Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3
Александр Атрошенко
Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической историей, анализирует их с точки зрения христианской философии. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как учения от увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала».
Попроси меня
Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3
Александр Атрошенко
© Александр Атрошенко, 2023
ISBN 978-5-0060-8643-2 (т. 3)
ISBN 978-5-0060-8120-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической школой, анализирует их с точки зрения христианской философии. Например, образование Руси, имеющей два основания – духовное и политическое, крещение, произошедшее далеко не в привычной интерпретации современной исторической наукой, которое следует правильнее обозначить крещением в омоложение, чем в спасение, в справедливость, чем в милость, «сумасшествие» Ивана IV Грозного, который всей своей силой олицетворял это русское крещение, вылившееся затем все это в сумасшествие Смутного времени, реформатор Никон, искавший не новых начал, а старых взаимоотношений. Показывается, как русская система сопротивляется силе ее цивилизующей, впадая тем в состояние, точно сказанное классиком – «шаг вперед, и два назад» – в свою молодость, чему яркое подтверждение служит деспотичное и в то же время реформаторское правление Петра I, а затем развернувшаяся морально-политическая эпопея трилогии в лице Петра III, Екатерины II и Павла I. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как закономерный итог увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала», ставшее основанием наступившей в XX в. в Восточной Европе (России) «новой» эры – необычайной молодости высшей фазы общественной справедливости в идеальном воплощении состояния высокого достоинства кристаллизованного матриархата.
МИХАИЛ РОМАНОВ. ОРИЕНТАЦИЯ НА СТАРИНУ. ПАТРИАРХ ФИЛАРЕТ
Древней летописи мало известно о происхождении рода Романовых. Существующее предание, что первый из этого рода, кого мы знаем по имени, Андрей Иванович Кобыла, был выходцем на московскую службу «из Прусс» владетелем, далека от достоверности. Позднее, один из потомков Андрея Кобылы, С. А. Колычев, составляя в 1722 г. свою «Историографию, вкратце собранную из разных хроник и летописей», истолковал его прозвище, как искажение имени мнимого Литовского князя Камбилы. В XVI в. рассказывали иначе: Курбский называет предком Шереметевых и Колычевых выехавшего «из Немец» светлого и знаменитого мужа Михаила, «с роду княжат решских», т.е. имперских. Со всей очевидностью, перед нами одно из проявлений моды, столь распространённой в московских родословиях – производить боярские роды от въезжих на русскую службу знатных иностранцев; она имела смысл возвеличивания «прирождённого» благородства фамилий, которые стремились занять место наряду с княжатами владетельных родов, т. н. Рюрикова и Гедимина.
Летопись знает Андрея Кобылу среди бояр великого князя Симеона Ивановича Гордого: в 1347 г. он ездил присматривать невесту великому князю Тверскую княжну Марью Александровну. У Андрея Ивановича было пять сыновей: Семён Жеребец, Александр Ёлка, Василий Ивантей, Гавриил Гавша и Фёдор Кошка. Влиятельным сотрудником Дмитрия Донского был сын Андрея Фёдор Кошка, которого встречаем и на воеводстве и в посольствах; он занимал одно из первых мест среди бояр, с которыми Дмитрий «держал землю русскую», на его дочери женил своего сына Тверской великий князь Михаил Александрович, а его смерти князь ордынский Едигей приписывал перемену московской политики относительно татар.
«Добрые нравы и добраа дела и добраа доума к орде была от Федора от Кошки, добрыи был человек: которыи добрыи дела ординскии, то тьи тебе поминал. – писал Едигей Великому князю Василию Дмитриевичу в декабре 1408 г. – И то ся миноуло, и нынеча же оу тебе сын его Иван казначеи, любовник [любимец] и старишина [старейшина]; и ты нынеча ис того слова и думы не высьтупаешь: котораа его доума недобра и слово, и ты ис того слова не выступаешь, и старцев земскых доумы ни слова не слоушаешь, которыи ведают; ипо то [го] доумою оучинилася оулусоу пакость»[1 - Полное Собрание Русских Летописей. Том 4. Часть первая. Новгородская четвертая летопись. Выпуск 2. Ленинград, Акад. Наук СССР, 1925, стр. 407.]. Так Иван Фёдорович унаследовал влияние отца. Он стал писаться по отцу Кошкиным, и это прозвище перешло к его потомству на два поколения. Сын Ивана, Захар, известен, как главный инициатор ссоры Василия I с двоюродными братьями по поводу золотого пояса. Дети Захара, Яков и Юрий, были видными полководцами, дипломатами и государственными деятелями при Иване III. Яков находился в Новгороде наместником, воевал со шведами и Литвой, закреплял за Москвой Северную землю; Юрий – победитель при Ведроше. Их называли Захарьиными-Кошкиными. По родовитости Кошкины не могли тягаться как ни с Рюриковичами, так ни с Гедиминовичами (потомками Литовского князя Гедимина), таких, как Шуйские, Вяземские, Трубецкие, Воротынские. Но благодаря своим личным качествам они занимали в государстве далеко не последние места. Сын Юрия, Михаил, за особую близость к Василию III был прозван «оком государевым». Авторитет всего рода был настолько велик, что Анастасия, дочь Романа, младшего брата Михаила, в 1547 г. стала первой женой царя Ивана Грозного. Поколение же Романа утратило память о смысле прозвища Кошка и стало зваться по деду и отцу Захарьины-Юрьевы. Сын Романа, Никита Романович, прозывался Юрий Захарьевич. Замужество сестры Никиты, Анастасии, за Ивана Грозного возвысил нетитулованный род Юрьевых-Захарьиных в первые ряды боярства. Братья царицы, Даниил и Никита, также занимали при царском дворе самое высокое положение. Никита был очень близок молодому Ивану IV, а при его сыне Фёдоре стал одним из фактических правителей страны и мог поспорить влиянием с Б. Годуновым. Но через два года, в 1586 г., Никита Романович скончался, оставив после себя сына Фёдора Никитича, который стал зваться по деду Романовым. От него же произошёл Михаил Фёдорович Романов.
Судя по характеру частой смены семейного прозвища, можно прийти к выводу, что это был древний род княжих бояр-дружинников, у которых значение имени основано не на самодовлеющем общественном весе княжеского происхождения и удельных традиций, а на отдельных семейных приметах, происходящих на ратной службе, в близости к великокняжескому дворцу и Боярской думе (это как «воевода Волъчий Хвост»[2 - Полное Собрание Русских Летописей. Том первый. II Лаврентиевская и Троицкая летописи. СПб, Тип. Эдуарда Праца, 1846, стр. 36.]).
Михаил Фёдорович стал тем компромиссом, который объединил различные политические силы и сословия государства. Романовы находились в свойственном родстве с прежней династией, в их пользу оказались старые слухи, что Фёдор Иванович завещал престол отцу Михаила. Они были своими для родовитого боярства, для людей, связанных с опричниной и, в то же время, для лиц, пострадавших от опричнины, поскольку не участвовали в терроре 1570-х г. Пребывание Филарета в Тушине рождало у казачества и крестьянства иллюзии о «справедливой» власти. Романовы имели обширные связи в среде боярства, но сам их род оказался сильно ослаблен и, поэтому, боярские династии могли не опасаться, что от имени молодого царя начнут править многочисленные родственники. Боярин Шереметев писал в Польшу князю Голицыну: «Миша-де Романов молод, разумом ещё не дошел и нам будет поваден»[3 - Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинение в девяти томах. Часть III. Москва, Мысль, 1988, стр. 61.]. За Романовых выступало духовенство, поддерживающее отца Филарета. Для знати при дворе не могло произойти каких-либо кардинальных изменений, поскольку Михаил был связан родственными узами и с Ф. И. Мстиславским (жена его деда и мать князя были родными сёстрами), и с Ф. И. Шереметевым (оба принадлежали к одному роду А. Кобылы) и с Морозовыми-Салтыковыми (из их рода была мать Михаила), и со многими другими наиболее знатными вельможами. Личность Михаила Фёдоровича была симпатична тем, что с детских лет терпел лишения, голод, был разлучён с родителями, поскольку Б. Годунов объявил его уже в 4 года государственным преступником и отправил в Белозёрскую тюрьму. В 1611—1612 г. он находился вместе с поляками в осаждённом Кремле. Но в услужении к ним не пошёл и вместе со всеми «невольными сидельцами» голодал и терпел всяческие унижения. Трагедией для него стал арест и заточение в Польше отца Филарета.
Суть происходивших событий в России, её освободительного движения, прекрасно пояснил И. Е. Забелин, что Пожарский и Минин шли с последними людьми от Земли «не для того, чтобы перекроить государство на новый лад, а напротив шли с одною мыслью и одним желаньем возстановить прежний порядок, расшатавшийся от неправды правительства»[4 - Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые. Смутное время. Тип. В. Ф. Рихтер, Москва, 1883, стр. 125.].
Старый же порядок, перво-наперво, заключается в старом мировоззрении, в прежнем отношении людей к Богу, и в обратном следствии, Его благословения народа земли по их вере. Поэтому, исходя из известных стремлений русских людей, нетрудно предположить дальнейшую историю страны. Как то. Смута уйдёт в прошлое. Государство станет развиваться, приспосабливаясь через реформы к новым реалиям. Однако стержень холодного отношения к человеку и обществу по-прежнему будет главным элементом всех последующих преобразований, делая смысл любых реформ, с точки зрения обывателя-простолюдина, лишь новым видом ущемления. Практически каждое десятилетие правления Романовых отмечено крестьянскими бунтами, жестоко подавляемыми войсками. Кроме них в XVII и XVIII вв. произошли огромные восстания под предводительством С. Разина и Е. Пугачёва, которые не имели успеха лишь потому, что армия целиком оказалась на стороне правительства. Исходя из этого можно заключить об установившейся новой династии, как о продолжении политики ужесточения давления на свой народ, перерастающее на местах, порой, в открытую тиранию; по определению Радищева государство превратится в «чудовище» – с благословения православия романовская эпоха стала одной сплошной трёхсотлетней эпохой смут, закончившейся окончательным помутнением рассудка русского народа.
Избранный молодой царь не стал спешить в столицу, где его ждал только разорённый и разграбленный царский дворец. Кроме того, в городе стояли две рати, военачальники которых также имели виды на престол. Поэтому, почти два месяца Михаил медленно двигался к Москве, собирая вокруг себя верных людей, ссылаясь с городами, и убеждаясь в их желании ему служить, формируя новое правительство и прибирая власть к рукам.
10 марта Государь вместе с матерью выступил на свой «подвиг», как говорили современники, из Костромы в Москву, и 21 числа остановились в Ярославле. Вскоре сюда стали прибывать люди всякого звания, чтобы лично «бить челом» государю. Из Ярославля Михаил начал отдавать свои царские распоряжения.
23 марта Михаил Фёдорович послал Земскому собору свой первый указ, выразив в нём, что «у нас того и в мыслях не было, что на таких великих государствах быть», он обращался затем к боярам и всяким чинам государства с требованием: «И вам бы… стоять в крепости разума своего, безо всякаго позыбания нам служить, прямить, воров царским именем не называть, ворам не служить, грабежей бы у вас и убийств на Москве и в городах и по дорогам не было; быть бы вам между собою в соединеньи и любви; на чем вы нам души свои дали и крест целовали, – на том бы и стояли, а мы вас за вашу правду и службу рады жаловать»[5 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI—X. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 1046.].
Затем, на приглашение собора поспешить государю своим приходом в Москву, Михаил Фёдорович отправил из Ярославля боярина князя Троекурова с запросом к членам собора: «К царскому приезду есть ли на Москве во дворце запасы, и послано ли собирать запасы по городам, и откуда надеются их получить… Бьют Государю челом стольники, дворяне и дети боярские, что у них дворцовыя села отписаны и государю от челобитчиков докука большая: как с этим быть; чтоб на Москве и по дорогам грабежей никаких не было. Дворяне и дети боярские и всякие люди с Москвы разъехались, – великому государю неизвестно, по вашему ли отпуску они разъехались, или самовольством?»[6 - Там же, стр. 1046.]
На эти запросы собор отвечал, что он старается делать всё от него зависящее, хотя, в действительности, положение его было крайне затруднительным, ввиду общего оскудения и безначалия, царившего в стране.
8 апреля царь пояснил, что он медлит своим походом в Москву, ввиду её неготовности, и сообщал, между прочим, собору: «Сборщики, которые посланы вами по городам для кормов, в Москву еще не приезжали; денег ни в котором приказе в сборе нет… Атаманы и казаки безпрестанно нам бьют челом и докучают о денежном жалованьи, о своих и конских кормах, а нам их пожаловать нечем и кормов давать нечего… И вам бы, богомольцам нашим, и боярам, и окольничим, и приказным людям, о том приговор учинить… чем нам всяких ратных людей жаловать, свои обиходы полнить, бедных служилых людей чем кормить и поить…»[7 - Там же, стр. 1046—1047.]
17 апреля государь прибыл в Ростов, посылая сообщения в Москву: «А идем медленно затем, что подвод мало и служилые люди худы: стрельцы, казаки и дворовые люди многие идут пешком»[8 - Там же, стр. 1047.]. 25 числа царь приказал сделать в походе, в селе Любимове, поверку стольникам, стряпчим и жильцам, назначенным для его охраны. Оказалось, что 42 человек нет. Михаил решил положить конец такому порядку вещей, являвшееся следствием общей распущенности Смутного времени, и послал в Москву приказ отобрать у нетчиков их поместья и вотчины в казну.
Тогда же, по приказу царя, бояре отправили отряд против Заруцкого. Атаман был настигнут под Воронежем, который ушёл туда, разграбив Рязанскую землю. «Он же многих Воронежцов побил и перелезе через Дон с Маринкою и пойде к Астрахани степью»[9 - Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Повесть о честном житии царя и великаго князя Феодора Ивановича всея Русии. Новый летописец. СПб, М. А. Александрова, 1910, стр. 130—131.]. Кроме Заруцкого, Михаила беспокоило и шведское присутствие на северо-западе. «А под Тихвину на Немец» – царь «посла воевод своих: князя Семена Васильевича Прозоровского, да Леонтья Андреевича Вельяминова со многою ратью»[10 - Там же, стр. 131.].
Однако больше царя тревожили продолжающиеся грабежи и разбои казачества. 26 апреля в обители Троице-Сергиевой лавры Михаил и его мать призвали митрополита Казанского Ефрема и других членов собора, присоединившихся к «походу», говорили «с большим гневом и со слезами, что воры кровь христианскую льют безпрестанно; выбрали его, государя, всем государством, обещали служить и прямить и быть всем в любви и соединении, – а теперь на Москве, по городам и по дорогам грабежи и убийства; позабыв добровольное крестное целованье, воры дороги все затворили гонцам, служилых и торговых людей с товарами и ни с какими запасами не пропускают»[11 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI—X. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 1049.]. Сознавая главную угрозу для себя со стороны казачества, «и государь и мать его, видя такое воровство, из Троицкаго монастыря идти не хотят, если всех чинов люди в соединение не придут и кровь христианская литься не перестанет»[12 - Там же, стр. 1049.].
28 апреля Михаил Фёдорович послал собору грамоту. «Писал к вам государь много раз, чтобы у вас на Москве, по городам и по дорогам убийств, грабежей и никакого насильства не было; а вот 23 апреля приехали к Государю на стан в село Сватково дворяне и дети боярские разных городов переграблены до-нага и сечены… и на дороге, на Мытищах и на Клязьме, казаки их перехватили, переграбили, саблями секли и держали у себя в станах два дня, хотели побить, и они у них, ночью, развязавшись, убежали… Писали к государю из Димитрова приказные люди, что прибежали к ним из сел и деревень крестьяне жженые и мученые огнем; жгли их и мучили казаки»[13 - Там же, стр. 1048—1049.].
Промедление государя с прибытием в Москву заставило собор 30 апреля решить отправить посольство с выборными из всяких чинов «бить челом» царю, чтобы «он умилосердился над православными христианами, походом своим на Москву не замешкал; а про воровство про всякое митрополит и бояре заказ учинили крепкий, атаманы и казаки между собою уговорились, что два атамана через день осматривают каждую станицу, и чье воровство сыщут, тотчас про него скажут и за воров в челобитчиках быть не хотят»[14 - Там же, стр. 1050.]. Челобитье это, подкреплённое просьбой вождей ополчения, Трубецкого и Пожарского, которые смиренно просили государя, «чтобы им видеть твои царские очи на встрече», возымело своё действие.
Царь ожидал от Земского собора восстановления государственных средств и порядка, что бы принять государство в своё управление. Руководители собора делали, что могли, но всем собором «били» государю челом, чтобы он сам «шёл к Москве вскоре», в нём видели тот необходимый центр, вокруг которого сложится правильная государственная работа. Не прошло двух месяцев со дня избрания и соборное правительство уступило место царской думе, а Земский собор стал распадаться; отдельные элементы его потянулись к царю и, прежде всего, московские служилые люди – стольники, стряпчие, дворяне большие, а за ними весь «из городов выбор» дворянский уже в апреле собрались при государе; иные и по деревням разъехались. И постепенно, ряд дел, назначение воевод, раздача поместий и др. начинает вершить государь, ещё находясь в походе.
1 мая Михаил Фёдорович с матерью прибыли в село Тайнинское, а на следующий день последовало их торжественное вступление в столицу. «Царь же государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии приде под Москву. Люди же Московского государства встретоша ево с хлебами, а власти и бояре встретоша за городом со крестами. И прииде государь к Москве на свой царский престол в лето 7121 [1613] году после Велика дни в другое воскресение Святых жен Мироносиц. На Москве же пали бысть радость велия, и пеша молебны»[15 - Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Повесть о честном житии царя и великаго князя Феодора Ивановича всея Русии. Новый летописец. СПб, М. А. Александрова, 1910, стр. 131.]. Михаил и мать его присутствовали на молебне в Успенском соборе, приняли благословение от митрополита и архиепископов. После этого царь отправился в свои покои – золотую палату и две маленькие комнаты Ивана Грозного. Марфа Ивановна поселилась в Вознесенском монастыре. Это всё, что смогли отремонтировать бояре. (Ранее Михаил желал поселиться в палатах царицы Ирины Фёдоровны, а для матери приказывал приготовить хоромы царя В. И. Шуйского).
По примеру Фёдора Ивановича Михаил Фёдорович решил венчаться в канун своего дня рождения, 11 июля 1615 г. (12 июля ему исполнилось 17 лет), причём, чтобы не было никаких обид и пререканий, он указал «для своего царскаго венца, во всех чинах быть без мест»[16 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI—X. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 1051.]. 10 июля по всем церквам были отслужены всенощные.
Образцом для церемонии стал чин венчания того же Фёдора Ивановича. Отличие было лишь в том, что Михаила, из-за отсутствия патриарха, венчал старейший из русских архиереев, Казанский митрополит Ефрем, а в церемонии принимали участие многие светские лица. «А венчал ево государя царским венцом – рассказывает летописец, – Казанский митрополит Ефрем и все власти Московского государства. А в чинах были бояре: с каруной и осыпал [золотыми деньгами] боярин князь Федор Иванович Мстиславской, с скифетром боярин князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой, с шапкою – Иван Никитич Романов, с яблоком – Василий Петрович Морозов. По царское платье ходил на Казенный двор князь Дмитрей Михайлович Пожарский да казначей Никифор Васильевич Траханиотов. И как платье принесли в палату в золотую и в Соборную церковь платья послаша з боярином Васильем Петровичем Морозовым да с казначеем с Никифором Траханиотовым, а с яблоком был боярин князь Дмитрей Михайлович Пожарский»[17 - Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Повесть о честном житии царя и великаго князя Феодора Ивановича всея Русии. Новый летописец. СПб, М. А. Александрова, 1910, стр. 131.].
После венчания все были приглашены на торжественный стол, так же как и в последующие два дня. Сразу после венчания Д. И. Пожарский получил боярский чин, а 12 июля, в день своего ангела, государь пожаловал Кузьму Минина в думные дворяне, что давало ему право, наряду с боярами, окольничими и именитыми людьми Строгановыми писаться с «ичем», после чего он стал прозываться Козьмою Миничем Сухоруким.
«Это и было торжеством справедливости и великою почестью для пожалованных… – Говорит И. Е. Забелин, по мысли которого царь ничего сделать больше не мог. – Наперекор желаниям даже самого государя, и Трубецкой, и очень многие другие бояре везде должны были первенствовать перед Пожарским. Однако и то было великим делом, что на коронации он держал по чину третью регалию [принадлежность торжественного царского облачения], весьма знаменательную, державу, яблоко владомое, великодержавное. Первую регалию – корону [шапку Мономаха] держал дядя царя, Ив. Никит. Романов, с которым было заспорил о месте Трубецкой, но был остановлен царем, который ему сказал, что действительно Романов меньше тебя Трубецкого, но он мне по родству дядя, и потому быть вам без мест… Трубецкой держал вторую регалию – скипетр. Спор Трубецкого о месте очень ясно свидетельствует, что здесь люди занимали между собой свои почётные места, не по личным заслугам и достоинствам, а по заслугам и достоинству своего рода. Если бы Пожарский был великороднее Трубецкого, он занял бы место почётнее. И не один Трубецкой первенствовал в это время перед Пожарским. Выше его стоял и подручный его воевода по ополчению, боярин Василий Петр. Морозов…»[18 - Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые. Смутное время. Тип. В. Ф. Рихтер, Москва, 1883, стр. 128—129.] В этом высказывании историк оправдывает Михаила утверждением, что он ничего не мог поделать в данной ситуации и поэтому Пожарский, заслугой которого произошло освобождение страны, должен был оставаться на третьих ролях. Однако историка не смутила ловкая выборочность «без мест», которое, конечно, легко могло относиться ко всем трем лицам.
С восстановлением старого порядка, как говорит И. Е. Забелин, «…старые жернова стали молотить по старому, как было прежде, как было при прежних государях. А потому весьма понятно, когда прежние порядки устанавливались на своих прежних местах, то и люди, возстановлявшие эти порядки, должны были остаться тоже на своих прежних местах, с прежним своим значением и положением в обществе, а особенно в службе»[19 - Там же, стр. 126.]. Поэтому, при формировании правительства царь оставил на прежних местах должностных лиц, которые были на них раньше. Так, в Боярскую думу вошли служившие полякам «седьмочисленные бояре» Ф. И. Мстиславский, Ф. И. Шереметев, Б. И. Лыков, И. Н. Романов, И. М. Воротынский, казацкий воровской атаман Д. Т. Трубецкой. Недавний их враг, полководец-освободитель Д. М. Пожарский и Кузьма Минин, зачинатель освободительного движения. Царские родственники, только что получившие боярство – И. Б. Черкасский (двоюродный брат по линии отца) и Б. М. Салтыков (двоюродный брат по линии матери).
В год своего избрания Михаилу Фёдоровичу исполнилось 16 лет и заявить себя он ничем не мог. Но и позднее облик Михаила остаётся бледным, затмевается крутой энергией родителей. Во многом это объясняется его слабым здоровьем: он был болезненным настолько, что ходьба и езда утомляли его, а от «много сиденья» ослабевал весь организм, по его собственным словам, он так «скорбел ножками», что в возрасте тридцати одного года его «до воска и из воска в креслах носят»[20 - Письма русских государей и других особ царскаго семейства. Том первый. 1526—1658. Москва, Универ. тип., 1848, стр. 141—142.]. Не было у Михаила и способных и энергичных советников, таких, какими были Сильвестр и Адашев при молодом Иване IV.
Ситуация в стране была крайне тяжёлой. Полувековые потрясения опричнины, несчастная Ливонская война и Смута вконец разорили страну, особенно западные и северо-западные, когда-то густонаселённые районы. Население бежало от постоянных войн, пашни были заброшены и уже заросли лесом. Навыки смуты сказывались теперь в поведении сборщиков, которые грабили и притесняли население, собирая государственные подати. Экономический кризис всё больше нарастал в разорённой стране. Казна была пуста, а хлебных и денежных запасов собирать было не с кого.
Продолжались войны с Польшей и Швецией. Новгород был в шведских, Смоленск и Северщина в польских руках. Королевич Владислав продолжает титуловаться Московским царём, и польское правительство не желает признавать Михаила Романова. Заруцкий с казаками, Мариной Мнишек и её сыном от второго самозванца, Иваном, ушёл к Югу. Из Москвы против него послали воеводу, кн. Одоевского, но Заруцкий грабя по пути, перебрался в Астрахань и засел там, собирая к себе «прелестными грамотами» вольных казаков.
Кто только не бродил по России, грабя и убивая людей без различия возраста, чина и звания, мужчин и женщин, стариков и детей. На востоке бесчинствовали черкассы (запорожцы) и литвины; в непосредственной близости от Москвы появилась маленькая казачья армия атамана Баловня; ещё одна шайка из казаков, беглых русских и литвинов, разбойничала на Севере, и после её набега нашли только замученными 2325 людей; в Вологде вешал людей вверх ногами сибирский царевич Араслан; между Казанью и Нижнем Новгородом захватили дорогу татары; в северной земле появился «знаменитый» наездник Лисовский, которого безуспешно гонял князь Пожарский…
Боеспособной армии не было. Пограничные «украиные» города опустели, в них почти не оставалось гарнизонов. Командование же войском вместо обороны страны спорило о должностях, так, однажды, князья Андрей Хованский и Иван Хворостин так заспорили «о местах», что позабыли о неприятеле.
Надежды на беспристрастное правление Михаила Романова первоначально не оправдались. От имени царя распоряжались родственники его матери – Борис и Михаил Салтыковы, заботившиеся только о том, чтобы занять должности повиднее и набить собственные сундуки за счёт и без того практически пустой государственной казны.
Внешним образом в центре нового правительства стала государыня-старица Марфа. У современников складывалось впечатление, что пока у юного царя нет своей воли: «Бе же царь млад… не бе ему еще толико разума, еже управляти землею, но боголюбивая его мати, инока великая старица Марфа, правя под ним и поддерживая царство со своим родом»[21 - Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Том II. Москва, Языки русской культуры, 2001, стр. 220.]. Но в действительности роль царской матери при Михаиле не идет в сравнение, например, со значением царицы Ирины при Фёдоре Ивановиче. Старица Марфа была сильна дворцовым влиянием и поддерживала высокое положение своих близких, не чуждаясь их интриг и происков, на дела государственные были ей не по плечу. В деле женитьбы сына, столь важном для укрепления династии, Марфа поддержала свою родню, заботившуюся о том, чтобы новое «свойство» их не оттеснило. В 1616 г., когда Филарет ещё находился в польском плену, двадцатилетний государь решил жениться. Царю приглянулась дочь дворянина Ивана Хлопова, Мария. Её с родней поселили во дворце, будущей царице переменили имя, она стала зваться Анастасией. Свадьба была уже практически решённым делом, как вдруг невеста заболела. Салтыковы и мать настояли, чтобы царскую избранницу, как негодную для женитьбы сослали в Тобольск. Царь женился на княжне Марии Владимировне Долгорукой, но она в тот же год умерла «испорченной», по утверждению современников. Ещё раз выступает имя государыни-старицы в тёмном деле архимандрита Дионисия, осуждённого за «еретическое» исправление нелепой добавки слов «и огнём» в молитве водоосвящения: допрос происходил в келье у Марфы, – возмутительный по издевательству над видным деятелем церкви и вымогательству с него денег, но великая старица верила своим людям и дела их одобряла. Немудрено, что время до возвращения Филарета осталось в памяти русских людей, как «безгосударное». У нового правительства не было дельной главы. Только «великий государь» и «святейший» патриарх Филарет Никитич, явился организатором его силы.
Первые годы царствования Михаила Фёдоровича во многом были определены Смутой, последствия которой ощущались во всех сферах жизни. По определению современников, русские люди «понаказались Смутой». Возросло значение православных ценностей, поэтому усилились настроения изоляционизма и, конечно, особой ответственности за судьбу православного мира. Важной стала проблема восстановления страны, которое происходило в рамках расшатанного, но сохранившегося (в умах русских людей) крепостничества.
Не имея налаженного административного механизма, правительство царя ищет опору в Земском соборе, ставшем совещательным и исполнительным органом власти. На соборах решались вопросы о сборе чрезвычайных налогов, об отправке войск против Заруцкого, вольных казаков, поляков и шведов, об условиях заключения мирных договоров с соседними державами, о реформах в стране и многое другое.
В полном составе Земский собор состоял их четырёх курий: Освящённого собора (высшего духовенства), Боярской думы, представителей московского дворянства и купечества, выборных от городов и уездов. Робота собора начиналась с общего заседания, на котором думный дьяк от имени царя (в экстренных случаях выступал сам царь) излагал вопросы, на которые следовало ответить собравшимся. Обсуждение проходило по куриям, и ответ подавался в письменном виде дьяку. Окончательным принятие решения было прерогативой царя, но он выносил его в зависимости от мнения членов собора.
Ещё одним совещательным органом была Боярская дума, в которую входило около 30—40 человек не только бояр, но и окольничих, думных дворян и дьяков, т.е. более видных и деятельных людей. Дума обладала и управленческими функциями через систему временных боярских комиссий. Они создавались для ведения посольских переговоров, решения местных споров, судных дел, руководства работой некоторых особо важных приказов, управления страной в отсутствии царя. Секретные дела решались Ближней или тайной думой, состоящей, как правило, из четырех бояр.
Во время Смуты некоторые приказы продолжали действовать. Так, даже в ополчениях были Посольский, Разрядный, Поместный и Земский приказы. Поэтому Михаилу предстояло только их расширить и наполнить новыми дьяками и подьячими. Вскоре общее число приказов достигло 40, но не все из них были постоянно действующими. Некоторые создавались только для решения конкретных задач, а потом упразднялись. Постоянными приказами, кроме перечисленных, были: Стрелецкий, Пушкарский, Казачий, позднее Иноземный и Рейтарский, которые занимались военными делами; Разбойный, ведавший борьбой с лихоимством; Челобитный, собирающий жалобы на чиновников и власти; Ямской занимался ямской гоньбой; Холопский – регистрировал кабальные записи; Московский и Владимирский судные приказы занимались судопроизводством, Аптекарский – ведал вопросами здоровья царской семьи, Большая казна – собирал доходы в царскую казну. Денежный двор занимался изготовлением монет, казанский и Сибирский приказы ведали соответствующими территориями.
Приказы возглавлялись судьями из числа бояр или окольничих и думными дьяками. В каждом приказе было судейское присутствие и канцелярия, которые делились на столы – своеобразные отделы. Материальное обеспечение служащих осуществлялось за счёт собираемых в данном приказе налогов и податей (от судопроизводства, с приписанных территорий составления документов). Судьи и думные дьяки имели земельные владения и получали денежные оклады. Рядовые дьяки и подьячие – только деньги.
Основной территориально-административной единицей России был уезд. Их образование восходит к временам XIII века, когда в единое государство включались отдельные княжества и их уделы. Из них выросли уезды, различавшиеся размерами и численностью населения. Уезды делились на станы и волости. Управлялись княжескими наместниками. В середине XVI в. вместо наместников в уездах появились Земские избы во главе с земскими старостами, избираемыми местными крестьянами и посадскими людьми из своей среды. Старосты управляли посадами и волостями, собирали налоги, вели суд по гражданским делам. Уголовные дела рассматривали губные старосты, сидевшие в губных избах, их избирали местные дворяне. К концу XVI в. в ряде пограничных городов и уездов, где требовалась сильная власть, появились воеводы, как главные военачальники, администраторы, судьи по гражданским и уголовным делам, отвечающие за поступление всех сборов, выполнение казённых служб и всяких повинностей, имел полицейские функции. С начала XVII в. воеводская власть быстро распространяется на всю страну, подчиняя и вытесняя органы самоуправления.
Смутное время способствовала усилению власти и ее централизации, поскольку центральная власть искала опору не в самоуправляющихся мирах, а в усилении приказной системы. В Смуту местное управление во многих городах сохранялось, поэтому, в интересах централизации власти в его были внесены некоторые коррективы. Воеводы стали назначаться на 1—2 года из дворян по московскому списку. В их ведении находились приказные избы, копировавшие структуру столичных приказов. Они занимались вопросами обороны, строительства и укреплений дорог, мостов и т. д. Сборами налогов обычно ведали губные старосты и целовальники. Иногда по просьбе горожан (не приграничных городов) царь разрешал обходиться без воевод, а только посредством губных старост.
Особого внимания требовали приграничные города, поскольку Россия была в состоянии войны с Речью Посполитой, Швецией и образовавшимся на юге Астраханским «государством» Марины Мнишек и И. Заруцкого. В 120 городах-крепостях были заменены воеводы и присланы осадные и стрелецкие головы. Им следовало отремонтировать укрепления, провести ревизию вооружения, переписать ратных людей, разделить на сотни и выбрать для каждой начальника – голову.
С другой стороны, давние и широкие связи боярского дома Романовых давали возможности ввести в администрацию на разных её ступенях, своих доверенных людей. Свойство родства и простая близость к царствующему дому становится источником придворной и служебной карьеры. Развеянное погромами Грозного и Смутой, старое боярство быстро заменилось новой знатью.
Тушинская распущенность сказалась в нравах деятелей, теперь поднявшихся к власти. Их вымогательства и хищения вызывали ропот; в приказах «дела мало вершились» а брали с ходатаев помногу, потворствуя тем, «за кого заступы великие». В народе осуждали бояр, которых древний враг-дьявол «возвысил на мздоимание», расхищение царских земель, утеснение народа; иноземцы полагали, что такое правление «если останется в теперешнем положении, долго продлиться не может»[22 - Вестник Европы. Журнал истории-политики литературы. Третий год. Книга 8-ая. Август. 1868. Петербург. Записки о России XVII и XVIII века по донесениям голландских резидентов. С. 798.] (Исаак Масса). Руководители приказного управления сеяли недовольство, назначая на воеводство и по приказам своих людей, шедших по их примеру.
По идее, воевода, ведая всеми делами своего уезда, должен был быть не самостоятельным наместником, а исполнителем подробных наказов и частных отдельных предписаний столичных приказов, носителем административной централизации. Но, в то же время, запутанность всего дела, неосведомлённость высшей власти и общее расстройство порядка, заставляли предоставлять воеводам полномочия столь же широкие, сколь и неопределённые, требуя от них инициативы и усмотрения, «смотря по тамошнему делу», как окажется «пригоже». Воевода не был «кормленщиком», казённые доходы отправлял в казну, не получал от населения уставных кормов, но и не получал жалования по должности, а «добровольные» дары в благодарность не осуждались ни правительством, ни нравами, и воевода кормился со всем своим приказным людом «от дел».
Такая постановка должности открывала широкий простор для лихоимства, вымогательства, произвола и казнокрадства. Нравственный уровень русской администрации всегда был невысок, а теперь же был ещё больше отравлен навыками «разрух», а общая её организация, при отсутствии контроля и ответственности, не оставила сколько-нибудь действенных сдержек. Население роптало на воеводскую власть, ненавидело приказных людей, а былые органы его самоуправления оказались подавленными этой новой силой и превратились в простых исполнителей её распоряжений, неся при них чёрную административную работу. Только тяжкая нужда и горькие воспоминания Смуты, сознание национальной опасности и влияние Земских соборов сдерживали, до поры до времени, раздражённое народное настроение, и правительственная машина, при всех своих коренных недостатках, заработала, устраняя, шаг за шагом, наиболее резкие последствия пережитой разрухи, но и не более того, укрепляя тем чиновничье-административную деспотию центральной власти.
В первый год царствования Михаила Фёдоровича особую тревогу правительства вызывал Астраханский «господарь» Заруцкий. Точнее, был опасен не сам Заруцкий, сколько его влияние на неустойчивую казацкую среду. Объединившись с ним, казаки могли вновь дестабилизировать ситуацию в стране. Поэтому, по инициативе царя по всем городам были разосланы грамоты, сообщавшие о новом законном правительстве, вернувшем людям прежний порядок и призывавший казаков и всех людей, ещё не оставившие злые дела, служить Земле и государю; всех, кто «придёт в чувство», ожидало полное прощение. Призывы эти имели своё определённое действие, разлагая силы врагов порядка. Где уговоры не помогали, применялся военный нажим. Вместе с тем, само население продолжало дело местной самообороны. Именно с помощью местных сил и был сломлен главный внутренний враг.
Прибыв в Астрахань, Заруцкий, казнив местного воеводу, князя И. Хворостинина, и некоторое число верных ему соратников, отправил в Персию послов, с просьбой к шаху Аббасу принять его в качестве вассала и оказать ему помощь в овладении Московским престолом. Одновременно с этим, он обратился к волжским и терским казакам с призывом идти вместе с ним в поход на Москву. Однако большинство казаков, уже уставших от войны, могло убедиться в законности избранной власти, и потому на призыв Заруцкого отозвалась только небольшая часть молодых казаков, жаждавших «чужого зипуна». В Астрахани Заруцкий, поддерживаемый прибывшими казаками, и временами именовавший себя царевичем Дмитрием, вёл себя, как главарь самой настоящей разбойничьей шайки. Видя нерасположение к себе местных жителей, он стал притеснять их, что, в конце концов, закончилось их восстанием. Заруцкий вынужден был спасаться за высокими стенами кремля, ощетинившись пушками. К этому времени дозрели и разногласия атамана с гарнизоном Терского городка. Какое-то время, сомневаясь в законности избрания Михаила Фёдоровича, гарнизон поддерживал союзнические отношения с новым астраханским диктатором, но разобравшись в ситуации, решили занять сторону центральной власти. Присягнув царю Михаилу, терские люди снарядили против Заруцкого стрелецкого голову Василия Хохлова с семьюстами ратниками. Когда Хохлов подошёл к Астрахани, жители города тут же примкнули к терским людям, и атаману ничего не оставалось делать, как бежать из города. 12 мая он, вместе с Мариной и «Ворёнком» бежал вверх по Волге. Хохлов нагнал их, побил сопровождавших их казаков и ногайцев, но «венценосной семье» удалось скрыться от преследователей. Они спустились вниз по Волге, вдоль берега моря прошли до устья реки Яик (Урал) и поднялись вверх по течению. В Яицком городке их принял атаман Ус. К этому времени к Астрахани подошло войско князя Одоевского. Узнав о местонахождении атамана, князь отрядил на его преследование две стрелецкие команды, которые, осадив Яицкий городок, в конце июня 1614 г. принудили казаков целовать крест государю Михаилу Фёдоровичу и выдать беглецов. Под сильным конвоем их отвезли в Москву, где состоялся боярский суд. Через два месяца атамана ожидало посажение на кол, несчастного «Ворёнка» – петля, Марину – скорый конец в башне коломенской темницы. Сторонники Заруцкого были прощены и взяты на царскую службу. Это подняло авторитет молодого царя в казачьей среде. Смерть астраханских властителей положила конец затянувшейся авантюре Лжедмитриев, 10 лет сотрясавших устои Русского государства. Но её последствия ощущались ещё несколько десятилетий.
Если на юге к середине 1614 г. казаки успокоились, то на севере казачьи банды атамана Баловня, наводили страх на жителей Вологодского, Каргопольского и Белозерского уездов. Было решено отправить к «ворам» представителей духовенства и разных чинов, чтобы уговорить их «отстать от воровства» и перейти на царскую службу».
1 сентября 1614 г., от Земского собора в Ярославль была направлена делегация во главе с архимандритами Герасимом и Авраамием для переговоров с казаками. Они смогли уговорить часть казаков влиться в отряд воеводы М. Вельяминова и направиться против шведов. Другие не захотели подчиниться царю и сначала осадили Вологду, Ярославль, а весной 1615 г. подошли к Москве. Эти события заставили активизировать действия царского воеводы Б. М. Лыкова. Он отогнал казаков от Вологды, а в июле разгромил отряды Баловня под Москвой. Руководителей восставших казнили, а простым казакам вновь предложили поступить на царскую службу. Со второй половины 1615 г. стала проводиться перепись всех казаков, распределение по гарнизонам, наделение землями и денежными окладами. Такая политика позволила к 1619 г. покончить с беспорядками, устраиваемыми вольными казаками, и всех их записать на службу.
С первых дней царствования Михаила неотложной задачей было восстановление финансовых средств власти. Поскольку в разорённой стране население оказалось не в состоянии выплатить налоги за Смутные годы, правительство обратилось к богатым промышленникам Строгановым (к ним в трудное время обращался и В. Шуйский). В царской грамоте писалось, что «для крестьянского покоя и тишины» Михаил просит Строгановых дать взаймы денег, хлеба, рыбы, соли, сукон и других товаров. Промышленники не отказали и сначала доли 3000 руб, а потом несколько раз и более крупные суммы.
В целях изыскания финансовых средств, правительство Михаила предприняло попытку собрать налоги за прошлые годы, но она оказалась безнадёжной, времена Смуты развеяли все документы и часто былые оклады оказались вовсе неизвестными; да и применение их на деле стало невозможным, т.к. слишком изменилась в событиях последних лет хозяйственная деятельность. Тогда правительство стало прибегать к займам по доброй воле от всех торговых людей, поскольку ситуация была так тяжела, что если сейчас не помочь, то страну доведут до нового «конечного разорения» и «имения своего всего потеряют». Но следующий 1614 г., с согласия Земского собора было решено ввести чрезвычайные налоги – «пятину», т.е. пятую часть всего имущества, но только для торговых людей. На третий год «пятина» становится обязательной для всего посадского населения. А в 1616 г., помимо увеличения прямых поземельных налогов, «пятина» становится обязательной для всего населения. (За период с 1613 од 1619 «пятина» собиралась семь раз, а в годы Смоленской войны ещё два раза).
Кроме основных прямых налогов вводилось много и дополнительных: «стрелецкие деньги» – на содержание стрельцов, «мостовщина» – плата за перевоз по мосту, «мытные сборы» – плата за ввозимые товары на заставах, сбор даточных людей – выделение людей либо для военных походов, либо для строительных работ и другие.
Произошли изменения и с владельцами тарханных грамот, ранее освобождёнными от всяческих налогов. Теперь они стали нести отдельные повинности (ямские деньги, стрелецкий хлеб и др.) Вместе с тем, отдельные города в начале царствования убыли освобождены от налогов на срок от 2 до 5 лет. Важную роль для России со временем стал играть экспорт хлеба, особенно выгодный в период европейского хлебного кризиса, вызванного тридцатилетней войной 1618—1648 гг.
Наиболее тяжёлый удар Смута нанесла по сельскому хозяйству. Грамоты с мест показывали, что в 1613—1617 гг. в западных районах распахивалось только 5% земельных угодий, в восточных – 17%. Численность же сельского населения восстановилась только в 20-х годах XVII в.
В землевладении царила большая неразбериха, поскольку каждый властитель Смутного времени раздавал земли своих врагов приближённым. Поэтому, прежде всего, по царскому указу, размер земельных владений для всех членов Боярской думы, был ограничен 1000 четвертей.
В 1614 г. был вновь издан указ о сыске беглых крестьян, покинувших владельцев с 1 сентября 1605 г. Но землевладельцы сразу поднимают вопрос о трудности розыска беглых в указанный срок, и Троице-Сергиев монастырь первый выхлопотал себе в 1614—1615 гг. льготу возвращения своих беглых крестьян за 9 и 11 лет со времени побега. Однако, несмотря на ропот дворян и детей боярских на эту привилегию, правительство на первых порах не идёт на крутое усиление крестьянской крепости, не столько из опасений народного недовольства, сколько под давлением землевладельческой знати, сумевшей заполнить свои вотчины чужими крестьянами.
