1.4. Три закона В. П. Гапонцева. Как в НТО «ИРЭ-Полюс» осуществляют трансфер лазерных технологий
А теперь – третий портрет современного инженера. Только написан он будет, скорее акварельными, чем масляными красками. Потому как тема нашей небольшой зарисовки – «коммерциализация научных исследований и инженерных разработок» – для российского экономического ландшафта в теории вроде бы прозрачна, но на практике – ориентировочна и размыта до состояния эскиза.
И то: научные открытия и прорывные технические решения есть; нет стройной системы доведения инноваций до опытного образца и, тем более, до серийного производства. Обидный диссонанс: за последние двадцать лет финансирование науки в России выросло в десятки раз, однако эффективность их использования оставляет желать лучшего. При подведении итогов выполнения утвержденной в декабре 2011 года «Стратегии инновационного развития Российского Федерации на период до 2020 г.» выяснилось, что не выполнен один из ключевых показателей – «КРІ по доле экспорта высокотехнологичных товаров российских производителей в общемировом экспорте высокотехнологичных товаров. К 2020 г. планировали выйти на 2%, в результате не дотянули даже до 1%» (из статьи Татьяны Подсветовой «Инновации и проблемы коммерциализации научных разработок в России» // журнал «Россия: тенденции и перспективы развития», выпуск №16, 2021 г.).
В США вопросы коммерциализации научных разработок, трансфера новых технологий в реальный сектор экономики решаются на серьезном законодательном уровне, в том числе, к примеру, за счет реализации принятого в 1980 году «закона Стивенсона-Уайдлера „О технологической инновации“, который потребовал от каждой федеральной лаборатории создания офиса по выявлению коммерчески ценных технологий и их последующему трансферу частному сектору» (из статьи Олега Фиговского «Инновационные системы США: задачи и реализация» // журнал «RELGA», №1 (334), 2018 г.).
У нас же, за исключением, пожалуй, корпорации «Росатом», НПО «Энергомаш имени академика В. П. Глушко», АО «„Информационные спутниковые системы“ имени академика М. Ф. Решетнёва», холдинга «Вертолеты России», достижения в этой сфере осуществляются, в основном, за счет пассионарных усилий первопроходцев-одиночек.
Таких, скажем, как основатель Научно-технического объединения «ИРЭ-Полюс» (г. Фрязино) Валентин Павлович Гапонцев (1939 – 2021). Небольшая фирма, созданная в 1990 году на базе НПО «Полюс» – крупнейшего в СССР объединения, занимающегося газовыми, твердотельными и полупроводниковыми лазерами – к началу 2020-х годов превратилась в Группу IPG Photonics, контролирующую 80% мирового рынка волоконных лазеров большой мощности, которые используются, в основном, в телекоммуникациях, а также в промышленности для сварки, резки, гравировки и других видов обработки металлов. Финансовые показатели фирмы неуклонно росли из года в год. Например, выручка по итогам 2017 году достигла $1,4 млрд, в связи с чем в 2018-м компания была включена в индекс S&P 500.
Основа достижений В. П. Гапонцева как ученого и инженера – это «безупречно грамотный подход к ведению исследований. Помимо того, что он регулярно экспериментировал с новыми материалами для кристаллических лазеров, используя при их изготовлении разные редкоземельные ресурсы, изобретатель имел четкое понимание процесса научных изысканий на всех его этапах. К 1985 году в его лаборатории скопилось более 8000 протестированных образцов различных твердотельных материалов для лазеров, а сам ученый уже владел несколькими десятками патентов» (из статьи «Настоящий миллиардер», 20.10.2022, https://welcometoma.com/gapontsev/).
Когда наступили 1990-е, ученый понял, что надо двигаться дальше. Вот что вспоминал сам В. П. Гапонцев о первых шагах работы своей фирмы: «Вначале было создано НТО „ИРЭ-Полюс“. Я тогда заведовал лабораторией в Институте радиоэлектроники (ИРЭ) РАН. Время было такое, что все более или менее активные люди, ученые, инженеры, глотнув свободы, создавали свои фирмы, порой несколько сразу. Я всегда хотел пойти своим путем, видя невежество и безволие подавляющей части „красных“ директоров и руководителей научных организаций. Провел со своими студентами несколько разработок для отечественных заказчиков – получили дополнительный заработок, но перспективы видно не было. Быстро понял, что на нищем внутреннем рынке в области высоких технологий делать нечего. Не было и желания податься в услужение за рубеж, хотя связи и репутацию в США имел. На свой страх и риск я взял кредит в банке, потом нашел заказы за рубежом» (из статьи «Как фрязинская фирма Владимира Гапонцева „ИРЭ-Полюс“ стала основой создания группы IPG Photonics – мирового лидера в производстве волоконных лазеров», 16.10.2008, http://archive.fryazino.net/forum?action=post&fid=15&tid=151215&page=0).
Уже позже, в процессе становления компании ее лидер сформулировал для себя «три закона Гапонцева»: «Первый закон: если у вас есть, чем удивить мир, начинайте свое дело, хотя это и трудно. Второй закон: привлекайте инициативных людей, но будьте бдительны. Третий закон: всегда помните, что работа в электронике требует выход на рынки всего мира. Создавайте филиалы в странах, где правительства и законодательство поощряет высокие технологии и экспорт такой продукции. Именно там „дешевые кредиты“ и налоговые льготы» (Там же).
Думается, именно эти три выстраданных постулата определили стратегию развития фирмы и последовательность действий ее лидера. Вот краткая хроника становления компании:
«1-й этап: 1990 г. – завлабораторией ИРЭ В. П. Гапонцев – ученый в области оптоволоконных устройств, образует товарищество «НТО «ИРЭ-Полюс», объединяющее изобретателей Института радиотехники и электроники АН СССР и производителей лазеров НПО «Полюс» для производства приборов и устройств оптоволоконной связи. Через год фирма разделилась с инженерами «Полюса», арендовала помещения во Фрязино и в 1993 г. создала первые оригинальные усилители и генераторы для оптоволоконной связи, лучшие в мире.
2-й этап: первый международный контракт на $0,7 млн. с крупной фирмой на рынке коммуникаций ItalTel (оборот – $6 млрд.) на поставку приборов для оптоволоконной связи.
3-й этап: покупка в кредит небольшой фабрики-банкрота под Франкфуртом и организация немецкого предприятия IPG Laser (ИРЭ-Полюс-Групп Лазер), в котором вахтовым методом работали десятки сотрудников из Фрязино. Это позволило преодолеть таможенные барьеры на продажу продукции high-tech (высоких технологий) и получить европейский рынок.
4-й этап: в 1997 году Гапонцевым образована фирма IPG Fibertech S.r.l в Италии, в 1998 г. – для проникновения на рынок США – в Оксфорде (США, Массачусетс) фирма IPG Photonics Corporation. В 2001 году IPG поставила усилители для оборудования 5 млн. американских домов. А в 2002 году Гапонцев победил в конкурсе «Лучший предприниматель Новой Англии»» (Там же).
Далее – по нарастающей: «Для выхода к новым рынкам фирма впервые привлекла портфельных инвесторов на $100 млн., проводит модернизацию оборудования и Гапонцев начинает прорыв в секторе мощных волоконных лазеров. 2002 г. – IPG, неподдавшаяся на шантаж производителей лазерных диодов (США), начала собственное роботизированное производство суперярких диодов для накачки мощных лазеров. К 2005 г. фирма Гапонцева произвела их больше, чем все компании мира вместе взятые, при более низкой себестоимости. 2003 г. – запатентованные методы суммирования мощности диодов привели к существенному прорыву к высоким энергиям; международная группа IPG вошла в тройку лидеров среди производителей мощных волоконных лазеров» (Там же).
Сам В. П. Гапонцев к трем вышеперечисленным постулатам успеха присоединял еще и четвертый, связанный с синергетическим аспектом: «Мы нашли свою нишу на стыке трех направлений, создав новое поколение мощных и практически идеальных волоконных лазеров и оптических усилителей различного спектрального диапазона, которые по своим характеристикам на порядки величин превышают все известные лазеры других типов. Это поколение включает более 80 линий приборов различного назначения, большинство из которых конкуренты до сих пор не смогли воспроизвести. Они безотказно действуют в любой обстановке, в космосе и под водой, способны непрерывно работать десятки лет, компактны и не требуют сервисного обслуживания. Так что, волоконные лазеры имеют все шансы стать доминирующей технологией лазерного рынка» (Там же).
Инновационные разработки В. П. Гапонцева и его сотрудников получили высокую оценку в научном сообществе, к его мнению неизменно прислушивались специалисты отрасли: «В 1991 году академик-секретарь Отделения общей физики и астрономии РАН академик Леонид Келдыш пригласил Гапонцева сделать научный доклад на Бюро Отделения. СКБ ИРЭ, где тогда работал Валентин Павлович, как и все научные институты, был беден в оснащении научными инструментами, а у Гапонцева были какие-то идеи в направлении развития „ИРЭ-Полюс“. Но главное – у него был реальный уникальный научный результат высокого класса по созданию новой технологической платформы для волоконных лазеров большой мощности. По науке – доклад был безупречным. Вопрос задал академик А. С. Боровик-Романов: „А от нас Вы чего хотите?“ (В ОФН РАН обычно люди приходили с просьбами.) Ответ: „Да от вас я ничего не хочу. Я вам предлагаю рассмотреть вариант жизни и развития“. Валентин Павлович Гапонцев пришел с предложением о возможном варианте выхода из нищеты» (из статьи «Свет маяка в мире промышленной революции – ОФН РАН вспоминает Валентина Гапонцева», 25.10.2021, http://www.ras.ru/news/shownews. aspx? id=8ca2d833—2b73-4eba-99a9—860ed1a5e97).
Такое поведение лидера «ИРЭ-Полюс» было для него вполне характерно: не ждать от кого-то финансовых средств или необходимого оборудования, а поставить всё на коммерческую основу, внедрять инновации, расширять круг заказчиков.
И еще один аспект. Раз тема нашей зарисовки «коммерциализация», коснемся такого еще недавно непривычного вопроса, как «Сколько стоит современный ученый в России?». На него как-то попробовал ответить известный журналист, постоянный автор журнала «Наука и жизнь» В. С. Губарев: «Я обращался с этим вопросом к разным ученым, но все они лишь пожимали плечами, мол, нельзя спрашивать о том, на что нет ответа. И лишь один человек сказал неожиданно просто и необычно: „Я стою порядка 12 миллиардов долларов. А Алферов – около 15 миллиардов. Он подороже, и потому Нобелевский лауреат“. Шутка? Возможно. А если это кажущийся юмор, и цена крупного ученого намного дороже современного авианосца?!» (из книги Владимира Губарева «Секретные академики» // Москва, «Алгоритм», 2008 г.).
Ну, авианосец не авианосец, а на строительство 4-х самых современных российских атомных подводных лодок «Борей» (стоимость одной $713 млн) состояния ученого В. П. Гапонцева точно хватило бы (см. статью Леонида Нерсисяна «Субмарины за миллиарды: топ-5 стратегических атомных подлодок», 09.02.2017).
Вот что сообщало в октябре 2021 года агентство «ТАСС» о смерти 82-летнего ученого и предпринимателя: «Международное общество инженеров биофотоники (Society of Photo-Optical Instrumentation Engineers, SPIE, США) в 2010 году включило Гапонцева в список 28-ми выдающихся мировых ученых в области лазерной физики, техники и технологии. В этом же году ученый получил Государственную премию России „за комплекс инновационных разработок и создание высокотехнологичного производства волоконных лазеров и систем волоконно-оптической магистральной и локальной связи“. Гапонцев занимал 54-ю строчку списка богатейших российских бизнесменов по версии Forbes. Его состояние оценивалось в $2,8 млрд» (из статьи «Умер физик и миллиардер Валентин Гапонцев», 23.10.2021, https://tass.ru/ekonomika/12746215).
Глава 2. Педантичный расчет и дерзость мысли – имманентный парадокс и суть инженерной профессии
2.1. «Стыковка полёта мысли и земных ограничений»
Если задуматься о сути инженерного дела, выявляется одна, думается, ключевая особенность этой профессии. Казалось бы, очевидная для тех, кто ею занимается, но вполне неожиданная для тех, кто знает о ней понаслышке. И притом превращающее инженерные занятия в захватывающее действо.
Вот мнение на этом счет доктора технических наук, бывшего ректора Тюменского государственного нефтегазового университета Николая Николаевича Карнаухова: «Инженерное творчество – занятие в высшей степени интересное, поскольку именно здесь происходит синтез теории и практики, „дедукции“ и „продукции“. Инженер должен, с одной стороны, находить самые смелые и неожиданные для текущей практики решения, поскольку, следуй он в общей колее, работа такая не принесёт выгоды никому. С другой стороны, инженеру, в какой бы полёт фантазии он бы ни устремился, надо сверять свои координаты с жёсткими условиями технико-экономической реальности. Эта стыковка полёта мысли и земных ограничений делает инженерное дело одним из увлекательнейших занятий на свете» (из вступительной статьи Николая Карнаухова к книге Нурали Латыпова,Сергея Ёлкина, Дмитрия Гаврилова «Инженерная эвристика» // Москва, «Астрель», 2012 г.).
Вот только загвоздка в том, как совместить в одном индивиде (конструкторе, проектировщике или технологе) педантичность при проведении необходимых расчетов для учета технико-экономических реалий и дерзость инженерных решений, без которой, думается, ничего принципиально нового и не создать. И, пожалуй, именно этот удивительный сплав скрупулёзности в расчетах и богатого воображения творца и является имманентным парадоксом и уникальной сутью инженерной профессии.
Впрочем, инжерное дело, хотя основано на точных вычислениях – всё-таки не математика. «Царица наук» (а именно так ее называл немецкий ученый XVIII века Карл Гаусс) требует безупречной тщательности в расчетах и исключительного терпения. Тот же Григорий Перельман (известный как загадочный бородач-отшельник из Петербурга, отказавшийся от премии в 1 миллион долларов) семь лет – с 1995 по 2002 годы – работал над доказательством гипотезы Пуанкаре. И всё-таки добился своего, за что был удостоен «математической нобелевки» – премии Филдса (впрочем, от которой он тоже отказался).
Гипотеза Жюля Анри Пуанкаре от 1904 года (которую для непосвященных в математические изыски можно изложить так: «если трёхмерная поверхность в чём-то похожа на сферу, то её можно расправить в сферу») остается на сегодняшний день единственной решённой математической проблемой из семи задач тысячелетия. Из-за этой краткой формулировки гипотезу французского математика некоторые специалисты пафосно называют «Формулой Вселенной». Похоже, в этом-то и кроется причина отказа Перельмана от всех премий. Он просто как-то иронично заметил: «Я знаю, как управлять Вселенной. Скажите, в таком случае, зачем мне бежать за миллионом?».
Настоящего инженера тоже во многих случаях спасает чувство юмора. Ну, а от слишком дотошных, до занудности, расчетов – выработанная с годами профессиональная интуиция: «Легендарный ученый, один из корифеев отечественного кораблестроения Алексей Николаевич Крылов вспоминал, как будучи еще инженером-практикантом, подружился с главным инженером Адмиралтейского завода (тогда, в последнее десятилетие XIX века он назывался Франко-Русский судостроительный) Петром Титовым, гениальным корабелом-самоучкой. Образованный Крылов помогал ему осваивать точные науки. Как-то для примера они решили рассчитать сечение кованой стойки шлюпбалки. Один сделал расчет по правилам сопромата, другой – по наитию. И главное не в том, что результаты почти совпали. Крылова поразило, что приземленные, проверенные на практике методы инженера, у которого профессия „на кончиках пальцев“, в определенные моменты оказываются более точными и подходящими, чем математические модели. Мало уметь считать – надо понимать свое дело досконально, глубинно. Этот принцип работает всегда» (из статьи Владимира Александрова «Человек с рундуком», 19.11.2017).
2.2. Как корабль инопланетян встречали в Курской области с приветственными речами и оркестром. Фантастика на службе технического прогресса
Продолжим тему парадоксальной сути инженерной профессии. Ну, положим, технические знания, накопленные человеческой цивилизацией, основные понятия об инженерных расчетах и цифровом моделировании, сведения о законах, формулах – эпюрах в сопромате в конце концов – можно получить в техническом вузе. Но как быть со второй составляющей инженерного дела – выдвижением новых идей, которые рождаются, похоже, никак иначе, как при помощи богатого воображения?
Но как развивать фантазию, выдумку, артистизм мышления? Каждая страна ищет свой ответ на этот сложный вопрос. Страна, которая показала миру, как за менее чем шесть десятилетий диковинную сказку (1903 г., статья К. Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами») превратить в блистательную быль (1961 г., полет Ю. А. Гагарина), сделала ставку на любознательных мечтателей.
Тиражи советских научно-популярных и научно-технических журналов с конца 1950-х показывали экспоненциальный рост и значительно превосходили тиражи литературных журналов: «Тираж „Нового мира“ в 1958 году был 140 000 экз., в 1975-м – 172 000. „Техника – молодежи“ в 1960 году выходила тиражом 600 000 экз., в 1970-м – 1 700 000. Более сложный и слегка фрондерский по духу журнал „Знание – сила“ в 1965 году имел тираж 400 000 экз., в 1967-м – 700 000 (максимальный за всю историю этого издания), в 1970-м – 500 000. Еще более фрондерская и в то же время более узкая по тематике, чем другие научно-популярные журналы, „Химия и жизнь“ выходила в 1977 году тиражом 300 000 экз. а в 1980-м – 325 000. По словам основателя журнала „Моделист – конструктор“ Юрия Столярова, тираж этого издания в лучшие времена составлял 2 млн. экз.» (из статьи Ильи Кукулина «Периодика для ИТР: советские научно-популярные журналы и моделирование интересов позднесоветской научно-технической интеллигенции» // журнал «НЛО» №3, 2017 г.).
Причем, похоже, дело не только в том, что Россия всегда выделялась своей литературоцентричностью, но и в том, что отечественные ученые умы видели в научно-популярных изданиях немалый потенциал использования в виде архимедова рычага так почитаемой марксизмом гегелевской диалектики: «Известный советский физик Яков Дорфман (1898—1974), автор выдержавшей много изданий „Всемирной истории физики“, писал в 1932 году: „На мой взгляд, литература обладает двумя возможностями для техпропаганды. С одной стороны, это историческая техническая хроника, с другой – научная фантастика. Одно – взгляд назад, движение к техническому „сегодня“ от прошлого, второе – взгляд вперед, движение в будущее. Любой вопрос техники становится увлекательным, интересным, если он дан не в виде статических описаний и объяснений, а в своем диалектическом развитии“» (Там же).
Заметим, что в расширении ареала потенциальных читателей проблем не возникало: «В 1945—1968 годах подготовка инженерно-технических специалистов росла экспоненциально. В 1945—1950 годах вузы и техникумы закончили около 525 700 студентов, что составляло 27,3% всех, кто в это время в СССР закончил какие-либо учебные заведения, а в 1966—1968 годах (уже за три года, а не за пять) – 1 628 000, что составляло 44% всех выпускников. Все больше молодых инженеров шли по распределению не на заводы, а в институты и конструкторские бюро, где складывалась новая социальная среда» (Там же).
Стремительный рост ИТР подталкивался отвечающей запросам времени политикой правящей партии, правда, не без определенного идеологического сопротивления теоретиков-ретроградов: «В 1961 году в новую, третью по счету Программу КПСС была включена фраза о том, что „наука в СССР превращается в непосредственную производительную силу“, первоначально взятая из „Экономических рукописей 1857—1859 годов“ К. Маркса. Еще в 1950-х годах ортодоксы считали эту фразу сомнительной, так как она придавала слишком большое значение науке, а не пролетариату» (Там же).
С началом «оттепели» страна жаждала перемен, новых героев, которые пришли бы на смену Павке Корчагину и Алексею Мересьеву. И они появились: «ИТР и представители фундаментальной науки – прежде всего физики и математики – примерно с середины 1950-х до середины 1960-х изображались в журналистике и подцензурной культуре как авангард общества, как люди, прокладывающие дорогу в будущее. Романы и фильмы („Не хлебом единым“, роман Д. Гранина „Иду на грозу“, фильм М. Ромма „Девять дней одного года“) представляли инженеров и ученых как романтических героев – прежде эта роль принадлежала рабочим или партийцам» (Там же).
В этой обстановке нацеленности на преображение настоящего и покорение грядущего фантастика уже не смотрелась младшей сестренкой, донашивающей ситцевые платьица старшей – приключенческой литературы. Правда иногда совмещение беллетристики невероятного и доминирующего в Стране Советов художественного стиля порождало причудливых кентавров: «После публикации в 1957 году повести Георгия Мартынова „Каллисто“ и ее продолжения „Каллистяне“ (1960) в СССР впервые стали появляться клубы любителей фантастики: „…При детских библиотеках десятками формировались общества поклонников дилогии, которые писали продолжения книги и рассказы из мира [вымышленной планеты] Каллисто… Создавали музеи Каллисто, составляли энциклопедию Каллисто и т.д., и т.п.“ Этому буму никак не мешали (а возможно, даже способствовали) диковинные сочетания штампов научной фантастики и соцреализма, встречавшиеся в романе Мартынова: например, космический корабль инопланетян, приземлившийся в Курской области, земляне встречают с торжественными речами, оркестром и почетным караулом, как высокопоставленную иностранную делегацию» (Там же).
Заметим, однако, что этот комичный эпизод из «Каллисто» был скорее исключением из потока качественной научной фантастики, перерастающей порой в произведения, поднимающие общеисторические и философские проблемы. Вот что писал об этом в 1964 году известный литературный критик, один из первых переводчиков романов Станислава Лема Р. Э. Нудельман: «Очевидна, прежде всего, смена узкотехнической темы (гипотезы, проекты) и фантастического эксперимента выдвижением теоретических гипотез. Сквозь различие тем Ефремова, Громовой, Стругацких проступает идейная общность их книг. По существу, у них одна тема – практическая диалектика истории. Таким образом, социальная фантастика постепенно превратилась в литературу, обращенную к проблемам наиболее общим, общеисторическим. И, решая их в разном плане: естественнонаучном, политическом, морально-психологическом, она неизбежно возводит их в ранг проблем философских…» (из статьи Рафаила Нудельмана «Возвращение со звезд. Мысли о научной фантастике» // журнал «Техника – молодежи», №5, 1964 г.).
Ведущим ежемесячником, задающим тон в публикациях научной фантастики, стал, и по праву, журнал «Техника – молодежи». Особенно с 1949 года, когда его главным редактором был назначен Василий Дмитриевич Захарченко (1915 – 1999). В год своего назначения «он написал для журнала фантастический роман «Путешествие в Завтра» – о Земле далекого будущего. По-видимому, Захарченко взял дело в свои руки потому, что ему было важно, чтобы журнал говорил о далеком будущем – а эта тема была почти табуированной. Характерно, что первый же номер журнала, где печатался роман (№1 за 1950 год), вышел в обложке с броским, эффектным изображением советской орбитальной космической станции, описанной в «Путешествии…”. Захарченко хотел не только привлечь внимание к своему роману, но и акцентировать возможность представлять и изображать далекое будущее в научно-техническом журнале» (из статьи Ильи Кукулина «Периодика для ИТР: советские научно-популярные журналы и моделирование интересов позднесоветской научно-технической интеллигенции» // журнал «НЛО» №3, 2017 г.).
Свою линию с изменения жанрового прицела с ближнего на дальний В. Захарченко начал проводить последовательно, с убежденностью человека, давно вынашивающего эту идею: «В феврале 1953 года он опубликовал в журнале „Октябрь“ обзорную статью, в которой упрекнул советских фантастов в том, что их произведения либо воспроизводят сюжетные ходы западной литературы, либо недостаточно пытаются заглянуть в будущее – а это, по мнению автора, было связано с недостатком знаний писателей о достижениях современной техники. Именно в начале 1950-х Захарченко, вероятно, и понял, что фантастика, говорящая о далеком будущем и о невообразимых пока достижениях техники, лучше развивает воображение, чем советские опусы „ближнего прицела“» (Там же).
Теоретические выкладки главреда «Техника – молодежи» (ТМ) подтверждались и его редакторской политикой: «В журнале впервые на русском языке были опубликованы романы «Фонтаны рая» А. Кларка (1980) и «Звёздные короли» Э. Гамильтона (1988). Первая публикация романа И. Ефремова «Туманность Андромеды» состоялась именно в ТМ в 1957 году. Другой роман Ефремова, «Час Быка», впоследствии замалчиваемый советской пропагандой, также впервые был опубликован в ТМ (1968—1969). На страницах ТМ выступали многие выдающиеся отечественные учёные, специалисты, руководители производства: от маститых Ивана Павлова, Николая Зелинского, Петра Капицы, Анатолия Александрова, до никому тогда еще не известных Сергея Королёва, Виктора Глушкова, Игоря Курчатова, Ивана Артоболевского. Среди авторов были также такие научные светила, как Вернер Гейзенберг и Поль Дирак, Отто Ган и Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми и Луи де Бройль. Впервые в СССР журнал поставил вопрос о пересмотре официальной позиции в отношении к генетике (о чём писал в своих мемуарах академик Н. Дубинин), кибернетике (академик А. Берг), парапсихологии (член-корреспондент АН А. Спиркин) и т.д.» (из сатьи Г. Бородоча «Популярнейший советский журнал «Техника – молодёжи», 08.09.2018).
Выпускник Московского энергетического института и Литературного института им. Горького, инженер и поэт в одном лице, В. Д. Захарченко – это, без сомнения, исключительное явление в журналистике. За 35 лет его работы на посту главного редактора (всесоюзный рекорд) скромный научно-популярный журнал ЦК ВЛКСМ «Техника – молодежи» превратился в самое читаемое в СССР периодическое издание технической тематики, тираж которого за эти годы вырос в 60 (!) раз.
А теперь – на минуточку – задумаемся об истоках этого дива-дивного. Но, как оказалось, ничего сверхестественного. Истоки уникальности – в сфере иррационального (а именно к ней и относятся поэзия с романтикой): «Как будто самим провидением Василий Дмитриевич был предназначен для выполнения социального заказа того времени, которое настоятельно требовало поэтизации науки, утверждения ее безграничных возможностей, романтического взгляда на мир, как арену свершения самых дерзновенных замыслов человечества. Совпадение социального спроса и индивидуального предложения породило „феномен Захарченко“: превращение ординарного научно-популярного журнальчика во властителя дум нескольких поколений советской молодежи» (из статьи Германа Смирнова «Фономен Захарченко» // журнал «Техника – молодежи», №12, 1999 г.).
Но наш рассказ – не подобие голливудского блокбастера, где в конце киноповествования – подобно неуступчивой регулярности смены времен года – почти всегда забенонирован «happy end». Харизматичный главред на вершине успеха своего чада, видимо, на какое-то время просто забыл о правилах игры: «Василий Захарченко был снят в 1984 году с должности главного редактора „Техники – молодежи“, которую занимал с 1949 года. Захарченко заказал для журнала перевод только что вышедшего романа Артура Кларка „2010: Одиссея Два“ („2010: Odyssey Two“, 1982), в оригинале посвященного Андрею Сахарову и космонавту Алексею Леонову. Посвящение Сахарову в переводе было снято, роман сильно сокращен – но ни переводчик, ни Захарченко не обратили внимания на то, что большинство русских персонажей романа носят фамилии советских диссидентов: Сахаров, Орлов (в честь Юрия Орлова), Якунин (в честь о. Глеба Якунина), Марченко (в честь Анатолия Марченко) и т. д. Когда это „совпадение“ заметили в „инстанциях“, после двух номеров публикация была остановлена, а Захарченко – уволен» (из статьи Ильи Кукулина «Периодика для ИТР: советские научно-популярные журналы и моделирование интересов позднесоветской научно-технической интеллигенции» // журнал «НЛО» №3, 2017 г.).
Как было принято в те годы: если уж опала, то по всем фронтам. В. Захарченко вывели из редакционных советов издательств «Детская литература» и «Молодая гвардия», перестали приглашать на радио и телевидение – даже на созданную им программу об автолюбителях с кулибинской жилкой «Это вы можете».
Выручила перестройка: в конце 1980-х его вновь стали печатать, а в ноябре 1991 года легендарный главред создал новый журнал. Несколько секунд на отгадку его названия… Что еще мог придумать порывистый герольд всего удивительного и неизведанного? – ну, конечно, – «Чудеса и приключения».
И здесь В. Захарченко оставался верен себе. Его кредо – материал должен вызывать, прежде всего, эмоциональный отклик у читателя: «В журнале печатались известные писатели Иван Ефремов, Феликс Чуев, Валентин Распутин, космонавт Владимир Джанибеков, чемпион мира по шахматам Василий Смыслов. Героями публикаций становились Джуна, Ванга, Мессинг. Темами – последствия катастрофы на Чернобыльской АЭС, тайны Туринской плащаницы, НЛО, кругосветный полет Федора Конюхова на воздушном шаре, поиск библиотеки Ивана Грозного и кладов Марины Мнишек, секреты создаваемого в Дубне российского коллайдера…» (из статьи Анастасии Орловой «Журналу „Чудеса и приключения“ исполнилось 25 лет», 14.12.2016).
А теперь – снова к культовому журналу пытливых мечтателей. Журнал «Техника – молодежи» с неутомимым упорством пытался будить технические фантазии своих читателей, предлагая самые дерзкие инженерные идеи. Так в №2 за 1963 год на обложке журнала появился гигантский океанский – заметим, не речной – корабль на подводных крыльях; в №9 за 1964 год (за 5 лет до первого шага на Луне американского астронавта Нила Армстронга) – рисунок с подробным описанием советской лунной базы; в №4 за 1979 год – изображение фееричной по смелости замысла сложнейшей конструкции космического лифта с Земли на Луну.
Смелость воображения создателей журнала и его главреда, согласитесь, действительно впечатляет. Но есть еще один – не менее захватывающий – аспект нахождения журнала «Техника – молодежи» в конкурентном информационном поле ХХ века – незримое его соперничество с футурологами по точности технических прогнозов. Возьмем для примера предсказания лишь двух уважаемых прогнозистов: «В конце 1990-х японский футуролог Митио Каку выпустил книгу „Видения: как наука произведёт революцию XXI века“, в которой излагал своё видение мира, каким он будет в XXI веке. В ней он предсказал расшифровку генетического кода человека (учёные добились этого в 2003), и массовое распространение „маленьких переносных компьютеров с сенсорным экраном“ – в 2010-м у многих пользователей действительно появились планшеты» (из статьи Екатерины Шевяковой «Что с нами будет? Идеи ведущих футурологов», 25.04.2020).
Коллега японского футуролога – один из главных инженеров Google Рэй Курцвейл был не менее проницателен: «Первые известные предсказания Курцвейла, посвящённые развитию технологий, появлялись ещё в 1990-х. К примеру, он говорил о том, что компьютерами станет возможно управлять при помощи речи {в 2010 г., действительно, была создана вопросно-ответная система Siri}. Он предсказал появление беспроводных устройств, способных посылать изображение с компьютера в человеческий глаз, создавая эффект виртуальной реальности {устройство Google Glass близко к реализации этого концепта}, а также появление экзоскелета и многое другое» (Там же).
Как смотрится «Техника – молодежи» на фоне этих удачливых последователей легендарного Michel de Notredame? – думается вполне достойно (заметим, у «ТМ» сбывшиеся прогнозы сделаны еще в 1960-е): «В журнале публиковались футуристические идеи о технологиях будущего. Иногда авторы с поразительной точностью предсказывали появление технологий и гаджетов, которые окружают нас сегодня. В 1966 году „Техника – молодёжи“ {№3} опубликовала иллюстрацию гаджета, который сегодня известен под брендом Apple Watch. На иллюстрации человек смотрит передачу „Голубой огонек“ на экране часов. На другой иллюстрации журнала {№11, 1969 г.} изображен робот, которого вы могли видеть в фильме 2013 года „Тихоокеанский рубеж“. Да, советские мечтатели опередили голливудских продюсеров примерно на 30 лет. Но, в отличие от боевых роботов голливудского производства, советская машина предназначалась для вырубки лесов» (из статьи Николая Шевченко «Сумасшедшие предсказания будущего из советского журнала „Техника —молодёжи“», 16.08.2021).
2.3. Как ТРИЗ сэкономил Samsung 100 миллионов долларов
Если чуть выше мы говорили о фантазии, которую в ХХ веке будили, и не безуспешно, научно-популярные и научно-технические советские журналы, то не пора ли задаться непростым – на уровне философских – вопросом: «А что же является первоисточником творчества, в том числе, конечно, научного и инженерного?».
Приведем соображения по этому вопросу драматурга, специалистов-философов и комментарии к ним известнейшего отечественного специалиста по вопросам изобретательства: ««Как известно, акт творчества непроизволен», – пишет драматург В. Розов. – «Он не покорен даже очень мощному волевому усилию или категорическому повелению…» Как ни парадоксально, но художник в момент творческого акта как бы не мыслит, мысль убьет творчество… Как мне кажется, художник мыслит до момента творчества и после него, во время же самого акта творчества рефлексии быть не должно. Сложнее, конечно, дело обстоит с научным творчеством. Но и оно – сестра художественному, возможно, даже родная. Несколько лет тому назад в одной статье я прочел замечание о том, что «первоисточником величайших достижений и открытий во всех сферах культуры, науки, техники и искусства является внезапное и без видимой причины возникающее озарение. Это и есть творчество». («Вопросы философии», 1975, №8, с. 151.)» (из книги Генриха Альтшуллера «Творчество как точная наука» // Москва, издательство «Советское радио», 1979 г.).
«Без видимой причины» – это, получается, какой-то провал в непостижимое, иррациональное. Такой посыл показался Генриху Сауловичу Альтшуллеру (1926 – 1998) – будущему создателю Теории решения изобретательских задач – поверхностным, неубедительным: «Впервые я встретился с таким взглядом на творчество тридцать лет назад, когда начал заниматься изобретательством. Ученые и изобретатели, рассказывая о своей работе, с поразительным единодушием говорили о внезапном озарении, о невозможности не только управлять творческим процессом, но и понять, что это такое и как это происходит. И хотя о непознаваемости творчества высказывались люди, много сделавшие в науке и технике, я не поверил им, не поверил сразу и безоговорочно. Почему всё познаваемо, а творчество непознаваемо? Что это за процесс, которым в отличие от всех других нельзя управлять?..» (Там же).
Для людей неординарных, с даром первопроходца слово «нельзя» черным маркером безжалостно вымарывается из словаря, нет его – и всё… И, конечно, управлять инженерным озарением пытались, и многие. Среди них – кто бы сомневался – изобретатель фонографа (1877), лампы накаливания с угольной нитью (1879) и железо-никелевого аккумулятора (1908), обладатель более 3000 патентов Томас Эдисон, который в конце XIX века довел до совершенства применение для поиска инновационных идей метода проб и ошибок: «В его мастерской работало до тысячи человек, поэтому можно было разделить одну техническую проблему на несколько задач и по каждой задаче одновременно вести проверку многих вариантов. Эдисон изобрел научно-исследовательский институт (и это, на наш взгляд, величайшее его изобретение). Ясно, что тысяча землекопов могут рыть качественно иные ямы, чем один землекоп. Но все-таки сам способ рытья остается прежним…» (Там же).
Забавно, но следующим смельчаком, попытавшемся в саду расходящихся тропок найти ту единственную, которая приведет к редкостной диковинке новации, был человек, мало сведущий в технических устройствах. В конце 1940-х Алекс Осборн, совладелец BBDO, самого передового рекламного агентства на Мэдисон-авеню, «заметил, что одни люди больше склонны к генерированию идей, другие – к их критическому анализу. При обычных обсуждениях „фантазеры“ и „критики“ оказываются вместе и мешают друг другу. Осборн предложил разделить этапы генерирования и анализа идей. За 20—30 минут группа „генераторов идей“ выдвигает несколько десятков идей. Главное правило – запрещена критика. Можно высказывать любые идеи, в том числе и заведомо нереальные (они играют роль своеобразного катализатора, стимулируя появление новых идей). Никто не боится предложить смелую идею, возникает доброжелательная творческая атмосфера, и это открывает путь всевозможным смутным идеям и догадкам» (Там же).
В 1950-е с мозговым штурмом связывались большие надежды, и казалось: «Вот он – чудо-метод!». Потом выяснилось, «что трудные задачи штурму не поддаются. Были испробованы различные модификации штурма (индивидуальный, парный, массовый, двухстадийный, «конференция идей», «кибернетическая сессия» и т. д.). Эти попытки продолжаются и сейчас. Но уже ясно, что мозговой штурм эффективен только при решении несложных задач. Хорошие результаты чаще всего удается получить, «штурмуя» не изобретательские, а организационные проблемы (найти новое применение для выпускаемой продукции, усовершенствовать рекламу и т. д.)» (Там же).
Не получилось с методом проб и ошибок, мозговой штурм не смог помочь неутомимым искателям инноваций зафиксировать рекордные веса – попытаемся зайти в хрустальный дом озарений с крыльца «психологической активизации творческого процесса». Так, похоже, думали авторы неисчислимых методов контрольных вопросов, среди которых, в том числе, список американского журнала «Продакт эндженеринг» (1965), вопросы математика Д. Пойа, метод «селфсторминга» С. И. Чурюмова и Е. С. Жарикова и др.
Для примера взглянем на наиболее известный в технике список Т. Эйлоарта (полностью опубликован в журнале «Изобретатель и рационализатор», №5, за 1970 год). Т. Эйлоарт предлагает перечислить и изменить все качества предполагаемого изобретения, набросать фантастические, биологические, экономические и другие аналогии, попробовать различные виды материалов и виды энергии, узнать мнение дилетантов в данном деле, устроить сумбурное групповое обсуждение. Далее автор рекомендует попробовать национальные решения: хитрое шотландское, всеобъемлющее немецкое, расточительное американское, сложное китайское и т. д. Т. Эйлоарт рекомендует спать с проблемой, гулять, есть – все с ней, бродить среди свалки, дома, в магазинах дешевых вещей, читать комиксы и журналы…» (из книги Николая Петровича и Владимира Цурикова «Путь и изобретению» // Москва, «Молодая гвардия», 1986 г.).
А что, если, избежав плутаний по гравийным дорогам проб, мозговых штурмов и контрольных вопросов, безбоязненно выехать на основную трассу – «хайвей парадоксального мышления»?
Адекватность выбора этого «парадоксального пути» подтверждают исследования профессора из Гарварда Альберта Роттенберга. В 1990-е он «провёл серию интервью с 22-мя нобелевскими лауреатами с целью найти что-то общее в их стиле мышления. Помимо этого он изучал и анализировал биографии и работы гениев прошлого. В итоге он пришёл к выводу, что всех их объединяет тенденция рассматривать два и несколько антитезисов одновременно. В то время как обычно человеку свойственно придерживаться одного из двух противоположных мнений» (из статьи Ивана Чуписа «Мыслить как гений», 16.08.2022).
За полвека до американского психиатра к мысли об использовании феномена противоречий и парадоксов, только для поиска оптимальных инженерных решений, пришел Е. С. Альтшуллер: «Проанализировав десятки тысяч патентов, он заметил, что самые прорывные технологии решают противоречивые задачи. Когда объект должен быть лёгким, но прочным, холодным, но горячим и т. д. Тогда он выдвинул и проверил гипотезу о том, что это может работать и в обратном порядке. Если грамотно формулировать задачу в виде противоречия, то шансы выйти на более сильное решение возрастают в разы. Позже эта концепция легла в основу известной многим Теории решения изобретательских задач (ТРИЗ) и стала причиной тысяч новых изобретений и решений по всему миру. Впоследствии ТРИЗ трансформировалась, и оказалось, что те же принципы можно успешно применять и к бизнес-вызовам» (Там же).
Это называется дойти до сути. Выверив свои выводы по итогам скрупулезной работы (представьте, как это: шаг за шагом изучить 40 тысяч патентов!), на основе педантичного анализа осуществить поистине взрывной, высочайшей степени пассионарности синтез, предложив 40 базовых изобретательских приемов: «Вся методика ТРИЗ выстроена на решении противоречий. Например, чтобы создать компактный и одновременно вместительный автобус, нужно из обычного автобуса сделать двухэтажный. Или соединить два раздельных автобусных салона гибким переходом – тогда при поворотах сохранится желаемая маневренность, а людей в него поместится в два раза больше, чем в обычный. Здесь же на ум приходит и пример с жареным мороженым – десертом, одновременно горячим снаружи и холодным внутри: еще одно решение противоречий. Всего в ТРИЗ выделяют три вида противоречий: административное, физическое и техническое. Если вам будут известны противоречия, то вы сможете устранить ключевую проблему любой задачи и подобрать изобретательское решение. В этом и заключается смысл ТРИЗ» (из статьи Алины Лихоты «Что такое теория решения изобретательских задач (ТРИЗ)?», 13.09.2022).
Казалось, после этого только обучай инженерный персонал основам ТРИЗ – и патентные отделы просто вынуждены будут перейти на мобилизационный режим «24/7»… Но даже в сказке Иван-царевич на Сером волке не сразу нашел тропинку через заколдованный лес…
В 1957—1959 гг. Г. С. Альтшуллер, работая в Бюро технической помощи Министерства строительства Азербайджана, «долго пытался убедить Центральный совет Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов в действенности своей методики. Его проверяли: например, на одном из ранних семинаров попросили наглядно показать, как работает ТРИЗ. Речь шла о решении задачи, которая затем вошла в учебники по Теории. Необходимо было придумать, как повысить скорость ледокола в тяжёлых льдах, если увеличивать мощность двигателя больше не представляется возможным (у ледоколов его объём и так слишком велик). „Генрих сначала сам вызвался решить эту задачу. Но ему сказали: нет, вы-то, без сомнения, справитесь, пусть попробует кто-нибудь другой. Вызвалась молодая женщина, участница семинара ТРИЗ из Минска, которая по роду своей деятельности ни к судостроению, ни к иным подобным вещам никакого отношения не имела“ – вспоминает коллега Альтшуллера» (из статьи Г. Бородача «Изобретатель, ученый, писатель», 14.10.2021).
Дальше – как победа стремительным нокаутом «Железного» Майка на 49-й секунде первого раунда в бою 22 февраля 2003 года с Клиффордом Этьеном на арене Пирамид в Мемфисе: «Судно должно быть разделено на 2 части: верхняя, надводная, и грузовая, находящаяся под водой. Обе части соединяются прочными стойками, которые, по сути, являются гигантскими ножами, прорезающими лёд. Изящное решение так понравилось Альтшуллеру, что он предложил автору его зарегистрировать. Женщина отказалась, но задача вошла в учебное пособие. Совпадение это или нет, но спустя 3 года данная идея было запатентована за рубежом… В 1961 году вышла книга Альтшуллер „Как научиться изобретать“, где он сравнивал алгоритм решения изобретательских задач с подъёмом по лестнице, у которой примерно полсотни ступеней. Шаг за шагом, выполняя последовательные действия, человек взбирается на такую высоту, которой одним прыжком достичь никогда не сможет» (Там же).
После этого запоминающегося случая методика ТРИЗ стала распространяться по стране. В 1972 году школы ТРИЗ появились в Днепропетровске, Горьком, Курске, Волгограде. В период с 1979 по 1984 гг. журнал ВСНТО СССР «Техника и наука» (еще раз вспомним добрым словом председателя ВСНТО академика А. Ю. Ишлинского) почти в каждом номере публиковал материалы по ТРИЗ. В начале 1980-х обучение и работа по ТРИЗ велась более чем в 200 городах страны; наиболее крупные школы действовали в Ленинграде, Днепропетровске, Кишиневе, Новосибирске, Петрозаводске, Минске, Владивостоке, Ангарске, Риге и Челябинске.
С началом XXI века пришел черёд зарубежных стран: сегодня «все больше компаний и организаций по всему миру начинают признавать ТРИЗ лучшей инновационной практикой. Среди них Airbus, Boeing, Ford Motor, General Electric, Intel, Honda, Huawei, Hyundai, Mitsubishi, Procter & Gamble, и другие. В среднем, как показал эксперимент, проведенный в компании General Electric, применение ТРИЗ ускоряет поиск изобретательских решений в 6—7 раз, что достаточно критично, поскольку зачастую поиск изобретательского решения может занимать годы и десятилетия» (из статьи основателя нидерландской компании ICG Training & Consulting Валерия Сушкова «Прорывное мышление с ТРИЗ для бизнеса и управления: обзор», 2015 г.).
