Щит веры – воину-защитнику в помощь
Иеромонах Прокопий (Пащенко)
Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигиальный мужской монастырь, 2023.Сборник «Щит веры – воину-защитнику в помощь» издан с целью помочь воину преодолеть ужасы современной войны, не дать почувствовать себя «щепкой в адском котле» боевых действий. Показано, как вера в Бога, молитва могут стать опорой воину в запредельных по человеческому суждению обстоятельствах.
Иеромонах Прокопий (Пащенко)
Щит веры – воину-защитнику в помощь
От составителя
Сборник «Щит веры – воину-защитнику в помощь» издан с целью, обозначенной в названии. Как рассказывается в документальном фильме о полковых священниках «Воины духа», современные войны имеют такой масштаб, что человек может начать считать себя щепкой в адском котле. Вера же даёт человеку опору.
В сборник вошли избранные повести из книги «Отец Арсений», раскрывающие тему веры, показывающие, каким образом молитва может стать опорой в запредельных по человеческому суждению обстоятельствах. Это повести о людях, живших в годы массовых репрессий, в годы Второй мировой войны. Призванные на фронт, воины оказывались в тяжелейших условиях. В вере они обретали опору, в молитве – помощь и утешение. Став духовными чадами отца Арсения, они по его просьбе описали свой опыт обретения веры, выживания в трудных обстоятельствах. Опыт подобного рода был и у отца Арсения.
Также в сборник включены стихи русских классиков на военно-патриотическую тематику.
Главы из книги «Отец Арсений», а также стихи добавлены в сборник не случайно. Дело в том, что специалисты, занимающиеся помощью людям с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР), отмечают, что травма носит иногда бессловесный характер. То есть человек не имеет в своём арсенале слов и средств для того, чтобы описать происшедшее с ним. Стихи, а также описания, данные другими людьми, могут сообщить человеку определённые образы и смыслы, с помощью которых он, может быть, сумеет облечь в словесную форму пережитое.
В частности, В. К. Шамрей в своей монографии «Психиатрия войн и катастроф» приводит следующие данные, полученные одной исследовательницей: «Дети редко способны говорить о своём травматическом опыте. Не имея возможности трансформировать внутренние конфликты и чувства в слова, они самовыражаются в навязчивых повторных действиях»[1 - Шамрей В. К. Психиатрия войн и катастроф / уч. пос. – СПб.: СпецЛит, 2015. – 431 с.].
Эти данные могут быть приложимы и к случаям со взрослыми. Если не сформирована та высшая смысловая вертикаль, которую мы называет «человеком культурным», то и взрослым трудно осмыслить полученный опыт травматического характера. Трудно освободиться от навязчивого желания в стереотипном ключе выражать своей беспокойство по поводу данного опыта. Помогая человеку выстраивать смысловую вертикаль, мы помогаем ему освободиться от власти навязчивых образов, в том числе полученных во время нахождения в экстремальных обстоятельствах. Некоторые физиологические аспекты ПТСР, возникающие в результате контакта человека с экстремальными обстоятельствами, а также действие смысловой вертикали, формирующее иммунитет к травмирующим воздействия среды рассматриваются в книге.
Стоит отметить, что не все описания такого плана помогают в конструктивном ключе облечь в образы невыразимый опыт и, с помощью этих образом и смыслов, перестроить этот опыт. Важно не просто высказать определённые смыслы о происшедшем с собой, важно включить эти смыслы в более широкий контекст, задаваемый определённой картиной мира. Тогда смыслы, ассоциирующиеся с травмирующими событиями, будут восприниматься не изолированно, а в русле этой определённой картины мира.
Так, например, богатые описания опыта, который в ином случае, имел все шансы стать основой для ПТСР, содержатся в псалмах Давида. Долгое время он скрывался в горах, уходя от преследования убийц, посланных царем Саулом. Читающий псалмы узнаёт своё состояние отчаяния в стихе: Мучения адовы охватили меня, настигли меня сети смертные (Пс. 17, 6). Но в псалме состояние, описанное данными словами, переводится в иную плоскость: Но в скорби моей призвал я Господа, к Богу моему воззвал (Пс. 17, 7). То есть состояние отчаяния включается в иной контекст, вследствие чего оно теряет свою власть над человеком. Царь Давид за время странствий по горам приобрёл колоссальный опыт ведения партизанской войны, и этот опыт помог ему в будущем. После смерти царя Саула он стал всеми признанным царём и возглавил освободительную борьбу своего народа против филистимлян. Скорбные годы странствий послужили делу победы. Опыт прошлого был интегрирован в жизнь – как то, что звало к молитве и к богообщению, и как то, что в итоге привело к победе.
Основную часть сборника составляют выдержки из материалов насельника Соловецкого монастыря иеромонаха Прокопия (Пащенко), в которых поднимается тема преодоления феномена, получившего название боевой психической травмы. Материалы содержат воспоминания воинов, выживших в экстремальных обстоятельствах и поделившихся своим опытом. Материалы поддерживаются лекциями, записи которых выложены на сайте Соловецкого монастыря, в разделе «Пастырская страничка», в подразделе «Беседы о проблемах личности», в частности циклами лекций «Остаться человеком: офисы, мегаполисы, концлагеря», «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты».
В основу цикла лекций «Остаться человеком…» положен опыт людей, прошедших через экстремальные обстоятельства: катастрофы, кораблекрушения, революции, войны, концентрационные лагеря, голод, гонения, нищету, тюремное заключение, психологическое давление, принудительное заключение в психиатрических клиниках, изоляцию.
О проекте «Преодоление травматического опыта…», который включает в себя как лекции, так и тексты, рассказывается в статье «„Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты“ – тексты и беседы иеромонаха Прокопия (Пащенко)»[2 - В оцифрованном виде статья доступна здесь: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2153/.].
Ядро травматического опыта можно представить как скукоживание личности вследствие сильных переживаний. Они могут быть вызваны войной, грубостью ближних, голодом, болезнями, неудачами. Развитие личности блокируется, она более не разворачивает лепестки навстречу солнцу, впадает в спячку, апатию. В текстах и лекциях один из аспектов травматического опыта представлен как неуправляемое состояние, некогда пережитое и потом, в определённые отрезки жизни, возобновляемое и дополняемое новыми данными. В результате насилия (физического, сексуального), травмы во время боевых действий, а также одиночества, страха (например, вследствие ощущения перспективы собственной смерти во время падения самолёта в воздушной яме), горя (например, смерти близких) нервная система человека входит в определённое состояние – образуется патологическая доминанта. И эта доминанта в последующие годы, приходя в движение, воспроизводится, крепнет и всё более захватывает нервно-психическую организацию человека, если ей не противопоставить новую, бодрую доминанту. На основании нового опыта, относящегося к иной доминанте, травматическая доминанта перестраивается, теряет своё «травматического жало», преодолевается.
Упомянутые лекции и тексты объединены общими названиями, но не повторяют друг друга, а, скорее, дополняют.
Посттравматический рост – о чём говорит это понятие? Согласно исследованиям, после критической ситуации, вызванной каким-то бедствием, бо?льшая половина выживших (хотя эта статистика, может быть, не совсем точна) уходит в минус – замкнутость, апатию, неизбывное горе. Это относится не только к авариям, но и к разного рода жизненным катастрофам, таким как смерть близкого человека, изнасилование, участие в боевых действиях… Подобные события приводят человека к внутреннему ступору. Меньшая же половина «выходит в рост», после пережитого кризиса становясь мудрее. Такие люди больше любят жизнь, понимая, что она может в любой миг оборваться, и не тратят время попусту. Это и называется посттравматическим ростом.
В практической жизни идея посттравматического роста может выражаться в том, что солдат, вернувшись с войны, может повесить шинель на вешалку и влиться в созидательную деятельность. Согласно исследованиям, военный синдром не формировался у тех солдат, которых отличало несколько качеств: они проявляли заботу о других, не принимали участие в зверствах, они считали возможным как-то повлиять на обстановку, выражаясь иными словами, они старались поступать по совести[3 - «Исследование десяти ветеранов Вьетнама, у которых не развилось посттравматическое стрессовое расстройство, несмотря на сильное воздействие боевой обстановки, вновь продемонстрировало характерную триаду – активные, ориентированные на задачу копинговые стратегии, выраженная общительность и внутренний локус контроля. Эти исключительные мужчины сознательно фокусировались на сохранении спокойствия и способности к суждению, контакте с другими, своих моральных ценностях и ощущении смысла даже в самых хаотических боевых условиях. Они видели в войне „опасное испытание, которое надо было преодолеть эффективно, стараясь остаться в живых“, а не ситуацию беспомощности и виктимизации или возможность доказать свою мужественность.Эти люди старались придумать некую логичную цель для действий, в которые оказались вовлечены, и сообщить своё понимание другим. Они демонстрировали высокую степень ответственности за защиту других, равно как и самих себя, избегая ненужного риска, и временами не повиновались приказам, которые расценивали как ошибочные. Они с пониманием относились к страху, своему и чужому, но стремились преодолеть его, стараясь как можно лучше подготовиться к опасности. Они также избегали давать волю ярости, которую считали помехой для выживания. В деморализованной армии, где процветала жестокость, ни один из этих мужчин не выражал ненависти или жажды мести по отношению к противнику, ни один не участвовал в изнасилованиях, пытках, убийствах мирных граждан или пленников, глумлении над трупами» (Герман Дж. Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора. – М.: Бомбора, 2022. – 400 с.).]. Да, не они принимали решение о начале масштабных боевых действий, но в то же время они и не ощущали себя песчинками, брошенными в жернова истории. Да, ты не можешь изменить ход истории, но за атмосферу, формирующуюся вокруг тебя, ты ответственен.
Когда человек начинает говорить: «Не мы такие, жизнь такая», то он вроде бы считает себя успокоившимся. Он находит для себя оправдание, если его начинает «нести», но в главном он проигрывает, так как соглашается с участью песчинки. В документальном фильме о полковых священниках, помогавших воинам во время боевых действий, справедливо замечено, что без веры человек в условиях современной войны начинает воспринимать себя щепкой в адском котле (фильм Аркадия Мамонтова «Воины духа»). Вера даёт человеку картину мира, понимание своего внутреннего состояния, опору, ориентацию.
Опыт заключённых немецких концентрационных лагерей показывает, что погибали в первую очередь те, кто в критических обстоятельствах не мог предложить объяснения происходящему. Когда отменялись все морально-этические нормы, человеку не на что было опереться. Сам он находился в состоянии запредельного стресса, а окружающая обстановка не давала каких-то «зацепок» для нравственной ориентации, кругом всё рушилось[4 - Якеменко Б. Концентрационный мир нацистской Германии в жизни Европы. Лекция 5. Насилие и боль в лагере. [Электронный ресурс]: https://youtu.be/Xxf5jabPXWU?list=PLBULdFSwOgkRjkPLbZkz3T3JfdT9Ph4tu.].
Вера и воспитанная на её основе нравственность могут поддержать человека даже тогда, когда кругом всё рушится. Что бы ни происходило снаружи, у человека внутри остаётся главное – связь со Христом, понимание, что такое добро и что такое зло. Понимание того, что сформированное им состояние он перенесёт в жизнь вечную, становится точкой опоры, фактором, предотвращающим распад личности. Потому всегда актуальной видится задача – остаться человеком. Виктор Франкл, описывая главный фактор выживания в условиях запредельного стресса концентрационных лагерей, указывал на точку опоры в будущем. Тот, кто видит перспективу, способен выжить. Мысли Виктора Франкла применительно к православному мировоззрению разбирались в части 4.2 текста «Внешняя жизнь и мир мыслей». Отдельное название части 4.2 – «Болезненная капсула и путь к внутреннему миру, стрессоустойчивость» (см. сайт Соловецкого монастыря, раздел «Пастырская страничка», подраздел «Соловецкий листок»).
Опыт людей, сохранивших психическую цельность в условиях стрессовой атмосферы концентрационных лагерей и экстремальных условий, представлен в докладе «Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления» (см. там же).
Идея посттравматического роста применительно к людям, прошедшим гонения, участие в боевых действиях, испытывающим давление на сознание непростых воспоминаний, представлена в докладе «Посттравматический рост и опыт христиан, переживших гонения. Между памятью и забвением» (см. там же).
Православный воин знает, что в течение жизни в нём формируется состояние, с которым он перейдёт в вечность. Поэтому ему всегда насущной видится задача – остаться человеком. Исследования светских авторов, спроецированные на данную идею, подтверждают, что выполнение этой задачи помогает человеку сохранить психическую цельность в экстремальных условиях, помогает не только избежать посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), но и выйти в посттравматический рост.
Там, где нет веры в Бога, где нет понимания того, что человек формирует своё внутреннее состояние, которое он берёт с собой в вечность, там возникает риск развития концепции «волка». В данной концепции реализация выживания строится по принципу расчеловечивания, вхождения в изменённое состояние сознания, озверения. Но если воин стал на поле боя волком, то как ему вернуться потом к человеку? Такой воин может потерять себя не только в земной жизни (стрессовое расстройство, кошмары, суицид и пр.), но может потерять себя и для вечности, если перейдёт туда, неся на себе печать зверя.
Чтобы иметь возможность сохранить психическую стабильность, человек должен понимать суть исторического процесса, в котором он принимает участие. В беседах, проведённых в Соловецком монастыре в связи с началом специальной военной операции на Украине, в рамках цикла «Чрезвычайная ситуация» (беседы выложены на сайте Соловецкого монастыря в разделе «Пастырская страничка», в подразделе «Беседы о проблемах личности»), поднимается вопрос об условиях, при соблюдении которых открывается возможность понять суть масштабных исторических и социальных процессов, а также ставится вопрос о «надспорном пути». В аннотации к беседам объясняется, что частное выражение надспорного пути выражается в том, чтобы и своих поддержать, и ненависть не сеять (ненависть разрушает, способствует формированию ПТСР).
Многогранная ситуация, отображённая в сознании, по терминологии нейрофизиолога академика А. Ухтомского, может быть названа интегральным образом. Мы строим в сознании многоуровневый образ явления. Если он выстроен верно, то причинно-следственные связи, лежащие в основе явления, могут стать понятны. Но чтобы его выстроить соответствующим действительности, человеку нужно развиваться в определённом направлении: учиться оценивать свои поступки с позиции понимания добра и зла, учиться проявлять заботу о других (например, спросить себя: то, что я сделал, не причинило ли кому-то боль?). Тогда (при наличии других факторов) у человека может развиться то, что Ухтомский называл интуицией совести. Частным выражением интуиции совести является способность понять суть масштабного исторического процесса.
Надспорный путь не аморфная позиция «и нашим, и вашим», мимикрирующая под «тех» и «других». Надспорный путь – не становиться ни пассивным, ни зверем. Если воин станет зверем, он станет неспособным после боевых действий принять участие в созидательной жизни страны. Не принять участие в созидательной жизни рискует и проявивший пассивность. Надспорный путь – понимать, что делаешь. Если есть объективные основания воину вступить в бой, он вступает, но понимает, что для чего и почему он это делает. Тогда больше шансов, что ПТСР не разовьётся. Здесь нельзя не упомянуть о книге протоиерея Димитрия Василенкова и протодиакона Владимира Василика «Путь архистратига. Преодоление зверя»[5 - Василенков Д., прот., Василик В., протод. Путь архистратига. Преодоление зверя. – СПб.: Град духовный, 2020. – 270 с. (Аудиоверсия книги частично представлена здесь: https://www.youtube.com/watch?v=ECMBGCTjBGQ и https://vk.cc/cewrDR.)]. Один из авторов книги – священник, имевший многочисленные командировки на Северный Кавказ и знающий о войне не понаслышке. В книге приводятся советы, как сохранить психическое здоровье на войне (размышления протоиерея Димитрия о духовных предпосылках выживания воина во время боевых действия приводятся также в книге Сергея Галицкого «Записки военного священника», книга включена в серию книг о помощи Божией воинам – «Из смерти в жизнь»).
Надспорный путь – избегать неконструктивного лобового столкновения, не вступать в перепалку: «ты дурак», «нет, ты дурак». Чтобы выйти из-под гнёта примитивных, разрушительных эмоций и прийти к надспорной точке зрения, необходимо читать, повышать культурный уровень. Если человек обогатится духовно и культурно, он станет способным реагировать на происходящее не в русле «убить», «унизить», «растоптать», а будет способным, если надо вступить в бой, вступить в него с трезвой головой, не проваливаясь в ненависть. Если откроется возможность для ведения диалога, то он почувствует эту возможность и будет способным к нему. Когда на противника наклеивается ярлык врага, человек теряет возможность понять психологию противника и ему трудно предугадать, что противник намерен предпринять. Ярлык врага, как красная тряпка, продуцирующая ненависть, воспрепятствует там, где открывается возможность вчерашнего врага превратить в союзника. Ненависть разрушает. Тот, кто принимает жёсткую позицию «за войну», рискует увлечься, перестать видеть грань, рискует перейти к бессмысленному насилию, уподобиться противнику, которого он обвиняет в агрессии. Если человек может существовать лишь в условиях существования врага, то что ему делать, когда врага не станет? Искать крови в стане своих?
При жёсткой позиции «за войну» человек рискует перестать замечать, что ошибки, критикуемые им в стане врага, есть и в его собственном стане. А если эти ошибки не исправить, есть риск, что человек повторит путь, приведший противника к катастрофе. Надспорный путь – быть способным трезво оценивать свои ошибки и взяться за их исправление.
Тот, кто принимает жёсткую позицию «против войны», рискует начать видеть врагов в стане своих, вступивших в бой с противником. Рискует перестать что-то замечать в действительности, ведь бывает и такое, что объективные причины для начала боевых действий были. Тот, кто жёстко выступает «против», рискует перестать замечать в реальности важные сигналы.
Надспорный путь – при наличии объективных причин взяться за оружие, но остаться способным после, когда пороховой дым рассеется, взяться «за плуг», читать сказки детям. Надспорный путь – сохранять способность к миру во время войны, а во время мира – не терять бдительность.
Кто-то избегает столкновения ценой собственной аннигиляции. Кто-то учится при столкновении включать в себе «волка». Но тот, кто учит включать в себе «волка», рано или поздно будет этим «волком» захвачен, потеряв себя в качестве человека.
Надспорный путь – оставаться человеком всегда, оставаться с открытыми глазами. Православный воин в вере ищет возможность не быть затопленным страхом, находит возможность обрести ясный ум и в гуще сражения, прийти к душевному миру в любой обстановке. При наличии душевного мира человек становится способным всё видеть, всё понимать, осмысленно принимать решения, гибко реагируя на происходящее. Чтобы строить созидательную жизнь, ему не нужен образ врага. Он строит созидательную жизнь по любви к ближним и к жизни. Любовь к жизни следует понимать не в смысле любой ценой (например, предательства) цепляться за жизнь, а в смысле быть способным испытывать изумление перед миром, красотой, которую от человека не заслоняют даже грозовые тучи. Это и есть надспорный путь. Страшно, когда два православных человека одной Церкви могут выстрелить друг в друга. Надспорный путь нужен и необходим всем нам… Надспорный путь – выйти из состояния омрачения сознания, перестать быть заложником грубых инстинктов.
Дискуссия о инстинктах тоже нуждается в «надспорном пути». Одни дают инстинктам волю, «отпуская вожжи», встают на путь берсерков. Берсерки – воины, во время боя входящие в изменённое состояние сознания, в боевой транс, впуская в себя ярость и затопляясь ею. Другие считают, что инстинкты нужно подавлять. Берсерки в мирное время становятся отщепенцами, источниками смуты. А подавляющие логикой всё и вся у себя внутри со временем теряют способность чувствовать жизнь во всём её многообразии, творить, радоваться краскам этого мира. Надспорный путь – одухотворить инстинкты, стать способным вследствие духовного и культурного обогащения вывести их на иной уровень, поставить их на службу высоким целям.
Надспорный путь – это когда сила напряжения остаётся, помогает человеку достигать цели, но не превращается в ярость, в сжигающий самого человека гнев.
Надспорный путь – это путь святого великого князя Александра Невского, непревзойдённого воина-христианина в минуты опасности для своей страны и мудрого правителя, умеющего слушать других, принимать решения и строить пространство для созидательной жизни. Вопрос об инстинктах и о принципиальном различии между Александром Невским и берсерками рассматривается в статье «Три силы: цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)» (см. сайт Соловецкого монастыря, «Пастырская страничка», «Соловецкий листок»).
Как было отмечено выше, при неспособности осмыслить ситуацию в экстремальных условиях, повышается вероятность гибели человека (или деградации, вхождения в ПТСР). Поэтому способность дать оценку происходящему не роскошь, доступная интеллектуалам, это жизненная необходимость. Для реализации этой цели на сайте Соловецкого монастыря в разделе «Пастырская страничка» (подраздел «Ответы пастыря») выложены ответы на вопросы, касающиеся боевых действий на Украине[6 - [Электронный ресурс]: https://solovki-monastyr.ru/abba-page/questions/.]. Также был проведён ряд эфиров о тревоге по поводу боевых действий и связанных с ними событий. Большинство записей сопровождается перечнем поднимаемых тем[7 - Ссылки на записи и таймкоды эфиров собраны в подборке https://vk.com/@o_prokopy-voyna-trevoga-ptsr.]. Первые два эфира объединены условным названием «Ситуация на грани – не справляюсь». Здесь подробно обсуждаются некоторые взгляды на тему преодоления стресса. Следующие восемь эфиров собраны под названием «Боевые действия. Как справиться с тревогой». Они посвящены тому, что можно посоветовать гражданскому населению, но также рассматривается и картина мира, которую можно предложить и тем, кто непосредственно принимает участие в боевом соприкосновении. Дальнейшие эфиры объединены названием «Печать войны». В них поднимается тема ПТСР, тема боевой психической травмы. Люди, пришедшие с войны, будут жить рядом с нами, они нуждаются в нашей помощи. Обретут ли они её, зависит отчасти и от того, насколько мы понимаем, как им можно помочь.
В заключение сборника приводится «Молитвослов православного воина», содержащий молитвы, часть которых воин может выучить на память, с их помощью укрепить свою связь с Богом и стать способным черпать через них опору и утешение в Боге. Молитвослов предваряет небольшое вступление, в котором повествуется о значении веры в Бога, приводятся краткие сведения об Архангеле Михаиле и священномученике Харалампии.
Составитель благодарит Дмитрия Ф., Артура Н., Александра П., Варвару С., Владимира С. и Лиану С. за помощь в издании книги, а также выражает глубокую признательность Александру Т., Людмиле М., Надежде З., Надежде Е., Екатерине Е., Арифу А. за консультации и разъяснения и Дарии П., Наталье У., Марии Д. за помощь в создании текста.
Отец Арсений. Избранные главы
Отец Платон Скорино[8 - Главы из книги «Отец Арсений» печатаются по изданию: Отец Арсений / сост., предисл. прот. Владимира Воробьёва. – Изд. 6-е, испр. – М.: ПСТГУ, 2020. – 858 с.]
В старинном патериконе прочёл я когда-то сказанное святыми отцами о том, что Господь предоставляет каждому человеку возможность оглянуться на пройденный жизненный путь, осмыслить его и определить свое отношение к Богу и сделать шаг к познанию Господа или оттолкнуться от Него. В жизни постоянно происходят события, которые дают возможность всем ощутить и осознать Бога и прийти к нему. Право выбора принадлежит человеку. Господь, создавая вокруг человека цепь определённых событий, хочет помочь мечущейся человеческой душе прийти к Нему, и вина наша, если мы оттолкнём путь к спасению. В моей жизни было несколько таких переломных моментов, когда мне предоставлялась возможность решать – куда идти? Дважды (так кажется мне) оттолкнул я протянутую мне нить Истины, но Господь был милостив и ещё и ещё раз выводил меня на дорогу веры. Благодаря милости этой, стал я верующим, христианином, а потом и иереем.
На пути к вере встречал я людей замечательных, истинных помощников Бога, которые много помогли мне, многому научили и примером своей жизни показали, что такое христианин». Так говорил мне о. Платон, временами замолкая, задумываясь и потом опять продолжая рассказ.
Высокий, крепко сложенный, с открытым, типично русским красивым лицом, серыми глазами, в которых жило упорство, сжатыми губам, он производил впечатление волевого человека, готового преодолеть любое препятствие. И в то же время лицо его было необычайно добрым, и в глазах, казалось, сейчас же отражалось всё происходящее вокруг. Отражалось непосредственно. Я почему-то решила, что такой человек, как о. Платон, если нужно, положит за друзей жизнь, но в ярости, вероятно, страшен, коли до этого дойдёт дело. Мысли мои пролетали мгновенно, а о. Платон продолжал начатый разговор.
«Скажу Вам! Рассказывать получается вроде бы сложно, а в жизни куда всё проще складывается. Ленинградский я, из детского дома. Кончил семилетку и пошёл работать слесарем на оборонный завод, поэтому в армию не взяли в мирное время. В партию не успел вступить – двадцать третий год только пошёл, когда война началась, но всегда был в активе – в школе, в пионерах, в комсомоле. В танцах, массовках, вылазках и во всём прочем старался быть первым. Сейчас уже скрывать нечего, за девушками много ухаживал, да и меня они не забывали. Модно было в те времена заниматься антирелигиозной пропагандой, ну и я тут был не из последних…
В сорок первом году, как война грянула, я сразу же добровольцем пошёл. Сильный, здоровый – назначили меня в разведку. Целый год воевал благополучно: ни ранения, ни царапины серьёзной. Тогда думал – везло. Убило командира у нас снарядом, назначили нового лейтенанта. Увидели мы в нём этакого интеллигента, чистоплюя, или, как тогда говорили, «из чистеньких». Невысокий, худощавый, щупленький, разговор ведёт культурно, без ругательств. Задание даёт, словно чертёж выписывает, точно, ясно, требовательно. Нам-то, обстрелянным солдатам, показался он хлипким, несерьёзным. Сидя-то в блиндаже, каждый распоряжаться может, а как в разведке себя покажет? Но удивил он нас в первый же выход на разведку. Про хорошего солдата говорят: не «воевал», а «работал». Лейтенант наш именно работал, как артист. Бесстрашен, осторожен, аккуратен. Ходит как кошка, ползёт по земле словно змея. Солдат бережёт, сам за других не прячется, а старается, где надо, первым идти. Недели через три пошли мы в дальнюю разведку по немецким тылам. Трудный, опасный поход. Обыкновенно уйдут группой человек шесть-десять, данные по рации сообщали, но в большинстве случаев не возвращались – гибли. Вышло нас с лейтенантом восемь человек, прошли линию фронта – двоих потеряли. Оторвались от немцев, вошли в тыл к ним, благо местность лесистая, и стали вести разведку. Ходили шесть дней, каждый день сведения по рации передавали, но потеряли в стычках с немцами ещё троих. Осталось нас трое: лейтенант Александр Андреевич Каменев, сержант Серёгин и я. Получили приказ идти к своим. Легко сказать – идти назад. Немцы нас ищут, ловят. Они ведь тоже не промах. Пробрались мы к переднему краю, дождались ночи, залегли, изучаем обстановку. Где перейти? Выползли на нейтральную полосу, тут-то нас немцы и обнаружили. Залегли мы в воронку. Начали немцы артиллерийский обстрел полосы, повесили над головами осветительные ракеты и поливают пулемётным огнём. Тут-то меня и контузило. Серёгин незаметно ухитрился из воронки уползти к нашим, а мы с лейтенантом остались. Я почти всё время терял сознание, лейтенанта легко ранило в ногу. Пришёл я на мгновение в себя и подумал: уползёт он, как Серёгин. Понимаю, что выхода у него другого нет. Расстелил он плащ-палатку, меня на неё затолкал – неудобно всё это делать, воронка неглубокая. Сам распластался и, как только стало меньше света, потащил меня. Я ему говорю: «Брось – оба погибнем. Где тебе, я тяжёлый, а ты вон какой маленький». «Ничего, Бог поможет», – а тащить надо метров двести. Немцы заметили движение, усилили обстрел из орудий. Осколки, как горох, кругом сыпятся. Пулемётные очереди к земле прижимают, земля фонтанчиками от пуль вздымается. Впал я в беспамятство, временами приходя в себя, слышу сквозь какой-то туман взрывы и чувствую, что волокут меня по земле. К своим ли, к немцам ли? Ребята потом рассказывали, что никто понять не мог, как меня, такого здорового, щупленький лейтенант доволок. Разговору об этом в части было много. Лейтенанта и меня за успешную разведку наградили орденами Красного Знамени. Отлежался я и опять в разведку. Смотрю на лейтенанта влюблёнными глазами. Стал благодарить его, а он с улыбкой ответил: «Видишь, Платон, Бог-то нам помог!». Мне его ответ шуткой показался. Стояли мы тогда в обороне, силы накапливали всем фронтом. Послали нас опять по тылам. Немцы стали очень осторожны, кого ни посылали, все гибли. Знаем, что идём на верную смерть, но приказ есть приказ, надо идти. Вышло нас шесть человек, и, забегая вперёд, скажу, все шесть и вернулись. В дивизии все этому удивлялись, а сведения, добытые нами, оказались крайне важными, притащенный нами «язык» – немецкий лейтенант сообщил что-то очень нужное. Для меня этот поход оказался исключительным, так как это в какой-то степени было началом моей новой жизни. Это была та ступень, с высоты которой я должен был осмыслить, что живу не так, как надо. Забрались мы в этом разведпоиске километров за тридцать от фронта. Добрались до какого-то села. Подошли, на окраине церковь стоит, почти у самого леса.
Четверо солдат пошли на разведку к селу, а я с лейтенантом к церкви. Тихо, тихо кругом, луна неярко светила, и крест с куполом от этого сверкал серебристо-синеватым светом, и мне подумалось, что нет и не должно быть сейчас никакой войны, где люди режут друг друга. Но автомат висел на шее, сбоку на спине армейский кинжал, сзади автоматные диски, и со всех сторон окружала притаившаяся смерть. Лейтенант пошёл к церкви, прячась за деревьями, а я стал обходить погост, но не дошёл и вернулся назад. Смотрю, стоит лейтенант у дерева, смотрит на церковь и крестится. Голова поднята, крестится медленно и что-то полушепотом произносит. Удивился я этому страшно. Лейтенант образованный, бесстрашный, хороший солдат, и вдруг такая темнота, несознательность. Хрустнул я веткой, подошёл и сказал шепотом: «Товарищ лейтенант, а Вы, оказывается в богов верите». Испуганно повернулся он ко мне, но потом овладел собой и ответил: «Не в богов я верю, а в Бога», – и легла после этого случая между лейтенантом и мною какая-то настороженность и недоверие. Долго рассказывать, но вернулись мы, как я уже говорил, без потерь, но испытали много. Все считали, что нам везёт, а теперь я думаю, что это было Божие произволение. Вернулись, а мне одна мысль всё время покоя не даёт. Не может настоящий советский человек верить в Бога, тем более образованный, потому что должен был прочесть труды Емельяна Ярославского, Скворцова-Степанова, где с предельной ясностью доказано, что Бога нет, и если кто и верит, то придерживается буржуазных воззрений и тогда является врагом… Думаю, «шкура овечья на волчьем обличье» одета на лейтенанта. Притворяется. Храбрый, это верно, меня спас, поиски были удачные. Камуфляж, маскировка всё это, для какого-то большого дела задумана. Враг-то расчётливый, хитрый. Не могу успокоиться. Пошёл в «особый отдел». Встретил младшего лейтенанта, доложился по уставу и рассказал о своих сомнениях. Он оживился, обрадовался и сразу же повёл меня к своему начальству. Начальник «особого отдела» был у нас майор, латыш, сумрачный и всегда внешне усталый. Выслушал он младшего лейтенанта, тот доказывает, что лейтенант Каменев – затаившийся враг, которого надо обезвредить. Расспросил про лейтенанта, как в разведке себя вёл, с солдатами на отдыхе, с кем общается. Подумал немного, недовольно посмотрел на нас, позвонил куда-то, что-то спросил и сказал: «Товарищ младший лейтенант, Вы сегодня с группой разведчиков за линию фронта пойдёте, вот там и проверите лейтенанта Каменева, а сейчас можете идти, а ты, Скорино, останься». Младший лейтенант побледнел, изменился в лице, что-то хотел сказать, но майор махнул рукой, и тот вышел. Майор дождался, когда закрылась дверь, посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Скорино! Я о делах разведки много знаю, о тебе с лейтенантом тоже, но скажи мне, что у тебя – голова или пустой котелок? – и постучал пальцем по моему лбу. – Дурак ты! Ну что, верующий, крестился на церковь, разве в этом дело? Ты его дела видел, с ним работал? Тебя спас, сведения для командования принёс, а им цены нет. Ты же про него говоришь – враг. Я в 41-м году от самой границы шёл: отступление видел, окружение, панику, страх, храбрость, истинное бесстрашие, любовь к Родине. Вот когда довелось узнать людей. Все бы так воевали, как лейтенант Каменев. Ты знаешь, он в начале войны обоз раненых из окружения вывел. Раненого генерала с поля боя вынес. Не знаешь, а о людях с кондачка судишь! Сегодня в разведку пойдёте, командование решило, вот и посмотри за нашим младшим лейтенантом и твоим Каменевым. Выкинь из головы свою глупость и людям не рассказывай! Шагай да научись лучше людей распознавать. Я в молодости тоже горячку порол и много дров наломал, а теперь часто об этом жалею. Иди!» Удивился я разговору. Пошли ночью в разведку, «языка» брать. Младший лейтенант из «особого отдела» оказался отчаянным трусом, за нас прятался и никак от земли оторваться не мог, вперёд не шёл, старался быть сзади, когда к немцам шли. Взяли «языка», потащили. Вырвался младший лейтенант вперёд, а тут обстрел начался, он от страха бросился в какую-то яму, побежал во весь рост, тут ему осколком полголовы снесло. Через неделю опять послали нас по тылам немцев. Первую линию обороны прошли благополучно, потом в лесу нарвались на охранение артиллерийской части. Еле ушли. Дошли до условленного места, разошлись надвое, договорились, где встретиться. Лейтенант меня с собой взял. Два дня ходили, больше ночью. Наткнулись на большое танковое соединение, обходили стороной, пытались силы определить, но в конце концов сами с трудом спаслись. Долго уходили, петляли всячески, но ушли. Разыскали в лесу овражек, там листья сухие скопились, забрались в них, лежим. Устали, решили по очереди спать, но ни тому, ни другому не спится. Эх, думаю, была не была, скажу лейтенанту, что был в «особом отделе» и о нём говорил и как сам к вере отношусь. Рассказал, молчит лейтенант, как будто заснул. Потом, вдруг спросил: «а ты знаешь, что такое вера?» Не дожидаясь моего ответа, стал говорить. Рассказывает, и стало передо мной открываться что-то новое. Вначале показалось увлекательной, доброй и ласковой сказкой – это о жизни Иисуса Христа говорил, а потом, когда перешёл к самому смыслу христианства, потрясло меня. Рассказывал о совершенстве человека, добре, зле, стремлении человека к совершению добра. Объяснил, что такое молитва. Сказал о неверии и антирелигиозной пропаганде. И увидел я религию, веру совершенно не такой, как представлял раньше, не увидел обмана, темноты, лживости. Часа три проговорили мы, пока рассвет не обозначился. Я только спросил его: «а вот про попов говорят, что жулики они и проходимцы, как это с верой совместить?» Ответил лейтенант: «Многое, что про священников говорят, – ложь это, но было много и из них плохих. Ко всякому хорошему делу всегда могут из корысти пристать нечестные и плохие люди». – «Вы не из поповских детей, товарищ лейтенант?» – «Нет, не из поповских, отец врач, мать учительница, оба верующие, и я только верой живу и держусь, а то, что ты в «особый отдел» пошёл и обо мне говорил, так это не без воли Божией. Сам услышал, что майор тебе про людей говорил. Там тоже люди есть, и неплохие». Крепко в душу запал мне этот разговор. Пришли на сборный пункт. Двое раньше нас пришли. Передали по рации донесение и повернули к своим. Два дня ещё ходили, пробирались к линии фронта, кругом немецкие части. Разбили немцы нашу группу. Лейтенант да я остались неранеными, остальные полегли. Даже сейчас трудно понять, как к своим попали. Привязался я к лейтенанту, но через месяц перевели его в другую часть на повышение. Началось наступление, ранило меня тяжело. Встреча с лейтенантом Каменевым большой след оставила в моей жизни, заставила задуматься о многом, вероятно, подготовила меня к принятию веры. Хороший он человек был. Отправили меня в тыл. Попал в госпиталь под Вятку – в Киров. Пролежал пять месяцев и два ещё в санатории. Рана моя гноилась, началось заражение крови. Лечение не помогало, дальше – больше, и увидел я по лицам врачей, что не выкарабкаться мне, а тут ещё в отдельную палату положили, значит, безнадёжен. Ждут, когда умру. Жить, конечно, хотелось, но устал я от болей, лечения и ожидания чего-то страшного, неизвестного и давящего. Не смерти боялся, а чего-то другого.
Была у нас в госпитале сестра Марина, худенькая небольшая девушка с карими глазами. Весёлая, добрая и удивительно внимательная ко всем раненым. Любили мы её за чуткость и безотказность помочь нам. Бывало, все выздоравливающие влюблялись в неё по очереди, но она со всеми была одинаково хороша и поклонников держала на расстоянии.
Перевели меня в «отходную» палату, сознание временами теряю надолго, а то впадаю в забытье. Придешь в себя и видишь, что Марина то тебе укол какой-то делает, то лицо от пота протирает, то белье меняет. Лежу я как-то с закрытыми глазами, входит главный врач с группой врачей, обход делает. Палатный докладывает историю и в конце говорит: «Безнадёжен, начался общий сепсис».
Главный врач осмотрел и тоже сказал: «Безнадёжен».
Я лежу в полудрёме, но всё слышу и понимаю. Не знаю, днём или ночью, вероятно, ночью, пришёл в сознание и чувствую, стоит около меня Марина, полушепотом что-то читает и протирает мне лоб водой. Вслушался в слова и понял: молится она о моём выздоровлении. Открыл глаза, а она мне говорит: «Ничего, ничего, Платон, всё пройдёт», – и дала мне выпить воды. Потом я узнал, что вода была святая. Марина продолжала молиться. И так длилось недели две. Принесёт в пузырьке святую воду или кусочек просфоры, и мне каждый день даёт их, и всё молится и молится, как только около меня окажется. Ко мне приходила даже в те дни, когда её дежурств не было. Выходила и вымолила она меня у Бога.
Когда поправляться начал, много мне о вере говорила, молитвам научила. Ушёл я из госпиталя по-настоящему верующим. Она да лейтенант Каменев жизнь мою перевернули полностью.
Любил я Марину, словно мать родную, хотя она моих лет была. Главный врач, направляя меня в санаторий, сказал: «Мы вас с того света вытащили, но без сестры Марины и наша помощь не помогла бы. Выходила она вас, в ноги ей поклонитесь».
Но я-то уже знал, Кто мне вместе с Мариной помог, и дал себе слово, если жить останусь, то, как война кончится, пойду в священники. Сказал об этом Марине.
Отгремела война, демобилизовался я из-под Берлина и приехал в свой Ленинград и, прямо сказать, с ходу в семинарию. Пришёл, документы взяли, посмотрели и вернули. Я туда, я сюда – почему-то не принимают. Наконец отдал, и вдруг вызывают в военкомат, да и в другие учреждения вызывали. Стыдят, смеются, уговаривают: «Слушай, Скорино! Ты с ума сошёл! Кавалер полного набора орденов «Славы», других куча, звание старший лейтенант, а ты в попы. Армию порочишь!»
Поступил всё-таки. Нелегко учение мне давалось, знаний мало, образование – только семилетка, да и ту давно кончил. Очень трудно было. Да иногда и нарочно кое-кто мешал. Кончил семинарию, захотел в монахи, но тут меня в семинарии на смех подняли: «Куда ты, такой здоровый и во многом ещё неопытный, и в монахи, женись, священником будешь». Откровенно говоря, правы мои наставники оказались – не годился я, конечно, для монашеской жизни, да и где мог к ней готовиться?
Жениться надо, а я учусь в семинарии. Никуда не ходил и ни одну девушку не знаю. Назначение дают мне под Иркутск, а я ещё не иерей. Надо невесту искать. Раньше, до войны, много знакомых в городе было, а за эти годы растерял, а учась в семинарии, женщинами не интересовался и о женитьбе не думал, хотя и знал, что для священника это необходимо. Где невесту искать? Пошёл в храм и стал молиться, помощи у Господа просить. Долго молился, вышел на улицу, смотрю – на одной ноге кто-то ковыляет, обгоняю, а это бывший капитан из нашего полка.
Забыл сказать, войну-то я закончил старшим лейтенантом, а начал солдатом. Я к капитану бросился. Обрадовались. Он меня к себе пригласил. Разговорились про дела минувших дней, про сегодняшние житейские. Капитан балагур, весельчак, человек добрый, гостеприимный. Рассказываю, что семинарию кончил, должен быть священником, но жениться надо. Вижу, из всего моего разговора понял капитан, что мне жениться надо, а остальное за шутку принял.
«Есть невеста! – кричит. – Нинка, моя двоюродная». Познакомился я с ней дня через два, понравилась, и, кажется, я ей. Решил жениться, сделал через несколько дней предложение, о себе рассказал. Вначале, что я в священники готовлюсь, тоже не поверила, потом задумалась и дала согласие, только сказала: «Платон! А я-то неверующая». Ну, думал, неверующая, а каким я раньше был!
Пошёл в семинарию, рассказал. Выслушали не очень внимательно и благословили. Женился недели через две, посвятили в диаконы, потом в священники. Уезжать надо. Нина мне говорит: «Ты, Платон, поезжай, а мне ещё полтора года нужно, чтобы пищевой институт кончить».
Почему-то это у меня из головы вылетело, знал же, что учится. Надо ехать. Договорились, кончит – приедет. Откровенно сказать, тяжело уезжать было, полюбил я Нину. Верил, что приедет.
Да и о Нине рассказать надо. Роста невысокого, мне чуть выше плеча, худенькая, стройная, глаза большие, серые. Сама красивая-красивая, подвижная, язык острый, за словом в карман не полезет.
Уехал я за Иркутск. Село большое, церковь закрыта за смертью священника. Запущена, частично разрушена. Кое-как навёл порядок, две старушки помогали. Начал служить, а народу только три человека. Страшно стало. Где же прихожане? Но решил служить ежедневно. Неделю, месяц, три служу, никто не идёт. Впал в отчаяние. Поехал к владыке в город, рассказываю, что служу, а храм пустой. Что делать? Владыка выслушал и благословил служить, сказав: «Господь милостив, всё в своё время будет».
Зашёл я, уйдя от владыки, в городскую церковь, дождался конца службы и подошёл к старому священнику, рассказал ему свои горести. Позвал он меня к себе домой, обласкал и сказал: «Господь призвал Вас на путь иерейства. Он не оставит Вас. Всё хорошо будет – прихожане придут, и жена приедет. Молитесь больше». Подружился я с отцом Петром, часто приезжал к нему. Многим он меня поддерживал. Духовной жизни был человек.
Прошло полгода, а прихожан только восемь человек, а я всё служу. Материально стало трудно, буквально жить не на что. В свободное время стал подрабатывать, то крышу покрою, то сруб поправлю, то где-нибудь слесарной работой займусь. Во время работы с хозяевами поговоришь, им, конечно, интересно с попом разговор затеять. О вере, бывало, начинали спрашивать, я, конечно, рассказывал, стали прислушиваться, в церковь заходить. Сперва просто посмотреть, а потом и молиться.
Работу, конечно, делал честно, аккуратно, не хвалюсь, бывало, сделаешь – сам удивишься. Завод ленинградский меня к этому приучил. Заказчиков – хоть отбавляй.
К концу года в храм стало приходить уже человек восемьдесят-девяносто, в основном пожилые, а по второму году и молодёжь пошла.
Первое время в селе ко мне относились плохо, идешь по улице, мальчишки кричат: «Идёт поп – бритый лоб», – а часто просто бранными словами ругали.
Молодёжь задирала, смеялись. Придут в церковь, хохочут, мешают службе. Я вежливо их прошу, уйдут, ругаясь. Решили, что я безответный. За год жизни в селе избили меня очень сильно молодые ребята, шёл я вечером, вот и напали. Они бьют, я только прошу – не надо, а им смех бить попа.
Очень трудно было. Без Нины беспрерывно скучал, но наконец приехала. Рад был очень, а она сперва приуныла, не представляла своей жизни в деревне со священником. У Нины диплом инженера, устроилась мастером на большой молочный завод в нашем селе. Взяли охотно, хотя и придирались потом, что жена попа знающая, работящая, она во всём показывала пример.
Однажды шли мы с Ниной вечером, напали на нас четверо подвыпивших ребят, меня трое бить начали, а четвёртый пристал к Нине. Я прошу их оставить, Нина кричит: «Спасите», – а ребята бьют меня, а там жену на землю валят. Двое каких-то ребят в сторонке стоят.
Эх! Думаю, о. Платон! Ты же разведчиком был, в специальной школе учился разным приёмам, да и силушкой тебя Бог не обидел. Развернулся вовсю. Простите за слова фронтовые, не священнику их говорить, но «дал я им прикурить». Кого через голову, кого в солнечное сплетение, а третьего ребром ладони по шее, а потом бросился к тому, который на Нину напал. Разъярился до предела, избил четвёртого парня и в кусты кинул. Нина стоит, понять ничего не может. Двое ребят, что в стороне стояли, бросились было своим помогать, но когда я одному наподдал, убежали. Собрал я побитых ребят, да здорово ещё им дал. Главное, всё неожиданно для них получилось, не ждали отпора, думали – тюфяк поп, безответный. Собрал и решил проучить. Стыдно теперь вспомнить, но заставил их метров пятьдесят ползти на карачках. Ползли, пытались сопротивляться, я им ещё выдал. Нинка моя хохочет: «Не знала, что ты, Платон, такой! Не знала!» Злой я тогда очень был.
После этого случая относиться ко мне стали лучше, а ребята, которых я побил, как-то подошли ко мне и сказали: «Мы, тов. Платон, не знали, что Вы спортсмен, а думали, что только некультурный поп». Одного парня я года через два венчал, а у другого дочь крестил.
Понимаю! Осудите Вы меня за эту драку, не иерею это делать, но выхода не было. Если бы один шёл, а то с женой. Потом ездил, владыке рассказывал, он очень смеялся и сказал: «В данном случае правильно поступил, а вообще силушку не применяй. Господь простит!»
Несколько лет в селе прожили. В 1955 году девятого мая отмечали десятилетие Победы над Германией. Председатель колхоза и председатель сельсовета были старые солдаты. Объявили – будет торжественное собрание в клубе. Приглашаются все бывшие фронтовики и обязательно с орденами.
Нина говорит мне: «Ты, Платон, обязательно пойди».
Оделся я в гражданское платье, надел свои ордена и медали, а их у меня много: три ордена Славы всех степеней, ещё когда солдатом был, получил, четыре Красной Звезды, орден Ленина, Боевого Красного Знамени, три медали «За отвагу», две «За храбрость» и медных полный набор.
