в поддон под станком, и как из бесформенной болванки получалась блестящая деталь, выточенная по чертежу. После первого же дня работы на станке я захватила домой одну из таких стружек на память. Вот это было дело! Если бы не производственная практика, я так никогда бы и не узнала, что за прекрасная профессия – токарь. Наш мастер Щукин, видимо, разглядел наш с Ленкой энтузиазм, он часто подходил и разговаривал с нами во время практики. Может, мы ему просто нравились. Но он был намного старше нас, женат, имел детей, поэтому вряд ли у него был какой-то интерес к одной из нас. Мы любили с ним болтать не только о работе, но и на всякие жизненные философские темы. В общем, мы с ним подружились.

Дождалась вторника. Наконец ребята из второй школы появились. Я за себя так испугалась – мне показалось, что на моём лице можно будет всё прочесть, а я не хотела, чтобы Ленка или Андрей о чём-нибудь догадались. Пока мы работали и осваивали нашу новую профессию, у ребят была теория. В перерыве, после которого мы уже должны были пойти на теорию, а ребята – начать работать, их распределяли по станкам. Надо же, просто везение! На нашем с Ленкой станке будут работать Серёжа Юров и Андрей Бежин. Ленка, когда узнала, так покраснела, что я даже заволновалась. А мне пришлось изображать ледяное равнодушие.

Через неделю мы уже вовсю обрабатывали детали. Мастерство повышалось. Наш цех зрительно разделён на две части. Справа от входа находятся классы, в которых проходят теоретические занятия. Классы располагаются друг над другом в два этажа. На второй этаж вдоль стены идёт лестница, а перед верхними классами открытая площадка. С неё очень удобно наблюдать за тем, что творится в цехе.

Первыми от входа идут токарные станки, они занимают большую часть помещения. Дальше небольшое пустое пространство, на котором на возвышении стоят стол и несколько стульев. Это, как я понимаю, место мастера, но мы его всегда использовали во время отдыха как место для «трёпа» и гляделок. За площадкой начиналась слесарная часть, фрезерные и точильные станки. Там работали ребята из нашей и тринадцатой школ. Наш станок стоял последним в ряду токарных, прямо около площадки со столом.

Закончили работу поздно. Пока убирали станок, ребята уже вернулись с занятий. Мы им написали мелом на столике «Сменщики липовые» и ещё какую-то ерунду. Сели за стол посередине цеха, наблюдаем и посмеиваемся. Пришли ребята, прочли надпись. Юров так обрадовался, стал смеяться и на Ленку поглядывать. По-моему, он влюбился. А Андрей так на меня по-доброму посмотрел, заулыбался, что сердце просто ушло в пятки. Ленка о чём-то стала догадываться. Смотрит на меня хитро, а потом и говорит: «Что-то ты больно много стала из себя воображать: глаза то блестят, то блекнут. Пора признаваться». Ну что ж, пришлось мне сознаться.

– —

02.10.1963. Вот закончились очередные два дня практики. Снова ждать чего-то, надеяться. Хотя в общем-то всё хорошо. В понедельник, тридцатого сентября, пошли снова на завод, а идти мне так не хотелось! У Ленки в воскресенье праздновали её пятнадцатилетие. У неё день рождения в августе, но тогда все разъехались, поэтому перенесли. Выпили немного шампанского. И пили-то всего ничего, но оно на меня подействовало ударно: молола Ленке всякую чепуху, что мне всё безразлично и не нужно; даже противно вспоминать. И в понедельник шла с ужасным настроением. Сказала себе, что пора мои «страдания» прекращать, никто мне не нравится. А увидела Андрея и поняла, что я последняя идиотка, если решила, что смогу без него обойтись.

В этот день станки не работали – не дали ток, какая-то авария на подстанции, и мы с девчонками должны были болтаться по цеху целых четыре часа до теории. Ребята из второй школы пришли к десяти. В последнее время и Юров, и Андрей стали приходить к половине десятого. Надеюсь, чтобы посмотреть на нас, пока мы не уходим на теорию. Пришли, в цехе тишина; подошли к станку и стали нажимать на «пуск», что-то осматривать. Я говорю: «Не старайтесь, тока нет». Стали с ними болтать. Как же было хорошо стоять рядом и говорить всякую ерунду ни о чём! Просто улыбаться, что-то осматривать на станке с важным видом, рассуждать о каких-то технических характеристиках станка, в которых я ничего не понимаю, но с умным видом киваю головой. И понятно, что мы-то говорим не о станках. А ведь ребята так и не спросили, как нас с Ленкой зовут. Мы имена ребят узнали от Аньки, а они знают? Или им это вообще неинтересно?

Потом они отошли к своим ребятам, а мы – к нашим девчонкам. Разговариваем и поглядываем друг на друга. И вдруг Андрей повернулся ко мне и стал смотреть, не отрывая глаз. Я растерялась, но тоже смотрю ему в глаза не отрываясь. Так и вели невидимый разговор. Отвела глаза я первая. Раньше со мной такого не бывало – в гляделки я умею побеждать.

Витька Купарин, приятель Ани Максютиной, который учится в том же классе, что и ребята, ходил вокруг меня кругами с хитрым видом: поглядывал то на меня, то на Андрея с многозначительным видом и корчил рожи. Мол, я всё знаю и нечего тут прикидываться. Наверное, Анька ему рассказала, что мы с Ленкой расспрашивали её о ребятах. Я засмеялась и показала ему язык. А он повертел кулаком и тоже рассмеялся.

Володька Некрасов, несмотря на то что слесари могли и без тока работать, всё равно не работал, подсел к нам с Ленкой и сказал ей:

– Тут про тебя спрашивал один товарищ. Хочешь, ему скажу, что ты в него влюбилась?

И быстро зашагал к Юрову. Ленка обмерла. Володька подошёл к Сергею, что-то сказал, а потом удрал.

Я к Ленке:

– Хочешь, я его убью?

Она сидела красная как рак. Я помчалась за Володькой и только собралась шлёпнуть его по спине щёткой для уборки станка, как он захохотал и взмолился:

– Да я пошутил! Я у него спросил: «Не ты ли потерял авторучку?»

Вот гад!

Так мы и развлекались, пока в цехе не было тока.

А ведь тридцатого мне исполнилось тоже пятнадцать лет. Ленка подарила мне цепочку, а родители – красивую-прекрасивую сумку. Вечером праздновали, правда без шампанского, с родителями и Ленкой. Пришли Петька и трое моих и его друзей: Володька Некрасов, Игорь Малеев и Витя Зиновьев. Они принесли огромный торт. Мама наготовила всяких вкусностей, а папа пел. Он у меня прекрасно поёт, особенно военные песни. Ведь он воевал! Ох, какой день рождения получился! Так два дня подряд мы с Ленкой и праздновали. А с Володькой мы хохотали, вспоминая его розыгрыш с авторучкой; ребята хлопали глазами, ничего не понимая, – это ведь был наш секрет.

– —

08.10.1963. Летом я прочитала книгу турецкого автора Решата Нури Гюнтекина «Птичка певчая» о несчастливой любви девушки и её скитаниях по жизни. Там было такое выражение: «Если пятнадцать дней в месяце плохие, то пятнадцать других будут обязательно хорошими». За точность не ручаюсь, но смысл такой. Вот наступили и мои несчастливые денёчки. В воскресенье я прифрантилась, надела мамины туфли на каблуках, взяла подаренную сумку, и мы с Ленкой отправились в Москву в театр. В электричке ехали девчонки и ребята из девятого «Б» класса второй школы, но Андрея среди них не было; вот разочарование!

А в понедельник на завод! Между прочим, нам объявили, что теперь мы будем получать деньги за нашу работу. И мы с Ленкой гоним план, выбились в передовики, сделали больше всех ручек для токарных ключей. За два дня заработали 72 копейки, вот потеха! А мы ведь пока наработали больше всех!

Вместе с нами в цехе работают и слесари, ребята из тринадцатой школы. Один из них, Лёня Михеев, привязался ко мне – узнал имя и зовёт: «Маша, Маша!» А вчера и говорит: «Ну почему ты мне так нравишься?» Вот приставучий; а ещё и вертеться стал как раз, когда Андрей с друзьями пришёл. Стоит у станка и не уходит. Андрей равнодушно посмотрел в мою сторону и отошёл с ребятами на завалинку около точильного станка. Больше на меня и не посмотрел. Ну что за проклятье!

А во вторник ещё и глаз себе подбила отлетевшей стружкой. Будет синяк! Вот видок! Завтра в школу; что буду делать? А ведь ходить с подбитым глазом придётся несколько дней. Наши ребята-то знают, как это случилось, но ведь каждому не расскажешь. Жизнь дала трещину!

Зато начала писать стихи. По-моему, последний раз что-то такое сочиняла ещё в первом классе, а теперь я просто полна рифмами. Завела отдельную тетрадку, куда буду их записывать. Вот одно из них:

Что мне нужно больше всех на свете?
Снег и звёзды или дождик проливной;
Может, нужен мне осенний ветер,
Тот, что носит счастье вслед за мной?
Или нужен тот, кто всех мне ближе,
И глаза, улыбка та, что лучше всех?
Или, может, сразу всё, что я увижу:
И обида, горечь, и весёлый смех?
Есть один на свете тот, кто больше нужен,
Есть один на свете, он ко мне придёт!
Это он и стужа, и весна, и ветер,
Ветер тот, который счастье мне несёт.

Ерунда, конечно, но попытаюсь писать со временем получше, вдруг получится!

– —

10.10.1963. То, что мне нужно делать обязательно:

1. Сочинять каждый день хотя бы по одному стихотворению. Желательно хорошие.

2. Каждый день заучивать по одному стихотворению других авторов, если найду что-нибудь для души. Записывать их в тетрадку. Я разделила тетрадь для стихов на две части: в первой будут стихи чужие, во второй будут мои.

3. Обязательно прочесть книги: все тома Александра Беляева, несколько книг Достоевского, «Фараон» Пруса, «Пётр I» А. Толстого. Приняться вообще за серьёзные книги. Беляев не в счёт – мне его нужно прочесть, чтобы спорить с Петькой. Он уже его всего осилил. (Между прочим, это мои книги, я ему их всучила, чтобы он первым прочёл и сказал, стоит ли читать. Теперь требует, чтобы я тоже прочла.)

4. Перерисовать во что бы то ни стало картинки из журнала «Юность» и повесить на стены. Одну я уже нарисовала и повесила.

5. Купить билеты на какую-нибудь оперу или балет и вместе с Ленкой перестать ездить на ерундовые спектакли.

Первый пункт – не обязательно, как получится!

– —

17.10.1963. Наступила глубокая осень, дожди и слякоть. Хочется снега белого и пушистого. До лета осталось ровно двести шестьдесят дней, я посчитала. Это хорошо, что ещё так долго (причина ясна). Всё идёт, всё меняется. Теперь у нас с девчонками (я, Ленка, Лиза Чайкина, Вера Перова и Нина Корюшкина) появилось новое дело: мы увлеклись стихами. Договорились каждую субботу собираться, читать стихи, обсуждать, слушать музыку и прочее. Идея мне очень понравилась.

В первый раз всё это получилось случайно. Мы с Ленкой зашли к Лизе домой, чтобы переписать из журнала «Юность» некоторые стихи, – Лиза сказала, что она купила свежий журнал с прекрасными стихами, – а у неё в это время сидели Вера и Нина. Мы остались. Мама у Лизы очень общительная, ей наша компания понравилась, и она даже стала нам помогать. Разговорила нас, устроила целое обсуждение стихов. Мы увлеклись, стали спорить, высказывать свои мысли. Потом завели музыку и танцевали. Обошлось без мальчишек, но было здорово! После этого решили собираться. Домой я пришла в десять часов вечера, за это мне от родителей влетело!

А в понедельник на завод! Теперь ток был, но наш станок-развалина сломался. Хорошо, что был свободен другой, а то… За четыре дня мы с Ленкой наработали только 1 руб. 74 коп. Если так будет продолжаться, то новых туфель мне не видать. Я загадала: заработаю до Нового года денег и куплю выходные туфли, тогда всё у меня получится. У родителей просить денег не хотелось, хотя, конечно, отец бы мне купил любые. Ему очень нравится, когда мы с ним выезжаем куда-нибудь, например на футбол, а я иду рядом с ним, такая красоточка в новом платье и в туфлях на каблуках. Он просто молодеет рядом со мной. Помню, как после восьмого класса мы пошли в магазин покупать мне туфли. Мама тогда была в командировке в Германии, пошли вдвоём. Выбрали розовые с бантиком прекрасные туфельки, первые у меня на каблучках. Как я ими гордилась! Пошла в них на выпускной вечер; платье у меня было не белое, а в розовый цветочек. После восьмого класса у нас не принято было надевать белое платье на выпускной, только после одиннадцатого. Я его сшила сама. У нас была прекрасная учительница по домоводству в младших классах – Вера Юрьевна, она же и наша учительница по физкультуре, вот она и научила нас шить. После её уроков я не боялась выбирать для своих платьев даже самые сложные фасоны. А уж с журналами мод у меня никогда проблем не было – мама привозила из заграничных командировок.

Хорошо работать на одном станке с тем, кто тебе нравится: всегда можно о чём-нибудь поболтать, тем более что ребята стали приходить на полчаса раньше, пока мы ещё работаем. В этот раз они снова стали что-то крутить на станке, не понимая, что случилось. Я им сказала, что станок сломался, а ребята полезли в него выяснять, вдруг починят. Крутились, пока наш мастер Щукин их не отогнал. Потом он стал собирать дневники и выставлять оценки. Я всё время хотела заглянуть к Андрею в дневник, он это увидел, смутился и забрал у Щукина – вроде ему нужно что-то в нём заполнить. А потом решил у мастера отобрать мой дневник. Вот ещё! У меня там много всякой ерунды написано на первой странице, а самое главное – инициалы А.Б. и восклицательный знак. Вдруг он догадается, что это о нём. Ужас! Смеялись, тянули мой дневник в разные стороны, пока я его не отобрала. Ленка потом сказала, что у нас обоих были такие счастливые лица!

Шла я с завода с прекрасным настроением, просто летела! Вроде бы ничего и не происходит, а так всё прекрасно! Пожалуй, скажу Аньке Максютиной, пусть она попросит своего Витю Купарина узнать, кто нравится Андрею. Всё равно она обо всём догадалась.

– —

29.10.1963. Как же всё глупо! Зря я Аньку попросила, чтобы Купарин выяснил, кто нравится Андрею. Вот и получила: никто! Значит, я всё придумала. Теперь начинаются каникулы, и две недели мы не будем видеться. Вернее, это я его не буду видеть. Ему ведь всё равно! Вот что я вычитала у Константина Симонова:

Ложась в кровать, нам нужно перед сном
Знать, что назавтра просыпаться стоит,
Что счастье, пусть хоть самое пустое,
Пусть мелкое, придёт к нам завтра днём…

На что же надеяться мне? На встречу после каникул? Но ведь это принесёт мне только огорчения. Как же это всё грустно и смешно! Надо было так «втюриться».

Тот же самый Симонов:

И счастлив тот, кто разом всё обрубит,
Уйдёт, чтоб не вернуться никогда!