Цирк чудес. Или опять эти хогбены
Бен Хогг
Кто такие хогбены известно, но, конечно, только тем, кому известно. А кому неизвестно, объясним вкратце: хогбены – мутанты и могут всякое такое, чего другие не могут, а живут они уже целую вечность и, пожалуй, что с самого вселенского сотворения. Чтение мыслей, телепортация и телекинез – для них плевое дело. Но они, как и мы нынче, больше всего желают, чтобы их оставили в покое. В свое время о них писал и Генри Каттнер, а теперь вот появились еще и новые известия.
Цирк чудес
Или опять эти хогбены
Бен Хогг
© Бен Хогг, 2023
ISBN 978-5-0060-8750-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Про Хогбенов
Но хитроумного творца
Похвалим мастерство.
Поверьте – благодетельны
Чудачества его.
Эмили Дикинсон
Эти Хогбены – откуда ж они такие взялись? А может и не взялись вовсе, а всегда были где-то, то тут, то там: где все-все-все уже давным давно есть, только никто этого в упор не видит. Совсем где-то рядом, но в неведомом никто не знает где.
Цирк чудес
Мы бы, наверно, и дальше распрекрасно поживали в Техасе, хотя может быть и в Кентукки, точно-то теперь невозможно и сказать где мы тогда обитали. Так давно носит нас кругом по белу свету, что и места в мозгах не хватает всего упомнить. Там бы, наверно, мы и по сей день ошивались, когда б не этот заезжий бродячий цирк. Такие циркачи извечно колесят по всем земным градам и весям, хотя в наши-то непуганые прогрессами края они и завернули-то скорей всего невзначай: местечка-то этого нашего и на карте толком не разглядишь, то ли это городишко какой замухрышный, то ли муха чего на память оставила.
А цирк этот, как сейчас еще помню, был просто самый взаправдишный цирк на колесах, теперь-то таких не бывает, да еще и с громким и заманчивым, как путешествие в иные миры названием – «Цирк чудес», намалеванным по обеим сторонам фургона. Местное население сразу будто очумело от такой завлекательной новости и, пожалуй, что и сам мессия, явись он вдруг в наши края, не всколыхнул бы так чувств местной публики, да и мы Хогбены со всеми за компанию, вроде как свихнулись.
«Что за цирк такой, какие еще там чудеса?» – все вокруг волнуются и выспрашивают друг у дружки как чокнутые, а толком-то ничего никому неизвестно. Тут даже и дедуля от любопытства проснулся, хотя его и вовек, если когда и до зарезу надо, не добудишься. И получился от такого всеобщего незнания просто доселе невиданный кошмар любознательности и даже «массовый психоз на почве неудовлетворенного любопытства», как по ученому выражается этот чудик – прохвессор Гэлбрейт, который сидит у нас в бутылке.
А приезжие артисты эти как-то уж быстро тут у нас освоились, им видать не привыкать, и совсем как у себя дома всюду распоряжаются. Поставили возле речки палатку для будущих своих представлений: она вышиной, пожалуй что, с нашу местную церквуху будет и вся такая затертая (не церковь, конечно, она-то у нас в полном ажуре: прошлый год, как подкрасили), а палатка, коя вся в пестрых заплатках да еще и так цветисто размалеванная, что к ней тут же и послетелись букашки со всей округи, видать, приняв за цветочную клумбу. И точно, как эти глупые, неосмысленные букахи, и местные бездельники тоже вкруг палатки завертелись, будто им тут кто-то чего-то вдруг даром отвалит.
Между тем некоторые из артистов, они просто ужасно какие крутые типы и типухи (или типицы? Как оно правильно надо бы у прохвессора узнать) и, видно, что сроду не привыкли филонить, а сразу же давай делать себе пиар и рекламу разными циркаческими фокусами, дабы еще шибче расшевелить интерес у населения.
Один, например, целую дюжину мячиков ввысь подкидывает и так ловко их подхватывает и снова вверх отправляет, так что даже ни один не упадет. Другой вообще на руках бегает, будто у него руки вместо ног, а еще некоторые гимнастки – стройные такие (их, видно, совсем плохо кормят), так сильно изгибаются, что у всякого бы давно уж просто все кости треснули, а у них ничего, не трескаются. Хотя у них может и костей-то настоящих давно уж нет, а разве какие-нибудь резиновые вставлены.
А то еще тигра полосатого в речке моют, такого ощипанного, будто он во щах вместе с известным куром купался. Или опять же слона обшарпанного, как столетний диван, по местной прерии прогуливают – такого, блин, в здешних захолустьях разве когда видывано!
Шериф Эбернати, правда, все вокруг похаживает да поглядывает, как бы беспорядков каких-нибудь случайно не возникло. Он и к нам уж не раз с предупрежденьями заявлялся, чтобы пропустить попутно и кружку другую нашей славной маисовой бражки:
– Вы Хогбены, говорит, известные смутьяны, от вас всегда только беспорядки да хаос в государстве получаются. А потому – сидите себе тихо и не выступайте. И от цирка от этого лучше вообще подальше держитесь. Мало ли чего там в северных своих фривольных и непутевых краях эти шибко расцивилизованные баламуты-янки выдумывают, а нам Содомов и Гемороев здесь не надо. Так что глядите у меня, шибко-то не высовывайтесь и чтобы без дурачеств! А то ежели чего, то уж на сей раз не спущу, а упеку всю вашу лихую семейку лет на пять-десять за шведскую гардину (это он так на каталажку намекает) так не обрадуетесь!
– Да, мы уж знаем, – мамуля говорит, – не впервой угрожаете, мистер.
И дядя Лес тоже не удержался свое мненьице вякнуть:
– Да мы чего, мы, ведь, ничего! Оно само окаянное как-то эдак боком всегда выходит, а мы же после еще и виноватые получаемся.
Правда, нам после шерифских этих упреждений еще и пуще того в цирк захотелось, ведь запретный плод, как известно притягивает еще и пошибче всяких магнитов. На свете ведь, что и всякой козе известно, уйма всякого такого интересного и забавного существует, да к тому еще и разное новое чуть ли ни ежедневно прибавляется, потому что прогресс и техника не стоят, а бурно развиваются и процветают. И хоть мы и предостаточно повидали всякой всячинской невидали за наш предолгий век, но тут, из-за цирка этого, такие нас вдруг любопытства охватили, что и мамуля такая вроде всегда премудрая, что её бы, наверно, и сам райский змей охмурить не сумел, не удержалась и непременно на чудеса эти цирковые взглянуть захотела. Потому вот и отправились мы всем нашим Хогбенским семейством в цирк чудес этот самый, на чудеса поглядеть, хотя лучше бы не отправлялись, да только ведь никогда не знаешь – где, когда и что на тебя свалится.
Разве только вот дедуля у нас про все как-то зараньше ведает, но он говорит, что в некоторые вещи лучше раньше времени не соваться, иначе нарушится порядок природных равновесий и наступит «катастрофа», а тогда уж даже и таким мощным тварям как допотопные динозавры не сдобровать. Чего такое «катастрофа» эта самая означает дедуля прямо однако не сказывал, но я и так понял, что это, значит, уж совсем худо: навроде того, как если вдруг кот заявится на именины к мышкам. И ежу понятно, что кому-то там будет супер как весело, а кому-то и не очень.
Перед самым входом в палатку стоял ужасно суровый дядька с усами в полморды и ковбойской шляпе и проверял входные билеты; такому лучше бы было дракулов в фильмах ужасов изображать, а он вот в контролеры угодил. Верно дедуля говорит, что нет в жизни надлежащей справедливости!
Папуля, чтобы избежать контроля, как обычно прикинулся невидимкой, он вообще не любитель платить за всякое, когда можно и не платить. Хотя, по правде сказать, по сивушному сопенью его бы и самый дебильный «булле», даже и с завязанными глазами обнаружил.
Мы с мамулей входные билеты, по правде сказать, тоже не покупали, а сочинили на скорую руку, у нас ведь это просто. Скажи только: «Эй, билетик, не робей – лезь в карман ко мне скорей!» и еще и глазом не успеешь моргнуть, как он уже у тебя в кармане. Просто самое чистейшее волшебное искусство и никакого жульничества или обмана! Как оно верно и говорится: «от великого малость – не воровство, а удалость».
Такое волшебное искусство, хотя может и против существующих законов, но ведь и сами-то законы, ежели верить дедуле и чуть чуть покумекать оказывается противозаконны и испокон уж как напридуманы имущими джентльменами против джентльменов неимущих, вроде таких вот как мы, Хогбены. По этим законам оно ведь как выходит: ежели кто-то, например, чью-то хотя бы и совсем копеечную чепуховину возьмет, так это уже сразу кража и воровство и карается законом как ужасное преступление. А когда эти важные джентльмены тонны и вагоны всякого добра, а то и целые острова и страны захапывают – то это святой закон. А закон не судят, поскольку на нем все это хитрое мировое хозяйство и держится и он-то как раз сам все и судит.
Мы, конечно, и с деньгами точно также химичим, если очень уж нужно. Этот резиновый* банк тоже ведь штампует доллары когда и сколько захочет и никого сроду не спрашивает, а все только потому что у него есть своя печатная машинка да и судьи, кои как псы ему верно служат. А владей эти жулики как мы волшебствами, то неизвестно чего бы они тогда еще накуролесили.
Но слишком злоупотреблять колдовствами и волшебствами, как дедуля говорит, не следует, от этого и весь климат в природе портится и даже Атлантида из-за неправильной магии однажды под воду унырнула и до сих пор все еще не вынырнула. Они там тогда совсем обнаглели с этими своими черными мессами и магией, как вот и нынешние правители, кои думают, что они все могут и уже даже и сами себя вовсю надувают, настолько привыкли кругом врать да ловчить. Того и гляди, что и Америка уйдет под воду со всеми своими фэйками да и Европу с собой прихватит.
Крошку Сэма мамуля засунула в рюкзак, он хотя и маленький и толком-то еще не больно врубается что к чему, но и ему ведь тоже полезно в цирке побывать для нормальных культурных развитий. Когда если бывает надо, то мамуля делает крошку Сэма просто совсем портативным, когда мы, к примеру, переселяемся или в иных таких особенных случаях, а то куда же с такой махиной – этот малыш ведь, почти что, целый завод!
* Сонк, видимо, имеет в виду Федеральную резервную систему.
А обычно крошка Сэм лежит в своей цистерне и малекулы эти самые туда да сюда все равно как футбольные мячики гоняет. Это такие совсем мелкие невидные глазу колобки (если кто не знает) и их везде полным полно, как бутылочный этот наш прохвессор бает. И вся материя только из этих мелких колобков и состоит, хотя никто их сроду не видывал. Но вот крошка Сэм видит, оттого, верно, что он и сам-то еще совсем крошка.
А про эту материю, что прохвессор часто поминает, мол, все что только ни есть на свете и есть эта самая материя, так это все несусветная научная брехня. Кругом-то, если и видишь, то разве только разные вещи да предметы и еще, не могу точно припомнить это прохвессорское словцо, но звучит вроде как объедки*, а уж сроду никакое ни тряпье. Чего только ни навыдумают эти ученые чудики! Но я чего-то совсем отвлекся.
Папуля, как и всегда, был изрядно навеселе, то есть уже прилично нагрузился, но что и таракану понятно, этого никому кроме нас не было видно, а разве что слышно, как он сопит и вовсю пышет мамулиной самодельной сивухой, будто паровоз на спиртовом топливе, тем только и выдавая свое незримое присутствие.
Я был в обычном своем привычном виде: чего там красоваться, каков уж есть – таков и есть, а дядя Лес, как и всегда, просто чистый ковбой из кинушки – вылитый Джон Уэйн, только что без коня и без билета.
* Вероятно Сонк имел в виду объекты.
Но кто бы вообще отважился спросить у нашего дядюшки тикет? Джентльмен такой суровой наружности и разговаривать долго не станет, а просто выхватит из-за пазухи парочку кольтов и насажает вам в шкуре таких дырок, что окажетесь в Бог знает каких еще неведомых запредельных мирах, где уже и никакие живые существа, наверно, не существуют.
Такие вот выкрутасы у нас в Техасах.
Уселись мы возле этой самой круглой плюшево-красной арены в самом первом ряду, все просто – чин-чинарем, как говорится, только вот папуля при всякой возможности, да и без возможности, плюет на всякие правила приличия, такой уж он своевольный анархист, ежели когда под мухой, а не под мухой он почти и не бывает. Разлегся папуля на арене – прямо как дома на диване, хотя в нашей хибаре и дивана-то нет и ничего ты с ним не поделаешь. Даже и шериф Эбернати ему тут не указ, потому что папуля просто как воздух – совсем невидимый. А для невидимок ни законов ни полиции покуда не существует.
Только слышно было, как кто-то вдруг сильно треснул папулю по уху – так что, вроде, даже запахло горелой проводкой, это дедуля появился в цирке и сразу же стал его воспитывать, уж мы-то слышали как он ругался неслышным простому уху телепатическим матом. Мамуля, как обычно, вспомнила тут, что я малолетка:
– Заткни, говорит, скорей уши сынок, тебе еще рановато слышать такие крепкие выраженья!
Хотя дедуля ничего такого особенного и не употребил, братья Хейли вот так еще и похлеще того словечки заворачивали. А дедуля знай себе чихвостит папулю и в хвост и в гриву, вот бы умора была если б они вдруг видимыми стали: у публики бы поди и крыши набок поехали!
– Веди себя прилично, болван! – дедуля папулю воспитывает – Хогбены порядочные люди. Просто до сих пор еще удивляюсь, как ты тогда в Испании вместе со всеми своими сивушными потрохами на костер не угодил – сгорел бы, балбес, на собственном спирту, даже и дров бы не понадобилось. И в кого только такое чучело уродилось! Эх, грехи наши тяжкие!
Я тоже удивляюсь, как папуля тогда так легко открутился. Было это еще этак лет с четыреста тому (тогда еще мы жили в Мадриде) и папуля, будучи как всегда в сильных градусах решил устроить кар-риду, это там по ихнему значит драка с быком, хотя быки вроде и не каркают. И затеял он эту драку прямо в божьем храме. Загнал папуля туда целую дюжину этих рогачей да и давай мотать перед их нюхалками красной тряпкой. Вот уж хохма-то была! Все будто совсем сдурели: папуля гоняет быков, инквизиция папулю, а народ и попы знай вовсю молятся. А еще говорят, что «мрачное средневековье»! Кому-то, может, оно и мрачное, а кому-то очень даже и ничего – веселое. Но для мрачных типов и всегда-то все мрачное!
Стражники (как и всегда, когда не надо, оказались тут как тут) и совсем уж было ухватили папулю за вихры, он тогда еще вовсю кудрявый был, но в самый последний миг ухитрился наш алко-тореро, из хватких лап стражей порядка чудесным образом испариться без шума и без дыма. Те типы, от такой небывалости, с перепугу наложили в штаны и как чокнутые крестили себе лбы, боронясь от нечистого. Хотя папуля ведь совершенно безвредный тип и на черта совсем не похож, даже если и как следует наклюкается. А с сатаной так Хогбены сроду не знавались и зла специально отродясь никому не чинили. Ну, и пришлось нам после такого театра срочно смываться в Америку, докуда «автодафе» это, которым тогда за чудодейство и волшебство наказывали еще не дошло. Благо, что Колумб тогда как раз в Китай отправлялся (хотя угодил-то совсем не туда), ну мы тут к нему втихаря и присоседились. В общем, как папуля обычно любит блеснуть выраженьицем, кое он слямзил где-то в чужих мозгах: «Хочешь жить – умей вертеться!» – только сам-то он не ахти как, чтобы вертится, а жизнь его больше туда да сюда крутит да вертит. Оттого-то он, видно, и алкает, чтобы забыть про свою личную незначительность.
– Я, говорит, типичный лишний человек, луч света в темных царствах!
И где он только такого понахватался? Хотя он, по правде сказать, ведь частенько и по чужим извилинам шныряет. Потому-то иной раз бывает и такое загнет, что и прохвессор в бутылке заахает: «И откуда, мол, вдруг у необразованного народа такое развитие в мозгах берется!»
Как-то он вот такое вдруг дедуле заявляет: – Ты, говорит, дедуля, все равно как Чичиков, все боишься как бы чего не вышло, вот и дрыхнешь всю жизнь напролет как Обломов!
Мамуля прямо где стояла там и села, а дядя Лес так просто заржал как мустанг, ему это просто – он же ковбой. По правде сказать, тогда-то я не больно усек в чем же тут самый юмор состоит и что за гусь такой этот Чичиков, но после, когда уже пару штанов на школьной лавке протер и кой каких знаний понабрался, то, понятно, что допер. Ясно, что ученье это – свет и без него до многого просто так самопалом не дойдешь, но правда и то, что и в самом-то ученьи зачастую обман на обмане стоит. Мир так уж, видно, испокон устроен на всяких уловках и хитростях, что вечно кто-нибудь да норовит, если и не совсем облапошить ближнего, то по крайней мере хоть хорошенько надуть. И как отдельные типы, так и целые страны ничем иным и не занимаются, как только хитрят да ловчат, для собственной своей личной пользы и выгоды. Только, правда, называется это уже не враньем и обманом, а почтительно – политикой, бизнесом и всякими другими солидными и уважительными словечками.
– А все оттого, что в мире сем, – как дедуля сказывает, – всяк добывает свое пропитанье – кто как и чем только сможет, а с голодухи наверно и сами ангелы небесные озверели бы и нахальным манером полезли в чужие карманы.
Дедуля когда закончил воспитывать папулю, чего кроме нас никто и не заметил, поскольку оба они были, как сказано, совершенно невидимые, то взлетел прямо под самый купол обратившись летучей мышью и козе понятно, что невидимой. Он из своей невидимости вообще редко когда выходит. Хотя зачем было бы тогда и превращаться? Сидел бы себе спокойно, как и папуля, на арене никому кроме нас невидимый да и расслаблялся в свое собственное удовольствие, но у дедули вечно свои прихоти и его не переделаешь. Устроился он на самой верхотуре, решив что там ему будет лучше видать, хотя он ведь все равно дрыхнет и видит все сквозь сон. Дедуля он вообще предпочитает или спать или быть невидимым, а лучше и все вместе, дабы не привлекать к себе ничьих излишних вниманий. Он, правда, никакой не враг и не противник людей или законов, но просто не любит ежели они мешают жить как ему хочется. И ежели разобраться, то сплошная хохма с этим дедулей и просто цирк в цирке. Но такие уж мы Хогбены – необычные, редкостные существа.
И тут, наконец, включились прожектора, загремела музыка и на арену вышел важный дядька в розовом фраке и тут же сразу, разинув во всю ширь свое хайло стал задвигать рекламную речугу, де цирк чудес – просто самый расчудесный цирк в мире и ничего лучше того не бывало, не бывает и быть не может. Он бы может еще целый час сыпал нам на мозги такую сахарную пудру, но тут папуля мысленно велел ему заткнуться и представление началось.
Сперва вышли гимнасты в блестящих, совсем в обтяжку трико и стали ловко разгуливать вдоль по канату. Папуля тут, конечно, не утерпел и тоже полез наверх, чтобы показать, что и он тоже не лыком шит. Он что ни увидит, то и ему сразу надо – просто совсем еще ребенок какой-то, хотя и папуля! Он вообще-то у нас очень смелый, ежели когда хорошо подбухает, а не подбухавшим он и не бывает, потому как алкоголь уже прямо из воздуха добывать навострился. Он еще во время оно – тому лет с триста с каким-то там, не припомню точно как того дядьку звали – Паралич или Параноик*, вообщем они на пару с папулей тогда вовсю химичили-алхимичили и, видать, что папуля с тех давнишних еще пор кое что не совсем забыл.
Папулю, что и гусю понятно, никто кроме нас не видел, то есть как он по веревке тараканом ползает, но только веревка сильно тряслась и гимнасты по ней уже не ходили, а сразу мешками сваливались вниз на опилки. Хотя публике такое представленье еще и больше нравилось и у всех
* Парацельс, Теофрастус Бомбастус фон Гогенгейм, врач и алхимик эпохи возрождения.
прямо животики надрывались, когда очередной гимнаст брякался на арену, поднимая пыль столбом.
Так вот и всегда получается: кому-то синяки да шишки, а кому-то смех да веселье. И выходит, то что для одного гадость, то другому – сплошная радость. А отчего такие вот различные настроения образуются толком и прохвессор, который в бутылке не может объяснить. Даже и мамуля уж на что вроде такая мудрая, а про противоположности эти тоже как-то невнятно и загадочно сказывает: «Знать бы, что да откуда – так не надобно бы и чуда» – говорит, вот и разумей значит как хошь. Но я и до многого еще как-то не больно допираю, видать, просто еще не дорос.
Тут папуля, наконец, сорвался с каната, как рыба с крючка, и тоже свалился вниз на опилки (они, видно, там специально рассыпаны, чтобы падать было мягче) и на время утихомирился, похоже что дедуля наслал на него дрему.
И покуда папуля дрых еще много всякого занятного было: собачки на задних лапках танцевали, акробаты друг через дружку кувыркались, а еще усатый в полосатых штанах дядька заставлял полысевшего от многолетнего употребления тигра прыгать, то в кольцо с острыми ножиками, то в кольцо с пылающим огнем.
– И зачем, Ирод, бедное животное мучает, заставить бы самого прыгать! – глядя на такое насилие рассердилась мамуля.
Тут дядька, словно бы по команде, стал вдруг и действительно прыгать, видно, чтобы показать тигру как это правильно делается, а может и потому, что мамуля так захотела. Он прыгал то в одно кольцо, то в другое пока ни вспотел и обгорел и тогда стал упрашивать тигра, чтобы и тот тоже хоть разок прыгнул. Но тигр был явно не в тех настроениях и чувствах и ни в какую не желал прыгать, а только грозно рычал на дядьку, а дядька в ответ рычал на тигра и угрожал ему хлыстом и они все никак не могли договориться.
