Пришли во Вдовино затемно. Мама вдруг заявляет с порога:
– Дети! Мы переезжаем на Кавказ. Мои родные бабушки Оля и Фрося прислали письмо. Просят слёзно переехать к ним – со здоровьем у них стало плохо. У них свой дом в Кисловодске.
– Мама! Кавказ – это же далеко! А когда переезжаем?
– Вот за лето продадим дом и всю живность – так и поедем. Наверное, учиться в Пихтовке вы больше не будете.
Это известие ошеломляет нас! Мысли лихорадочно теснятся в моей голове:
– «Кавказ. Что за край? Как мы там устроимся? Придётся бросать всех друзей? А Нина Суворова останется здесь? Я же каждый день думаю о ней. Там же буду страдать за ней! А, может, и они будут уезжать куда-нибудь? Ведь в последнее время люди валом уезжают из Сибири. Что-то здесь творится невероятное».
Встретился с Ниной. Рассказал ей о нашем предстоящем переезде. Она расстроилась:
– Нет, Коля. Мы пока никуда не собираемся ехать отсюда. Вот я окончу техникум, тогда может. У нас тоже родственники живут где-то рядом с Кавказом – в городе Ейске. Также маму зовут к себе.
Как бы чувствуя скорое расставание, стали встречаться с Ниной почти ежедневно. Иногда и она приходила вечером после работы к нам. Мама с отчимом со скрипом продавали немудрящую мебель, сепаратор, курей и гусей, поросёнка. На дом и корову пока не находился покупатель. Мы же с Шуркой продолжали следить за огородом: пололи и окучивали картошку, поливали грядки и огурцы.
Вспоминаю один летний вечер. К нам пришла Нина Суворова – помогает поливать две громадные навозные гряды, на которых выращивали огурцы. Мы с Шуркой на коромыслах таскаем с реки воду, а Нина поливает из лейки огурцы и помидоры.
Окончив полив огорода, мы все втроём усаживаемся на край грядок, хрустя сочными пупырчатыми огурцами. Нина прижалась ко мне. За оградой над болотом летает, кувыркается в воздухе и блеет баранчик, трепеща крыльями. Ближе к лесу где-то пробует голос коростень. Говорю Шурке:
– Интересная эта птица! Сколько раз по вечерам подкрадывался по кочкам к крякающему певцу, но ни разу не застал его врасплох! Больше того, ни разу так и не увидел эту странную ночную птицу! А ты?
– То же самое! Стоишь рядом с ним – вот тут, под ногами крякает коростень, а не видно! Так он искусно маскируется, а затем, подразнив, быстро убегает между кочками.
На небе загораются первые звёзды. Из-за реки, со стороны пасеки, доносятся и тревожат душу трели перепелов; тёплый духмяный ветерок временами усиливает их голоса. Комары уже насели давно, но, ни брат, ни я, не замечаем их. Над рекой и болотом носятся чибисы. Чибис – странная птица! Величиной с галку, т. е. меньше сорок и ворон, чёрно-белая, с хохолком. Их у нас в селе тьма! В полёте неуклюжа и напоминает скобку или букву «з», т. е. как тройка. Летит, бестолково мотаясь в воздухе, и вдруг камнем, без «тормозов» падает на землю. Ну, думаешь, разбилась – недаром так плачет, жалуется на что-то. А у самой земли вдруг опять резко взмоет ввысь. Живут чибисы колониями на мокрых кочках рядом с деревней. Я часто до этого предлагал братишке:
– Вот интересная птица этот чибис! Живут вечно в болоте, в мокроте, сырости. Как это они не простуживаются? Пойдём на гнездовья чибисов! Посмотрим, как они живут; поймаем чибисят, погладим их, а потом отпустим.
Берём свою собачку. Она начинает носиться и гонять длинноногих серых чибисят. А потом они куда-то исчезают!
Собачка недоумённо смотрит на нас и ложится на землю. Мол, ищите сами! А чибисята, разбежавшись в разные стороны, так искусно прячутся в разные ямки, неровности, даже в следы от копыт, что, сколько не высматривай – всё бесполезно. Рядом под ногами лежит, слившись с землёй, и не заметишь. Играют в прятки с тобой хитрющие маленькие мудрецы!
После скворцов – чибис, самая любимая наша птица! Водилось их в то время превеликое множество. Шурку позвала зачем-то домой мать. Мы остались вдвоём с Ниной, но перешли на крыльцо, т.к. у грядки нас заели комары. Развели костерок, отпугивая комаров и мошку. Слушаем с Ниной плач чибисов. Я тихо говорю:
– Нина! Почему так чибис жалобно кричит? Похоже на жалобное мяуканье кошки. Они на что-то жалуются. Может им надоело болото, сырость? Может их кто-то обижает? Мы, наверное, просто не видим их врагов. Змеи? Ястребы? Совы или ворожейки? Мне жалко их, а тебе?
Нина молчит, только ещё теснее прижимается ко мне. Я млею от счастья.
Перед ночью чибисы особенно громко и жалобно стонут, мечутся. Становится грустно от их плача и мы замолкаем, затихаем с Ниной, тесно прижавшись друг к другу, а сердце наполняется сладкой болью. Догорает ещё один день жизни, тонко зудит комар, затих щебет ласточек, повеяло холодом от родной реки. И вот уже не видно мелькающих беспокойных чибисов, но ещё долго-долго звучит в ушах их тоскующий крик…
Предстоящее расставание с детством в деревне, с Ниной Суворовой, меня очень тревожит. Сон пропал – я весь в волнении. Что меня ожидает в будущем?
Нину часто посылают в район на несколько дней в командировку за продуктами: мукой, солью и сахаром. В такие дни я не нахожу себе места. Тёплыми вечерами ухожу за деревню, брожу по льняным и клеверным полям, захожу в перелески, и тихо пою полюбившуюся мне песню:
Вьётся вдаль тропа лесная, светят звёзды ранние.
Буду здесь всю ночь без сна я, ждать с тобой свидания.
Сколько раз с надеждой робкою, ждал тебя у дома я.
Ты проходишь дальней тропкою, словно незнакомая…
Уже поспевает самая лучшая сибирская ягода – малина, и мы решили напоследок сходить за ней на бывший хутор Уголки, где её было море! Собралась компания в двадцать-тридцать человек, т.к. там много медведей. Одному лучше не ходить. Идём с Ниной рядом – в руках пустые ведра. Вышли по росе спозаранку, т. к. до Уголков десять-двенадцать километров, да там поблукать, и назад столько же – еле к вечеру успели возвратиться. Дорога на хутор идёт от школы-интерната вдоль верхнего пруда и далее, по ручью петляет по заливным лугам, перелескам, полям. Километров пять-шесть от села, когда кончаются колхозные поля с рожью, льном, овсом, начинаются покосы и так идут на многие километры в лес.
Трава в рост человека – буйная, дикая, многоцветная, заставляет восхищённо радоваться матушке-земле, природе.
Подходим к полосам малины – начинаем громко кричать и стучать в вёдра, отпугивая медведей.
Когда идём обратно с полными вёдрами малины, несколько раз отдыхаем в тени многочисленных ив по берегу ручья. Даже вдали от верхнего пруда (километра за три-четыре), в ручье видны плавающие по чистому дну стайки карасей, пескарей и гальянов.
Сидишь, устало вытянув ноги. Тишина, тень. Лёгкий ветерок шелестит листвой, журчит ручей, однотонно кричит где-то лесная птица. Все примолкли, глядя на снующих рыб в чистой прозрачной воде – здесь тоже своя жизнь! Как прекрасен мир в такие часы! Не хочется нарушать эту благоговейную тишину ни одним звуком. Прилетел шмель и гудит монотонно, ища что-то своё у ручья. Вот стрекоза повисла в воздухе, а затем села на камышинку.
Муравьи у ног деловито снуют взад и вперёд – везде кипит жизнь! Поднимешь голову – синее бездонное небо с белесыми курчавыми облаками радует своим величием. Рядом, над полем, зависла, трепеща быстро-быстро крыльями неутомимая ворожейка. Потянул ветерок, волнами заходил овёс, несколько раз вдалеке ударил перепел.
Влажный комок подступил к горлу: человек, радуйся жизни, радуйся счастью! Господи! Какое чудо ты сотворил! Как прекрасна земля и окружающий мир! Какое счастье жить на свете!
Воспоминания
Запомнился на всю жизнь один поздний вечер. Сижу в зале отлёта со спортивной сумкой в аэропорту Борисполь. Сегодня был восьмикиломе-тровый кросс в парке Киева. Выступил от Ставропольского края, почему-то в одиночестве, хорошо, но получил растяжение голеностопа. Самолёт на Минводы вылетает ночью. Тело гудит.
Начинаю дремать под разговоры и песни из большого телевизора, установленного в зале довольно высоко. И вдруг дрёма мгновенно улетает. Поёт хор Пятницкого «Бродягу». Высокие женские голоса прямо-таки «режут» по сердцу:
— Бродяга,судьбупроклиная,тащилсяс сумойна плечах…
Всегда любил эту песню, но в исполнении хора Пятницкого она звучит невероятно! Разволновался окончательно, когда в очередной раз грянули мощные женские чистые голоса:
— А браттвойдавноужв Сибири,давнокандаламигремит…
Думаю:
– «Бродяга с сумкой, Сибирь, мать, брат, «отец твой давно уж в могиле сы-рою землёю зарыт»… Не напоминает ли эта старинная русская песня про самого? Всё было в жизни у меня. Сибирь, проклятая судьба, попрошайничество, бродяжничество, скитание, угнетение, хулиганство. Затем метание в поисках специальности, неустроенность семейной жизни и т. д.
Для чего живу на свете? Вот здесь один сижу в зале среди незнакомых людей. Кому я нужен? Выйду сейчас из здания аэропорта, залезу на крышу по пожарной лестнице и выброшусь к чёртовой матери! И никому не будет до этого дела! Самоубийцы… Это смелые люди или наоборот? Что они испытывают перед этим? Ведь смерть – это высший экзамен для человека! Недавно узнал, что повесился в расцвете сил Серёжка – брат Нели Колпаковой. Мы у них жили первые месяцы после приезда из ссылки в Кисловодск. С Серёжкой мы очень подружились. Он тоже занимался спортом, был
гимнастом второго разряда. Красивый, улыбчивый, добродушный. И вдруг такое… Почему вдруг так люди делают? Что происходит у них в душе? А вообще, для чего жить? И что такое жизнь и смерть? Что изменится, когда мы уходим в мир иной? Ничего! Абсолютно ничего! Столько людей на свете… Мы песчинки в этом мире. Кто я здесь? Вдовино, Шегарка, Нинка Суворова, Ева, Саша Прокопенко, Лидка Зайцева – всё в прошлом. Где мои
друзья? Талик Нестеров, Костя Чадаев, Вовка Жигульский и Афанасий Кобзев? Было бы в жизни так – всё время с ними рядом жить! Вот было бы здорово!
Что будет дальше? Как жить? Закончу спортивные выступления, чем заняться? Жить тоскливо до самой старости? Нет ничего лучше у человека, чем его детство! Это лучшая пора в жизни!»
Разволновавшись, начинаю, в какой уже раз, предаваться сладостным воспоминаниям:
– 1952 год. Мы втроём, с братом и Афонькой, идём проверять петли на зайцев. Стоит чудесный солнечный денёк. Деревья все в белом куржаке. Снег искрится и скрипит. Мы весело переговариваемся. Выходим на боль-шую поляну. На краю её, вдалеке, склёвывая алые ягоды калины, сидит большая стайка белоснежных куропаток. Мы все втроём, не договариваясь, кричим задорно и громко:
– Пах! Пах! Пах!
Куропатки, неистово треща крыльями, взлетают, обдавая всё вокруг снежной пылью. И вдруг, совсем рядом, из куста выскакивает матёрый беляк. Он неимоверно быстро помчался через всё поле к тем кустам, где только что сидели куропатки. Мы ещё сильнее весело заорали и засвистели:
– Ату! Ату! Ату его!
Заяц почти добежал до кустов, как вдруг его настиг огромный филин. И откуда он выскочил? Удар в беляка! Поднялся огромный снежный фонтан!
Мы враз оцепенели, а потом радостно заорали:
– Ура! Филин промахнулся!
Так и есть! Крупная серая птица нелепо барахтается в сугробе, а беляк благополучно скрывается в лесу. Радости нашей нет предела!
– 1949 год. Детдом. В большом зале идёт Новогодний концерт. Смех, гвалт, веселье. Периодически почтальон с бородой из пакли на «тройке лошадей с бубенцами» (трое малышей в упряжке) бегает по кругу вокруг ёлки, а затем останавливается, разворачивает треугольники
поздравительных писем и громко зачитывает.
Мне так хочется, чтобы и меня кто-нибудь поздравил, но… нет! В основном поздравляют девчонок с Новым Годом и желают хорошей учёбы. Вижу счастливую Нинку Суворову. Бегу в учительскую. Там на столе лежат для писем-записок несколько чистых тетрадей и три чернильницы с ручками. Торопливо пишу, чтобы не увидели. Бросаю его в деревянный почтовый ящик. Жду, не дождусь, когда почтальон зачитает моё письмо. И вот он громко читает:
– Нине Суворовой. Ба, да тут любовная лирика! Слушайте.
199
Где-тотамтоскливыйчибиспролетаетввысь.Нина,милаядивчина,ждуи жду —тыотзовись!»
Немного растерянно, почтальон вызывает Нину Суворову к ёлке. Та, вспыхнув, убегает из зала, мельком бросив взгляд на меня. Почтальон оценил ситуацию:
– А где же этот прекрасный рыцарь? Ну! Выходи, молодой человек! Не бойся! Ты же просто молодец!
Я прячусь за спиной матери и Филиппа Васильевича. Думаю, многие догадались, но пощадили меня. Почтальон тоже это, видно, понял и начал зачитывать другие письма…
