Владимир Максимович Ераносян "Фустанелла"

В 1944 году Английские войска высаживаются в Греции и приступают к ликвидации партизанского движения. Для окончательного разгрома греческого Сопротивления британцы объединяются не только с бывшими пособниками нацистов, но и с остатками вермахта. Критянка Катерина, влюбленная в сэра Тома, оказавшегося английским разведчиком, понимает, что его возвращение в Элладу связано не с ней. Греки начинают войну за свою свободу, теперь уже против англичан. Силы не равны, и они обращаются за помощью в Москву. На помощь из СССР прибывает группа майора Трояна. Военный разведчик посвящен во многие детали происходящего, но даже он не знает, что Сталин уже договорился с Черчиллем, и Греция объявлена зоной интересов англичан…

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 0

update Дата обновления : 27.11.2023

ЛЭТУАЛЬ

Сам черт ногу сломит. Кто теперь разберет, где друг, кто враг… А может небесная кара настигла командарма за применение химического оружия против восставших крестьян Тамбова и за расстрел заложников-членов семей восставших в селах.

Как еще отца Трояна миновала сия незавидная участь. Определили тогда его семью как середняцкую. А ведь прятал батя хлеб, умел прятать и молчать, чтобы выжили детишки. От него и Ивану передался талант маскироваться. Иначе никак.

Троян многое видел, все замечал, он стал настоящим спецом, и именно это его спасало не раз.

В политике он понимал немного, но точно знал, что английская разведка в Греции вряд ли будет рада появлению русской миссии. Но на то они и англичане, чтобы их обойти. Полагаться на их гостеприимство, а именно они пока хозяйничали в Элладе, было бы верхом беспечности.

Иметь таких союзников – и врагов не надо! Они уже показали все свое нутро, когда удирали с Дюнкерка. Пока грузились на эсминцы и гражданские посудины, выставили французов живым щитом!

«Томми» видят в союзниках только мясной фарш, а во врагах простофиль. Греки для них – расходный материал. Как впрочем и русские, которых Черчилль с превеликим удовольствием бросил бы в пасть фюреру, чтоб тот подавился или сломал зубы, заточенные для «островных обезьян», как пренебрежительно Берлин называл англо-саксов. Да, с англичанами надо держать ухо востро… Но вовсе не в них была главная проблема…

По приказу командования Троян приступил к набору группы. Утвердить ее состав в ведомстве военной разведки РККА не составило бы большого труда, если бы не согласование каждой персоналии команды в Главном управлении госбезопасности НКВД, отвечающей за внешнюю разведку. Ему надо было отстоять каждую свою кандидатуру. Для них главное – благонадежность. А для него – человеческие и профессиональные качества.

Еще в испанский период Троян наблюдал несостыковки и откровенный разлад в действиях служб, особенно, когда начались репрессии. Под молот разоблачений, особенно после провальной финской компании, попали опытные кадры. Тех, на кого военачальники, приближенные к вождю, списывали свои неудачи, ожидали безжалостные жернова, перемалывающие не только тела, но и души.

Стоило сказать правду, и ты мог попасть в немилость. В лучшем случае. Но он все равно предупреждал, о том, что не хотели видеть. Он докладывал, не взирая на политическую конъюнктуру, передавал данные о линии обороны финнов, о количестве дзотов и сосредоточении дивизий, о том, что население вовсе не собирается встречать цветами освободителей… Как-то даже попал под прессинг за излишнее рвение. Все могло закончиться и пулей в затылок. Но пронесло и в тот раз.

Наступили времена настоящей войны, у порога дома. И эта война была чревата самыми страшными последствиями для государства и его вождей. Вот почему монстры на время успокоились.

Когда стало понятно, что оперативную информацию больше некому правильно анализировать, они спохватились. Набирать в военную разведку исключительно благодаря пролетарскому происхождению – верх глупости. Здесь в первую очередь требовалась реорганизация и постоянная борьба за каждого спеца в отдельности.

Ивану Васильевичу это было ясно, как Божий день. Но знал он и этих кабинетных крыс. Не любил он высокое начальство.

Даже поручительство могло обернуться во вред, играть нужно было тоньше. Троян не был знатоком аппаратной возни, интриги не были его инструментом в подковерных склоках. Но командир знал наверняка – без радиста, который воспринимает на слух не меньше трехсот знаков в минуту, без инженера-подрывника и без носителя языка, такого как Николаос Романопулос, Коля, как он по-русски называл чистокровного грека, ему в горах Эпира и Фессалии не обойтись… Именно Коля был мастером на все руки. Он мог выполнять не только функции переводчика, но в случае чего – заменить радиста, и даже снайпера.

Николаос был настоящим полиглотом, он происходил из понтийских греков, вынужденных бежать в Россию после резни, устроенной турками в южном Причерноморье.

Семья Романопулосов обосновалась в Абхазии, именно оттуда Николаос призвался в армию и был определен в разведку по протекции Трояна, испытывавшего перед засылкой в Испанию настоящий дефицит кадров.

В армии Николай быстро привык к русскому имени и проявил себя исключительно храбрым воином. Но по возвращении из Каталонии, вместо гарантированной правительственной награды, представление на которую подал командир легендарного диверсионного отряда, Николаос попал в НКВД по надуманному обвинению в шпионаже.

Тогда НКВД по прямому поручению Сталина депортировал всех греков мужского пола, проживающих в СССР, вне зависимости от прежних заслуг перед родиной, поголовно. Разоблаченные в «греческом заговоре» подлежали расстрелу или высылке.

Троян начал поиски. И не побоялся указать имя Романопулоса в своем списке. Эта протекция могла вылиться боком поручителю, но боевой командир рискнул, и очень скоро оказался на ковре у высшего руководства.

– Иван! Что ты творишь? – армейский комиссар – глава 5-го Управления Наркомата обороны— нервно макал в чернильницу свое перо, будто бы собираясь поставить свою визу на документе. Он склонился над рапортом подчиненного и пытался всеми силами своих неоспоримых аргументов вразумить майора, – А ты в курсе, что конструктора двигателя для Т-34 арестовали только потому, что он грек и расстреляли его по плану, понимаешь, по плану. План, мать твою, план есть у них. Только напротив каждого десятого грека пишут – выслать. Остальных расстрелять, ты это хоть осознаешь?

– Так значит, шанс, что он жив все же есть. Гипотетически… – вставил Троян, пренебрегая субординацией.

– Шутишь? – насупился армейский комиссар, но все же призадумался. – Или издеваешься? Или не боишься ничего и никого?

– И как я обойдусь без переводчика? – стоял на своем Троян.

– Найдешь на месте.

– Может попросить в Абвере, или у англичан? – ерничал Троян, стоя при этом в положении «смирно».

– Ты давай без своих штучек-дрючек! Тоже мне клоун глумливый. – повысил голос начальник Управления военной разведки. – Оставь свой юмор до лучших времен. Мне не до шапито. Хочешь и сам загреметь, и меня под раздачу подставить! Слышал, что со «Стариком» сделали? Ян Карлович – троцкист! Подумать только! Он нас создал фактически, в благодарность – прямо на полигоне в расход! Что творится, не видишь?

– Романопулос – не враг, Федор Кузьмич, – твердо отрезал Троян, – Он свой и всегда был своим. Это ошибка.

– Ты полагаешь, что партия и ее инструмент НКВД могут ошибаться? – сощурил глаз начальник ведомства, немного опомнившись от своей тирады в защиту бывшего начальника, угодившего в расстрельные списки сразу по возвращении из Испании.

– Я полагаю, что судьба не ошибается, товарищ армейский комиссар 2 ранга, а Николаос считался в отряде счастливчиком. Его ни пуля, ни осколок не брали. Он как заговоренный, в группе его называли Неваляшка. Такой позывной просто так не дают. И он за свой героизм и отвагу был представлен к ордену Красного знамени.

– Да помню я, помню… После отпуска должны были вручить. И удостоверение в столе со штампом… – почесал затылок глава Управления, – Не проще ли подыскать замену?

– Где? Если девять из десяти греческих мужчин по вашим же данным расстреляны? – поставил в тупик горькой правдой Троян.

– Ладно, постараюсь что-нибудь сделать, но думаю все это зря. Опоздали мы. – вздохнул армейский комиссар и махнул рукой, показав Трояну на выход. Правда, тут же вскочил и догнал майора.

Почти в дверях начальник шепнул трояну на ухо:

– Ты это… Забудь все, что я тебе тут в сердцах наговорил. Особенно про расстрелянного «Старика». И поменьше языком тряси… А то загремим все вместе… Попадем под раздачу ни за что, ни про что. Ну, посуди ты сам, даже если ты его вытащишь всеми правдами и неправдами – думаешь, он будет благодарен за истребление своего народа? Сбежит – а нам отвечать…

– Греку теперь некуда бежать, Федор Кузьмич. С родных мест выгнали турки. Мы, приютив, обманули, а историческую его родину топчет фашистский сапог. Грек должен освободить свою землю, и мы ему в этом поможем. Авось тогда простит нас. Мы на одной стороне. – заключил Троян и отдал под козырек, прощаясь.

Глава 6. Неваляшка

В Испании Николаос Романопулос сражался под оперативным псевдонимом Неваляшка.

Как-то раз под Вильярриалем со стороны моря из густого тумана появился немецкий «юнкерс-52». Немецкий ас из «Легиона Кондор» спикировал на позиции интернациональной бригады и сбросил все свои бомбы, и при этом в небе не показалось ни одного русского «И-15». Все были ошарашены, когда Николаос выполз из-под обломков абсолютно невредимым. С того самого момента он и получил свое прозвище, ставшее его позывным.

Неваляшка был уверен, что республиканцы и добровольцы со всего мира хорошие парни, а франкисты, гитлеровцы и итальянские фашисты – плохие. Он доверял своему легендарному командиру Ивану Трояну, который обучил его всему, что умел сам.

В Испании он освоил рацию, научился разбираться в детонаторах и освоил благодаря командиру не только пехотный пулемет Дегтярева, но и вражескую «адскую машину» MG-34. Командир настаивал на знании фашистского стрелкового оружия, и его внимание в этом вопросе в последствие не раз себя оправдало, спасая жизни в самых опасных вылазках.

Немецкие карабины были просты в обращении, а «шмайсер» с его мизерной кучностью и смехотворной по сравнению с винтовкой Мосина дальностью годился только для ближнего боя. Поэтому Неваляшка предпочел карабин советского производства, привинтив к нему оптику и замаскировав ветошью. Часто он прикрывал товарищей во время отхода от объектов диверсий. Глаз у Неваляшки был зоркий.

– Я искал переводчика, а получил снайпера, подрывника и снабженца в одном лице! – радовался командир успехам Николаоса.

Когда русских военных советников по приказу из Москвы отозвали, Николаос не мог знать почему. Он был далек от политики больших кабинетов, где прежние враги могли стать союзниками, а союзники забывали о своих обязательствах словно по мановению палочки перепутавшего ноты дирижера.

Возвращение обернулось трагедией. Не только Николаоса, всего его народа. Пятнадцать тысяч греков выловили по всей стране в течение нескольких суток и обвинили в предательстве, в заговоре, в саботаже коллективизации, в фашизме, – во всем подряд.

Мужчин сгребали с городов и селений и, наспех сортируя, помещали в запломбированные вагоны. Их везли на убой, таков был приказ самого Сталина, не простившего грекам их участие в интервенции Советской России в 1919-ом году…

Соседи быстро учуяли, что грекам не спастись. Лишь сердобольные и сострадательные старались укрыть бедолаг, кого в сараях, кого в прибрежных хижинах, кого в горах. Но таких оказалось немного. Система доносительства работала безотказно. Предприимчивые селяне сдавали зажиточных беглецов, чтобы застолбить их места на рынках и претендовать на их межи в колхозах, которые распределяли отнятые наделы.

Николаос показал свой отпускной билет явившемуся прямо в дом наряду, но офицер со шрамом на щеке приказал немедленно собираться.

– Скажи спасибо, что мать твою не забираем. Разнарядки нет. По плану только совершеннолетние греки мужского пола до 65 лет включительно. Так что собирайся.

– Я в отпуске, – попытался оспорить факт задержания Николаос.

– Ты грек? – уточнил энкэвэдэшник.

– Грек. – утвердительно кивнул Николаос.

– Значит, собирайся. Иначе – зафиксируем в протоколе сопротивление органам и шлепнем при попытке к бегству. Там разберутся – в расход тебя или на поселение. На Колыму или в Казахстан.

Его вели по улице родной деревни, толкая прикладом, и он видел лица односельчан. Разных национальностей. Абхазы, армяне, русские. Они совсем недавно были так доброжелательны, рассматривая его наглаженную до стрелок на рукавах гимнастерку, так обходительны и гостеприимны, а теперь отворачивали глаза, словно по деревенской улице вели прокаженного, и зараза могла перекинуться на их жилища. Они тоже боялись. Того, что эта участь пронеслась мимо, не задев их по чистой случайности. Правда, кое-кто из них смотел и с ухмылкой, злорадствую и торжествуя…

Пару раз грек попытался воспротивиться, но какой-то держиморда ударил его под дых прикладом, и Николаос свалился в грязь, на мгновение потеряв сознание. Всего на несколько секунд. Он встал, отряхнулся и пошел, словно вспомнил, что совсем недавно откликался на прозвище Неваляшка.

Далее был эшелон, дорога, смерти от болезней, унижения и бесконечная казахская степь. Холодная безлюдная пустыня сменилась еще более мрачным видом Рудной горы.

Греков в лохмотьях, голодных и истощенных дорогой, выгрузили как скот у бараков горняков. Потом была перекличка, недосчитались еще двоих. Умерших уже при подъезде к Кентау.

Коек на всех не хватило, и тогда Николай уступил свое место седому старику, изгнанному из-под Ростова-на-Дону. А сам взял отбойный молоток и отправился прямо в штольню.

– Куда без крепильщиков? – попытался остановить его местный бригадир, тоже из репрессированных. – Смена через час. Ты ж не умеешь долбить породу! Как твоя фамилия, я доложу куда следует!?

– Доложи! – огрызнулся грек, – Романопулос. Николай. Так

меня звали в Испании.

Непослушный горняк стучал молотком и грузил породу в вагонетки. Сам же попирал бревнами рукотворную пещеру. А потом вылез, черный от руды, сел на камень и заплакал впервые за много лет… Безысходность стала тому причиной. Он чувствовал себя осколком от каменной пещерной глыбы, который вот-вот измельчат в порошок на горно-обогатительном заводе, расплавят и зальют в форму, превратив в свинцовую чушку.

– В стахановцы записаться решил? – недовольно бурчали старожилы, проходя мимо ретивого парня. Началась вахта. С развода. И Николая снова поставили в строй.

Выступал начальник рудника.

– Вы должны понимать, что родина доверила вам свою обороноспособность. Как бы высоко не звучали эти слова по отношению к вам, кулацкому отребью, оголтелым врагам народа и английским шпионам. Это режимный объект. Главное здесь – дисциплина и порядок. Мы добываем руду, из которой льют свинец для снарядов и пуль. Рабоче-крестьянская Красная армия надеется на нас в преддверии большой войны с мировым капитализмом. Нельзя просто так взять орудие труда и спуститься в штольню без бригадира. А вы что? Романопулос! Выйти из строя.

Николай сделал несколько шагов вперед. Он стоял в рубашке нараспашку, и мороз нисколько не беспокоил горячего южного парня.

В Сибирь захотел!? – изо рта начальника клубился пар. – Или на юг к морю?

Никто в строю не оценил юмора. Ни один даже не хихикнул. Люди, прошедшие путь депортации с насиженных мест, не воспринимали шутки своих надсмотрщиков. А с годами многие из них, кого не сумели перемолоть и ожесточить, превратить в животное, готовое убить за паек, окончательно, начинали воспринимать и чужую боль, словно свою. Только это и помогало немногим из здешних скитальцев остаться человеком.

Было действительно очень холодно, и каждый из горняков невольно ставил себя на место Николая. Но Николай уже согрелся в шахте и ему было все равно, где его положенный по штату ватник, который выдали вновь прибывшим вместе с поношенными кирзачами. Он дышал полной грудью и смотрел на рудную гору, представляя ее греческим Олимпом, где ему никогда более не побывать. С той заоблачной волшебной горы, три пика которой возвышаются над морем почти на три тысячи метров, в глубокой древности боги взирали на смертных и завидовали им, ибо только у человека есть привилегия умереть.

Он не ждал ничего хорошего и действительно принял бы сейчас смерть как избавление. Но скорее всего Проведение уготовило ему несколько иной путь.

Нарушителя распорядка отправили в карцер. Но место заточения за дисциплинарные провинности оказалось не самым худшим помещением на поселении. Там хотя бы был бревенчатый настил, на котором можно было лечь, вытянув ноги.

Ночью старик, которому Николай уступил свое место в бараке, тихо вышел из убогой ночлежки с мыслью подкупить «вертухая» и передать своему незнакомому благодетелю через него ватник. В качестве взятки надзирателю он принес бутылочку виноградной ракии, каким-то образом припрятанная стариком и не распитая за всю дорогу. Охранник с удовольствием принял дар, но ватник не передал, отогнав деда восвояси. Тогда старик пришел во второй раз с кружкой горячего чая с куском сахара.

– На кой сдался тебе, старик, этот дерзкий парень? – удивился надсмотрщик, – Он все одно не жилец. С таким гонором замордует начальство лагерное. И не таких ломали на поселении. Холод какой. Может и до утра окоченеет.

Чай все же передал. Кружку если и обнаружат при смене постов, то ничего не заподозрят. Кормить арестантов все равно полагалось.

Неваляшка осушил кружку до дна, проглотив сахар, чтобы хоть чуточку согреться и немного набраться сил для нового дня. Он заметил в углу что-то блестящее и разглядел в темноте православную икону.

Материнскую молитву он знал наизусть, но даже в Испании под разрывами фашистских бомб, ему было не до просьб Господу. Там он рассчитывал на себя, майора Трояна и ребят и диверсионного отряда.

Здесь же мог помочь только Бог. Николай встал на колени и принялся усердно молиться.

«А любит ли Бог греков? – вот какой вопрос не давал покоя узнику. И он отвечал себе, отвергая собственное сомнение. – Любит…»

Греки возрождались из пепла всякий раз, когда их пытались истребить. Они выжили на чужбине, потому что им помогала их память. Бог не лишает памяти своих возлюбленных сыновей.

Наутро дерзкий грек «не сдох». Именно так доложил вертухай лагерному начальству. Ну что ж, после того инцидента с Николая глаз не спускали. Требовали двойную норму по выработке породы. И он ее давал, что показалось начальству странным.

– Без крепильщиков, сам в забой ходит. Дальше всех углубляется. В одиночку. И две нормы дает. Это как? – было решено за ним проследить.

Как выяснилось, бревна для подпорок кустарный рационализатор не использовал. Долбил породу по кругу, образуя толстые колонны и тем самым экономил дефицитный лес.

И вот настал момент, когда с «передовиком производства» стали считаться, ведь партия требовала свинец, все больше и больше – война была на носу. А такая голова могла пригодиться.

Романопулос почуял, что настал момент выдвигать собственные требования. Претендовать на свободу было бессмысленно, поэтому он попросил использовать сэкономленные бревна для строительства нового барака, пообещав, что выведет рудную гору под Кентау в победители социалистического соревнования.

Такая заманчивая перспектива сломила сопротивление лагерного командования окончательно, и скоро новый барак совместными усилиями и вопреки скептикам даже среди осужденных построили. Он приютил и самого инициатора, ютившегося до этого в будке с инвентарем, который не разрешалось отапливать, валежника и на барак-то не хватало, степь как-никак.

А вот в бараке соорудили буржуйку. Иначе грозил бы бунт – Романопулос приобрел среди заключенных непререкаемый авторитет, теперь он был не один, а имел единомышленников. Так что им разрешили обдирать кустарник и выделили из неприкосновенных запасов вагонетку угля.

Но после этого насели.

– Как ты собираешься вывести нас в победители?

– Дайте мне пару снарядов или штук пятнадцать двухсотграммовых тротиловых шашек, детонатор я сам сооружу. И я, так и быть, организую вам орден Трудового Красного знамени. – спокойно сообщил Николай.

– Ошалел, заключенный Романопулос!? Что ты задумал? Откуда ты все это знаешь. Ну, точно шпион! Накличешь ты беду на мою голову! Хочешь чтоб здесь все на воздух взлетело!?

– Не все. Только в старой штольне. Устроим направленный взрыв. И не надо будет долбить породу. Только грузи сколько влезет! Вагонеток не хватит… Не хочешь орден? Как знаешь.

Совещались долго. Разрешение все же получили. И эксперимент одобрили в райкоме партии. Спустя месяц о рудной горе написала местная многотиражка. Вместо фото рационализатора-грека там сиял с орденом на гимнастерке его лагерный начальник.

Так прошло два долгих года. Ни много, ни мало. Николай уже свыкся с перспективой остаться здесь навсегда. Человек привыкает ко всему.

Зима 1940-1941 года выдалась на редкость снежной. Мороз с каждым днем нарастал. Не спасали ни перчатки, ни буржуйка. Барак продувался со всех сторон.

Но откуда было знать Николаю, что встретить новый год ему придется совсем в ином климате, том самом, что Господь, о милости которого к грекам все чаще спрашивал Николай в своих молитвах, уготовил для его народа…

Наверняка атеист Троян тоже был у Господа на особом попечении не смотря на свою религиозную нетерпимость. Ну или по замыслу Создателя ему было предначертана какая-то специальная миссия, в которой Николаю отводилась одна из ключевых ролей.

Да, Иван Васильевич не забыл своего переводчика Николая. Майор уже знал, что Романопулос обосновался у рудной горы близ Кентау, и у него на руках было долгожданное предписание, утвержденное и в 5-ом Управлении Наркомата обороны, и в иностранном отделе НКВД.

События в Греции развивались стремительно. Немцы уже захватили страну. Лишь остров Крит еще держался… Пора было отправляться. Группа была сформирована. Не хватало только Неваляшки…

Эти два года темноты и смрада, копоти от буржуйки и мерзлой земли, бедной растительностью, вонючей похлебки и сухарей, набитых породой с горкой вагонеток и черных от смоли угрюмых лиц горняков, пролетели как один день. Даже воспоминания не осели в голове вследствие вечных забот и борьбы за выживание. И вот в одно промозглое утро засов барака заскрипел и дверь открылась. За ней стоял Иван Васильевич Троян, тот самый майор. И он сжимал в кулаке какую-то бумажку.

Николай подошел к двери за минуту до его появления, словно что-то предчувствовал, будто что- то неведомое и сверхъестественное подтолкнуло его к неминуемой встрече. Он стоял перед командиром, худой как высохшая олива глубокой зимой. Они смотрели друг на друга мгновение, а потом обнялись без слов…

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом