7.Как надо выигрывать в рулетку
…Мы плыли тогда в Швецию для переговоров о нашем будущем писательском круиз-конгрессе. Писатель А. Ж., композитор А. П. и я. Такая маленькая культурная делегация. Композитор плыл по своим музыкальным делам, мы – по своим. Но держались вместе. До этого я один раз играл в рулетку на пароме «Силья Лайн», и мне понравилось.
…Первый в жизни подход к запретному полю принес мне выигрыш в пятьдесят долларов (расчет шел в кронах, стало быть – четыреста крон.).
Тогда, на «Силья Лайн», я забрал выигрыш и отошел от стола, чтобы обдумать фартовую ситуацию. Дорогу в один конец, я считай, у судовладельцев отбил. Выкурив сигарету в носовом салоне парома, я подумал, что неплохо бы отбить дорогу сразу в оба конца – зачем же упускать такой случай? У нас в стране рулетки нет, а когда мне еще удастся так легко заработать денежки?
Минут через сорок я вновь курил у огромного стекла, за которым светились огоньки близкого еще финского берега, и размышлял над присказкой «Жадность фраера погубит». Правильная присказка. Какого черта я решил трясти судоходную компанию – сидел бы себе с выигрышем и не лез на рожон. Теперь судовладельцы взяли с меня двойной тариф за проезд. Естественно, пользуясь моей неопытностью и специально созданной толкотней возле игорного стола.
Еще я думал о том, что по моей спокойной схеме, если тебя не будут толкать и дышать в затылок, проиграть в принципе невозможно. Я же не сыпал горы фишек на какое-то конкретное число, чтобы разом их просвистеть или получить в тридцать два раза больше. Я ставил либо на красное, либо на черное.
Как известно из теории вероятности, которую я со второго захода успешно сдал в Институте водного транспорта, шансы выпадения орла или решки при подкидывании монеты равновероятны и соотносятся как 50:50. Также равновероятны и попадания шарика рулетки на красные или черные поля цифр, поскольку все 32 цифры барабана, как красно-черные зебры, чередуют свой цвет.
Схема простая, рассуждал я. Поставил фишку стоимостью пять крон на черное. И, допустим, угадал – получаешь еще одну фишку. Не угадал – портье забирает твою. Поставил две фишки и угадал – получаешь еще две. Стопроцентная прибыль, елки зеленые! Главное не суетиться и соображать, на что в каждом коне ставить – на красное или на черное.
И надо понимать, что из ста конов красное и черное, как ты ни крути, все равно должны разлечься примерно 50 на 50. Это вам не блатное очко – «четыре сбоку, ваших нет!». Надо по очереди ставить на красное и черное и спокойно тягать стопроцентную прибыль.
А еще лучше, думал я, разглядывая огоньки близких фьордов, не ставить каждый раз, а пропускать кон-другой, и если два раза подряд выпал один цвет, то ставить на противоположный, но – увеличивая ставку! «Знание – сила», – сказал кто-то из французских естествоиспытателей и гуманистов.
Тогда, на «Силья Лайн», сделав третью ходку к игорному столу, я доказал преимущество тонкого расчета над стихийным азартом и вышел на нулевые отношения с владельцами паромной переправы между Финляндией и Швецией.
Схему я проверил, и оставалось только дождаться подхода к зеленому сукну.
После ужина на «Анне Карениной» я повел А. Ж. и композитора А. П. в музыкальный салон, где – как я вызнал заранее – стояла рулетка. А. Ж. вяло отказывался, но по его плутоватой улыбке было видно, что сыграть он не прочь. Композитор смотрел на нас восторженно-испуганно и пожимал плечами: «У меня денег нет…»
В коридоре, где звенела мелочь игральных автоматов, мы остановились, сунули с А. Ж. по кроне в щели одноруких бандитов, дернули рычаги и получили по пригоршне монет каждый.
– Это вы что, выиграли? – композитор, сцепив руки за спиной, удивленно вытянул шею.
– Да! И сейчас выиграем еще! – лихо сказал А. Ж. и дернул ручку. Чтоб он всегда так угадывал!..
Я дернул свою.
У меня совпали три вишенки в ряд, у А. Ж. – не помню что.
В блестящие поддоны загремели сверкающие потоки монет!..
Мы весело рассовали их по карманам, каждый отсыпал по горсти испуганному композитору и пошли брать штурмом рулетку. Теперь впереди вышагивал А. Ж., и полы его пиджака тянуло вниз. Мне пришлось поддерживать брюки, чтобы карманы, набитые увесистыми кронами, не били по коленкам. Композитор А. П., поправляя на ходу дымчатые очки, едва поспевал за нами. На его лице читалось восторженное недоумение: вот, оказывается, как люди деньги сшибают, пока я сочиняю любимые народом пьесы, оратории и музыку к кинофильмам.
А. Ж. и А. П. проиграли свои деньги достаточно быстро. Минут за десять. После этого они навестили бар и, встав за моей трезвой спиной, стали учить меня, как надо выигрывать. Учил в основном А. Ж. Но ненавязчиво:
– А почему бы тебе не поставить на разные номера? Вон, смотри, как тот дядечка гребет… Я бы на твоем месте попробовал…
Я упорно ставил на красное-черное. Кучка фишек передо мною понемногу, но прибавлялась.
– Да, тебе сегодня везет, – прохаживался сзади А. Ж. – Мог бы рискнуть и поставить по две фишки на десять чисел.
– А что это даст? – вежливо интересовался композитор.
– Как, что даст! – А. Ж. начинал объяснять композитору, какие суммы у меня могут оказаться в кармане. И на какие именно числа он рискнул бы поставить.
– Два раза подряд семнадцать выпадало, – шепотом делился своими наблюдениями композитор. – Бог, говорят, троицу любит… О, вам опять везет – красное! Теперь будете ставить на черное?
– Да ставь ты больше! – нетерпеливо воскликнул А. Ж. – Все равно деньги халявные!
Меня и самого подмывало бухнуть всю гору фишек, удвоить ее и уйти. Или проиграть и уйти.
Я отсчитал по десять фишек стоявшим за спиной: дарю!
И тут же забыл про них. Они торопливо поменяли у портье цвет фишек, встали по другую сторону стола и принялись воплощать свои замыслы.
Теория вероятности, в принципе, действовала. Какое-то время я выигрывал и тихо радовался: вот, дескать, какой я умный и сообразительный! Но вдруг три раза подряд выпадало красное, съедая мою двадцатифишечную ставку на черном. Следуя своей теории увеличивать ставки, я в следующем кону ставил на черное башенку из половины своего пластмассового богатства. Но шарик в четвертый (!) раз застревал в ячейке красного цвета. Портье, всевидящий демон-искуситель, взглядывал на меня многозначительно: надо, дескать, рисковать – пять раз подряд красное не выпадет, читалось в его глазах, и от этого взгляда я тушевался, не веря ему, пропускал кон, не рискуя выставить все подчистую. И выпадало черное…
Но уже не мне!
И портье смотрел на меня, как на пустое место…
Когда блестящий писатель и гениальный композитор, оставшись без фишек, задышали мне в затылок с новыми советами, я засунул оставшееся богатство в карман и сказал, что беру тайм-аут. Я простоял у стола около часа и чувствовал, что тупею. Попутчики, потеряв ко мне интерес, пожелали ни пуха, ни пера и пошли спать.
Пройдясь по открытой палубе, я подышал свежим воздухом и принял решение: либо проигрывать, либо выигрывать. Деньги и впрямь халявные. Что я, как Гобсек, чахну над пластмассовыми кружочками, которые можно выбросить за борт, и мир от этого не переменится.
Решено!
Тупо поставить все оставшиеся фишки на красное. Проиграл – пошел спать. Выиграл – также тупо поменять цвет, не откладывая про запас ни одной фишки.
Ставить все!
И не смотреть в глаза портье, молодому белобрысому шведу. Видеть только его руки. Всё! Последовательно менять цвета – и будь, что будет. В каюту за деньгами не бегать. В азарт не впадать. В глаза не смотреть. В долг не брать…
Мне стало легче. Я увидел себя со стороны… Машина для выполнения заданной функции. Ноль эмоций.
Подошел к опустевшему столу, над которым ярко светила конусная лампа. Портье отложил журнал и встал.
– Вуд ю лайк ту континио? (Вы хотите продолжить?)
Я вытащил из кармана фишки и сложил их в стопки по десять штук каждая. Получилось три стопочки. Кивнул портье: «Камон!» (Давай!)
Запрыгал шарик.
Двинул стопки на красное и стал разглядывать людей в баре.
– Red! – объявил портье. И отсчитал мне фишки. Тридцать штук.
Теперь у меня было шесть стопочек по десять фишек. Поставил их на черное поле, кивнул: «Камон!» – и, заложив руки за спину, прогулялся к стойке бара. Я слышал, как скачет по рулетке шарик. Взял сувенирный коробок спичек, прикурил и не спеша вернулся к столу.
– Black! – объявил портье.
Я и сам видел, где успокоился шарик.
Потом портье менял мне фишки на более крупный калибр, я рассеянно смотрел по сторонам, провожал взглядами женщин, выходящих из музыкального салона, позевывал, прохаживался вдоль стола и не смотрел на портье и мечущийся по кругу шарик.
Шесть раз шарик строго следовал теории вероятностей, послушно меняя красные и черные поля цифр. Шесть раз я ставил на свой цвет и снимал растущий в геометрической прогрессии выигрыш.
Седьмого раза не случилось. Я сделал руками понятный всем жест «Стоп!» и поднял на портье глаза. Он смотрел вполне равнодушно. Делал вид, что хочет спать. Он дал мне поднос для фишек, я отнес их в бар напротив и получил деньги. Четыре тысячи крон. Пятьсот долларов.
– Что-нибудь налить? – поинтересовался бармен.
– Мы же, русские люди, вообще не пьем, – сказал я. – Это наша национальная особенность…
– Это то-о-очно, – рассмеялся бармен. – Нам это дико. Хорошо вы его обули. Бедный эстонец теперь спать не будет.
– Эстонец? Я думал, швед. Знал бы, говорил с ним по-русски.
– Эстонец! Они тут прикидываются, что русского языка не понимают. По контракту со шведами работает. Шведы игорный бизнес на теплоходе купили. К тому все идет, что скоро и сам теплоход купят…
Подошла девица. Длинноногая, вполне симпатичная.
– Мне шампанского, – сказала томно и покосилась на меня. – Почему молодой человек не танцует?
– Мысленно с вами, – кивнул я. – Спокойной ночи!
– Лучше бы не мысленно…
У выхода я обернулся. Они с барменом курили, сблизившись головами. Девица тянула пепси.
В Стокгольме на экологической стоянке я купил потрепанную «Вольво» ровно за пятьсот долларов. В Питере мне ее подварили, подкрасили, кое-что заменили. Я отдал ремонтникам большую часть гонорара и теперь езжу на этой «Вольво». Добрая, вместительная машина. Я показал рукой за окно. Если бы русские писатели не умели выигрывать в рулетку, на что бы они покупали машины? Вот так сейчас и живут русские писатели.
Можно сказать, что встреча закончилась в теплой, дружеской обстановке. Не исключено, что студенты приняли меня за автора романа «Игрок», иногда пишущего под псевдонимом Достоевский. Мика ухватила целую пачку моих книг, попросила Катрин выписать квитанцию, а меня – поставить автографы. Катька налила всем желающим по рюмке вина. Мне – газировки.
Я вышел на улицу и с удовольствием закурил. Шведы тянулись из магазина и вежливо кивали: «Хей!», «Бай!», «До свидания!» У них в руках поблескивали обложкой мои книги. Хороший все-таки художник Сергей Лемехов – оформил «Ненайденный клад» на славу. Прочитал рукопись, пригласил в мастерскую и показал иллюстрации: я увидел своих героев живьем. Какими представлял, когда писал, такими и увидел. Фантастика какая-то!..
…Меня тронули за локоть. Смуглый лысоватый мужчина в костюме и галстуке с кожаной папкой в руке. Искренняя улыбка.
– Димитрий Каралис?
– Йес. Ю ар Димитриус Каралис ту?
– О, йес!
Мы задержали наши ладони в рукопожатии, разглядывая друг друга. Улыбаемся. И я вижу, что он видит, что мы похожи друг на друга! Рассмеялись.
– Я стоял у дверей и все слышал. Может быть, зайдем в кафе, поговорим?
Катька оказалась тут как тут. И сразу затарахтела.
Она очень рада нашей исторической встрече, она сейчас закроет магазин и готова помочь нам в контактах. Она тарахтела попеременно: по-шведски – по-русски, по-русски – по-шведски и при этом успевала поглядывать на свое отражение в витрине магазина и поправлять прическу. Мы с Катькой словно собрались на пикник: я – в шортах, она – в обтягивающих брюках и в легкой блузке без лифчика. Димитриус – как с дипломатического приема.
8. Полным-полно греков!
В уличном кафе за углом, куда привел нас Димитриус, нам первым делом была объяснена причина пиджачной пары и галстука в жаркий день.
Димитриус с профсоюзными коллегами ездил на встречу с руководителями отрасли по поводу идущей забастовки электриков. В очередных условиях не сошлись и перенесли встречу. Бастуют они из-за условий оплаты и отпусков. А по правде сказать, просто дуркуют, потому что во всей Швеции в мае не работает ни одно предприятие. Это у них эстетическая позиция такая – бастовать в мае. Шведская модель социализма…
Димитриус сказал, что весь май провел с семьей на даче, и только сегодня заехал домой, чтобы переодеться для встречи с боссами. Его жена Мария работает в парикмахерской напротив, и они часто бывают в этом кафе. Парикмахерская уже неделю закрыта по техническим причинам. Мы посмотрели на парикмахерскую. Действительно закрыта. Серьезные технические причины – цветет сирень и на улице плюс двадцать пять по Цельсию.
Официант принес нам ледяной воды и кофе.
Наш разговор полетел на диво стремительно. Через пять минут я знал, что мы тройные тезки – оба Николаевичи; у него есть старший брат – бывший «черный полковник», живущий в Греции, с которым он разошелся по политическим убеждениям, потому что сам Димитриус придерживается социалистической ориентации и не приемлет диктатуру. С братом он отношений не поддерживает, и последний раз мельком виделся с ним несколько лет назад в свой приезд в Грецию. Димитриус сказал, что он родом из города Превеза, что на берегу Ионического моря. Рядом с островом Левкада, – Димитриус смуглым пальцем вывел на столе кружок.
– Это там распяли на берегу моря апостола Андрея Первозванного, первокрестителя Руси? – блещу я недавно обретенными знаниями; но попадаю впросак.
– Нет-нет, – отмахивается рукой Димитриус. – Апостола Андрея распяли южнее, в Патрах. У нас бы не распяли. У нас народ очень религиозный, даже турок не обижаем, живем со всеми дружно. В Превезе много семей носит фамилию Каралис. Есть магазины «Каралис», банки «Каралис», фирмы «Каралис»… Древняя фамилия.
Одним словом, древние греки такие…
Катька восторженно хлопала глазами.
– Как же, – говорю, – древние греки, – если по-латышски и по-литовски наша фамилия означает «король»?
Димитриус с улыбкой глянул на меня и сказал, что я – настоящий грек. И к бабке не ходи, и в бумаги не заглядывай.
– Грек, грек, – переметнулась на его сторону Катька. То я у нее вредный латыш или литовец, а теперь – грек! – Вы даже похожи! – тараща глаза, закивала Катька.
Сума переметная эта Катька.
Димитриус сказал, что по-гречески «каралис» – это тоже князь.
– Только князь… ночи, как бы…
– Что это значит? – посмотрел я на Катьку. – Расспроси подробнее.
Катька стала расспрашивать и ошарашила:
– Типа Робина Гуда, с уклоном в справедливость. Который против богатых, и за бедных…
Я хватанул третий бокал воды и заказал еще бутылку.
Ничего себе встреча! Целый мешок однофамильцев. А я сорок лет просидел в мглистом Питере и не знал, кого звать на помощь в потасовках.
