Николай Владимирович Краевский "Холостяцкие откровения"

Случалось, что и на своих двоих приходилось добираться из школы домой из-за неприбытия транспорта. Не в одиночку, конечно, – со взрослыми в качестве сопровождающих, а то и вполне самостоятельно – пацанвой. В яркие весенние дни подобные прогулки были им даже в радость, но вот поздней осенью, а в особенности зимой, подобные переходы были сопряжены с определенной опасностью – быть обмороженными, а то и подвергнуться нападению голодных волков, которые стаями рыскали по лесной чаще, нередко подходя к самой дороге, соединяющей военный стратегический объект с вышеназванной деревней.

Однажды Славик возвращался с родителями поздним зимним вечером. Было очень холодно, но папа Игорь периодически отогревал руки и щеки сынишки, растирая их шерстяной перчаткой. И даже брал его к себе на плечи, чтобы путь не показался таким долгим, нудным и не подкосили бы уставшие ноги.

– Папа, мама, посмотрите, что это за светящиеся огоньки впереди? – вдруг громко поинтересовался Славик с высоты широких отцовских плеч, указывая рукой немного в сторону от дороги.

– Это волки, – обреченно выдавил из себя отец. – Теперь надо уповать на судьбу: проскочим – хорошо, нет – будем бороться, у меня есть нож, спички. Эти звери боятся огня. Доставай из ранца свою тетрадку с двойками, будем поджигать.

Папа Игорь пытался шутить, но Славику с мамой было вовсе не до шуток.

– Ты же знаешь, – серьезно отреагировал мальчик, – у меня нет двоек… Может, пойдем назад?

– Запомни, сынок, и потом передай своим деткам нехитрое жизненное правило: "Обратной дороги нет, но есть опасность оступиться". Так вот, старайся идти так, чтобы поменьше оступаться – меньше шишек набьешь и шею не свернешь.

– О чем ты говоришь, дорогой?! – вмешалась встревоженная мама. – Зачем нам было рисковать и идти пешком в такую стужу, я же говорила: надо было остаться и переночевать у знакомых. Вот до чего доводит твое упрямство… Господи, помоги нам, грешным.

Бог, видимо, услышал ее отчаянный призыв, и они… проскочили. Славик отчетливо слышал звериные завывания, но волки почему-то так и не отважились приблизиться к потенциальным жертвам, еще долго преследуя их на значительном удалении. Отстали они лишь недалеко от "точки", когда на горизонте завиднелся красный фонарь на верху водонапорной башни.

В эту ночь Славик долго не мог заснуть, обдумывая, вернее, переживая так благополучно закончившуюся для их семьи встречу с матерыми. И слышал за стенкой странные стоны и вздохи. Собственно, об их происхождении он уже имел более или менее ясные представления.

5.

Если бы по прошествии лет, господа, старого холостяка Вячеслава Игоревича Драйзерова спросили напрямую: "Дорогой, объясни, как ты тогда, будучи первоклашкой-промокашкой, смог подойти к родной матушке с таким нескромным, можно сказать, бесстыдным предложением?", то он, право, лишь беспомощно развел бы руками и без всякой утайки заявил бы примерно следующее:

– Сам, ребята, поражаюсь. Был, видимо, настолько глуп, что и не ведал, что творю. Вселился Бес в младенца.

Да, уважаемые сограждане, порой такие в жизни поступки совершаешь, что и спустя 20, 30.., 50 лет не можешь не вспоминать их без содрогания в сердце. А случилось вот что.

Стоял зимний пасмурный день. Было хмуро и скучно как на улице, так и дома. Мама Лена находилась у окна, вероятно, выглядывая папу.

– Холодно-то как, – задумчиво произнесла она, – ноги озябли.

Была она на коленках на стуле, локтями оперевшись о подоконник. Ее слова, а также открытые, без колготок и чулок ноги в этой необычной позе и привлекли внимание обуреваемого похотью Славика. Он немного волновался, и сердце, казалось, вот-вот должно было выскочить из его груди, однако либидо оказалось сильней моральных канонов, и он, едва справляясь с дрожью в голосе и теле, произнес пересохшими губами:

– Мама, можно я погрею твои ноги?

Она стремительно повернулась, зыркнула на сына, и, как ни в чем не бывало, без всяких дополнительных, наводящих вопросов великодушно разрешила:

– Ну погрей.

О, Боже, помилуй их за те содомские деяния. О чем думала женщина-мать на ту пору, одному Всевышнему известно… Мальчик калачиком свернулся на маминых ножках, стараясь как можно тесней, плотней поджать их под себя. Славик быстро почувствовал, как каменеет, наливается тяжестью его неуправляемый, бесноватый "инструмент". Он, словно опасаясь лишних движений, замер на своем "кладе", притворившись засыпающим, для чего прикрыл глаза. Мама Лена тоже как бы замерла, не оборачиваясь и ничего не говоря, и лишь изредка слегка шевелила, видать, затекшими под тяжестью сына ногами, чем, кстати, доставляла ему неописуемое блаженство: каждый толчок извне вызывал в нем ответный импульс, обратную приятную реакцию. Постепенно рот Славика наполнялся тягучей слюной, и вдруг… свершилось: теплая, принесшая долгожданное снятие напряжения струя в трико заставила его прийти в себя и оставить ноги мамы в покое.

– Как хорошо и тепло было, – произнесла мама, наконец-то взглянув в сторону Славика и загадочно улыбнувшись.

Но мальчик-шалун уклонился от встречи с ее взглядом и тихо удалился в свою комнату.

6.

Игорь как мужчина не очень-то устраивал, в смысле удовлетворял, Лену, но он, видимо, об этом не догадывался, а ей было неловко заводить с ним разговор на деликатную тему. Впрочем, она и сама не могла до конца разобраться в своих чувствах: то ей казалось, что она совершила великую ошибку, согласившись на брак с Игорем (по дороге в загс даже порывалась сойти с дистанции, но он уговорил не делать, с его точки зрения, глупостей); то он ей представлялся очень милым и нежным, почти любимым; а то и вообще впадала в состояние некоего нейтралитета: мол, если не полюбится, так стерпится, а не стерпится, так переживу, многие без любви живут и ничего.

Не вина, а беда его была в том, что выпускник военного зенитно-артиллерийского училища, он же старший техник по аппаратуре кабины-локатора "Ц" не мог доставить своей молодой, сероглазой, с природным пепельным цветом волос красавице-жене Леночке столько любви, сколько требовалось ее неуемной душе, темпераментной натуре. Его суровая профессия определяла не менее жесткий стиль жизни: постоянные дежурства, тревоги, командировки, кропотливая работа с личным составом. Надо признаться, дорогие соотечественники, что Родина тогда действительно могла спать спокойно и не волноваться за своих сыновей-защитников: свой ратный труд они выполняли без страха и упрека, причем нередко жертвуя самым дорогим – жизнью, собственным здоровьем. Люди, а военнослужащие тем паче, были истинными патриотами своей страны. А ее руководители особо не церемонились с потенциальными противниками (и правильно, между прочим, делали, памятуя, видимо, о русской пословице: с волками жить – по-волчьи выть). Ах, вы такие-разэтакие, в Турции ракеты выставили против нас – мы тоже не лыком шиты: получите, пожалуйста, под нос нашпигованный "пирог", благо у нас тоже друзья-единомышленники имеются в лице легендарного Фиделя… Ах, вас вовсе не устраивает подобный расклад, тогда, будьте любезны, нулевой вариант: вы отвозите свой смертоносный груз с Турции, а мы – с Кубы… Вот и ладненько, договорились… Игоря, кстати, тоже вместе с семейством готовили отправить на Кубу, и лишь его патологическая педантичность поломала все карты. Надо было, видите ли, ему в анкетных данных сообщить, что его старший брат Вячеслав (в честь его и был назван сынишка Славик) в годы фашистской оккупации служил в полиции. Служить-то он служил, но по заданию партизанского отряда, куда передавал ценные сведения. А когда пришли наши, ушел с действующей армией и геройски погиб в рукопашной схватке с врагом в боях за освобождение Венгрии в звании младшего лейтенанта. В результате навеки запечатлен в списках: "Они сражались и погибли за Родину…" Обойди, Игорь, молчанием тот якобы компрометирующий факт в биографии его брата-героя и, глядишь, омыл бы сапоги в Карибском море, и женка с пацанчиком потешились бы в ласкающих теплых волнах. Здоровье бы поправили, а так… Драйзерову-старшему едва исполнилось 25, когда военврач на прохождении плановой медкомиссии вынес ему неутешительный вердикт:

– Мужайтесь, старший лейтенант. Спать с женой вы еще смогете, и вообще с женщинами, но вот детей, к сожалению, иметь не сможете: пустое ваше семя. Тут, как говорится, ничего не попишешь.

А еще ведь недавно Игорь гордился и радовался, как его подразделение вовремя запеленговало и вело по индикатору в своей высокочастотной кабине-крутилке американского шпиона-пилота Пауэрса, вскоре сбитого коллегами-ракетчиками недалеко от Свердловска…

После такого горького сообщения врача Драйзеров не то, чтобы возненавидел свою службу, но очень, очень на нее обиделся: за что кару терпеть?! И еще он очень пожалел о том, что не удалось "прикупить" братика или сестричку для Славика, который, кстати, хотел этого. Но вот мама Лена сопротивлялась, вероятно, по той же причине: из-за неуверенности в собственных чувствах. Драйзеров-старший пока решил воздержаться что-либо говорить жене о неприятной новости, однако, находясь под сильным впечатлением, в ту ночь Игорь был явно не в форме: ни с первой, ни с третьей попытки любовь не получилась.

– Извини, – сквозь зубы процедил Игорь, – устал, служба, – и повернулся спиной. Не потому, чтобы отстала, а чтобы скрыть от нее накатившуюся слезу. Мужчины, господа, плачут редко, но… метко. А она лишь тяжело вздохнула и уснула со своими мыслями, так ни о чем и не догадавшись.

Игорь же не спал еще долго. В памяти всплыла несостоявшаяся его встреча с Леной и ребенком, которых он отправлял на лето к родителям на Украину. Он так соскучился по ним, так ждал их возвращения. К дню приезда сделал генеральную уборку, наведя идеальный марафет в квартире, ставшей за три месяца холостяцкой. Все тряпье перестирал, выгладил. А приобретение цветов стоило ему целой проблемы. Выяснилось, как ни странно, что в этой глуши не то что роскошного букета роз, но и скромного из неполевых ромашек днем с огнем не сыщешь. Аж на командира части вышел, умолял отпустить смотаться за 200 километров, где специально выращивают в теплицах. Командир оказался добрым малым: не только в положение вошел, но и собственный служебный газик предоставил. Такие большие-пребольшие и красивые гладиолусы выбрал, семь штук, чуть ли не четверть месячной зарплаты выложил… Весьма довольный, счастливый мчался родненьких встречать на том же командирском газике на вокзал. Всю ночь прождал… А она, легкомысленная, взяла такси. Оно, между прочим, промчалось навстречу газону. По приезде умилилась, конечно, букету на столе и… бай-бай, уложив и сынишку. Знала ведь, что должен подъехать, встретить, но, будто бы назло, не пожелала ждать.

Когда рано утром неспавший, растерянный Драйзеров-старший появился в своей квартире, где, как ни в чем не бывало, весьма сдержанно поприветствовала его собственная супруга, холодно чмокнув в щечку (мол, прости, что разминулись), он первый раз в их совместной жизни серьезно сдал: повалился на диван и заревел. Громко, навзрыд.

– Папа, что с тобой, почему ты плачешь, мы же здесь, здесь?! – попытался успокоить его Славик, но сам не выдержал и со слезами на глазах выбежал на улицу.

"Неужели в письме была правда?!" – с этим мучившим его вопросом Игорь и заснул под самое утро. Не дававшее покоя письмо Драйзеров получил от родственников, где гостила Лена со Славиком. Ему в деликатной форме давали понять, что Лена связалась с каким-то местным фраером, нередко домой приходила очень поздно и навеселе и что, мол, совершенно не исключена вероятность того, что ему уже наставили рога. Тогда Игорь весьма рассердился на родных, посчитал их болтунами и сплетниками, а письмо в сердцах порвал на мелкие клочки. Уж очень его содержание было несопоставимо с тем, что собственноручно писала Леночка, обращаясь к нему не иначе, как в уменьшительно-ласкательной форме и заверяя в том, что очень тоскует по дому, по нему, родному Игорьку.

7.

Слава вернулся с уроков раньше обычного: заболела учительница, и ребят отпустили. В комнату он вошел тихо, как мышонок, и застал матушку за странным занятием: она сидела к нему спиной на углу жесткого стула и активно производила вращательные тазо-бедренные движения. Ее дыхание было частым и сильным. Опять же инстинктивно Славик догадался, что мама занимается тем же, чем и он, когда нечего делать и хочется чего-то необыкновенного и приятного. Осторожно, чтобы не спугнуть, сынишка удалился прочь. А Лена, между тем, самостоятельно компенсировала свою неудовлетворенность от несостоявшихся прошлой ночью супружьих утех. И перед глазами ее расплывалась в слащавой улыбке самоуверенная физиономия Гарика, так искусно сумевшего позапрошлым летом, когда была с сыном на отдыхе на Украине, ужом влезть в ее душу, и не только в душу… Успокоившись, придя в себя, Лена поправила неприлично вздернутое платье и подошла к шифоньеру, где в укромном месте, в завернутом капроновом платке, хранилась увесистая пачечка писем от мужа: он писал ей довольно часто, и почти в каждом послании признавался в горячей и преданной любви. Особенно ее растревожила, весьма и весьма взволновала одна из последних его весточек накануне ее возвращения с бурно проведенного курортного сезона на его родине. Драйзеровой вновь захотелось перечитать это письмо:

"… Я уже тоже сильно соскучился по Вам. Как ни говори, а свои все же дороги, мы ведь так привыкли друг к другу, всегда вместе, и я тоже жду, как и ты, когда мы встретимся, моя любимая. Если бы я даже когда-то встретил на своем пути девушку гораздо лучше тебя, все равно я не смог бы ее так полюбить и уважать, как в настоящее время тебя. Я себе просто не представляю, как бы мы были врозь. Ленчик, родная, я тебе раньше об этом не говорил, таил в душе, но вот теперь не выдержал, потому что не могу жить без тебя. Милая моя, я жду тебя с большим нетерпением, ты каждый час рядом со мной, я тебя ласкаю, я о тебе думаю, я тобой живу, ты со мной ложишься всегда спать, я тебя обнимаю, целую, ты вся со мной. Поверь, драгоценная, говорю тебе это от чистого сердца, от всей души… Надеюсь, родная, ты не будешь спекулировать моей безграничной любовью и симпатией к тебе. Давай забудем все наносное, плохое, которое, может, было между нами. Ведь жизнь в конце концов так прекрасна, пусть даже если на пути к счастью встречаются преграды. Не нужно и не будем отчаиваться, научимся держать себя в руках и видеть то чудесное в жизни, что порой просто не замечаешь.

Леночка, ты все спрашиваешь, милая, когда приехать? Да я рад был бы прямо сейчас тебя видеть перед собой, но, увы! Я уже писал, что, может, с сентябрьской получки смогу тебе выслать нужную сумму.., однако, смотри сама: если не можешь столько выдержать, так приезжай быстрей, а деньги я сниму в кассе и тотчас вышлю телеграфом, ты только намекни. Знай, любимая, я жду тебя всегда. Когда бы ты ни приехала, я буду весь твоим. Сейчас, признаюсь, немного отдохнул и чувствую, как ты: мне позарез нужна женщина, но, родная Ленусик, ради нашей общей любви я готов потерпеть, и тебя дождусь честно, только тебя, поверь, славная моя женушка. Думаю, ты поймешь меня правильно: очень надеюсь на взаимность, иначе, прости, будет подло с твоей стороны, если ты такие чувства променяешь на какую-нибудь дешевку. Это будет несправедливо…

Я никогда еще с тобой так не объяснялся, Ленок, но будь уверена, очаровательная моя, что каким я был в прошлом к тебе – ласковым, любящим и нежным, – таковым остался и теперь… Нет, все-таки кривлю душой: теперь еще сильней в тысячу раз стал тебя уважать и любить. Ты, насколько знаю, иногда разочаровывалась в моем отношении к тебе и совершенно напрасно, то был блеф, обманчивое видение. Ведь если человек не любит другого человека, ему все в этой жизни безразлично, ни до чего нет дела. Да ты это и сама видела в отношениях Сергеевых, наших соседей, ведь так же?!

Моя дорогая, ты написала, что хочешь оставить Славика с бабушкой и дедушкой, чтобы он подольше отдохнул и вдоволь наелся фруктов. Прости, но мое мнение на сей счет: нет, ни в коем случае оставлять не нужно! Не потому, конечно, что я не доверяю своим родителям или по какой другой несущественной причине, а потому, что я просто не смогу, не выдержу без него так долго, как, впрочем, и без тебя. Все время буду думать, переживать, да и он будет скучать, плакать, постоянно вспоминать о нас. Да и как, вникни, родная, можно расстаться с одним–единственным нашим ребенком, составляющим вместе с нами одно целое – семью. Неужели, это, признаться, даже в голове моей не укладывается, тебе бы хотелось, пусть даже на время, избавиться от нашего малыша, не жаль расстаться с ним?! Если это так, то.., не обижайся, пожалуйста.., у тебя нет сердца, значит, ты весьма легко и быстро можешь пойти на любой компромисс… Вот когда у нас будет второй ребенок, Леночка, тогда, видимо, еще можно будет допустить полет фантазии на сей счет и решить, как поступить в той или иной ситуации, но пока… Родная, если ты хоть немножко уважаешь свою семью и в дальнейшем собираешься жить ее заботами, стремлениями, то пусть наш сын будет с нами. Договорились?!

Ты спрашиваешь, как это я согласился стать преподавателем, то есть взвалил на свои плечи дополнительную неоплачиваемую нагрузку. Дорогая, в армии согласия не спрашивают – назначают приказом, и все. Дело в том, что к нам прислали 24 человека, у которых время срочной службы подходит к концу, и теперь они проходят курсы подготовки на офицеров запаса, то есть при увольнении им будут присваивать звание – младший лейтенант запаса… Не волнуйся, моей зарплаты нам вполне хватит на безбедное существование. Под конец августа я все-таки возьму в кассе 100 рублей и вышлю вам, мои дорогие. Надеюсь, тебе их хватит на дорогу. Глядишь, и мой день рождения девятого числа успеем отметить в кругу семьи. А через месяц, на твой День рождения, я приготовлю тебе очень хороший подарок.

А вообще, конечно, я очень рад, что вы там хорошо отдыхаете, прилично питаетесь, не болеете и чувствуете себя замечательно… А я здесь вчера и сегодня ходил по грибы, сейчас вовсю пошли подосиновики, вдоволь их наелся. Ты, кстати, когда приедешь, еще тоже успеем их пособирать, засолить. Огурцы уже тоже ел свои, с грядки; помидоры тебя дождутся, и капусту будем вместе солить, я тебя буду учить, хорошо?..

Вот, вроде, и все, моя крошка. Пиши почаще. Я твои письма читаю весь вечер. Как заскучаю, так и начинаю их читать или сам пишу вам. И ты так делай. Если вдруг чего-то захочется.., то ты садись и пиши, все свои чувства излей на бумаге, тебе, глядишь, и легче станет, и быстрей пролетит время… Леночка, не стесняйся, сообщи, как прошли твои непредсказуемые "гости", как ты их перенесла, перетерпела, моя любимая? Кстати, когда будешь ехать обратно, смотри, рассчитай, чтобы тебе в дороге не было неудобно… Ленчик, вот ты пишешь, что не можешь без меня, что я тебе очень нужен, а почему же тогда ты частенько от меня отворачиваешься, когда мы вместе, "ворчишь" на меня?.. Не будешь больше так делать, нет?!

Ну ладно, родная, пора идти отдыхать, уже половина двенадцатого ночи. Сегодня, как никогда, писал много. Это, наверное, потому, что сегодня я так сильно и страстно хотел тебя, что даже голова разболелась. Но вот после письма боль, вроде, утихла… Ну ничего, успокаиваю себя мыслью о том, что скоро снова будем вместе. Да?! Ты, любимая, хорошо себя к этому подготовь, лады?!

Целую тебя в губки. И в большие, и в маленькие. Вечно твой Игорь…"

Сохраняйте, господа, эпистолярии – этих бессмертных свидетелей эпохи, бесценные семейные реликвии. Они, в отличие от официальных бумаг, составляемых, как правило, неискренними прохвостами от власти, помогут порядочным потомкам разобраться в хитросплетениях лабиринта истории, ибо истинные ее творцы – мы с вами, рядовые сограждане.

Лена остро почувствовала, как ее раскрасневшиеся щеки обдало жаром. Стыд, неловкость и отчаяние безмерно завладели ее существом, в эту минуту она готова была провалиться сквозь землю, уйти в беспамятство, забыться, умереть.., лишь бы больше не смотреть в глаза этому доброму, наивному человеку, перед которым она так нелепо, скверно зависла на измене и теперь вынуждена была играть роль прилежной и любящей супруги. Впрочем, не оправдания ее – объективности ради, надо заметить, что не все было так примитивно, как кой-кому могло показаться на первый взгляд.

8.

Неженатый Гарик, дипломированный специалист, инженер, получивший направление института из стольного града Киева в отдаленный райцентр, ведущий весьма размеренный, консервативный образ жизни, ощущал себя в этой провинциальной заводи явно не в своей тарелке. Дабы развеяться и в поисках приключений иногда захаживал в одиночестве или с друзьями в единственный на всю округу ресторанный кабак, убивая таким манером свободное время и просаживая энную сумму, которая, выражаясь языком классика, жгла ему ляжку. Между прочим, работая на спиртзаводе, он и без того имел возможность упиваться в стельку, причем совершенно бесплатно, которой, кстати, многие его коллеги и пользовались во вред собственному здоровью. Но столичная душа Гарика нуждалась в шике, блеске, фанфаронстве. А молодое, энергичное, спортивного вида тело ко всему этому требовало ощутимой добавки – так сказать, девочек на десерт. С его блестящими внешними данными и с отлично подвешенным языком окрутить какую-нибудь юную местную простушку-селянку, лишь вчера вышедшую из-под опеки мамы с папой, конечно же, не составляло большого труда. Благо, в стольном граде за славные годы студенческих пирушек и похождений параллельно с учебой в институте неплохо освоил школу донжуанства и ловеласничанья.

За год "осваивания целины" Гарик потерял счет своим победам на любовном фронте, и ему уже порядком все это стало надоедать, жизнь стала казаться сплошным беспросветным бардаком и бездарной затеей. Ощущения все более и более притуплялись, душа стала чахнуть. И вот однажды, выйдя из кабака с приятелем покурить-поболтать, Гарик вдруг заметил оживленно:

– Посмотри, какая непостижимая дамочка прогуливается. – Сие странное определение "непостижимая" было адресовано как раз Лене Драйзеровой, совершающей с сынишкой вечерний моцион. Всей своей гордой осанкой, неторопливой, но уверенной походкой и красиво облегающим ее стан кримпленовым платьем она как бы давала понять и себе, и прохожим, что ей сейчас нет никакого дела до многочисленных бытовых проблем, мучающих обывателей, да, собственно, и до глобальных, мировых тоже. Ей было просто хорошо – вот так независимо, не напрягаясь, ни о чем не думая, гулять и все.

– Послушай, дружище, – не отрываясь взглядом от незнакомки, продолжил Гарик, – вот тебе пару червонцев, добавишь из своих, если что, и расплатишься за наш столик, по рукам?!

– А как же наши подружки-телочки, твоя Светочка? – развязно поинтересовался изрядно накачанный приятель. – Она же от тебя зенки свои блядские не сводит, готова прямо тут отдаться.

– Дарю ее тебе, дружище. – Гарик по-свойски похлопал его по плечу, – если хочешь, устрой с ними групповуху… Никогда не пробовал?! Ну так попробуй. Великолепный кайф гарантирую. Клиентки, думаю, уже созрели. Песенку помнишь: "Созрели вишни в саду у дяди Вани…"?.. Короче, прощевай, брат, меня ждут великие свершения.

– Да что ты в ней нашел? – все еще пытался удержать Гарика собутыльник. – Ну подумаешь, на артистку Любовь Орлову в молодости похожа. – Тут надо отдать должное наблюдательности подвыпившему повесе, он попал в точку: в юности многие Ленины подружки так и называли ее в глаза – Ленка Орлова – за большую внешнюю схожесть со знаменитой киноактрисой. – Да мы, если захотим, настоящих служительниц муз снимем, не все же время нам с блядями таскаться. Послушай…

Но Гарик, подогреваемый охотничьим азартом, безошибочно почуяв и определив новую, весьма не похожую на прочих жертву, уже сорвался с места вдогонку за блондинкой, свернувшей за угол дома и потерявшейся из виду.

– Грустите, солнышко? – Он так внезапно и беспардонно вторгся в ее спокойный, тихий мир, что она невольно вздрогнула. Ей явно не понравилось это вторжение, особенно то, что незнакомый мужчина, от которого к тому же несло винными парами, крепко обхватил ее за талию.

Она испуганно и умоляюще взглянула на незнакомца, выдавив из себя:

– Руку, пожалуйста, уберите.

– А что, мешает?

– Да, мешает.

– Ну как хотите, – тоном раскаявшегося хулигана изрек Гарик, – я ведь хотел как лучше. Думаю: грустно одинокой барышне, надо ее приголубить, развеселить.

– Благодарю за заботу, но, во-первых, я не одинока, со мной, как видите, идет сын, а во-вторых, мне вовсе не грустно, так что вы не угадали.

– В таком случае, мадам, великодушно прошу не гневиться и извинить несчастного человека.

– Это вы-то несчастный, – уста Лены изобразили скептическую улыбку; как ни странно, она проявила интерес к завязавшемуся диалогу.

– Конечно, – на серьезно-романтической ноте заливал Гарик, – и одиноко, и грустно, и пообщаться не с кем… Помните, как у Михаила Юрьевича Лермонтова: "Мне грустно, потому что я тебя люблю и знаю: молодость цветущую твою не пощадит молвы коварное гоненье: за…"

– Вы что, поэт, – прервала декламацию Лена, – или любитель, обожаете поэзию?

– Увы, даже не драматург.., а вот обожаю я вас. – Гарик вновь со всей темпераментностью своей подогретой алкоголем натуры прижался к Драйзеровой.

Она уже успела взять себя в руки и потому на сей раз ее сопротивление было более решительным:

– Я все-таки настоятельно прошу: без рук! В противном случае вы рискуете нарваться на неприятности.

– Будете звать милицию?.. Так я не причинил вам ничего плохого, помилуйте, сударыня.

– По-вашему выходит, лапать незнакомых женщин на улице – это вполне нормально?.. Вам, видать, не привыкать, если вы со всеми так обращаетесь, только вот маленькая неувязочка вышла: моя кандидатура для вашего гарема не подходит.

– Ох, ох, какие скверные выражения, какие невероятные умозаключения на мою бедную голову. Зачем же так извращать мою галантность, сударыня?

– Вы меня уже достали, – вконец осмелела Лена, – собственно, куда вы идете? Мне кажется, нам с вами не по пути.

– Окэй, учитывая, что вы дама, я прощаю вашу грубость. Однако, как истинный джентльмен, не могу вас бросить посреди дороги в столь поздний час. Ведь, согласитесь, в этом захолустье найдется немало аборигенов, пожелавших бы.., ну как бы это вам потактичней выразиться, чтобы не оскорбить ваш тонкий слух.., э-э-э… покуситься, скажем так, на вашу честь без всякого на то вашего согласия. Так что вынужден проводить вас, ненаглядная, до самого дома.

– Несказанно тронута вашей озабоченностью, – на последнем слове Лена сделала логическое ударение, подчеркнув двусмысленность произнесенного, при этом она вдруг поймала себя на мысли, что ей доставляет удовольствие вести словесную перепалку с этим молодым и в меру нахальным красавчиком. – Только я, извините, совершенно не вижу в ней необходимости. А потому советую, пока не поздно, одуматься. Вас, кстати, не страшит то, что меня сейчас дома поджидает очень ревнивый муж, и не находите ли, что ваша встреча с ним крайне нежелательна?

– А что, к нам папка уже приехал?! – неожиданно с радостной ноткой в голосе вклинился в беседу Славик.

– Вот, – звонко рассмеялся Гарик, – мы вас совместными усилиями и разоблачили. Давно подмечено, что устами ребенка глаголет истина. Дай, мальчик, я пожму твою мужественную лапку.

Польщенный Славик протянул руку. Искусный обольститель не только ее потряс, но и вложил в нее пару шоколадных конфет, оказавшихся в кармане его пиджака как нельзя кстати. Тут и Лена, поддавшись всеобщему веселому настроению, размякла, подобрела и таки позволила проводить их чуть ли не до самой калитки родительского дома мужа.

– Так где мы завтра с вами увидимся? – поинтересовался Гарик, преграждая Лене путь.

– А зачем? Вы, вроде, уже главную свою миссию выполнили: проводили нас с сынишкой до дому, доставили в целости и сохранности. Спасибо. А больше нам встречаться ни к чему. Я, как никак, замужняя женщина.

– Но в данный-то момент вы холостячка! – пошел в решительную атаку Гарик. – И потом, вы мне безумно нравитесь. Поверьте, я не причиню вам боли. Мне просто очень понравилось с вами общаться, и я бы страстно желал продолжить наше знакомство. Уверяю вас, вы ничего от этого не потеряете, а уж точно приобретете интересного собеседника в моем лице, который постарается скрасить ваш досуг.

– От скромности, конечно, гибель вам не грозит, – Лена, словно заколдованная, зачарованная его сладкими речами, продолжала стоять в ночи под этим звездным небом, хотя уже даже Славик не выдержал и стал тянуть ее за руку:

– Мама, ну пошли домой, я хочу спать.

Наконец, условившись о времени и месте свидания, они расстались. Но… в назначенный срок она не пришла, хорошо все обдумав и прекрасно поняв, чем может закончиться сей неожиданно возникший и затянувшийся флирт. Трезвый разум члена семьи преодолел дьявольское, чувственное притяжение женщины. Но, увы, ненадолго. Гарик выследил свою жертву и продолжал настаивать на встрече. Она, наконец, состоялась. Потом еще, еще… Порочный круг их легкомысленного знакомства затягивался все уже и сильней. В маленьком местечке трудно было что-либо скрыть от людских глаз, поэтому недобрая молва быстро докатилась до родных ее мужа. Они, было, попытались воздействовать на ее совесть, но она ответила, как отрезала:

– Молчите уж, батя, я знаю, что вы активно выступали против нашей с Игорем регистрации, но ведь и я не настаивала. Как-нибудь уж сами разберемся, как нам жить.

Вскоре Гарик пригласил Лену покататься на лодке, где все и свершилось. Сопротивление с ее стороны, конечно, было, но вовсе не яростное, а так, для приличия. Он быстро и без труда сломил ее откровенным цинизмом:

– Да брось ты ломаться, как девочка-целочка, вижу же, что хочешь, и я, признаться, давно сгораю от желания, с того самого первого мгновенья, как увидел тебя, так прочь все условности и предадимся жадной любви без остатка, моя дорогая.

Она отдалась ему неистово, самозабвенно. Вероятно, сказалось долгое воздержание, а может, и острота свежих, необычных ощущений. Кстати, впервые именно с развращенным Гариком познала она это головокружительное разнообразие интимных любовных позиций, весьма потрясших ее. Да, в амурных делах он был гораздо опытней ее, хотя по годам был моложе (24 на ту пору было ему и 27 ей). Но Гарик тоже по достоинству оценил ее потенциальные нерастраченные возможности и полушутя-полусерьезно отметил при одной из встреч:

– Из тебя бы вышла великолепная гетера. Все бы мужское население мира, нисколько не сомневаюсь, пало бы к твоим ногам.

– Ну уж это слишком, – поначалу обиделась Лена, – почетное звание мировой шлюшки меня вовсе не прельщает.

А потом, поразмыслив, Драйзерова с ужасом вынуждена была признаться самой себе, что порок ее безумно засасывает, влечет, и она, о, ужас, даже мысленно благодарила гуляку-Гарика, что он разбудил в ней эти наклонности. Мир теперь в ее представленьи не был таким серым и унылым, как ранее – оказывается, он был полон страстей и других будоражащих воображение интересных вещей.